Класс «А». Москва-2005

Президент ММКФ Никита Михалков с дочерью Надеждой на банкете в честь открытия XXVII фестиваля. Фото Г. Авраменко

Нина Зархи. Каждый год (последние лет восемь) мои заметки предваряют рецензии на фильмы очередного Московского кинофестиваля. От раза к разу они становятся все короче, от раза к разу все больше в них трюизмов и самоповторов. Ту же тенденцию я замечаю в фестивальных обзорах коллег, что позволяет сделать вывод: наш МКФ не меняется, в этой своей неизменности его можно, пожалуй, сравнить лишь с Каннским. Но, в отличие от Канна, у нас эта сложившаяся система внутренне неподвижна: она не открыта для актуального содержания — эстетического, общественно-социального. Москва не только ничего не прогнозирует и не предвосхищает, не открывает новое и не взрывает устоявшееся, не определяет моду на ближайший сезон, не удивляет и не разочаровывает — она даже не фиксирует то, что было замечено на других фестивальных широтах. Мне не приходилось читать ни одной статьи, где на основании программы Московского международного обобщались бы некие особенности мирового кинопроцесса. Не здесь делаются последние новости. Не здесь творят сенсации. Главная причина этой провинциальности, мне кажется, не в конкретике: фильмы могут быть чуть лучше или чуть хуже, хотя все мы понимаем: не светят нам лакомые куски, берем, что дают, — отборщики и даже начальники в этом не виноваты. А виноваты — начальники — в другом: в нетрадиционной (для международного фестиваля) ориентации. Совсем не интересуется наш мировой киносмотр мировым кинопроцессом. Зарубежное кино в Москве подается как гарнир к основному блюду — отечественным фильмам. Это и есть доминанта ММКФ, драматургический стержень всей его конструкции. Отсюда если не всё, то многое из того, что вызывает недовольство. Или вопросы. Позволю себе их сформулировать.

1. Почему, не имея шансов совершенствоваться по вертикали (уровень картин), мы не развиваемся по горизонтали — расширяя кинематографическую географию?

2. Почему не бьемся над созданием драматургии фестиваля, пытаясь сделать каждую из программ и все вместе более определенными по стратегии, более адресными?

3. Кстати, об адресе. Есть ли он у нашего МКФ? Кто его себе представляет? Почему фильмы идут в полупустых залах — такого уж точно ни на одном фестивале не увидишь?..

"Гитара-монголоид", режиссер Рубер Остунд

Может, еще что-нибудь всплывет по ходу разговора, но пока давайте начнем, сгруппировав для удобства весь набор фестивальных сюжетов вокруг главных тем, которые определяют обычно заботы организаторов фестиваля и интересы тех, для кого он существует.

Стратегия. Новая старая драма

Евгений Гусятинский. По поводу внутренних — локальных, частных — интересов Московского фестиваля. Еще на открытии президент ММКФ с гордостью отдал должное очередному ренессансу российского кино, оказавшемуся на этот раз еще и экономическим чудом: речь о подъеме отечественной кинопромышленности сопровождалась убедительной статистикой, впечатляющие цифры стремительного роста кинотеатров, фильмов, зрителей транслировались на экран. Закончилось все прекрасным — в том числе и финансовым — прогнозом на ближайшее будущее. На фоне этой картины все международное и впрямь должно скукожиться, капитулировать, стать локальным.

Ирина Любарская. Пока я могу лишь сказать, что на все вопросы у меня есть тоже только вопросы. Действительно, почему не проводится концептуальная работа по созданию фестивальной драматургии? Ведь есть же в команде фестиваля люди, которые способны на это. Просто они вынуждены заниматься другими вещами. Трудятся-то там наши коллеги, образованные, энергичные.

Н. Зархи. Креативные, как теперь говорят. И Кирилл Разлогов, и Владимир Дмитриев, и Андрей Плахов, и Алексей Медведев, и Петр Шепотинник могли бы — дай им волю…

"Вечная мерзлота", режиссер Аку Лоухимиес

И. Любарская. Вот именно. Но у меня такое ощущение, что Москва не использует их потенциал на сто процентов. А уж упорные кроты-архивисты, которые могут интересно работать с ретроспективами, или безумные синефилы-радикалы, которые хорошо ориентируются в разном микроскопическом арт-кино, вообще не нужны. Пока что у нас директорат фестиваля осваивает бюджет, программы — будущий кинопрокат, а отборщики, соответственно, осваивают то, что не выбрано другими большими и малыми фестивалями.

Н. Зархи. Во всем мире сегодня фестивали — авторские произведения. Есть кураторская политика — есть драматургия, концепт и т.п. Нет этого — просто просмотры, и тогда уж подавайте шедевры и звезд первой свежести. И Московскому фестивалю такая мощная, четко артикулированная, выразительная пьеса — новая ли драма, старая — необходима, как никакому другому.

Но в Москве ответственность за содержание катастрофически рассредоточена. В то время как нельзя себе представить, что Жакоба или сменившего его Тьери Фремо, де Хадельна или Косслика, Лозика, Мюллера, Эву Заоралову и других демиургов мировых киносмотров кто-то контролирует — по части рубрикации программ, конкретных фильмов или их количества, членов жюри, формата и сути спецсобытий. Во главе всех международных форумов стоят либо признанные киноведы и критики, либо те, кто давно их превзошел своей образованностью, знанием современного и старого мирового кино. Полнота власти и, следовательно, ответственности — вот чего не хватает сегодня лидерам МКФ. В результате — с кого спрашивать? Хоть убейте, никогда не поверю, что кто-то из уважаемых отборщиков во главе с Разлоговым — да и сам президент Никита Михалков — одной рукой добывал фильмы Винтерберга, Гедигяна или Зеленки, а другой — даровал статус фестивального эксклюзива, гала и т.п. картинам «Греческие каникулы» и «Дура».

"Девичий пастух", режиссер Юсуп Разыков

Е. Гусятинский. У ММКФ — центростремительная сила. Всё сразу и всё — в разные стороны. Так было и раньше, когда центр фестиваля оставался смазанным. В этом году создалось ощущение, что центром наконец-то был выбран конкурс. Однако обилие хитов, звездных лент с других фестивалей, разбросанных по параллельным программам, все равно, по-моему, перекрыло потенциал конкурса. Я уж не говорю про программу российского кино — главного конкурента конкурса. И тем более про кинорепертуарную рутину, идущую в большем количестве московских залов, чем те, что отданы под фестивальные просмотры. Понятно, что это невыигрышные условия, но есть ощущение, что они игнорируются, не учитываются руководством. Если впервые за долгие годы образовался серьезный конкурс, почему не сократить количество предпрокатных премьер, то есть фильмов, которые все равно выйдут на наши экраны?

С купленными картинами история отдельная. Фестиваль класса «А» — это еще и коммерческое событие. То есть отбираются картины (в том числе и в конкурс), под которые находятся прокатчики, дистрибьюторы — если не во всем мире, то, по крайней мере, в стране, проводящей фестиваль. В этом один из смыслов буквы «А» в фестивальной классификации. У нас же все наоборот: 90 процентов фильмов из конкурса — те, что не были засвечены в других местах, — остаются не у дел. Они не покупаются, не продаются. При этом, как правило, основную массу фестивальной публики собирают те фильмы, которые уже куплены. Естественно, они берутся у прокатчиков. Получается, что это односторонняя связь, фестиваль опирается на прокатчиков, а не наоборот. Раз у нас нет перспектив на этом поприще, нет кинорынка, то, возможно, стоит попробовать изменить традицию — либо делать большой смотр, по-новому пытаясь аранжировать, высветить уже прогремевшие ленты, либо этих конкурентов вытеснить или хотя бы сократить их количество.

"Левой, левой, левой!", режиссер Казем Маасуми

В результате на показе «Мандерлая» и «Бедных родственников» образуется давка, а никому не известный конкурсный фильм, к тому же дебютный, идет в полупустом зале. Зачем продвигать то, что в промоушне не нуждается или и так будет рекламироваться прокатной конторой? Почему не раскручиваются незасвеченные картины, тем более если в них есть зрительский и коммерческий потенциал, — те, что удалось добыть с таким трудом? Ведь именно они, а не лауреаты Канна, Берлина, Венеции определяют лицо фестиваля, хоть как-то выделяют его на общем фестивальном фоне. Такие фильмы в этом году в конкурсе были. Понятно, что раскрутка — не дело отборщиков. Обидно, что их труд, в этом году принесший плоды, практически не окупается.

Н. Зархи. У нас в драматургии ММКФ — все больше какие-то случайные коллизии. Вдруг в прошлом году почему-то исчезли весьма успешные программы Шепотинника и Плахова. В этом июне их вернули. И то, и другое — необъяснимо.

И. Любарская. У Плахова, как я понимаю, произошла смена формата, и его программа теперь максимально определена тематически и географически! «Азиатский экстрим». Это замечательная тема, и для меня она очень интересна. Но как раньше в «Ролан» на «АиФорию» попасть было трудно, потому что она была ориентирована на коммерческий успех и аккредитации там не действовали, так теперь в небольшой зал Музея кино надо было приезжать загодя, что удобно только абсолютно свободным людям. Хотя я, конечно, рада, что программа Андрея пользуется успехом. Но мне удобнее следить за программой Петра Шепотинника — не менее успешной, но более комфортной для моего личного трафика. И автор дрейфует в правильную сторону, со-ставляя ее. Начинал он тоже с выходящих в прокат фестивальных хитов, разводя их программой Плахова и включая полтора фильма артовых. В этом году половина картин были из разряда тех, которые хочешь не хочешь, а по-смотреть стоит, сколь противными они ни были бы.

Н. Зархи. Какие? Скажи.

И. Любарская. Ну вот «Проклятие» — отталкивающая картина, на мой вкус. Но я совершенно не жалею потраченного времени: где бы я ее еще увидела? Или Мудиссон, который меня давно начал раздражать. «Вера Дрейк» — физиологически неприятная картина. Но ее никто не купил — не отважился. А Петр Шепотинник отважился ее показать. А за «Самую печальную музыку на свете» ему от меня special thanks. Однако все эти оценки, конечно, глубоко субъективны, и кому-то «Проклятие» — бальзам на душу. Я говорю о другом — об определенной уникальности. Зачем бросить все и бежать куда-то вечером по жаре, вместо того чтобы на даче отдыхать, если это кино я потом спокойно увижу на пресс-просмотре или в прокате? Если вся программа «8 ?» будет состоять из эксклюзивов, она будет хитовой и аншлаговой. Ее легко раскрутить еще и потому, что она идет в определенном зале, в определенное время. Если думать не обо мне, а о зрителе, то киноман по ней может как-то выстраивать свою жизнь, говоря себе: «Во время фестиваля я каждый день в 8 часов вечера хожу в ЦДЛ». Но обязательно должны быть и другие программы такого же рода.

"Как девушки Гарсия провели лето", режиссер Джоржина Гарсия Ридель

Е. Гусятинский. Хорошо, что эти программы реанимированы. В прошлом году всё свалили в одну кучу, и таким образом многие картины, интересные, достойные внимания, растворились, потерялись. Разумное обрамление все равно необходимо. Программа Шепотинника как была, так и остается одной из самых ярких и рентабельных на фестивале. Картины Кауэтта и Мудиссона смотреть и впрямь трудно. Они по ту сторону принципа удовольствия и критерия «нравится — не нравится». Дело не только в том, что их нигде больше не увидишь, но и в том, что, поставленные в правильный контекст, они начинают корреспондировать между собой. В то же время на фестивале было много и других некупленных картин, но они, к сожалению, не прозвучали.

Н. Зархи. На мой взгляд, перспективное начинание — программа Владимира Дмитриева «Национальные хиты». Но ее вообще перестали хоть как-то подавать. Где эти хиты? И хиты ли они? А ведь эту-то программу можно было раскручивать, она зрительская. Но кто этим занимался?

И. Любарская. Никто. А что, какую-то другую программу рекламировали?

Е. Гусятинский. На программу Пети Шепотинника идут, думаю, еще и потому, что доверяют вкусу ее автора, знают его. То же самое с программой Андрея Плахова.

Н. Зархи. К тому же критики знают, что если они не были в Канне или Венеции, то до ЦДЛ надо доехать, услышать эхо…

"Пыль", режиссер Сергей Лобан

И. Любарская. Критики — ладно, но публика тоже знает об этом, потому что им делают отдельный каталог. А по «Национальным хитам» вообще ничего не было.

Е. Гусятинский. Как и по «Вокруг света», и по ретроспективе Гедигяна.

Н. Зархи. Важная задача фестиваля — открытие имен, направлений и территорий. Конкурс «Перспективы» здесь вполне уместен. Прорывы, радикальное кино, яркие дебюты… Такие программы на всех фестивалях есть. Но картины в нее по абсолютно разным критериям собирались. Скажем, «Пыль», видимо, взяли за то, что это эксперимент, радикализм — или его имитация. А другие участники — «Как девушки Гарсия провели лето», к примеру, — попали в Москву просто за молодость режиссеров.

Е. Гусятинский. Работа с контекстом — главная на любом фестивале, при со-ставлении всякой программы, а конкурсов — в первую очередь. В «Перспективах» были картины, которые в принципе не могут соревноваться — не потому, что они очень плохие или, наоборот, очень хорошие, а потому, что к ним сложно подобрать контекст. Точнее, можно, но такой контекст не был подобран. Собственно, наличие контекста и помогает понять, хорош фильм или плох. Взять, к примеру, «Пыль». Разумную конкуренцию ей мог бы составить шведский фильм «Гитара-монголоид», такое же малобюджетное негламурное кино, снятое на «цифру». Но сугубо артхаусная «Гитара» тягалась в главном конкурсе с гламурным фильмом Учителя и, скажем, с мыльной оперой «Желанная жизнь», а эскпериментальная, лабораторная «Пыль» — с победившей-таки в «Перспективах» мейнстримной лентой «Как девушки Гарсия провели лето».

И. Любарская. Беда в том, что фильмы из «Перспектив» никакие в большинстве своем. «Пыль» разве что держала режущую глаз планку радикального антиэстетизма, эпатажа… Остальное, по-моему, не «перспективы», а тупик. Так что «Пыль» осталась вне конкуренции. Конечно, для каждой картины есть какое-то оправдание: почему она появилась, почему может быть интересной. Но вот был там грамотный немецкий фильм «Нетто», а мог бы быть грамотный австрийский фильм «Брутто». И мы бы уныло смотрели его и искали ему оправдание, как положено профессионалам. Но для того чтобы «Нетто» и «Брутто» соревновались, не стоит содержать еще одну фестивальную программу. Это просто строка в расходах, которая кому-то необходима.

Е. Гусятинский. Если взять «Пыль», я понимаю, что это полулюбительское «параллельное» кино, снятое, кажется, за три тысячи долларов, но мы берем еще три такие же схожие по технологии или стилистике картины, и тогда становится ясно, что третья «Пыль» лучше, чем, условно говоря, первая «Пыль».

И. Любарская. Тогда можно определить, почему наша «Пыль» столь плоха и не держится ни на чем. Однако мне кажется, что этот конкурс вполне перспективен. Его надо оставить, только планку отбора повысить или, точнее, понизить, смело отбросить в сторону. Отборщикам это развязало бы руки, по-моему. Перед ними в этом плане открыт весь мир.

Н. Зархи. Нет, ты не права. Потому что арт-эксперименты тоже везде нарасхват: Роттердам, Локарно, Мангейм, Турин, Оберхаузен, Санденс, берлинский «Форум», Котбус и т.п.

И. Любарская. Отбор — это как рулетка. Можно отобрать фильм как дерзкий эксперимент, а потом увидеть, что это туфта. Но все равно с молодежью работать всегда перспективнее, мне кажется.

Е. Гусятинский. Видимо, с дебютами проблемы повсюду. В том же Роттердаме конкурс состоит только из дебютов, преимущественно рассчитанных на арт-рынок, но он не пользуется такой высокой репутацией, как другие роттердам-ские программы, концептуальные, тематические, узкоспециальные.

Н. Зархи. Еще одна коллизия фестивальной драмы — гала-показы или спецсобытия. Они везде есть, но какие? Что предлагает-продвигает в качестве события Москва? Ведь бренд МКФ — гарант качества, хоть какого-то. Сенсации или скандала. Кто и за что мог выбрать для эксклюзива в «Пушкинском» «Дуру» или «Греческие каникулы»? Фильмы Коростышевского и Сторожевой абсолютно лишены смысла. Это работы самодеятельные, они могут вызвать лишь недоумение. Которое переходит в возмущение, оттого что их взял под свое крыло Московский международный — мировой киносмотр класса «А»…

Е. Гусятинский. Получается, что именно эти картины, нигде прежде не засвеченные, но поданные с шумом и блеском, и формируют лицо фестиваля. При этом они идут, что тоже озадачивает, в одной программе с новым фильмом Ларса фон Триера. Но «Мандерлай» все равно остается эхом Каннского фестиваля. Никто из его создателей, в отличие от авторов «Дуры» и «Грече-ских каникул», в Москве замечен не был. То же самое, скажем, с лентой «Переводчица» Сидни Поллака. Я понимаю, Кидман — звезда, Поллак — классик. Но разве они приехали на фестиваль представлять свой фильм, да и могли ли на него приехать? Всем же — и руководству в первую очередь — ясно, что нет, не могли. Тогда к чему этот российский и зарубежный мейнстрим, если его можно посмотреть через неделю в любом зале за меньшие деньги или до фестиваля купить на пиратском DVD? Зато в Москву приехал Гедигян, большое спасибо за это организаторам. Н. Зархи. Ретроспектива Гедигяна, кстати, великолепная. Как и прошлогодняя — Александра Клюге. Только выглядят они на московской сцене, как случайные, заблудившиеся и не туда попавшие гости. И важных персон из них никто не делает, и залов они (на них) не собирают, и дискуссий не устраивают. Хотя в нашей вынужденно скудной обстановке кино, особенно такое — острополитическое либо откровенно социальное, — могло быть использовано как повод для актуальных разговоров. В столице ведь живем — публицистов, киноведов, даже политологов везти специально не надо. Вообще, я думаю, эту часть программы стоит сделать предельно выразительной, злободневной: подключив Белые Столбы, Музей кино, вставить персоналии в контекст — исторический, эстетический, национальный. Радость такую устроить для киноманов. Они создадут шум вокруг культурного события. Только их заманить нужно, и не одним удачным фильмом — атмосферой, интригой, которая рождает у человека ощущение: это нельзя пропустить.

Е. Гусятинский. Обсуждение Клюге было. Как и презентация его книги. Это был чуть ли не единственный интеллектуальный проект во время прошлогоднего ММКФ. Обсуждали его фильмы вместе с Гройсом, Клейманом, Плаховым. В этом году ничего подобного не было. Не было и никаких мастер-классов. При этом Гедигян куда более доступный, линейный, прямой и более зрительский режиссер, чем Клюге. Совсем не маргинальный, но не менее важный, с не меньшей, чем у Клюге, социальной напряженностью. Не эстет, вернее, не эстет от политики, каких мы знаем по французскому кино. Большая ретроспектива — десять картин. Но посмотреть все фильмы было не дано. Картины, идущие один раз, шли в одно и то же время в разных залах. Такие вещи озадачивают. Вроде бы мелочь, но из таких мелочей тоже рождается ощущение случайности, необязательности, безответственности всего происходящего.

И. Любарская. В случае с Гедигяном я не понимаю, почему было не сделать пышный подарок армянской диаспоре в Москве? Пригласите, причем бесплатно, армян — пусть они посмотрят фильмы своего соотечественника. Полупустой зал, по-моему, это самое ужасное. Он не всегда соответствует качеству картины, но им можно убить любой шедевр, потому что пустой зал говорит о том, что это кино никому не интересно. Но о таких вещах никто не думает. Выходит, что всем наплевать на все, главное, галочку поставить: фильм есть в расписании, прошло столько-то показов, а количество зрителей никого не волнует.

Зрители. Лишнее — люди

Н. Зархи. Зрителей собрать трудно, но можно. Ресурсы есть. В том числе и финансовые. Москва, я думаю, могла бы позволить себе роскошь завести кино-клубы, учредить дешевые билеты, скидки для разных категорий публики: студентов, пенсионеров, призы и поощрения для знатоков кино, постоянных друзей и помощников фестиваля. Эта практика существует всюду, где она необходима. Из четырех миллионов долларов примерного бюджета можно, мне кажется, наскрести какие-то денежки на создание привлекательного образа главного кинособытия года. Тогда вокруг фестиваля возник бы шорох. А так: нет атмосферы — нет события. У нас, да и везде, люди обожают что-то выигрывать, хоть красную кружку «Нескафе», так почему эту страсть на кино не направить: конкурсы предфестивальные на телевидении объявить, викторины разные и т.п.? Без высокомерия к этому делу подойти. И не очень скупиться…

И. Любарская. Тут проблема в том, что Москва во время МКФ — уже город мертвого сезона. Кто на даче, кто на речке, кто в отпуске, кто в ожидании всего перечисленного. А фестиваль сильно разбросан по кинотеатрам, до которых надо еще добраться. До какой же степени надо обожать кино, чтобы за свои деньги (не так, как мы, по долгу службы и аккредитации) человек взял огромное расписание показов и сказал себе: «Сегодня до работы я посмотрю вот это, а вечером на 22.00 поеду вот сюда, а после этого наконец вернусь в свое родное Ясенево». Между тем в Ясеневе у него есть все — телевизор, видеотека, кинотеатр. И в этом кинотеатре, в принципе, все пышные гала-премьеры пройдут рано или поздно, а в момент фестиваля демонстрируются другие фильмы, может, совсем неплохие. А никто ему не сказал, что Клюге, например, может его заинтересовать. Это хорошо, если он на канале «Культура» в какой-то момент увидит все же его фильмы. Как я. Потому что я тоже не смотрела Клюге во время прошлого фестиваля, и потом, когда его вдруг стали выбрасывать в «культурный» эфир, поняла, какое замечательно интересное кино у него было.

СМИ. Дайте чудовище на первую полосу

Н. Зархи. Еще одна проблема, очень важная, надоело об этом писать-говорить. Для того чтобы фестиваль существовал, он должен существовать в медиа. В том числе зарубежных. Поначалу иностранных журналистов, видимо, надо привлекать доступностью. Все бесплатно. Как отдых в Турции, all inclusive: аккредитация, гостиница, русская кухня, наконец, дорога. Должны быть представлены крупные газеты, главные киножурналы и телевидение. Потому что принимать здесь только славистов из американских университетов, которые приезжают лишь для того, чтобы посмотреть русское кино, конечно, приятно, но явно бесперспективно с точки зрения судьбы, лица, репутации фестиваля в мире.

Е. Гусятинский. А дома интерес можно подогреть, спровоцировать активной информационной политикой. Есть, скажем, «Дневники кинофестиваля», но там говорили больше про тусовки, чем про кино.

И. Любарская. Я принимала участие в создании этих «Дневников». Я честно сбрасывала редакторам кучу требуемой информации, писала вопросы для интервью, справки на актеров и режиссеров. Судя по всему, команда там хорошая — они профессионалы в телевизионном деле. Но они совсем не знают кино. И на выходе получался шлак. Я пару раз смотрела эту десятиминутку по Первому каналу и видела, что человек, которому я писала пять интересных вопросов, промелькнул, сказав какую-то банальность. Смонтировано это было лихо, у меня к телевизионному качеству подачи нет претензий. Разве что на заставки и отбивки уходило треть времени, по-моему. Но все же: если у вас есть всего десять минут, то лучше рассказать что-то внятное про три фильма, скажем, и одного человека — больше не влезет в хронометраж. Подайте это агрессивно, ярко, продайте, в конце концов: завтра в Москве будет показано то, что ни один нормальный человек не пропустил бы, если бы в его городе это шло. Это работает на имидж фестиваля, это хотя бы минимально увеличивает количество зрителей. И вовсе не обязательно, чтобы это были каннские хиты, выходящие в прокат. В «Дневники» я бы вытягивала вещи более интересные, более фестивальные.

Н. Зархи. Которые потом не увидишь.

И. Любарская. Но дело в том, что нет такой задачи. Первому каналу нужны светские мероприятия и узнаваемые лица даже за счет госбюджетного Московского фестиваля. Поэтому по экрану все время ходила Оксана Фандера и другие наши. Граждане, они прекрасно смотрятся на разных ковровых дорожках, но объясните мне, какое отношение эти люди имеют к этому фестивалю и другим мероприятиям, освещаемым нашим ТВ? Я понимаю — попса и реклама, реклама и попса. Но что такое случится с Первым каналом, если он на других людей на десять минут отвлечется? Ведь не закроют же. Я бы, например, предпочла узнать, смотрел ли наш венецианский триумфатор Андрей Звягинцев, один из тех, кто делает наше завтрашнее кино, программы Московского фестиваля, что ему понравилось, от чего он плевался. А как вы расценили появление новой фестивальной газеты?

Е. Гусятинский. Я слышал, что ее делали те же люди, которые занимались производством фильма «Сматывай удочки». Какие тут могут быть комментарии?..

И. Любарская. Я в этом вижу либо какую-то интригу, либо полное разгильдяйство. Как им мог это позволить фестиваль, зная, что есть газета «Манеж», в которой делается та же самая работа, за фестивальные в данном случае деньги дублировать свое фирменное издание? Что происходит в структуре этого фестиваля, если в пресс-центре лежат две одинаковые газеты, причем одна полиграфически, безусловно, благополучнее, ибо сделана на другие деньги? Но она не имеет никакого отношения к фестивалю. Если руководство хочет уничтожить «Манеж», то возникает вопрос: зачем? Ведь этим людям, если они хотят как-то поучаствовать в ММКФ, можно было предложить напечатать те же самые флаеры, до которых руки не доходят. Нет. Разрешили делать, что они хотят. Навели сумятицу в мозгах.

Конкурс. Как предчувствие

"Нетто", режиссер Роберт Тальхайм

Н. Зархи. И все же напоследок — ложка меда. Признаем: конкурс наконец был гораздо лучше. Об этом все написали.

И. Любарская. Но лучше чего? Планка-то где-то должна стоять? В частности, чем-то она должна объединять фильмы, попавшие в конкурс, чтобы они могли между собой соревноваться. А у нас устраивается битва бульдога с носорогом, причем лишенная зрелищности. В программе был неплохой малобюджетный иранский фильм «Левой, левой, левой!», достаточно авторский и изобретательный. Фестивальный даже. Он хорошо смотрелся бы в рамках военной ретроспективы — там, где на фоне сложнопостановочного, лакировочного и артового кино про войну стало бы понятно, в чем его достоинства и недостатки. Но, сравнивая его с «Дорогой Венди» Винтерберга, я этот фильм отметаю просто из-за того, что он в другом качественном слое находится.

Е. Гусятинский. Это опять же проблема контекста. Даже самую среднюю картину можно поставить в контексте так, что она будет выглядеть по-другому. Она будет смотреться. То есть контекст будет работать на фильм. Мне кажется, Винтерберга взяли в конкурс только потому, что он — Винтерберг. А ленту «Чамскраббер», похоже, взяли за то, что там снялись звезды, ни одна из которых, впрочем, на фестиваль не приехала. Даже снимавшийся в обеих картинах британец Джейми Белл. «Чамскраббер», кстати, как раз идеален для «Перспектив». И рядом с ним «Девушки Гарсия» выглядят уже не так выигрышно. В любом случае, между этими фильмами, каждый из которых по-своему соотносится с корпусом американского инди-кино, как раз и могла бы возникнуть борьба, конкуренция.

"Винчи", режиссер Юлиуш Макульский

И. Любарская. Как ни странно, но Московский фестиваль действительно можно сравнить с Каннским, сравнить по одному параметру. В Канн прибывает всё за номером один, что было сделано к этому моменту, вот и вся концепция. В Москву прибывает всё то, что смогли достать из нестыдного. Тоже концепция. Но жюри выбирать из первых номеров точно так же сложно, как и у нас, потому что по качеству это достаточно снивелированный продукт. Просто на Московском фестивале другой слой общего торта.

Н. Зархи. Средний. В этом году он был выше.

И. Любарская. Но вершин особых не было. Для меня сюда Томас Винтерберг со своей «Дорогой Венди» неожиданно залетел, для других — кто-то еще. Вообще мне кажется, что в конкурсе мало картин, которые обладают именно фестивальным качеством, а не коммерческим или зрительским. Это, конечно, размытое понятие, но фестивальность фильма, ощущаемая кожей, дает оправдание его позиции в конкурсной программе независимо от того, нравится он тебе или нет. Мало того, именно это качество дает возможность жюри выйти из непростого положения, присуждая призы, и устроить хоть какой-то пиаровский скандал. Как бывает на Каннском фестивале: не дали приз никому из первачей, зато дали повод для разговоров, отметив непонятно что. Фестивалю, как любому соревнованию, нужны сенсации, нарушения правил, обвинения в допинге, штрафные удары и удаление с поля. В Канне есть такая возможность. У нас ее нет, потому что нет имен, рядом с которыми победило бы нечто безымянное.

Н. Зархи. Москва не может отказаться от конкурса, потому что тогда у нас не будет фестиваля класса «А».

И. Любарская. Давайте проголосуем. Мы — люди разные, но заинтересованные в кинематографе, любящие его, живущие здесь и занимающиеся именно им. Скажите, есть ли у кого-то из нас патриотическое ощущение, что нам крайне необходима эта буква «А» на фестивале?

"Вера Дрейк", режиссер Майк Ли

Н. Зархи. Конечно, нет. У каждого из нас лично. Однако если фестиваль этот статус потеряет, то будут сразу давать меньше денег.

И. Любарская. Если фестивалем будет по-прежнему заниматься Никита Михалков, то под него деньги давать будут. Я не большой специалист в финансах, но, мне кажется, деньги дают не за класс «А», а лично Михалкову. Не за букву, а за имя.

Н. Зархи. Я повторяю то, что всегда говорит Кирилл Разлогов: «Ради бога, не надо даже повод такой давать, чтобы отобрали „А“. За эту букву борются все фестивали».

Е. Гусятинский. Понятно, что есть Канн, Венеция, Берлин, и выше них уже не прыгнешь, как ни старайся.

Н. Зархи. Главное — у них не перехватишь картину.

Е. Гусятинский. Только зачем делать вид, что Москва — не хуже? К чему этот пафос, который абсолютно неадекватен московской реальности? Из-за буквы «А»? Фестиваль и раньше ей не соответствовал, но почему бы не подобраться к этому статусу с другой стороны. Сделать демократичный смотр, где царила бы не официозная и провинциальная, а живая и рабочая киноманская атмосфера. У нас же вместо атмосферы — полупустые залы и имперские амбиции. Но есть проблемы и поважнее. Не нужно говорить, что раздача призов на крупных фестивалях и даже на тех, что поменьше, — это всегда и политическое решение. В любом случае, для распределений призов в Канне, Венеции, Берлине всегда можно найти оправдание. Если не эстетическое, то чаще всего политическое. Оправдание для приза всегда находится. Но что мы видим в Москве? Образовался конкурс, за которым впервые за долгие годы интересно было следить, в котором было четыре-пять сильных, объективно достойных награды картин, а это немало, более того — нормально и даже замечательно, особенно, если учитывать количество мировых фестивалей и их конкуренцию друг с другом. И в ситуации, когда есть из чего выбирать, случается абсолютно необъяснимая раздача призов. Какова тогда политика ММКФ? В чем его конъюнктура? Я лично не могу найти внятное — политическое или эстетическое — оправдание тому, почему главный приз ушел к Учителю.

"Проклятие", режиссер Джонатан Кауэтт

Н. Зархи. Мне кажется, здесь выявилась такая вещь. Приезжаешь в Берлин (я не была в Канне) или в Венецию, сначала злишься — не того ожидала, потом понимаешь — в качестве гарнира этот поток нормально существует при наличии двух-трех значительных событий. Так что если бы в Москве были показаны один или два фильма, на которые критики и зрители бежали бы…

Не обязательно звездные фильмы, это может быть дебют, это может быть вторая неожиданная работа, может быть открытие страны, может быть что-то пионерское с точки зрения политики или идеологии, одним словом, — не рутина. Вот тогда все, что на этот раз привезли в конкурс, вполне сойдет за фестивальное кино. В Берлине бывает много похожего по уровню и направленности на финскую «Вечную мерзлоту» или американский «Чамскраббер». Но среди этого вдруг объявится Лэрри Кларк, или Спайк Ли, или Чжан Имоу с Иштваном Сабо. А то и вовсе Зайдль с Триером. Прорывов у нас не бывает. И тогда на нормальное хорошее кино мы начинаем раздражаться: к повседневности предъявляем требования, соответствовать каким под силу только празднику.

И. Любарская. В итоге мы приходим к тому, что как бы ни был прекрасен конкурс в этом году, но, в принципе, это не самая рентабельная часть Московского фестиваля. И это единственное, из-за чего клеится буква «А», потому что все остальное к фестивалю класса «А» отношения не имеет, хорошо оно или плохо сделано.

Н. Зархи. Да, была в большом конкурсе хорватская картина «Балканкан». Балканский абсурд — Паскалевич делал такое не однажды. Хорошо придуманная картина, но, в общем, неумелая. Если бы этот дебют, предположим, был в «Перспективах», он бы прозвучал. Но здесь ты чувствуешь: тут повтор, а это недожато, эта линия потеряна, а вот здесь не смешно.

"Дыра в моем сердце", режиссер Лукас Мудиссон

Е. Гусятинский. На мой взгляд, лучшим в конкурсе был фильм Петра Зеленки «Хроники обыкновенного безумия». Важный и очень показательный для восточно-европейского — в том числе и российского — контекста.

По крайней мере, эта картина имеет куда большее отношение к нашей реальности, чем насквозь формальный фильм Учителя. Для нас она куда более актуальна, чем «Космос как предчувствие». «Хроники обыкновенного безумия» — замечательный пример жанрового, конструктивного описания постперестроечного пространства, его социальных, психологических коллизий. В нашем кино нет ничего подобного. Кстати, «Хроники обыкновенного безумия» намного, по-моему, лучше и победителя последнего Сан-Себастьянского фестиваля — тоже чешского фильма «Что-то вроде счастья» Богдана Сламы, который, мягко говоря, не был лучшим в тамошнем конкурсе. Тем не менее в случае Сан-Себастьяна совершенно ясно, за что приз ушел именно к этой, а не к другой картине. Мотивы жюри, фестивальной политики, фестивальной коньюнктуры прозрачны. Никаких претензий, вопросов тут быть не может. Все это я говорю к тому, что фильм-победитель тоже делает имидж фестивалю, по крайней мере он проясняет его политику. И обидно, когда в конкурсе есть такая картина, как «Хроники обыкновенного безумия», не только не уступающая другим конкурсантам по уровню режиссуры, художественности, но и абсолютно созвучная с российской реальностью, и она никак не работает на фестиваль. Фильм Зеленки мог бы повысить репутацию ММКФ. А вся история с Учителем навредила ей еще до начала московского смотра. В конце концов, в историю любой фестиваль входит еще и благодаря фильму, который на нем победил.

Н. Зархи. Три фестиваля назад я уже писала про такую же невнятицу-нелепицу с награждением. Только все было наоборот: «Кукушку» Александра Рогожкина, картину не только очень хорошую и весьма актуальную, к тому же российскую, но и — не часто такая удача случается! — оказавшуюся со всей очевидностью на сто голов выше всех прочих в конкурсе, задвинули, вручив «Георгия» третьесортному телефильму братьев Тавиани. Я не упоминаю здесь «Чеховские мотивы» — допускаю, что эта выдающаяся работа Муратовой для многих не была бесспорной.

И. Любарская. Я прекрасно отношусь к Алексею Учителю и понимаю все его проблемы, связанные с Московским фестивалем, но мне трудно понять, зачем человек ставит себя в такое идиотское положение — ошиканного призера.

Н. Зархи. Мне кажется, ты зря говоришь, что не понимаешь. На Московский фестиваль известный отечественный режиссер дает картину, как правило, в расчете на золото… Хотя у Учителя был опыт с «Прогулкой».

И. Любарская. Но фильм-то Винтерберга по всем параметрам лучше. Просто по очкам: проблема, режиссура, актерская игра, игра на нервах зрителя, в конце концов.

Н. Зархи. И американский «Чамскраббер», на мой взгляд, лучше.

Е. Гусятинский. И финская «Вечная мерзлота»…

Н. Зархи. Точнее. Мне, например, да и многим, пафосный финал «Космоса» показался весьма двусмысленным. И потом, эти картины эмоциональнее сделаны. В них совпадают сценарный замысел и язык кинематографический. Просто то, что сделал в «Чамскраббере» великолепный актер Джейми Белл, иностранцы уже видели. Нормальное хорошее кино про знакомую им — по жизни и по фильмам — социально-психологическую повседневность. Они ее уже отрефлексировали, в том числе и в более радикальных экранных формах — таких, к примеру, как в «Бычке» Лэрри Кларка или в «Красоте по-американски». К тому же они русское кино очень редко смотрят.

И. Любарская. Русское — нерусское. Какая разница! Та же иранская картина «Левой, левой, левой!», за которую, кстати, актер Хамид Фаранеджад «Серебряного Георгия» получил (на самом деле стоило за ансамбль дать, потому что актеров там всего раз, два и обчелся), — она фестивальная. А «Космос как предчувствие» — не фестивальное кино, по моим ощущениям. Особенно для международного фестиваля. Его надо было грамотно выводить в шлягеры отечественного проката, как «Водителя для Веры».

Н. Зархи. В жюри-то сидят иностранные судьи… Для них, я думаю, «Космос» — очень русское кино, а значит — фестивальное. Потому что очевидно: русские такие странные, загадочные — получив свободу, скучают по своему прошлому. И мечта о полете — такая русская, такая духоподъемная, такая Наташи Ростовой и Гагарина мечта. Симпатичный наивный Кандид, «идиот» и таинственный, опасный и обаятельный искуситель (хорошая, кстати, работа Цыганова), провинциальная столовка и космос — очень российский контрапункт… А может, судьи-профессионалы все же разглядели сквозь аккуратно просчитанный, «безлюбовный» экранный текст один из лучших в нашей драматургии сценариев — пронзительную киноповесть Миндадзе.

И. Любарская. Знаете что, давайте тогда для нашего дорогого зарубежного жюри устроим русский конкурс. И пусть они его со своей точки зрения оценят. Уверяю, для всех это будет куда интереснее, чем подковерные или надковерные призы. Да и зрителей русский конкурс соберет достаточно много. Они же хотят смотреть свое — это прокат доказывает. Но тогда придется перенести в Дом кино показы большого конкурса для малого круга, а в кинотеатр «Пушкинский» показы русского кино для широких масс. Получится не фестиваль, а матрешка класса «А»: большая русская программа и небольшой, но отменно задиристый, вызывающий, пусть даже кошмарный, режущий глаз международный конкурс. Тогда Московский фестиваль класса «А» можно будет концептуализировать так: туда отбирают те фильмы, которые можно смотреть, только пристегнув ремни, и т.п. Это хоть какой-то рекламный ход. А на русскую программу можно начать наконец приманивать зарубежных журналистов, чтобы они приехали и посмотрели на наш фестиваль.

И какая же идиллия тогда наступит! В одном зале можно будет полюбоваться на буйство авторского идиотизма, а в другом, куда пойдет народ и поедут обозреватели европейских изданий, будут идти прекрасные российские фильмы, которые тоже по-своему безобразны. И будет нам не Москва, а любопытные Нью-Васюки. Если серьезно, то у меня есть ощущение, что наше кино не вверх, а вниз рвануло. Деньги — да, те пошли вверх. Но в 2000 году, когда на волне «Брата-2» была эйфория, мы переоценили способность нашего кино к регенерации. Как дети малые, думали, что скоро все появится — индустрия, продюсеры, авторы и прочее. Откуда? Та же компания «СТВ», произведшая «Брата», от чистого сердца выпускает теперь такие перлы, как «Ночной продавец», «Чудная долина» и «Мама не горюй-2». И, сто пудов, у них под это нет никакой мало-мальской концепции, как в случае со «Жмурками». Студия Горького на полном серьезе производит «Греческие каникулы» Веры Сторожевой и «Дополнительное время» Александра Бруньковского. И так далее.

У меня уже давно никакого возмущения по этому поводу нет, и я знаю, что есть простой ответ на вопрос, почему та или иная картина появилась. Но не могу понять одного: что с человеком должно произойти, чтобы он делал откровенно плохо? Почему нельзя сделать то же самое, но так, чтобы стыдно не было? Ну, перепали «горьковцам» деньги от греческого туроператора. Однако что им мешало сценарий и диалоги сделать приличными, а не утверждать те, какими давятся актеры? И кто-то должен был на студии заметить, что фильм снят так, будто туроператоры захотели операторами поработать. Лично я вижу огромное движение денег по шкале вверх при обрушении всего остального вниз. И никак не могу понять, почему такая странная закономерность? Может, если бы на ММКФ было международное жюри по русской программе, то они это все объяснили бы.

Е. Гусятинский. Московскому фестивалю недостает того же самого, чего и нашей киноиндустрии. Понятно, что это звенья одной цепи.

Н. Зархи. В этом году очевидцы отчаянно ругали Венецианский кинофестиваль. Но даже недовольные — конкурсной программой, избыточным количеством и низким качеством картин в китайской панораме и т.п. — не станут отрицать, что при всех перехлестах, а для многих и изначальной сомнительности стратегии Марко Мюллера само наличие этой самой стратегии — явление несомненное. И — позитивное. Может, директор «Мостры» ее пересмотрит — кстати, не без влияния критики, а может, на Лидо причалит другой директор — со своими идеями о том, каким должен быть нескучный и актуальный смотр мирового кино.

Московскому международному тоже очень нужны идеи.