Strict Standards: Declaration of JParameter::loadSetupFile() should be compatible with JRegistry::loadSetupFile() in /home/user2805/public_html/libraries/joomla/html/parameter.php on line 0
«Жизнь обыденная, всем доступная…» «Человек безвозвратный», режиссер Екатерина Гроховская - Искусство кино
Logo

«Жизнь обыденная, всем доступная…» «Человек безвозвратный», режиссер Екатерина Гроховская

«Человек безвозвратный»

Автор сценария Петр Степин

Режиссер Екатерина Гроховская

Оператор Алексей Андрианов

Художник Антонина Маврина

Композитор Евгений Гальперин

Звукорежиссер Алексей Пузиков

В ролях: Екатерина Редникова, Сергей Крапива, Анна Чурина, Алена Яковлева, Сергей Чонишвили, Галина Логинова

ZGfilm, Cineline Studio

Россия

2006

«…Произведение, выходящее из ряда по… вдумчивой наблюдательности над житейскими положениями», — вот такая цитата из хрестоматийного письма А. Ф. Кони А. П. Чехову оказывается кстати. Совсем не Чехова тень сквозит по мизансценам фильма, а Пола Андерсона, автора культовой кинодрамы пятилетней давности — «Магнолии». Однако, в свою очередь, в «Магнолии» ясно различимы мотивы чеховских пьес, и в странном двойном отражении они возвращаются в фильм «Человек безвозвратный».

История семьи. Небольшой город в русской провинции. Мама — участковый врач. Папа — преподаватель в военном училище. Взрослые дети — две дочери и сын. Старшая дочь — диктор телевидения. Младшая — жена банкира и мать двух милых крошек, домохозяйка. Сын — студент военного училища. Родители — гармоничная пара, уверенная в себе, в своих силах поддержать детей, в умиротворении завтрашнего дня. Старшая дочь не очень счастлива в многолетних отношениях с любовником, женатым бизнесменом. Младшая встревожена душевной отстраненностью мужа. Сын доволен связью с деловой дамой, которая старше его на несколько поколений, не скупа и дарит его бессонными ночами, после которых приходится досыпать на лекциях. Действие скользит по пересекающимся окружностям отдельных историй, создавая у зрителя ощущение спонтанности. В идеале невидимая струна задевается в одной истории, а нота звучит уже в другой, оркеструется — в третьей, попадает в диссонанс — в четвертой, затихает — в пятой. И так по кругу.

Весь многонаселенный и сложноподчиненный авторскому замыслу фильм напоминает диссертационный труд, построенный на тщательной работе со многими источниками. В «тексте» мысли внезапные, интонации, продиктованные порывом чувств, мирно уживаются с идеями, отработанными мировым кинематографическим опытом до состояния классической типологии. Так, в черновике к ответственному труду объемные цитаты из исследователей, оказавшихся страшно близкими автору, соседствуют с его дневниковыми набросками и поэтическими приписками, едва читаемыми в спешном почерке. Фрагменты разного происхождения, из разных источников постепенно сливаются, слипаются в единый текст, где собственные и чужеродные победы неотличимы от поражений. А цель между тем достигнута — высказывание отличается достаточной полнотой, ясностью эмоций, точностью деталей.

«…Жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая…» — выхватим еще одну фразу из уже процитированного выше письма, следуя тому же принципу заимствований близкого по духу. Далее по тексту следует: «…никем не понимаемая в ее внутренней жестокой иронии…» Ведь пасешься на поле чужих формулировок для того, чтобы вместе с отражениями близкой тебе мысли захватить там контекст и систему координат, а смысл-прототип иной раз переиначить. Так вот, «внутреннюю жестокую иронию» с собой не берем — до этой планки психологизм «Человека безвозвратного» не дотягивает. Но вот «жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая…» — эта идея более чем применима к фильму. Причем авторы изначально, онтологически вписаны в эту «непонимаемость», что придает интонации фильма печаль жертвенности и обреченности. Загадочен (но, как ни странно, в позитивном смысле) режиссерский ход: реконструировать жизнь в самых доступных, лежащих на поверхности реалиях — точных в своей стандартности. Здесь дело не в поворотах сюжетных линий, а в мизансценах, жестах, взглядах. Например, муж явно что-то скрывает — и косит взглядом в сторону, утыкаясь в окно машины, жена поджимает губы и делает грустные глаза, пейзаж бежит за окном. Тысячу раз в фильмах разных народов сцена плавающего в недоговоренностях обмана строилась именно на таких деталях и тысячу раз срабатывала — лучше или хуже. И вот опять герои, и окно, и бегущий пейзаж меланхолично копируют некий канон — копируют столь органично, что возникает загадочный новый смысл происходящего: все в фильме согласно с приговоренностью к некоему жизненному устройству, над которым никто и ничто не властно. На наших глазах канон, казалось бы, мутирует: муж изменяет жене не с секретаршей, одноклассницей, проституткой, возлюбленной — нет, он, как выясняется, устал нести участь гетеросексуальных обязанностей, будучи практикующим гомосексуалистом. Однако эта перемена сюжетной участи, в сущности, ничего не меняет в системе психологических взаимозависимостей: тот же голос, тот же взгляд…

Любопытный нюанс — персонажи фильма очень часто смотрят на свои отражения в зеркалах. Непохоже, чтобы любовались. Пытаются разглядеть нечто? Нечто, скрытое за их отражениями? Нечто, управляющее их судьбами? Тщетны их усилия? «Э, милая…» — не без загадки говорит дедушка внучке в анекдоте про театр, когда она, внучка, восторженно комментирует происходящее за кулисами. Так же и мы можем сказать персонажам, разглядывающим в зеркалах свои носы и щеки: «Э, милые, то, что за кулисами, авторы ни для вас, ни для нас не сняли…» Но зачем все-таки они разглядывают свои отражения? Что за нарциссизм такой оголтелый? Создается впечатление, что фильм сам себе нравится своим соответствием канону, гордится тем, что не хочет оригинальничать. Потому что такова жизнь. Если рассматривать картину в ракурсе модернистской практики — формальных манипуляций, — то можно уловить даже своего рода парадоксальный вызов.

Жест, движение глаз, бровь вдруг вниз, взгляд неожиданно устремляется вверх, занавеска плавно порхает вправо, колесо соскальзывает влево, стержень шариковой ручки пополз к полям тетради, которая вот-вот упадет со стола… И так далее, и так далее — много тщательно выстроенных и точно снятых обыденных деталей, которые неуловимым образом преодолевают свою обязательность, повторяемость. Вероятно, именно количеством побеждая качество рутины.

Многие драматургические решения и постановочные идеи убаюкивающе предсказуемы, но — вот парадокс! — интонация повествования обладает оригинальным, чистым звучанием. И напрямую ассоциируется с настоящей жизнью настоящих людей, а не выдуманных специально для фильма персонажей. Это мир простых человеческих эмоций. Мама переживает, что не может участвовать в жизни дочерей, потому что они живут в неведомой ей социальной реальности. Немолодой отец семейства, солдафон, упертый в фальшивые ценности и предрассудки, тает в безысходной слабости, когда заболевает жена, мать его троих взрослых детей, неправильно, на его взгляд, живущих. Все взаимосвязано в жизни этой большой семьи, и в то же время все работает «от противного». То есть все, как обычно: детские травмы, взрослые обиды — все закостеневшее, все «так и надо», все плотно прикрыто скучными — сопревшими — социальными мифами. Все так глубоко упаковано в подсознание каждого, что надо роту Бергманов, Германов и Вуди Алленов, чтобы начать раскопки. Но все-таки возникает идея присутствия здесь археологического слоя — этим фильм и выделяется из потока.

Фильм скромный, честно не стесняющийся некоторой пафосности помыслов. Общество любителей кинематографа морального беспокойства может обрести в нем предмет своего интереса и внимания.

Тут особенно важен контекст, в котором «Человек безвозвратный» появился. Производство сериалов изменило пространство русскоязычного кино — на данный момент сериалы творят свои законные деяния на территориях, некогда принадлежавших психологическому кино, душевной драме и мелодраме. Естественно, сначала была проведена расчистка площадки с последовательным выдворением чужеродных элементов и введением трудовой повинности для отставших и задержавшихся. Шпионы, вхожие на верхние этажи власти, сообщают, что драматургические изыскания из жизни интеллигенции и интеллектуалов обозначены сейчас как совершенно неприоритетные. Полагаю, помимо идеологических эквилибров дело, возможно, и в том, что строить прокатные и рейтинговые перспективы на теме миража — дело двусмысленное. Репортажи из мерцающего, тающего, болотистого мира интеллигенции, из этого запутанного социального пространства, могут быть ориентированы только на «клубные просмотры» и т.д. А цель проката и производства, скорее всего, консолидация зрительских интересов. Как результат — сама идея нескончаемого наворота житейских проблем, жизни в формах жизни, практически находится вне камер нашего кинематографа. Такой, так сказать, исторический момент. Витиеватым путем ведем к тому, что «Человек безвозвратный» — фильм обнадеживающий.

Любящая мать уходит из жизни, искупая своей кроткой смертью грехи любимых детей. Честный паренек решает подзаработать путем знакомств с обеспеченными дамами, однако обстоятельства требуют, чтобы он сменил сексуальную ориентацию. В результате он становится жертвой социальной агрессии и инвалидом. Зато знакомится с чудесной девушкой, тоже инвалидом, и дарит ей надежду. Взрослый мужчина с потенциалом больших чувств расплачивается за свое нечистое сладострастие. Заботливый муж, признав свой гомосексуализм, не в силах скрыть неприязнь к женской ласке, и даже если нежность исходит от матери его детей, не может сдержать выплеска агрессии. Несовершенство мира старательно каталогизируется в связке историй, ровненьких, как баранки, с одинаковым диаметром. В чем, безусловно, есть что-то подозрительное, выдающее в авторе в большей степени диссертационный настрой, нежели художественный запал. Но кто может сказать что-то плохое о качественных диссертациях?

В упомянутой «Магнолии» все дело решает неожиданный финал: падающие с неба лягушки. Они становятся очевидным знамением конца света: без шуток, но и без дидактизма. Одна знакомая едко, но точно сказала по поводу «Человека безвозратного»: «Магнолия» со скидкой«. Честно говоря, я даже не знаю, почему Екатерина Гроховская решила придерживаться линии очевидного «удешевления» своего творения, нацеленного на то, чтобы быть «дорогим». Но, к сожалению, многое в нем упрощается, спрямляется, драма постепенно сникает до социологического эссе с риторическими восклицаниями. Жалко. Внимание к житейским положениям и повседневности сейчас редки в нашем кино. И попытка дебютантки в большом кино обнадеживает — хотя бы как попытка…

Может быть, недостаток психологической энергии — имею в виду энергию, заложенную в переплетении отношений, в их взрывах и таянье, — кроется именно в том, что автор не ставит вопросов, необходимых для масштабного полотна. Как на самом деле выбираться из ловушек, которые расставлены вокруг нас? Что, действительно, такое — эти ловушки?..

© журнал «ИСКУССТВО КИНО» 2012