Триумф и крах детектива

Дорогая, Вы меня ошарашили. За кого Вы меня принимаете? Мне хотелось ответить Вам классической фразой: "Я честная девушка". То есть серьезный писатель. Писатели, как и добродетельные девицы, дорожат своей репутацией и не опускаются до пошлых жанров. Достойный ответ, не правда ли?

Предполагается, что существуют жанры серьезные и несерьезные. Когда-то Зощенко говорил, что он пишет в неуважаемом жанре короткого рассказа. До сих пор, по крайней мере на Западе, издатель с кислой миной встречает предложение выпустить сборник новелл. "Ты бы лучше, дяденька, дал нам роман". -- "А чем это хуже романа?" -- "Ну все-таки..." -- "Тогда, может, будем считать книжку романом в новеллах?" -- "О, это другое дело".

Предполагается далее, что низкий жанр -- это что-то такое, что не требует от автора больших усилий, сел и написал. Вы предлагаете мне сочинить детектив. (Заметьте, как изменилось значение этого слова, еще сравнительно недавно под детективом подразумевали сыщика, а не рассказ о нем.) Сделаю вам признание: я уже пробовал. И, представьте себе, убедился, что это совсем не так просто. Не хочу подробно распространяться о том, что из этого получилось, скажу лишь, что получилась скорее пародия на крими, другими словами, нечто такое, что рискует вызвать раздражение у потребителя криминальных романов. Но польза от этого упражнения была: я задумался, что же, собственно, представляет собой детективный жанр?

Недавно у нас тут с почетом проводили "на заслуженный отдых" (как говорили когда-то в России) любимца публики Хорста Таппера, телевидение посвятило ему целый вечер. Германия, как вы знаете, не блещет по части детективной литературы и детективного фильма, "Деррик" оказался исключением. За тридцать лет было снято умопомрачительное количество серий, обер-инспектор отдела убийств мюнхенской уголовной полиции успел состариться, пожалуй, чуточку облез и все-таки не утратил свой шарм и феноменальный нюх, а главное, принес Второму немецкому телевидению (ZDF) огромный доход. Ни один немецкий сериал не пользовался такой популярностью внутри страны и во множестве стран, куда он был продан.

В чем дело? Рынок детективной литературы, как и рынок уголовно-приключенческого телевидения, переполнен, пробить себе дорогу на этом торжище трудней, чем во времена нашей молодости протолкаться на Тишинском рынке. Не знаю, сумел бы обер-инспектор Штефан Деррик покорить наших сограждан, дорогая (до Америки он, кажется, не добрался), но можно понять, в чем тайна его успеха у европейской публики. На первый взгляд этот персонаж чрезвычайно банален.

За полтора века существования детективного жанра, гениального изобретения Эдгара По (напомню вам, что "Убийство на улице Морг" появилось в провинциальном журнальчике Graham's Magazine в апреле 1841 года), все мыслимые ситуации преступления оказываются уже использованными. В одном исследовании по систематике детектива, помещенном в парижском журнале Ouvroir de litterature potentielle ("Мастерская потенциальной литературы", на него ссылается в работе "Абдукция в Укбаре" Умберто Эко), приведен список всех существующих вариантов убийцы. Преступник может быть слугой или дворецким в аристократическом доме (литературный предок такого слуги -- Смердяков в доме Федора Павловича Карамазова), наследником, жаждущим завладеть страховым полисом, ревнивой женщиной, психопатом, киллером; преступление может совершить повествователь или даже распутывающий дело следователь; не хватает только, чтобы убил сам читатель. Нетрудно было бы составить и каталог охотников за убийцами. Это может быть комиссар угрозыска, как Мегрэ в романах Жоржа Сименона; гениальный сыщик-любитель, эксцентрическая личность наподобие Огюста Дюпена из рассказа "Убийство на улице Морг", за которым тянется череда наследников: Шерлок Холмс с его прославленным "дедуктивным методом" у Конан Дойла, приторно любезный щеголь Эркюль Пуаро у старой Агафьюшки -- Агаты Кристи, ученый знаток оккультной и каббалистической литературы Эррик Лепперт в рассказе Борхеса "Смерть и буссоль", пожилая респектабельная дама мисс Марпл у той же Агаты Кристи, католический священник у Честертона, средневековый монах в романе Эко "Имя розы". Детектив может сидеть в тюремной камере, как дон Исидро Пароди в цикле Адольфо Бьой Касареса и Хорхе Луиса Борхеса, может быть представлен двумя персонажами и, наконец, может оказаться компьютером, как в одном рассказе писателя Якова Варшавского, где загадкой является не убийца, а детектив.

В телевизионном сериале "Деррик" выбран случай достаточно стереотипный: сыщик -- полицейский комиссар, мы видим коридоры мюнхенского полицей-президиума, рабочий стол Деррика, за которым он, правда, проводит очень мало времени. Мелькают легко узнаваемые улицы, парадные площади города или, напротив, глухие, безлюдные закоулки.

По примеру литературоведов формальной школы, занимавшихся в свое время инвентаризацией сюжетов (все сюжеты мировой литературы сводятся к ограниченному числу простых формул), можно было бы предложить нечто вроде криминального перечисления, или алгебры детектива. Сыщик А разыскивает убийцу Х. Намечаются разные решения. Своими соображениями А делится с другом или подчиненным В (Холмс с доктором Ватсоном, Деррик с младшим инспектором Клейном), при этом В выдвигает более или менее правдоподобных кандидатов из набора Х1, Х2, Х3... Хn. К этим предложениям склоняется и читатель, потому что В, собственно, и есть не кто иной, как читатель, перенесенный в пространство литературного повествования. Все версии рушатся одна за другой. Детектив А, который проницательней В и проницательней читателя, находит решение, поражающее своей неожиданностью.

Все серии "Деррика" следуют одной из двух традиционных моделей криминального фильма: 1) вместе с полицейским инспектором мы ищем таинственного злодея или 2) убийца известен зрителю, который следит за тем, как гениальный детектив ловко распутывает тайну. Каждая серия длится 55 минут. Соблюдено правило жанра: вам всегда сообщают все факты, необходимые и достаточные для раскрытия тайны. Другое дело, что вы могли пропустить их мимо ушей.

Но чем же все-таки очаровал зрителей -- самых разных зрителей -- знаменитый тандем, старший инспектор Деррик и его помощник Клейн? В фильмах участвуют высокоталантливые актеры. За одну-две минуты (время дорого!) артист создает жизненно убедительный образ. Фильм создает иллюзию подлинной жизни. Оказывается, жуткие события происходят здесь, рядом с вами, на соседних улицах. По ходу действия вы можете оказаться в криминальном обществе, среди весьма крутых ребят. Но при этом вас избавляют от жестоких сцен насилия, драк и пыток, от всякого рода натуралистических крайностей. Нет того, что называется action, головокружительных автомобильных гонок и т.п., вообще очень заметно желание дистанцироваться от американского стиля. И, наконец, сам Деррик.

Деррик -- воплощение бюргерской порядочности. Это не человек из народа, в отличие от комиссара Мегрэ, это джентльмен с безупречными, чуточку старомодными манерами, который говорит на хорошем немецком языке и умеет вести себя в любом обществе. Он одинок, все его интересы сосредоточены вокруг его работы, он рыцарь справедливости. (Не правда ли, нам с Вами трудно представить себе в этом качестве милиционера или следователя в России.) При этом он достаточно трезв, достаточно знает жизнь, чтобы понимать, что искоренить преступность невозможно; вдобавок он живет в правовом государстве, где закон весьма чувствительно ограничивает деятельность полиции, подчас разоблачив преступника, инспектор вынужден оставить его на свободе из-за отсутствия достаточных юридических доказательств вины. Деррик высок, статен, одет со вкусом, дорого и скромно. Деррик добивается истины и верит в существование единственной и окончательной истины.

Дорогая, я прочел Вам, не имея на это, в сущности, никакого права, целую лекцию о детективном жанре, но теперь мы дошли до существенного пункта. Это вопрос об истине.

Лет двадцать назад была опубликована новелла Дж.Фаулза "Загадка" (The Enigma), попадалась ли она Вам? Перескажу в двух словах ее сюжет.

Неожиданно исчез депутат парламента сэр Джон Филдинг, подозревают, что он убит. Следствие ведет Нью-Скотленд-Ярд; никакого результата. Чтобы как-нибудь закрыть тухлое дело, его сплавляют некоему Майку Дженнингсу, следователю на вторых ролях. Молодой следователь принимает нерутинные меры, ему удается напасть на след. Все развивается как будто по канонам детективного повествования.

Задача Дженнингса -- не столько выяснить обстоятельства предполагаемого убийства, сколько восстановить интимную жизнь сэра Джона, скрытую за респектабельным покровом. По ходу дела следователь знакомится с девушкой, близкой к семье депутата. Это начинающая писательница, ее художественное воображение подсказывает следователю оригинальное решение. Необходимость отшлифовать версию заставляет молодых людей встретиться несколько раз в неофициальной обстановке, и в конце концов вся история завершается поцелуями.

А как же член парламента? Лучший признак удавшегося детектива -- это когда вы захвачены интригой, но не замечаете, что вас развлекают. Интрига несется к разрешению загадки, как поезд к конечной станции, а тут? Тайна исчезновения Филдинга не то чтобы не раскрыта, но как-то перестает быть интересной. Истина, за которой охотится следствие, дезавуирована как таковая. Ибо оказывается, что расследование было не поиском преступников, а поиском смысла жизни. Этот смысл -- встреча мужчины и женщины, любовь.

Перед нами, разумеется, пародия, может быть, крайний случай пародии на криминальную повесть. Теперь вернемся к "Деррику". Тут -- если говорить о сценарии -- мы имеем дело со стопроцентным тривиальным детективом, из которого умело сработан тривиальный телесериал. При этом сценарист и режиссер отнюдь не собираются водить зрителя за нос. Даже если детективному фильму будет придана форма комедии, основы жанра не могут быть подвергнуты осмеянию. Принципиальная серьезность остается его важнейшим свойством, как и свойством тривиального искусства вообще, будь то литература или кино.

Другая черта крими -- конвенциональность. Подобно классической венской оперетте, подобно итальянской комедии масок, детективный роман неукоснительно следует канону, вот почему так легко и удобно построить "алгебру детектива", обнажить его проволочный каркас. Кодекс предписанных правил предъявляет жесткие требования автору и в то же время поощряет его изобретательность; так иконопись стимулирует вдохновение живописца в тесном пространстве канона. Нарушение детективного канона вызывает внутренний протест у потребителя, воспринимается как художественный дефект. Само собой, канонический реквизит включает и вечно повторяющиеся мотивы, например, the locked room mystery, мотив, о котором вспоминает Хорхе Борхес в беседе с аргентинским журналистом Освальдо Феррари: злодеяние совершено в комнате, таинственным образом запертой изнутри.

Вопрос: можно ли представить себе полноправное присутствие канонического детектива в заповеднике "настоящей", серьезной литературы?

В конце концов этот жанр успешно эксплуатировали не только авторы наподобие Александры Марининой. В конце концов -- скажете Вы -- криминальным жанром не гнушались выдающиеся мастера.

Верно, однако мы только что с Вами видели, что из этого получалось.

Дело выглядит так, что современному писателю, если он берется за детектив, остается лишь пародировать классиков жанра -- По, Честертона, Конан Дойла, -- или, лучше сказать, пародировать жанр.

К двум качествам "нормального" детектива (серьезность и конвенциональность) я бы добавил еще одно: детективный роман не должен ослеплять читателя совершенством стиля. Иначе он потеряет читателя. Ведь вопрос о достоинствах крими невозможно отделить от вопроса, кто его потребитель, заострив эту мысль, можно сказать: автор тривиального детектива не только имеет право, но обязан писать плохо. Когда журнал "Неприкосновенный запас" (приложение к "Новому литературному обозрению") устроил обсуждение творчества Марининой, один из участников -- Борис Дубин -- заметил, что в пятнадцати романах он сумел найти два более или менее живых выражения. Дело, однако, не только в языке и стиле.

Если бы Вы предложили мне сформулировать в самом кратком виде философию детективного романа, я ответил бы, что это философия единой и единственной истины. Сыщик разгадывает тайну, следить за его поисками доставляет читателям или зрителям тем больше удовольствия, чем меньше он пользуется техническими достижениями криминалистики, чем ярче демонстрирует проницательность своего ума, умение нешаблонно мыслить, дар внезапного прозрения. Гениальный сыщик, будь то вполне серьезный Холмс или достаточно пародийный дон Исидро, обходится без всякого технического оснащения. Он разгадывает тайну, другими словами, постигает истину. В детективном повествовании существует презумпция истины. Сыщик не может сказать: убийца -- это либо Х1, либо Х2; преступление могло состояться, а могло и не состояться. Ибо истина только одна. Эта истина столь же "объективна", столь же принудительна, как в точных науках. Читатель (зритель) ждет определенного ответа и получает его.

Между тем с истиной в современной литературе дело обстоит не так просто. Мир миметического (в России предпочитали говорить -- реалистического) романа XIX века предстает таким, каков он есть на самом деле, никаких сомнений в его аутентичности не может быть. Романист в этом мире, если повторить знаменитую фразу Флобера, то же, что Бог в природе, -- он везде, но его никто не видит, и, подобно Богу, романист всеведущ. Он читает во всех сердцах. Ему доступна вся полнота истины. Читатель принимает эту конвенцию как нечто само собой разумеющееся, вслед за автором он верит в то, что существует некая единообразно читаемая версия действительности, некая окончательная истина, эту истину возвещает художник. Анна Каренина не знает о существовании Толстого, но Толстому известно об Анне все, и нет оснований сомневаться в достоверности его знания.

После грандиозной литературной революции, начало которой, как я думаю, положил Достоевский, вся эта концепция всеведущего автора пошатнулась. Не станем углубляться в эти материи, скажем только, что новая литература -- это уже не возвещение абсолютной истины, это литература версий. Писатель знает, что действительность зыбка и неоднозначна, что в жизни все происходит и так, и не так, что, вопреки формальной логике, А может быть не равно А. И что в конечном счете то, что он предлагает читателю, есть, в сущности, не что иное, как воплощенное в слове сознание писателя.

На этом фоне серьезный, то есть написанный с самыми лучшими намерениями, детективный роман выглядит несерьезно. Сколько бы ни старался сочинитель сделать его современным, актуальным, модерным, шикарным, суперамериканизированным, это литература архаическая, пахнущая нафталином, литература, с точки зрения поэтики, эпигонская и глубоко ретроградная. Ее можно только обыгрывать, пародировать, как некогда автор "Дон Кихота" пародировал антикварный рыцарский роман.

Выходит, серьезный детектив вовсе не имеет права на существование? Но вся массовая культура питается объедками былых пиров -- крохами с высокого стола, который вдобавок давно уже покинут сотрапезниками. Если быть последовательным, пришлось бы потребовать выкинуть на помойку вместе с детективным романом 98 процентов всей литературной и кинематографической продукции развитых стран.

Дорогая, будьте здоровы. Прочитайте на сон грядущий какой-нибудь рассказ Борхеса, Рекса Стаута или на худой конец доброго старого Конан Дойла. До следующего раза.