Не клеится. Блицкритика

Шарм умирания. Обычная для «Пяти звезд» кинореклама перед фильмом на этот раз даже полезна: после хруста ударов и шлепанья падающих тел так славно звучит нежная питерская фактура «Лунных полян» Игоря Минаева, такими красивыми кажутся узорные тени и блики — пока не остолбенеешь, соображая, что происходит.

"Лунные поляны", режиссер Игорь Минаев

Происходит томительная любовная история. В юности убегали в лес, целовались. Потом жизнь развела; он женился, она вышла замуж, то и другое неудачно. Теперь встретились, помучили друг друга и, наконец, совокупились на каком-то случайном паркете.

Столбенеешь же оттого, что эта эротичная пара, как выясняется, — родные брат и сестра. Вообще-то, такого рода извращения интересны лишь как знаки биологического кризиса человечества и достойны внимания скорее медиков, чем художников. Но тут в фильме обнаруживаются элементы идейной осознанности. Во-первых, мне объясняют, что герою скучно работать в школе. И он пишет роман — надеется сделать литературную карьеру. Стало быть, редактор, который отвергает его опус, виноват в его несчастьях. Во-вторых, сюда подверстан Достоевский. С экрана читают финальную главу «Идиота»; получается, что и Достоевский — соучастник нашего вырождения. И, в-третьих, переводя драму из физиологии в психологию, герои-кровосмесители, у которых роман явно не клеится, пресекают свой грех: они выпивают яд и блаженно умирают под сенью все тех же солнечно-лунных пятен.

Я снимаю шляпу, потом надеваю ее и иду к выходу.

«Надо жить и исполнять свои обязанности».

"Русский ковчег", режиссер Александр Сокуров

В ожидании потопа. Посадка в трюмы поначалу напоминает проталкивание в раздевалки Эрмитажа, потом компенсируется прогулкой по залам и анфиладам Зимнего дворца, где за каждым поворотом — или Петр Великий, или Екатерина Великая, или Николай I, или Николай последний, а то и Пиотровский-старший, спрашивающий у Пиотровского-младшего: «Миша, кабинет директора все еще прослушивают?», — а какой-нибудь отставной дипломат, забредший сюда из добисмарковской эпохи, задает вопрос: «Что это такое — Германия?», и еще спрашивает: «Кто это Глинка? Композитор? Русский? Странно. Все композиторы немцы», а наши морячки с ленточками и студенты с рюкзачками, совершающие свою экскурсию, думают: он чё? Откуда свалился? — а свалившийся недоумевает: что за странные люди, какого же они сословия, ах, это будущая Россия, какой же у вас строй — наверное, республика, — но внятного ответа так и не получает, а только смотрит на этот народ с вежливым изумлением, пока не попадает в обстановку более или менее понятную: на великосветский бал, где лихие офицеры, щелкая каблуками, танцуют мазурку, а дамы упоенно кружатся, а мундиры придворных сверкают, меж тем как бездна водная уже подступает к бортам, негативно-черная, как Лета, и вот-вот все поглотит, а раз все обречены, то Александр Сокуров, передавая ощущение безвыходного пространства, принимает виртуозное решение: он делает фильм без склеек, на внутрикадровом монтаже, то есть полуторачасовой фильм его состоит из одного кадра, что фиксируется в моем зрительском сознании как своеобразный профрекорд, побуждающий и меня к некоему подражанию, ибо «русские хорошо копируют чужое», как сказал этот сокуровский европеец, и я рискнул сымитировать нечто подобное, пользуясь допусками русского языка, в надежде, что он спасет нас, чистых и нечистых, в ситуации подступающего потопа, в ходе которого расклеится все, кроме того, что склеено талантом.

Материал подготовлен при спонсорской поддержке кинотеатра «Пять звезд».