Strict Standards: Declaration of JParameter::loadSetupFile() should be compatible with JRegistry::loadSetupFile() in /home/user2805/public_html/libraries/joomla/html/parameter.php on line 0
Мотовилихинский рабочий: Материалы документальной пьесы - Искусство кино
Logo

Мотовилихинский рабочий: Материалы документальной пьесы

Материалы документальной пьесы

фрагменты

«Вербатим» представляет собой не полностью разрешимую загадку, возможно, не разрешимую вовсе, но манящую: вроде теоремы Ферма. В этом качестве он всегда занимал место на краю театрального процесса. Но, кажется, эта звездочка светит слабо не потому, что в ней мало энергии, — просто она из другой галактики, обещание какого-то недостижимого, чуждого, нового искусства. «Вербатим» — одна из техник «документального театра». Ее суть — постройка зрелища и текста из интервью с другими людьми, причем всегда должна сохраняться дословность (лат. verbatim). «Неигровая», нетронутая автором стихия такого документального театра — это стиль речи, воздух фразы, ритм, темп и интонация, речевая индивидуальность на уровне слов.

Результаты могут очень различаться в зависимости от автора и от предмета. Монтаж обезличенных текстов с вымышленными персонажами, как в Body Talk (1996) Стивена Долдри. Равенство сценического зрелища исходному интервью — «Латышские истории» (2007) Алвиса Херманиса. Вымышленная история с четким сюжетом — «Угольный бассейн» (2000) театра «Ложа». Но общее всегда одно: попытка актеров и драматургов сберечь непридуманную ткань чужой речи и поверить ею привычное восприятие художественной реальности, сюжета, речи, персонажа. Это наша идеальная цель, хотя достичь ее и трудно.

Работа нашей группы началась с пробного сценического представления интервью, которые мы собрали у сотрудников Мотовилихинских заводов. Думая о том, что может стать темой семинара по документальному театру на пермском выпуске нашего фестиваля «Новая драма», мы вспомнили книжный рассказ об огромном старинном заводе-районе, ровеснике города Пермь.

Но, если сердце Перми Егошихинский завод растворился в центре краевого миллионника, то печень Перми Мотовилиха остается вечной рабочей окраиной, сохранилась почти нетронутой с XIX века — и по планировке, и по заводскому назначению, и по бессменности традиций и психологии своих граждан-рабочих.

На Мотовилихе мы столкнулись с неожиданной для нас пестротой. Пестрый облик яркого, цветного бескрайнего завода: готические, похожие на европейские церкви здания старых цехов и усталые пастельные коробки брежневского времени. Крайнее разнообразие производств и профессий на самом заводе — гальваника и резиновые изделия, секретные оружейники и сталевары... После акционирования это помогло заводу выжить, сейчас завод, наоборот, пытается укрупнить производство и один за другим сбрасывает ступени-подразделения в банкротство. Сама Мотовилиха, ее мелкие горки с бурыми старыми избами и цветными панельками вперемешку и дробность ее исторических районов: со стороны трудно понять, почему для жителя одной горки соседняя — уже окраина, а с одного берега пруда на другой наш герой ездит «из дома на дачу». С этим сочеталось то, насколько разных и ярких людей мы встретили.

И то, что закончить работу одним выводом, сюжетом, жанром мы не могли — казалось, что надо узнать и понять больше и больше. Тогда мы решили продолжать исследование, уже без расколовшейся на два проекта «Новой драмы». С шагом в квартал мы ездим на Мотовилихинские заводы за новыми интервью. Иногда удается проследить судьбу кого-то из наших собеседников. Меняется и экономический прогноз на заводе — каждый квартал рождает новые волны оптимизма и пессимизма; удалось застать даже смену гендиректора — и увидеть, как мало изменилось от перемены власти.

Каждый раз, обработав новые материалы, мы делаем их разовый сценический показ, не повторяя прежний сюжет и способ. После первого, пермского, летние материалы мы показывали на фестивале молодой драматургии «Любимовка» в Москве, осенние на фестивале «Флаэртиана» в Перми и в «Театре.doc» в декабре 2009 года. Где-то впереди итог наблюдения: март 2010 года, и только после этого мы попробуем понять, какую пьесу мы можем составить из годичных наблюдений, что и как можно закрепить в виде спектакля-представления, который стоило бы показывать повторно. Параллельно с нами кинодокументалисты — ученики Марины Разбежкиной — и драматурги «Театра.doc» объединились в проект «Я — рабочий», чтобы исследовать документальными средствами театра и кино сегодняшние заводы России и людей, там работающих. Сейчас группы работают на заводах Тулы, Сургута, Челябинска, Магнитогорска, других городов. Осенью 2010 года предполагается провести особый фестиваль «Я — рабочий», на котором можно будет увидеть эти фильмы и спектакли.

С тех пор как мы решили продолжать делать пьесу, наша работа на Мотовилихе не связана с государственным Пермским культурным проектом, в том числе потому, что было бы неадекватно выбранному методу связывать себя обязательствами перед государством, и потому, что мы — не из Перми, а значит, не нам претендовать на причастность к пермской культуре. Но зато мы нашли в Перми друзей, поддержавших нас своим доверием, советами и гостеприимством.

Благодарим за поддержку начальника отдела по связям с общественностью ОАО «Мотовилихинские заводы» Петра Кравченко, газету «Мотовилихинский рабочий» за предоставленное название, а также Елену Гремину, Кристину Матвиенко, Любовь Мульменко, Павла Печенкина, Анастасию Прошину, Марину Разбежкину, Алексея Романова, Елизавету Тарасову.

Александр Родионов

Эпизод 1. БТЗ

В кабинет приходит строгая девушка. Все представление она будет жить своей собственной рабочей жизнью — уходить, возвращаться, работать за столом. Есть одна закономерность: когда она появляется, персонажи в ее присутствии осекаются и робеют. И делают паузу. Иногда меняют тему — пока она снова не выйдет. К счастью, она подолгу не задерживается.

Но сейчас, в начале представления, она уделяет нам немного внимания.

Д е в у ш к а. Я начальница бэтэзэ. Бюро труда и зарплаты — пишу документы, все веду, характеристики, когда увольняют, характеристики, когда награждают... когда сокращения, то, как провести по кодексу, кто не хочет и кто...

Нас, бэтэзэ, недостаточно оценивают. Недоброжелательно к нам. Не видят нашей работы. И что еще — мы никогда не получим ни одной премии.

Потому что на премии рекомендации тоже мы пишем. А не будешь же себе писать самой. Воспитание...

Уходит.

Эпизод 6. «Что в Перми плохого и что хорошего»

Усталого доброго кузнеца заставляют отвечать на вопросы. Он очень старается.

— Что в Перми плохого и что хорошего?

У с т а л ы й к у з н е ц (с готовностью думает, радостно, взвешенно отвечает). Ну, во-первых, у нас зелени мало. Дороги плохие. То есть освещение не везде есть. В первую очередь, чтобы... С детским садом у нас тоже, конечно, проблемы... Потом школы, институты... то есть в первую очередь детям лучше было, чем... нам.

— Ну а что хорошего?

У с т а л ы й к у з н е ц. Что хорошего?.. (Думает.) Народ у нас — бескультурный, так сказать. Где поел — там и все бросил, то есть... Куда бы ни вышел — а счас везде мусор. То есть и они считают, что в порядке вещей, нормально, то есть... Или на улице закурили, пачку открыли с последней сигаретой — прямо, не-ет, бросают, прямо под ноги. То есть хотя в двух метрах урна стоит, то есть...

— А вот в природе! Что у вас есть хорошего?

У с т а л ы й к у з н е ц. А чё в природе? Природа сама по себе. Конечно, зелени у нас мало... счас вырубают очень много лесов, а взамен-то ничего ведь нет. Посадки не делают...

— Хорошее что-то есть у вас в природе?

У с т а л ы й к у з н е ц (молчит). У нас все речки очень красивые.

— В городе что хорошее есть?!

У с т а л ы й к у з н е ц. В городе чё?.. Сплошные пробки. Утром, вечером сплошные пробки.

— А хорошее, хорошее что?

У с т а л ы й к у з н е ц. Есть, есть. В принципе — в городе много музеев. Цирк. Зоопарк. Галереи... Только времени мало, конечно, на посещение. Мы очень много проводим времени... на работе.

Эпизод 10. Спаситель

Говорит человек с резким голосом, с постоянной улыбкой на напряженном лице.

— А чё скрывать? Есть в 31-м цехе такой фрезеровщик хороший специалист Григорий Григорьевич... Его хозяйство, там, станки. Фрезерный, строгальный. Когда время вышло ему на пенсию идти — когда была волна, что сокращали всех пенсионеров, — его тоже, предложили ему рассчитываться. Тогда мы стали доказывать, что без его работы цех 31 не обойдется. Быстро смена бойков у нас происходит. В другие цеха мы эти бойки не будем успевать на мехобработку! Тогда все доводы довели до руководства, и человека удалось отстоять.

...Цех большой. Цех горячий. На моей памяти из печной службы, когда я руководил печной службой, — печи, отжигательные печи, инструмент тоже был в моем ведении... Слесарь. Грамотный слесарь, хороший специалист, всё.

Он пришел с похмелья. С хорошего похмелья, грубо говоря. И попался на проходной, грубо говоря.

...Знаете, русские люди... всегда могут себе позволить лишнее. Как-то раз пришел он с похмелья на работу. Стоял вопрос о том, чтобы с ним расстаться. На тот момент, ну сами понимаете, чё не бывает, каждый может, все-таки мы... к тому же у него там тяжелое положение было, с женой какие-то неполадки. Ну и вроде — запировал. Запировал — запировал.

Отстояли мужика. Решил он свои семейные проблемы. И работает до сих пор!

Отстоял кто? А кто? Я и пошел к начальнику цеха. К начальнику цеха, тогда еще был Опарин, пришел и сказал: «Мне он нужен! То, что он сегодня выпил... Он сегодня, предположим, неработоспособен. Зато он в субботу, воскресенье, когда нужно аварийно выйти, вы же знаете, он все сделает, он свой долг отработает...» Всё. Всё было решено в пределах десяти минут.

Когда все получилось? Мне некогда было чувствовать. Я когда принял вот это вот хозяйство, здесь была разруха, здесь половина печей стояла, и мне некогда было чувствовать о высоких материях. Надо было делать, и всё. (Молчит. С той же улыбкой.) В нашей бригаде печной был такой товарищ, парень молодой, грамотный, учился в институте, был и технически подкован, и юридически, даже какие-то надежды на него возлагали...

Я его поставил, чтобы отвечал за вентиляторы. Больное место было вентиляторы. Нужно было постоянно масло доливать в сальницы. Ломались валы на печах, которые он тоже должен был смазывать. Вот эти валы — видите? Двести миллиметров в диаметре — ломались, как спички, просто пополам! Видите сальницы? Их нужно набивать консистентной смазкой и постоянно туда прокачивать, в подшипники скольжения. Он больше умничал, меньше занимался работой. Ну... начинает рассказывать сказки, что это нельзя сделать, пока вот это не сделаешь... к нему подходишь, своими руками показываешь, как это сделать и быстро, и качественно... Он вечно где-то пропадал, полсмены приходилось искать. Куда бегал? По девушкам? Не знаю, мне некогда было отвлекаться — спрашивать про его дела.

И когда мы стали с ним расставаться — увольнять его за его разгильдяйское поведение, — он стал права качать: вы не имеете права меня рассчитать... я знаю все законы...

Пришлось оформить его. Чё там? Да немного. Когда поставишь цель перед собой с человеком расстаться — это недолго. Это две недели, и всё, человека можно выгонять. Одно только жалко — от работы это отвлекает, когда есть ведь другая работа!

Эпизод 13. Ад

П е р в ы й. Я-то сто процентов уверен, те, кто остались, тем еще хуже. Сначала им перестанут платить нормальную зарплату. Потом вольно или невольно их сократят, потому что работы не будет.

В т о р о й. Предприятие не имеет на второе полугодие никаких заказов!

П е р в ы й. Здесь-то будущего никакого нет. Экономика России давно рухнула, здесь та же экономика, только в миниатюре.

Т р е т и й. Есть одна такая большая тайна, которую все знают, но если ее вслух называть, то это будет настолько омерзительно и упаднически, что как тогда жить... Одна шестая суши, там столько вот народу, и ничего не можем сделать. Достаточно три цифры. Я финансист, я же все понимаю — такие недра, такие возможности, но горстка людей, которые нами управляют, она не может все это связать, и мы не можем ничего сделать, хотя вроде работящие, здоровые, нормальные мужики.

Появляется девушка из БТЗ, трое говорящих осекаются. Она стоит с бумагами в руках и строго смотрит на троих начальников. Они робко молчат.

Д е в у ш к а и з БТЗ (строго). Вы потом у меня к понедельнику все подготовьте карты и полисы медицинские!

П е р в ы й. В смысле сдать надо?

В т о р о й (робко просит). Может, полисы сдавать не будем?

Д е в у ш к а и з БТЗ (строго смотрит, будто сейчас раздавит, но пока не давит.) Не знаю, но смотри... Без карт на питание...

Т р е т и й (чтобы задобрить, пытается шутить). А то нас вообще всех регалий?..

Д е в у ш к а и з БТЗ (все так же строго, но до сих пор не раздавила). Ну как же — положено, предприятие закрывается!

П е р в ы й. Карты на питание мы согласны сдать, а вот полисы...

Д е в у ш к а и з БТЗ (еще суровее). Закрыть глаза на это?

В т о р о й (умоляющим голосом). Закройте!

Д е в у ш к а и з БТЗ (сурово, и только теперь понятно, что это такая форма доброты). Закрою!

Все счастливы.

Д е в у ш к а и з БТЗ (сурово). Но карты! А то!

Скрывается из виду. Молчание, пока не убедились, что она ушла. Тогда — прежним тоном.

Т р е т и й. Вот бэтэзэ приходила... (Короткая пауза.) Она ведь тоже уволена. Работает последний день.

Эпизод 1. Выступление

На пустой сцене (стол, несколько стульев) сидит Семен. В зал начинает свое выступление.

С е м е н. А! Я ей герберу же подарил! Белую! Гербера же — это большая ромашка? Я заморочился: гадают же на ромашках, написал же одно и то же: «Любит», «Любит», «Любит», чтобы она дергала и обламывалась... всю ночь рисовал маркером, ручки не было.

Впечатление? Ну так немножко... да произвело, как же нет-то!

Ее больше всего порадовало, когда я конфетку в кармашек положил, она очень классная, прямо ого-онь. «Тоффи».

Обрадовалась! Оп!

Еще я ей письмо-о бумажное написал! Писать разучился уже... по почте отправил... пришло, ничего себе письмо получила! Классно так!

С чего началось у нас? Обещал фильм посмотреть! Говорил, должны посмотреть фильм обязательно. В домашнем кинотеатре. Я решил, что надо домашний кинотеатр заиметь. Когда развелся, решил — надо хоть раз его по-

смотреть уже... Фильм был Джонни Депп «Мертвец». С переводом фильм был, по-моему, или без перевода — не помню. Мы фильм-то так и не смотрели. Главное начать...

Она классная, ого-онь!

Она совсем другая, чем жена. Цвет волос даже другой.

Она не ревнует, она очень на меня похожа, мы даже тупим одинаково. Как два... ореха!

Я ее почти сразу встретил. Как развелся. От серьезных отношений устаешь, думаешь только о себе — гуляешь, сексом занимаешься, всё! Познакомились и расстались до Нового года. А теперь-то я готов по-серьезному! Я решил ее вернуть. Она сомневалась! Не верит мне, думает, что я легкомысленный, как в прошлый раз, — не верит, что я такой весь доступный, как лот в телемагазине: «Вот он я, меня забирай», я такой весь перед ней...

Тогда я весь такой раскрылся и чё-то обиделся на нее, и решил расстаться, и она прямо так расстроилась... Да сложно все очень!

Оно было в феврале, по-моему. Вот я письмо ей написал ручкой. На работе сидел писал. (Думает, рассказывать дальше или нет, и все равно рассказывает.) А еще чё круто-то было, ого-онь — один раз я ей сказал: ты не хочешь? Ну нет и нет. А она плачет: «Я же хочу быть с тобой!» А я — нет и нет! Повез домой на автобике, ехали — сидит плачет, немножко плачет — они ушлые! сразу плачут! Ее остановка, я: «Выходим!» А у меня сумка, сую ей, она роняет. «Не, не пойду», вся в расстройстве, я не дурак, беру сумку и на выход, так она не вышла!

Не вышла и поехала дальше... А в сумке все ее ключи, телефон... (Пауза.) Вот куда она поехала, от «Кристалла» до «Октября», я и побежал за автобиком, и она такая выходит — а я у остановки.

Она прямо восхитилась, мне кажется!!! (Пауза.) Гнал — чуть не сдох, правда... И люди думают — украл сумку. Женская сумка... Ну, по льду, да — дело было 9-го числа марта. И на красный бежал. Но спасся.

На сцену выходят хозяева — рабочие. Семен отворачивается от зала, он садится к стене, чертит на стене техногенную схему и дальше будет в ней работать; когда закончит, — сотрет и начертит новую, и так далее.

Эпизод 2. Выступления

Борис Федорович говорит величественно, уверенно, иногда несильно стучит железной ладонью о стол.

Б о р и с Ф е д о р о в и ч. И с кем общаюсь, те знают, что такое Мотовилиха. Ну если это иногородние какие-то. И то знают об этом. Что Урал — это кузница для обороны страны. Это, мне кажется, все знают. Куда бы ни поехал... В Сибири я был, в Европе был, в Белоруссии был — об этом все знают. Как говорят, пятиорденоносный завод Ленина. То есть про Мотовилиху кто-то что-то чего-то, может быть, так... А завод все равно все знают. Дело в том, что, видите, это и фильмы про Урал. Много. В газетах много пишут. Книг много про это дело. Поэтому те люди вот этого поколения, военных и послевоенных лет, они это знают. А вот то, что молодое поколение... с ними потруднее в этом плане.

М р а ч н ы й м е х а н и к (вдруг начинает говорить из своего угла, все забыли о нем). В жизни так все потихоньку... копошкается. А так все ровно, все без всяких... Всё! (Он уже чувствует, что разговаривает не сам с собой, а со всеми.) ...Когда последний раз что-то случилось? Это скорее всего рождение дочери, больше чё? (Пауза.) Дочери уж восемнадцать. (Встает, отходит к под-оконнику, где берет анкету. С ненавистью читает.) «Условно, представьте себе и расскажите, что было с вами там дальше. Выходите вы с проходной. Автобус. Едете вы в Казахстан. Там вас на другую работу берут. Предположим, вы, не раздумывая, устроились. Что за работа?» (Думает.) Зачем? (Смеется.)

Не поеду. Даже думать о том не буду. (Продолжает читать.) «Ну а если все-таки... Кем работали?» (С нежеланием поддается на игру.) Металлургом. «Какой город?» Большой очень. Миллион. Миллионный! «С кем подружились?» Подружился? Не знаю. Жена лучший друг. Лучше нету... «Вы сколько на работе проработали той... Сколько лет...» (Молчит, затем с ненавистью и очень резко.) Да какой-то огород. Я чё-то не хочу, не хочу про это говорить! Поговорить охота, блять? Я не хочу. Да какую-то ерунду молоть! Мне здесь хорошо. Да все здесь хорошо. Да мне климат нравится. Зимой — рыбалка! Коньки! Лыжи! Ну-у? Летом — летом. Дача! Огород! Негры газоны стригут! ...Шучу, конечно. Никто не стригет... Сам себе делаешь... Но это лето. Живешь

и радуешься. (Хочет уйти совсем, но нельзя — он должен вернуться «в свой цех». Возвращается на свое место.) Был когда-то профилакторий от завода Ленина. Счас продали его, не знаю, куда делся. Кормежка на убой. Процедуры. Больных не берут — здоровье подлечивают, профилактику делают важных органов. Какой самый важный? Спина. Всё! Чё еще такого, важного? Больше нету важных, наверное.

Эпизод 9. Уход

Все уходят, кроме Семена и Мрачного механика. Мрачный механик выходит на авансцену.

М р а ч н ы й м е х а н и к (с ненавистью и агрессией объявляет.) У меня свое вообще мое мировоззрение! Но я не буду его вам рассказывать! (После паузы все-таки продолжает.) Я спрашивал об устройстве жизни у вора. Он думает, что все воры вокруг. Что все воры, а жизнь — большая зона. Шахматист видит как шахматную партию. (Говорит уже быстро, с охотой и словно спешит добраться до основной мысли.) Пешки есть, ферзи, фигуры одни с одной стороны, другие с другой, белые, черные — доиграть они никогда не могут, эта партия никогда не доигрывается. Наверное, смерть — это мат или это пат — кто как доживает. (Пришел к своей основной мысли, стал совсем серьезным.) Если с моей точки зрения смотреть, жисть — это большой завод, жисть — это большой завод — а это (показывает на завод вокруг себя) маленький завод, человек — деталюшка та же, просто она очень сложная. Детали в жизни сложнее — вот и все дела. Не будет винтик крутиться, и вся машина станет. (О большом прессе, который рядом с ним.) Вначале пресс этот станет. (С угрозой.) Цех станет, завод станет, и где-то отрыгнется все равно в Москве, за границей... потому что мы экспортную продукцию (вдруг плавно попал на волну профессионального величия), ковочное железо в несколько раз лучше, чем обыкновенное литое все в пупырях. Это просто вам рассказываю для информации. (Пауза на секунду, сам удивился себе. Потом с новой агрессией, с ненавистью.) Здесь мы все в тюрьме. Отрабатываем, что нам положено. Просто тюрьма! Тело — это тюрьма, так скажем! А ты — это не тело и не мясо: мысли твои и чувства. Что ты чувствуешь — что ты говоришь. Вот это ты. Сущность, вот правильное слово нашел. Напихали в тело на время, согласился на это добровольно, и всё, и счас вылезти не можешь и крутишься. (Представляет себе гадости и с удовольствием говорит о них.) Взяли душу. Завтра в кошку, потом в слона, куда захотят, туда и сунут — ничо-о, согласишься, там и будешь сидеть! Не согласишься, да все равно запихают туда, и хуже будет, чем... без твоего выбора. Спрашивать не будут... (Молчит.) ...Смерть — уход с завода? Вы, наверно, недопоняли чё-то. Есть большой завод — то есть весь мир можно за завод, всю вселенную считать. Это еще больше завод. А это — маленький завод. Ну ушел ты с одного, выйдешь в другой: какая разница? Параллельно. (Смеется.) Не надо думать, я об одном прошу только: не думайте, соглашайтесь или опротестовывайте. Думать — это нехорошо, в самом деле. Кто много думает, тот...

Уходит. Семен тем временем стирает мел со стены. Приходит на сцену и произносит монолог.

С е м е н. Есть яблоня. Вот там она... нет, не одна, есть много яблонь! Но именно там яблочки маленькие, и прямо очень красиво. Можно еще по берегу реки погулять. Там еще забор, собаки злые, автоматчики — но в целом это ж берег реки! И симпатично церковь напротив с золотыми куполами. Я когда в первый раз пришел, меня провели по цехам — поразился — цветное литье делают там, голубое пламя! От меди оно зеленое, газ — голубой, мне поразительно, мне страшно, там все движется, краны ездят — но это тоже красиво! Все тут красиво! Ничего нет некрасивого!.. Там, как в Варкрафте, короче, гуляешь там по пустыне с картой и открываешь новые места... А еще на том цехе там сосуулька замерзает зимой! Шириной метра полтора-два, ее отбойным молотком сбивают. Раз в год сбивают, когда как бы накажут кого-нибудь. Не в смысле наказывают тем, что сбивают, а наказывают за то, что она образовалась. Раз в год. Еще есть — собака у нас бегает зеленая. Салатовая. Она за проходной обычно бегает... Они в этом сезоне красные. В том году зеленые, как будто из зеленки. В этом красные. Я не знаю, что с ними! Утечка пара бывает — и вокруг все инеем здания: очень красиво! Вот там зеленый цех высокий 43-й, я там случайно в лифте на двенадцатый этаж — там очень страшно! Там неизвестно, как это все стоит, а еще лифт ездит! Это страшно. Но красиво.

Когда все поняли, что монолог кончился, Семен идет к своему «рабочему месту» — пишет на «экране телефона». Написав первые слова молча, дальше начинает скорее произносить их, чем писать: «Привет, Саша! Это Семён из Перми. Хотел просто сообщить, что пару недель назад мне предложили хорошую работу, я за 20 минут уволился с завода и уже работаю научным сотрудником. Больше я не заводской».

История «Самоволка»

— Ну я как-то в Саратове оказался, занесло меня. С другом вроде, да. Он местный был, из Саратова, а я нет. Гуляли мы там, и он запил, в общем, оказался алкоголиком. И деваться некуда было. А дело было такое, что я из армии ушел. Самовольно. И вот жил там один в самом городе, шатался. То есть надо было прежде всего что делать, надо было чем-то питаться. Стал зарабатывать. Металл сдавал. Вот. Собирал металл и сдавал, тем самым питался. Жил там на даче на одной заброшенной. В общем, потом решил уехать домой, сюда, в Пермь. На поезде.

Пришел на вокзал, стал пробивать электрички. А там сейчас стоят эти аппараты, где можно любой путь пробить. На вокзале. Стоимость билета

и маршрут откуда докуда. Какие электрички куда ведут. Посмотрел, в какую сторону, в нашу сторону, какие идут электрички. Зашел в эту электричку, сел. А там оказалось, что в каких-то местах, то есть ведут электропоезда, а в каких-то местах тепловозы. То есть электропутей нету. То есть на электричках оказалось не добраться дотуда никак. А тепловозы не годились, потому что билет через кассу. Да, то есть на электричках проще все это. Правда, на вокзале это сложно залезть туда, потому что там, ну это я перепрыгнул дело, сел в электричку. В общем, поехал. Еду, еду, и меня высадили контролеры. А время уже ночь. В общем, на станции, где нету вообще ничего, дома деревянные одни стоят, сел я возле столба, народу вообще никого нету. Думаю, что делать. Уже засыпать начал, смотрю подъезжает электричка пустая. Залез в нее, а в тамбуре там дверь, щитовая или что, не знаю. В общем, зашел туда и уснул. Утром просыпаюсь, едет куда-то. Двери-то открываю. Спрашиваю, куда едем, в Саратов, говорят. То есть оказалось, что я вернулся обратно в Саратов.

В общем, вышел там с электрички, от вокзала отошел, и меня лицо кавказской национальности, в общем, останавливает. С ним разговорились, в общем, он говорит, тебе работа, туда-сюда, будет. И что-то он меня как-то приболтал. В общем, посадил меня в поезд Москва — Махачкала. Проводнику сказал: «Всё, без билета». В общем, я сел и поехал. Сел, он меня накормил, этот проводник. Я думаю, ладно, на халяву поем, дальше буду думать. Главное, поесть надо было что-то. В общем, поел, едем мы на этом поезде, и следующая станция после Саратова Обрух или как она называется, не помню точно. Вот думаю, надо выходить. А он меня не выпускает, так как ему сказали довезти меня до Астрахани. То есть Астрахань, а потом Махачкала уже дальше, Дагестан. В общем, я пошел, сел на место. Поезд только тронулся, я в соседний вагон, купейный был, окно открыл и выпрыгнул с поезда. Вот такие дела. Станция Обрух, двести километров от Саратова. Думаю, что делать, надо обратно в Саратов идти, Пермь-то, вообще, в другой стороне.

Пошел пешком, а там дорога была, трасса вдоль железнодорожных путей. Пошел пешком, иду, в общем, рядом поля, стога сена, лег туда, поспал еще. Встал, пошел дальше. Думаю, блин, надо что-то делать, как-то же ехать. Смотрю, КамАЗ стоит. Подошел к водиле, говорю: «Докинешь до Саратова?» Он говорит: «Нет, места нету». В общем, я КамАЗ обошел, он только трогается, я за него сзади зацепился. В общем, ехал так. Он едет, он разгоняется, уже скорость большая. Я думаю, как бы не отцепиться, не упасть. В общем, ехали, ехали, я думаю, как бы это, сзади машины едут, руками машут. Я думаю, мне махать-то нечем, я держусь. Вот так вот. В общем, ехали, ехали, я еле там перебрался, там крюк был прицепной, сел на него, еду, головой стукаюсь о прицеп и смотрю сзади машина какая-то, «Ауди», что ли, обгоняет его и тормозит.

То есть он только останавливается, я с него спрыгиваю и бежать оттуда, в общем, он меня не заметил. Вот так вот. Что делать? Надо дальше идти. Пошел дальше, думаю: уже всё, темнеет, надо где-то переночевать же. В общем, остановка там оказалась. Думаю, остановлюсь на этой остановке, нет, пошел дальше, до следующей остановки. Вот, думаю, здесь остановлюсь сейчас и буду спать на остановке. А тут, только подходить — и «Ока» подъезжает. Мужик такой: «Что, куда?» Я говорю: «В Саратов». Он говорит: «Садись, до Энгельса довезу». В общем, я сел. Я говорю, только у меня денег нету. Он говорит: «Да ладно, я все равно с Шебашева, студентов отвозил». Сел с ним, он меня накормил, то же что было у него, разговорились что-то. Он говорит: «А ты не с армии?» Я говорю: «Нет, откуда что, гуляю, говорю, вон с пацанами шабашили». «Да, — говорит, — а то были у меня случаи, подвозил тут одного, — говорит, — оказался с армии сбежал». Я говорю: «Да не, у меня все нормально». В общем, довез он меня до Энгельса.

В Саратов я уже не пошел, была ночь, часов двенадцать. В общем, в доме переночевал, в высотном, в подъезде просто. На следующее утро решил пойти, в общем, а там Энгельс — Саратов, их река отделяет, как у нас в Перми, город Пермь и Закамск. Так же мост. Вот дошел до моста, перешел в Саратов и вернулся опять на этот вокзал. На вокзал. Вот, все-таки думал, как домой уехать. В общем, подождал этот поезд пермский. Как же его, «Пермь — Адлер», только он сюда в Пермь шел с Адлера. Договорился с проводниками, там оказалось, что этот проводник тоже учился в авиационном техникуме, и довезли меня до Перми. Здесь неделю погулял и уехал обратно в часть. В общем, вот так вот бывает.

Наконец объяснение:

— В общем, у сестры была свадьба, да. 11 августа 2006 года, и мне хотелось на свадьбу. Я говорю: «Подпишу контракт, и вы меня отпускаете». Подписал контракт, и они меня не отпустили на свадьбу в отпуск. И так получилось.

И еще тут обстоятельства были, то, что подходило время, дембеля должны были увольняться, я как бы черпак, еще год отслужил. Меня подбивали они, чтобы я деньги выбивал с молодых, которые только вот призвались. Вот, я не хотел этим заниматься. Так получилось. А многие говорят, когда их самих, когда они приходят в армию, вроде никогда не буду так делать, как над ними издеваются, а потом получается то же самое. Ну у меня получилось так, что я сказал: «Не буду так никогда делать». Стоял на своем, в общем... И дело доходило до того даже, что в карауле с автоматами, то есть все заряжено было, тоже меня доставал один. Я не знаю, что бы я дальше сделал, если бы не ушел. Так вот.

История

— ...У нас на 905-го была пекарня «Саша», где развлекались... Молодые, господи, нам восемнадцать-девятнадцать лет, причем наша бригада из всех трех была единственная непьющая. У нас были свои приколы, свои заморочки... Там нас было четыре человека. Два парня, две девчонки.

Там, в принципе, в пекарне-то, ничего интересного нет... Но весело, в принципе, весело-то весело. Она не то что она закрылась, ну там же пожар был еще в придачу. Она горела. Мы пожар не устраивали!

Технолог-экспериментатор, причем за чей-то счет, может к любому новенькому подойти: «Вот пойдем поэкспериментируем». Но потом все это... что не получилось — из твоей зарплаты вычли, и нормально. И всех все устраивает. На мне она пыталась проэкспериментировать какой-то хлеб там, с каким-то жареным луком, что-то такое. Короче, ребята не дали...

Ну, много нюансов было. Мы, в принципе, чего говорю, молодые, так мы шутили. У нас иногда можно было пробку найти от масла в хлебе. Ну, масло наливаешь, на стол пробку, оставить на столе как бы. А там же определенный как бы процесс идет. И закатывали нечаянно туда...

Нечаянно. Нет, специально туда никто ничего не закатывал. Там как бы...

Там водой обливались, тестом кидались. Весело безумно. Тесто? Прилипало, особенно к потолку... Ну вот, кто-то в меня ковшиком плеснул водой, мы в ответ со Стасом плеснули. Прибежали с ведром воды, плеснули, пока вода летела, мы отвернулись, и все улетело в печь. У нас тены опустились. Тены — ну вот это спирали, которые в печке, вот она опустилась от резкого перепада. Сказали, что сломалась, потом ремонтировали. Ну, там много было всяких, по-разному шутили... Могли на мешках муки выспаться. Постелили, выспались на мешках. Не на полу ведь спать-то. И батоны там ели с пастой шоколадной... Батон испечешь горячий, он же вкусный. А у нас как бы шли еще булки, с шоколадной пастой делали. Пасту намажешь на батон. Пасту половину сожрал, а еще булки готовить...

Однажды у нас тестомес был не наш, он умудрился сделать, тесто ставили на белый хлеб, а он по пьяни, он был пьяный, он взял туда изюм засыпал. То есть как бы предположил, что это тесто — как бы у нас батоны были маленькие с изюмом. Вот он туда изюм насыпал, пришла технолог и нас заставила выколупывать оттуда изюм. Мы эту процедуру начали, потом сказали, что шла бы ты чем дальше, тем лучше. Закатали из этого теста батоны, и всё... Ну не выколупывать же этот изюм, ё-мое. Там двадцать килограммов теста.

Вот.

А потом мне папа предложил прийти сюда.

История

Интересная история была, люблю ее вспоминать с друзьями! У двух моих друзей были трактора, «двадцатьпятки», и вот мы компанией, человек десять, собрались ехать в верховье реки, по бездорожью в лес, на этих тракторах. А мы строили избушку охотничью, домик. И вот мы, когда его построили, поехали домой. Жили там несколько дней, поехали домой. У нас этот трактор сломался. Как раз такой холод был. И вот всю ночь. Мы выехали вечером, и всю ночь буксовали в этой грязи. Потом мы все-таки один трактор бросили. Проехали еще немного, у нас второй засел. (История закончена. Он радостно улыбается публике. Удивляется мысли, что это могло показаться неинтересным, начинает объяснять.) Но это, знаете, настолько в памяти сидит, вот такое воспоминание, это было так интересно. Мы были же совсем еще детьми. И для нас это было такое интереснейшее приключение, когда на технике, на тракторах, по лесу, по бездорожью, в грязи по колено, да там мы еще сломались, потом еще засели, буксовали, в итоге мы пришли домой утром рано пешком, а потом с родителями поехали вытаскивать все эти трактора. Незабываемо. Вот мы до сих пор, когда с друзьями сидим, встречаемся, всегда вспоминаем эту историю, это юношеское приключение. Действительно приключение.

Нет, все, конечно, эту историю давно уже зна-ают... Но мы просто сидим и прям вот... всегда интересно вспомнить все вот эти тонкости, все, что происходило. Вспоминаю, допустим, как у нас у друга в этом путешествии на костре сгорели сапоги. И в то время, когда мы все вытаскивали этот трактор, в грязи в этой булькались, толкали, рубили деревья, что-то как-то пытались достать, он в это время сидел в телеге, на тракторе, в носках. Мы ему пакеты сделали, чтобы он не замерз. Как раз заморозки были уже. В сентябре месяце или в августе месяце. И вот он там сидел. Тоже вот такое незабываемое.

Сушился, потому что сапоги сгорели. Вообще, конечно! Ну ничего, доехали, дошел он босиком домой, потому что сменки не было. Кушать, хотелось всем кушать. Была одна булка хлеба, было всем уже не до костра. Были все уже уставшие. Ночь надо было ехать. Ремонтировали технику. Приключение было лучше, чем у Тома Сойера. Вообще здорово, конечно!

Эту историю-то мы всегда и вспоминаем. Это самая лучшая в жизни история!

...Сколько лет нам тогда было? Было двенадцать, тринадцать лет!.. А сейчас? Я с восемьдесят шестого. Прошло пятнадцать лет. Это было пятнадцать лет назад...

Про друга

Крупный парень с нехорошим взглядом начинает весело, а потом неожиданно для себя расстраивается.

— Есть у меня друг. Со школы, даже с садика. Были соседями, в одном доме жили. У него, то есть родители, то так: у него отец врач... У меня рабочие все. То есть никаких интересов общих особенно не было. А мы дружили все-таки. Его в другую школу взяли... А мы с ним дружили.

А потом учились вместе в авиационном техникуме... То есть пошли вместе, только я-то не закончил.

А друг закончил, да, с которым мы вместе поступили. (Переживает.) Мы сдавали вступительные экзамены: математика, русский. Математику сдали оба на «5» и русский тоже оба на «5». Он поступил на бюджет, а я не прошел по баллам. (Удивляется.) Но я поступил. Я сказал папе — я хочу на платное, родители деньги собрали, отец сказал: «Иди на платное». Я поступил. (Мрачнеет.) Но понимаете, как бы, наверное, что я сдал на две пятерки и не поступил, это как бы меня сломало. Наверное. Там из-за одного предмета, в общем...

Я и ушел. (Мрачнеет еще больше.) Рисовали, рисовали там схемы. В общем, это понимать надо было. Вот, допустим, вот та же схема, тяжело, в общем, не для меня это... (Оправдывается.) Это, главное, с учителем найти общий язык. У меня по английскому пятерка стоит в зачетке! В авиационном пятерка была!

А я знал тогда одну фразу: «Вашингтон из зе кэпитал оф зе юнайтед стэйтс». Вашингтон столица Соединенных Штатов... И мне за одну эту фразу ставили пятерки. Ну так вот, зашел в класс на первый урок и сразу ей сказал эту фразу. Как-то так она стала ко мне относиться! Она меня хотела даже на конкурс отправить с этой фразой! Хотя я в английском ничего не понимаю!

Но то, что я тогда как-то на пятерки сдал и не прошел... это меня, наверное, сломало. (Снова весело улыбается.) Но вроде не знаешь, как лучше у кого. У всех хорошо. Вроде у него и образование, и свобода, а я и женат, и ребенок. Не знаю даже. Ну интересно. Ну опять же машину он там купил. Машина есть. У меня нет машины, но есть жена, дочка. Жизнь просто по-разному складывается. Я в армию ушел, техникум не закончил, допустим. Он закончил и в высшем сейчас учебном заведении заканчивает, я учусь только в техникуме. Но я сходил в армию, не знаю, женился, а он, у него девушки нет, еще не женился. Люди по-разному...

Статус

Паренек сидит в красном уголке и медленно отвечает, взгляд абсолютно неподвижен.

— Я слесарь по ремонту оборудования, но я учусь. Ну как бы расти для себя и, вообще, по службе, может быть, не всю жизнь же негром работать. С грязными руками. Негром.

Сначала идет энергетика как бы, цех, потом уже там замначальника по подготовке. У меня сейчас начальник цеха — он тоже бывший энергетик был, сейчас до начальника дорос цеха. Я хочу энергетиком. Зачем... Зачем... Расти чтобы.

Нет, я не хочу быть рабочим. Значит, расти. (Пауза.) Сложно сказать, что поменяется. Ответственность поменяется... не знаю. (Решает.) Робу домой не буду таскать стирать. Сложно сказать, что поменяется... не готов, наверное, ответить на вопрос. Статус, понятно, поменяется. С чем связано будет дальше — не знаю.

Даже стиль, наверное, одежды. Сейчас можно прийти в спортивном или одежда соответствующая. Со статусом уже нет, не придешь... Лицо умное... Наверное, первым делом одежда, а там я не знаю. Я-то, наверное, стану энергетиком. У энергетиков одежда чище. Не такая роба.

Не знаю, кепку, наверное, можно не носить.

А сейчас нельзя не носить. Где-нибудь чего — не прикоснулся, чтобы головой... Кепка смешная, с черепом. Ну — я ж электрик! (Улыбается.) Стану энергетиком, носить ее не буду. Пачкаться так не буду. В станках же ковыряться не буду. Еще меняется — бумажной работы там больше появляется. (Мрачнеет.) С людьми общения тоже всякие, рано кто приходит... Кабинет... Тихо... А друзья все друзья — нет, ну мы, конечно, будем, если я стану начальником, когда я стану начальником... Но, вообще, конечно, там, наверное, другие друзья. Такие — в пиджаках друзья. Ну не знаю, веселые, нет — да какое они там, конечно, веселые, нет, конечно! Конечно, не очень насчет бумажной работы, ну как бы так она... (Искренне признается.) Интереснее, конечно, станок чинить! (Пауза.) Расти все равно охота. (Пауза.) Почему? Потому что грязь, наверное, надоела вся эта тоже. Откуда гря-азь?! Ну!!! Здесь станки грязные, всё, шкафы, пыль! Ну! Масло, пыль... Всё это единая такая! Робу стирать и стирать... ну раз в месяц я ее!.. Каждый день я минут пять-пятнадцать мою руки. Вот тут, кругом ногтей. Черное. Но я всё выскребаю. По рукам не видно, что я рабочий. Не видно — когда я не тут.

За Ангором

Сильный человек стоит за стояком после смены и отворачивается, чтобы рабочие за другими столиками не видели, когда он плачет.

— Я служил в десанте, когда я служил в десанте... все за одного. Правило: все за одного. А сейчас я... меня сократи — и никто! Никто не пикнет. Они — они все — не пикнут. Из двенадцати в бригаде осталось три... Когда за твоей спиной звезда... обидно.

Мужики... они не плачут и не огорчаются, но обидно, обидно. Обидно, видишь. Ты боевую задачу не выполнял. Ох! Задание, хуй знает... Никто! Таких ребят очень много, понимаешь, очень много... Оставшихся. И почему пьют, блядь, потому что... Тяжело, понимаешь, тут в груди, на душе вот тут... Нам там не важно про Ходорковского, на хуй. Вот Петр Первый, блядь, он пушки! Наш завод, он, вообще, пушечный завод. Пушечный завод. Пять орденов. Звезды просто так не вешают. Не вешают! Ох! Вот видишь, пиздюк вонючий, который новый, даже его не знаю, как называется, хуй его знает, Булав... Бух... Бухвалов, во, Бухвалов. Он же вааще пацан, блядь! Когда мы танки тут делали с гироскопом, на хуй, под прицельной площадкой, на хуй... Он пешком под стол ходил... На хую каплей вертелся!

А эти, которые (жест вокруг), они не пикнут. Потому что моих, из двена-дцати моих, увольняли, я не пикнул. Поэтому я плачу. Стыдно! (Пауза. Уточняет, чтобы поняли правильно.) Плакать стыдно.

Будущее

М о л о д о й к у з н е ц (отвечает на вопросы анкеты). «Какие у вас проблемы на работе?» На работе меня, в принципе, радует все, я как бы доволен своей работой, я... и, в принципе, с радостью иду на свою работу в коллектив. Радует коллектив, очень люблю свой коллектив, свой пресс, свою бригаду. Сейчас, конечно, времена — подумаешь. У нас очень много молодежи сократили... В принципе, у нас, мне кажется, даже не по возрастному, мне кажется, сокращали, а просто как бы... Нет, сокращений сейчас у нас давно не было. Как бы. Вот у нас, наверное, с августа месяца... с июля... с августа месяца... работаем каждый день без чего, без простоев как бы работаем. Пусть это даже у нас не особо на заработную плату как-то повлияло, но работа есть. Это самое главное, чтобы была работа.

«Что делаете, чтобы не было скучно?» Чтобы нам не было скучно? Находим себе какие-то развлечения. В принципе, у нас в городе есть где отдохнуть, куда сходить, в ресторан. Пермь — это большой-большой город. Вот люблю город Пермь, обожаю город Пермь. Был в Москве. Вот Москва... вот тот же самый город Пермь. Ничего в нем нет. Вот единственное, конечно, есть у нее какие-то там места знаменитые такие, Кремль... Царь-пушка... У нас тоже есть своя пушка, конечно, из которой мы когда-то в молодости все мечтали стрельнуть по шестнадцатиэтажке: долетит — не долетит... Хороший город Пермь, обожаю город Пермь. У нас Красная площадь есть. За церковью. У пруда Мотовилихинского. У хлебозавода... (Улыбается.) В принципе, тем для общения море. У кого-то какие-то возникают вопросы по всему. По быту, по машинам, любые вопросы, и все как бы стараются, выносится на такое общее обсуждение сразу же там, что-то... и беседы возникают очень часто, конечно.

На работе мы в основном говорим. Если мы работаем, то мы работаем. Но если мы сидим пьем чай, то мы, конечно, говорим, стараемся говорить не о работе. Но если, допустим, после работы мы пошли попить пивка, то это обычно все равно переходит к работе. Стабильно все переходит к работе. Мне пора бежать.

«Что у вас дома?» (Старательно начинает отвечать.) Когда мы, когда я купил комнату, самое мое такое желание первое было — это сделать ремонт такой, какой я хочу. Своими силами я сделал навесной потолок, своими силами сделал, все своими силами, так, как мне хотелось. Если, допустим, я приду с работы и у меня жена наклеила потолок, что-то сделала неправильно, я это все уберу и сделаю так, как я хочу. Потому что мне вот это не нравится, я уберу и сделаю снова... Нет, она старается, она старается. Я вижу, что она старалась, но все равно, потому что я задумывал вот так, а получилось вот так.

Я переделаю и сделаю так, как я хотел. Потому что как бы это была моя мечта — сделать ремонт такой, какой я хотел. И вот все у меня в бежевых тонах, вся мебель у меня тоже бежевого оттенка. Нравится оранжевый цвет. К бежевому оттенку я оранжевые тона. Допустим, там кресло, кожаное кресло там с оранжевыми вставками, с оттенками. Обои бежевые, ну как бы в таких бежевых тонах. Симпатично. Не темная и не светлая, как бы такое, средний тон. Вот это вот сейчас меня и ожидает. Приду домой — бежевая комната.

По ипотеке?.. Тридцать лет. Я ипотеку взял на тридцать лет. Десять тысяч в месяц плачу. Нормально. Я рассчитываю досрочно выплатить!

...Бежевая комната, горячий кофе, горячий суп, что-нибудь на второе.

А за окном у нас частный сектор второй вышки, так называемые Новогород-ские улицы. Коттеджи, зеленые, красные крыши, дома из красного кирпича, красота. И ни единого человека. Там, в принципе, там в основном не ходят, там в основном ездят.

«Бывает ли вам грустно?» Грустно нам?

«Лично тебе бывает грустно?» Лично мне грустно? Нам грустно... Не бывает. Стараемся не грустить, стараемся быть позитивными. (Думает.) В принципе, наверное, всегда получается.

Ну и во сне. Во сне... мы спим после работы крепко и основательно. Редко вижу завод, это тогда уже, когда какие-то там проблемы. Ну не проблемы, а что-то у тебя в голове сидит такое, потом, может быть, именно. Я даже не знаю, вижу все, много чего. Даже стараюсь, не запоминается это все.

«Что дальше будет?» Не знаю даже, что дальше будет. Будем жить, работать, добиваться чего-то в жизни. И... лет через пятьдесят... (радостно)

уйду на пенсию, выращу детей уже, они будут взрослые, нет, пока детей нет, сколько с женой живу — восемь лет, ну будут дети, будут, я спокойненько поеду отдыхать куда-нибудь в деревню, на рыбалку, на охоту, проводить свое личное время. То, что вот сейчас иногда бывает... нет возможности.

Тогда она будет.

Фестиваль «Новая драма», Пермь, март 2009 года.

Фестиваль молодой драматургии, Москва, сентябрь 2009 года.

«Флаэртиана», Пермь, октябрь 2009 года.

«Театр.doc», Москва, декабрь 2009 года.

 

© журнал «ИСКУССТВО КИНО» 2012