Михаэль Ханеке: «Насилие не должно быть приятным в употреблении»

Беседу ведет и комментирует Ричард Фэлкон

Михаэль Ханеке

Фильм Михаэля Ханеке "Забавные игры" вызвал горячую полемику в мире: зрители, пресса, психологи, социологи, политики -- все включились в обсуждение проблемы насилия в самых разных аспектах. Суть этого фильма -- тотальная жестокость в ее экзистенциальном выражении, в терминах, близких Антонену Арто, который определял жестокость как неумолимость намерений, непоколебимую, абсолютную решимость свершить что-то -- все равно что.

"Забавные игры" -- завершающий фильм "трилогии насилия", которую открыл "Седьмой континент" (1989) и продолжила лента "Шоу Бенни" (1992).

Если два предыдущих фильма были отчетливо австрийскими, а их события определенно были связаны с явлением, которое Ханеке называет "обледенением социальных связей в современной Австрии", то "Забавные игры" нацелены на показ универсального зла. Корень его -- не знающая границ смычка насилия и СМИ. Для простой истории о немотивированной жестокости юнцов в отношении совершенно посторонних и не причинивших им никакого ущерба людей фильм Ханеке необычайно сложен: сложен сам способ обращения к аудитории.

В беседе со мной возмутитель спокойствия, следующий завету Арто быть жестоким и неумолимым в борьбе против жестокости, пятидесятилетний Ханеке предстал скорее не художником, а профессором, погруженным в исследование волнующей его проблемы.

- Вы говорили, что голливудские "экшн" делают насилие "пригодным к употреблению" за счет "удаления" страха, страдания и боли, которые могут потреблять лишь патологические типы -- вуайеры и садисты. Вы же сознательно стремитесь восстановить эти элементы в "Забавных играх". Можете ли вы представить себе зрителей, потребляющих такое насилие?

- Возможно, какие-то зрители и потребляют "Забавные игры" на уровне патологии -- как если бы я рассказал историю Белоснежки, а кто-нибудь решил бы пойти и отравить свою тещу. Нет средства от намеренно извращенного толкования, от реакции такого рода -- можно лишь выражаться насколько возможно ясно, именно это я и делал. Чтобы попробовать обращаться с насилием серьезно, надо найти форму, по возможности предупреждающую неверные реакции. Если такая форма не найдена, ты или вообще не берешься за эту тему, или тебя ждет провал, разочарование -- как случилось с Вендерсом в "Конце насилия". А хранить молчание означает оставить тему насилия тем, кто цинично использует ее в корыстных интересах. Есть австрийское выражение: "Постирайте мне пальто, но не замочите меня". Я не могу ждать, что болезненная тема будет подана таким образом, чтобы не вызвать у зрителя (ощущение) боли.

- Форма, которую вы выбрали -- монтаж мучительных натуралистических сцен психологического насилия со сценами, предполагающими, но впрямую не показывающими насилие физическое, -- использует виктимный опыт зрителя. Если мы предположим, что большинство кинозрителей в реальной жизни не получают удовольствия от актов насилия, будь то в роли участников или в роли наблюдателей, не будет ли уход с фильма самой правильной реакцией на него?

- Совершенно верно! Любому, кто уходит из кино, фильм не нужен, а любому, кто остается, нужен.

- Если бы "Игры" сделал кто-то другой, вы бы досидели до конца?

- Наверное, потому что мне было бы интересно, как кто-то другой разработал эту тему. "Фильмы действия" мне скучны, они меня раздражают, но ведь нельзя спорить с чем-то, чего ты не знаешь: поэтому я смотрю каждого нового Джона Ву и Тарантино. Фильмы такого рода редко меня учат, но ведь я все-таки нетипичный зритель.

- Как зрители до сих пор реагировали на "Забавные игры"?

- Кто-то по-настоящему проникся посланием фильма, в то время как других он настолько шокировал, что они не смогли соприкоснуться с ним на уровне идей. Думаю, это в значительной степени зависит от индивидуальной чувствительности к насилию. Я намеревался сделать фильм таким образом, чтобы в первое мгновение зритель не мог дистанцироваться от него, не был бы в состоянии хладнокровно его анализировать. Фильм должен сразу вызвать тревогу, волнение, ужас, и, чтобы освободиться от этих ощущений, ты вынужден вроде бы отбросить его "внешность", то, что видишь, и погрузиться глубже, на уровень идей фильма. Соприкоснуться с ними. У некоторых этот процесс происходит быстро, у других -- медленнее: один французский критик уходил с предварительного показа фильма, фыркая от ярости и называя фильм "дерьмом", через три месяца он сказал, что это шедевр.

- Значит, ваша цель в том, чтобы заставить зрителя разбираться с фильмом уже потом, после просмотра?

- Такова задача любой драмы. Под тем, что дается сиюминутным уровнем понимания, находится более глубокий уровень, который можно оценить лишь спустя какое-то время. Режиссер всегда к этому стремится. Другое дело -- всегда ли он этого достигает. Это основа старомодной идеи катарсиса: зритель помещается в экстремальную ситуацию, которая расширяет границы чувствительности, возможности восприятия.

- Но поскольку зрители "Забавных игр" не обязательно зрители "фильмов действия", не опасаетесь ли вы, что пытаетесь обратить уже обращенных?

"Забавные игры"

- Будь я романистом, пишущим книгу об экологических проблемах, у меня было бы две возможности: написать что-то адекватное с художественной точки зрения и отказаться от большинства моих читателей или написать что-то популистское и охватить как можно более широкий круг читателей. Вопрос заключается в том, кто я прежде всего: эколог или художник.

- Так кто же? Художник?

- Ну, это решать другим. Я выбираю методы, которые позволяют исследовать тему по возможности на уровне, наиболее адекватном времени, исследовать "на глубине", так что я рискую не быть понятым некоторыми людьми. Но это еще и проблема критики: стоит навесить на фильм ярлык "авторское кино", как публика на него не пойдет. Вряд ли фильм настолько сложен, что любой, кто придет на него с улицы, не сможет его понять.

Разумеется, в культуре есть необходимость классификации. Что-то относят к одному типу зрелища, что-то -- к другому. Это проблема индустрии культуры: фильм функционирует на рынке как предмет потребления, а не как произведение искусства. Но не будь этой зловещей проблемы, я не сделал бы фильм. Если бы кинематограф действия с его изображением реальности не доминировал бы в ландшафте наших СМИ, я бы, наверное, снимал любовные истории.

- И в "Шоу Бенни", и в "Забавных играх" телевидение выставлено чуть ли не главным врагом человечества. Вы действительно считаете, что все зло коренится в телевидении или видео?

- Нет, проблема гнездится не здесь. Да, в "Играх" говорится о присутствии насилия в визуальных СМИ. Конечно, это означает, что телевидение играет некоторую роль в его присутствии в мире, как и видео в "Шоу Бенни". Но самое последнее, о чем я хотел бы сказать, так это о том, что если бы по телевидению было меньше насилия, мы все были бы лучше.

Но я действительно думаю, что постоянное фальсифицирование действительности в СМИ ведет нас к неверному восприятию мира. Опасная ситуация складывается и в показе насилия на экране. У нас, слава Богу, сегодня мало прямого регулярного контакта с реальным насилием, но если ребенок сидит и смотрит вечерний телесериал, где убивают двадцать человек и это очень забавно, то у него создается представление о насилии как о чем-то совсем не страшном: ведь личного опыта насилия у него нет. Постоянное присутствие насилия -- в телесериалах, в игровом кино, в документальных фильмах -- означает, что реклама кока-колы находится на том же уровне реальности, что и сюжет в новостях. В этом опасность: все становится недостаточно реальным, поэтому кажется, что насилие легко осуществлять и с минимальными последствиями. Поэтому и снижаются барьеры в отношении к жестокости.

Вот причина того, что насилие на школьном дворе отличается сегодня от того, каким оно было двадцать лет назад. Когда я учился в школе, драки у нас тоже не были редкостью, но бить по лицу считалось табу. Исследования показали, что это табу уже давно отменено -- сейчас независимо от того, в бедном районе школа или нет, если кто-то упал, его тут же бьют ногами. Это явно связано с постоянным показом актов насилия.

"Забавные игры"

- Аргумент о снятии барьеров мне до боли знаком. К сожалению, его часто используют в поддержку требований более строгого контроля над кино и телевидением.

- Я последним бы стал требовать цензуры. Если начинают запрещать или резать фильмы, эффект получается обратный -- это случилось с порнографией: рынок просто прячется под прилавок. Насилие не уйдет. Но что можно сделать, так это заставить людей немного задуматься о проблемах. Это и есть моя цель: заставить людей немного больше думать об их роли как потребителей экранного насилия.

- Были ли у вас проблемы с цензурой в тех странах, где шли "Забавные игры"?

- В Германии фильму дали категорию "18"¹, что, я думаю, позорно: "16" было бы в самый раз. Швейцарцы -- особая статья. Я выступил в одной программе по швейцарскому телевидению; ее увидел один журналист и написал статейку, озаглавленную "Остановите самый отвратительный фильм года". Окружной прокурор Цюриха увидел статью и запретил фильм, не посмотрев его. Потом начался бум в соседних странах, и через три недели окружной прокурор посмотрел фильм и не мог оставить запрет в силе. Но цюрихские прокатчики отказались показывать "Забавные игры".

- В Англии есть тенденция относиться к "фильмам действия", с которыми вы полемизируете, более сурово, чем к авторскому кино, поскольку считается, что авторский фильм -- это личное высказывание и ему дозволено быть субъективным.

- Я никогда не стал бы цензором, потому что у меня не хватило бы самонадеянности решать, что можно, а что нельзя смотреть другим людям. Я полемизирую именно на этом поле, касаюсь этих проблем, но сам никогда не стал бысудьей.

- Есть ли фильмы, которые доставляют вам удовольствие, несмотря на содержащиеся в них элементы "потребляемого насилия" или благодаря им?

- Фильмы, которые я выбираю как зритель, а не как профессионал, мало соотносятся с потреблением насилия. Это значит, что их немного -- новый Иоселиани или Ангелопулос, может быть, другие современные мэтры, которых все меньше с каждым днем. "От заката до рассвета" -- хорошо сделанный фильм, и он был мне интересен, но это профессиональный интерес, и я не стал бы смотреть его ради удовольствия.

- В "Забавных играх" есть моменты -- побег Джорджа, Анна, которую подбирают на дороге убийцы, когда мы уже думаем, что она убежала, -- напоминающие американские фильмы ужасов.

- Здесь я использую триллер, но мог бы взяться и за жанр ужасов -- просто это выглядело бы иначе. Элементы триллера появляются в виде цитат: классическая завязка, сцена, когда мальчик убегает на виллу, -- классическая, вроде Хичкока. А зрители лишь тогда полностью погружаются в фильм, когда не знают, что должно случиться, когда они позволяют себе надеяться.

- Я думал об определении жанра "фильм насилия". "Убийство мотопилой в Техасе", "Я плюю на твою могилу", "Портрет Генри, серийного убийцы". Эти фильмы сосредоточены на терроризации, виктимизации зрителей и нацелены на получение прямолинейного эскапистского удовольствия.

- Я видел "Генри", два других фильма -- нет. "Генри" для меня не фильм ужасов, но фильм, критический по отношению к СМИ, которые компрометируют проблему, поскольку временами насилие слишком комично. Если зрители имеют возможность смеяться, тогда они освободились из ловушки. То же самое с фильмом "Человек кусает собаку" -- за счет иронии и юмора он становится потребительским фильмом, становится тем, против чего воюет. Это одна из причин его успеха: фильм позволял зрителям выйти из кинотеатра расслабленными, не имеющими необходимости от него защищаться. У меня насилие на экране происходит из полемической потребности идентифицировать насилие персонажей с тем, что происходит в нашей частной жизни, в то время как один из способов сделать насилие потребительским -- поместить его в фантазийный контекст, который никак не встревожит зрителей.

- Почему все персонажи "Забавных игр" такие буржуазные, подростки-убийцы -- воплощение вежливости и хорошего воспитания?

- Потому что я не хотел, чтобы насилие объяснялось в социологических терминах, а подростки списывались со счетов как "другие" -- так бывает в американских фильмах. А еще потому, что эта форма бессмысленного насилия -- очень буржуазная вещь. Когда фильм вышел, я собрал семь разных газетных статей из семи разных стран, где описывались похожие случаи. И всегда злодеями оказывались мальчики из буржуазных семей, не обездоленные и не наркоманы -- те, кто хотел посмотреть, что это такое. Это классическая мотивация бессмысленного насилия против чужаков. Так что, в этом смысле, фильм реалистичный.

Фильм, кроме того, -- критика буржуазной среды. Тот факт, что семье некуда бежать, связан с тем, что герои пытались изолироваться от мира, что они заперлись. Разумеется, я не сравниваю себя с Бунюэлем, но "Забавные игры" можно толковать подобно его фильмам, как критику буржуазии, ее способа жить. Однако главная моя задача -- уйти от социально-психологических объяснений, которые успокаивают зрителей, оставляя насилие за пределами их личного опыта.

- Значит, в реальном мире у этих проблем нет решения?

- По крайней мере, решения, которое можно дать за девяносто минут в фильме. Поэтому фильм -- не о насилии, он о представлении насилия на экране и его эксплуатации в СМИ.

Sight and Sound, 1998, May

Перевод с английского В.Малахова

¹ Запрет смотреть зрителям до восемнадцати лет. -- Прим. ред.