Strict Standards: Declaration of JParameter::loadSetupFile() should be compatible with JRegistry::loadSetupFile() in /home/user2805/public_html/libraries/joomla/html/parameter.php on line 0
"Искусство кино" издается с января 1931 года. Сегодня это единственный в России ежемесячный искусствоведческий аналитический журнал. В каждом номере "Искусства кино" печатаются от 25 до 30 публикаций по актуальным проблемам теории и истории российского и мирового кинематографа, телевидения, анализ художественной практики всех видов искусства, философские работы, редкие архивные материалы, обзоры крупнейших фестивалей, мемуары выдающихся деятелей культуры, русская и зарубежная кинопроза. http://old.kinoart.ru/archive/2011/08 2024-11-24T03:49:43+03:00 Joomla! - Open Source Content Management 2012-01-05T11:56:41+04:00 2012-01-05T11:56:41+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article23 "Искусство кино"

<div class="feed-description"><p><dl> <dt> <p lang="en-US">«The new gentle»</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The director's shift that is the shift of a world picture.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Round table talk. Sochi-2011.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Alexander Rodnyansky</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The young: bourgeois view of the world</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Fyodor Bondarchuk. Sochi-2011.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Nina Zarkhi — Alexander Mindadze</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Judged fairly</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Sochi-2011: competition.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Zara Abdullayeva</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The big and the small</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Bakur Bakuradze's THE HUNTER (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Basing on Bakur Bakuradze's THE HUNTER the author explores the unique style of the young director, his evolution as a filmmaker and artist. The author argues, that in this remarkable film there is no imitation or peculiar local specifics and exotics, but a universal subject matter, mature helming, concrete cinema stuff, transparency though devoid of clarity. Analyzing motives of coexistence in the picture of both — natural and human fundamentals, the critic also marks that these categories are assumed as unity and evoke not a conflict, but mutual attraction.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">THE HUNTER, Bakur Bakuradze, evolution, universal subject matter, natural and human fundamentals</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Elena Stishova</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Venceremos!</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Vitaly Mansky's PATRIA O MUERTE (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Vitaly Masky's documentary PATRIA O MUERTE is investigated. Analyzing some hidden motives, visible ideological, political and social aspects of life in Cuba, Cubans' mentality, connection between the past and the present and making parallels with the period of the Soviet power in Russia, the critic admits, that the semicentennial experience of Socialism didn't extricate passionate energetics of the Cuban people. The author sees deep, vital and humanistic principles in the honest realism prevailing over conception in this film.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">PATRIA O MUERTE, Vitaly Mansky, ideological aspects, experience of Socialism, passionate energetics, humanistic principle</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Igor Sukmanov</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Femina triumphant</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Angelina Nikonova's TWILIGHT PORTRAIT (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Analyzing Angelina Nikonova's TWILIGHT PORTRAIT the author arrives at the conclusion about its depth and actuality — both formal and notional. This innovative for Russian cinema work is a polemical provocation representing absurdity of the masculine world order. The author considers justified Nikonova's comparing to Ursula Antoniak and Andrea Arnold whose rough and sometimes repulsive works challenge domineering film aesthetics associated with the male look.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">TWILIGHT PORTRAIT, Angelina Nikonova, feminist art, provocation, masculine world order</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Zara Abdullayeva</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Differance</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Oleg Fliangolts' INDIFFERENCE (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The review of Oleg Fliangolts' INDIFFERENCE, prize-winner of the Kinotavr film festival. Analyzing specific twofold optics of the picture, the author marks mastery of the helmer constructing refracted reality luring the viewer into a trap of double optical delusion, into illusion of presence/non-presence; also impression of plunging into carnival elements, impregnating the very texture of the film.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">INDIFFERENCE, Oleg Fliangolts, twofold optics, refracted reality, carnival elements</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Natalya Sirivlya</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Tomorrow will be worse than yesterday</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Vladimir Kott's GROMOZEKA (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Range of problems, stylistics and formal composition of Vladimir Kott's GROMOZEKA are investigated. The critic marks certain attraction nature of the picture, conventionality of atemporal post-Soviet space, created by the helmer, as well as his peculiar keenness on details and formal tricks which finally step out on the forestage overshadowing psychological aspects of the characters' behavior and giving the effect of cool defamiliarization.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">GROMOZEKA, Vladimir Kott, attraction nature, formal composition, conventionality of space, psychological aspects, defamiliarization</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Olga Shakina</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Third film syndrome</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Igor Voloshin's THE BEDOUIN (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Viewing Igor Voloshin's THE BEDOUIN in the context of the young filmmaker's creation as the bright representative of the Russian new wave, the author marks specifics and volatility of the helmer's style: mixture of different genres, roaming from one aesthetic into another, experimentation, combination of intuitive and rational methods. Admitting aesthetical and formal qualities of the picture, the critic nonetheless marks it as the helmer's retreat from earlier violent visionary stylistics.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">THE BEDOUIN, Igor Voloshin, Russian new wave, mixture of different genres, experimentation, visionary stylistics</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Angelika Artyukh</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Ideological comedy</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Avdotya Smirnova's TWO DAYS (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Considering Avdotya Smirnova's picture TWO DAYS in the context of traditional genre romcom, the author singles out some peculiarities, setting off the helmer's work against the background of other films of the same genre in Russian cinema. The author suggests that it should be noted as a «Russian radical romcom» sui generis. Anyhow marking gradual simplification of radicalism of initial intention at the expense of minimalization of subject matter and actors' tasks, the author admits the presence of important semantic aspects concerning actual problems of Russian society and its ideology.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">TWO DAYS, Avdotya Smirnova, romcom, simplification of radicalism, minimalization of subject matter, actual problems of society, ideology</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Direct oration</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Excerpts from the festival press conferences.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Irina Lyubarskaya:</p> </dt><dt> <p lang="en-US">«Shorts are the best trainer»</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Elena Stishova. Sochi-2011: Kinotavr. Shorts competition.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Tamara Dondurei</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Modifier of time</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Mikhail Mestetsky's INSIGNIFICANT DETAILS OF THE ACCIDENTAL EPISODE (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Mikhail Mestetsky's short INSIGNIFICANT DETAILS OF THE ACCIDENTAL EPISODE is treated. The work is considered in the context of the classical ontological motive of a train's stop which became a vagrant metaphor of existence, jam-up in space on the border between the past and future, dream and reality, desideratum and real. Disclosing multiple semantic allusions and interpretations walled up in this surrealistic picture based on hyperboles, the author states the depth and aesthetic maturity of the director's message.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">INSIGNIFICANT DETAILS OF THE ACCIDENTAL EPISODE, Mikhail Mestetsky, motive of a train's stop, border between dream and reality, aesthetic maturity, allusion</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Elena Paisova</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Bolt</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Mikhail Segal's FASTENER SOLUTIONS (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The Kinotavr film festival prize-winner FASTENER SOLUTIONS by Mikhail Segal is considered. The author treats the process of actualization of such classical and even trivial theme as marriage and family well-being as well as validation of new behavioral schemes and psychological orientations of a contemporary man through the means of short films — grotesque, surreal, anecdotal and nevertheless extremely truthful.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">FASTENER SOLUTIONS, Mikhail Segal, actualization of classical theme, behavioral schemes, orientations, grotesque, anecdotal</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Andrei Smirnov</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Golden time for life</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Victor Matizen.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Denis Dragunsky</p> </dt><dt> <p lang="en-US">To catch «Zoroaster»</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Personal rubric.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Oleg Berezin</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Modeled on perpetuum mobile</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Daniil Dondurei.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Ksenia Leontyeva</p> </dt><dt> <p lang="en-US">How to sell a movie in Russia</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Specialists of Nevafilm Research Company Oleg Berezin (general manager) and Ksenia Leontyeva (general analyst) discuss the problems of film distribution in Russia.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">«Let's go to cinema!» — gone forever</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Cinema viewers in the web.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Round table talk.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Pavel Finn, Jerzy Hoffman</p> </dt><dt> My Siberia</dt><dt> A script.</dt></dl></p></div>

<div class="feed-description"><p><dl> <dt> <p lang="en-US">«The new gentle»</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The director's shift that is the shift of a world picture.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Round table talk. Sochi-2011.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Alexander Rodnyansky</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The young: bourgeois view of the world</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Fyodor Bondarchuk. Sochi-2011.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Nina Zarkhi — Alexander Mindadze</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Judged fairly</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Sochi-2011: competition.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Zara Abdullayeva</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The big and the small</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Bakur Bakuradze's THE HUNTER (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Basing on Bakur Bakuradze's THE HUNTER the author explores the unique style of the young director, his evolution as a filmmaker and artist. The author argues, that in this remarkable film there is no imitation or peculiar local specifics and exotics, but a universal subject matter, mature helming, concrete cinema stuff, transparency though devoid of clarity. Analyzing motives of coexistence in the picture of both — natural and human fundamentals, the critic also marks that these categories are assumed as unity and evoke not a conflict, but mutual attraction.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">THE HUNTER, Bakur Bakuradze, evolution, universal subject matter, natural and human fundamentals</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Elena Stishova</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Venceremos!</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Vitaly Mansky's PATRIA O MUERTE (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Vitaly Masky's documentary PATRIA O MUERTE is investigated. Analyzing some hidden motives, visible ideological, political and social aspects of life in Cuba, Cubans' mentality, connection between the past and the present and making parallels with the period of the Soviet power in Russia, the critic admits, that the semicentennial experience of Socialism didn't extricate passionate energetics of the Cuban people. The author sees deep, vital and humanistic principles in the honest realism prevailing over conception in this film.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">PATRIA O MUERTE, Vitaly Mansky, ideological aspects, experience of Socialism, passionate energetics, humanistic principle</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Igor Sukmanov</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Femina triumphant</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Angelina Nikonova's TWILIGHT PORTRAIT (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Analyzing Angelina Nikonova's TWILIGHT PORTRAIT the author arrives at the conclusion about its depth and actuality — both formal and notional. This innovative for Russian cinema work is a polemical provocation representing absurdity of the masculine world order. The author considers justified Nikonova's comparing to Ursula Antoniak and Andrea Arnold whose rough and sometimes repulsive works challenge domineering film aesthetics associated with the male look.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">TWILIGHT PORTRAIT, Angelina Nikonova, feminist art, provocation, masculine world order</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Zara Abdullayeva</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Differance</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Oleg Fliangolts' INDIFFERENCE (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The review of Oleg Fliangolts' INDIFFERENCE, prize-winner of the Kinotavr film festival. Analyzing specific twofold optics of the picture, the author marks mastery of the helmer constructing refracted reality luring the viewer into a trap of double optical delusion, into illusion of presence/non-presence; also impression of plunging into carnival elements, impregnating the very texture of the film.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">INDIFFERENCE, Oleg Fliangolts, twofold optics, refracted reality, carnival elements</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Natalya Sirivlya</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Tomorrow will be worse than yesterday</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Vladimir Kott's GROMOZEKA (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Range of problems, stylistics and formal composition of Vladimir Kott's GROMOZEKA are investigated. The critic marks certain attraction nature of the picture, conventionality of atemporal post-Soviet space, created by the helmer, as well as his peculiar keenness on details and formal tricks which finally step out on the forestage overshadowing psychological aspects of the characters' behavior and giving the effect of cool defamiliarization.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">GROMOZEKA, Vladimir Kott, attraction nature, formal composition, conventionality of space, psychological aspects, defamiliarization</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Olga Shakina</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Third film syndrome</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Igor Voloshin's THE BEDOUIN (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Viewing Igor Voloshin's THE BEDOUIN in the context of the young filmmaker's creation as the bright representative of the Russian new wave, the author marks specifics and volatility of the helmer's style: mixture of different genres, roaming from one aesthetic into another, experimentation, combination of intuitive and rational methods. Admitting aesthetical and formal qualities of the picture, the critic nonetheless marks it as the helmer's retreat from earlier violent visionary stylistics.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">THE BEDOUIN, Igor Voloshin, Russian new wave, mixture of different genres, experimentation, visionary stylistics</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Angelika Artyukh</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Ideological comedy</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Avdotya Smirnova's TWO DAYS (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Considering Avdotya Smirnova's picture TWO DAYS in the context of traditional genre romcom, the author singles out some peculiarities, setting off the helmer's work against the background of other films of the same genre in Russian cinema. The author suggests that it should be noted as a «Russian radical romcom» sui generis. Anyhow marking gradual simplification of radicalism of initial intention at the expense of minimalization of subject matter and actors' tasks, the author admits the presence of important semantic aspects concerning actual problems of Russian society and its ideology.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">TWO DAYS, Avdotya Smirnova, romcom, simplification of radicalism, minimalization of subject matter, actual problems of society, ideology</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Direct oration</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Excerpts from the festival press conferences.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Irina Lyubarskaya:</p> </dt><dt> <p lang="en-US">«Shorts are the best trainer»</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Elena Stishova. Sochi-2011: Kinotavr. Shorts competition.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Tamara Dondurei</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Modifier of time</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Mikhail Mestetsky's INSIGNIFICANT DETAILS OF THE ACCIDENTAL EPISODE (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Mikhail Mestetsky's short INSIGNIFICANT DETAILS OF THE ACCIDENTAL EPISODE is treated. The work is considered in the context of the classical ontological motive of a train's stop which became a vagrant metaphor of existence, jam-up in space on the border between the past and future, dream and reality, desideratum and real. Disclosing multiple semantic allusions and interpretations walled up in this surrealistic picture based on hyperboles, the author states the depth and aesthetic maturity of the director's message.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">INSIGNIFICANT DETAILS OF THE ACCIDENTAL EPISODE, Mikhail Mestetsky, motive of a train's stop, border between dream and reality, aesthetic maturity, allusion</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Elena Paisova</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Bolt</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Review of Mikhail Segal's FASTENER SOLUTIONS (Russia).</p> </dt><dt> <p lang="en-US">The Kinotavr film festival prize-winner FASTENER SOLUTIONS by Mikhail Segal is considered. The author treats the process of actualization of such classical and even trivial theme as marriage and family well-being as well as validation of new behavioral schemes and psychological orientations of a contemporary man through the means of short films — grotesque, surreal, anecdotal and nevertheless extremely truthful.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">FASTENER SOLUTIONS, Mikhail Segal, actualization of classical theme, behavioral schemes, orientations, grotesque, anecdotal</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Andrei Smirnov</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Golden time for life</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Victor Matizen.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Denis Dragunsky</p> </dt><dt> <p lang="en-US">To catch «Zoroaster»</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Personal rubric.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Oleg Berezin</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Modeled on perpetuum mobile</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Conversed by Daniil Dondurei.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Ksenia Leontyeva</p> </dt><dt> <p lang="en-US">How to sell a movie in Russia</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Specialists of Nevafilm Research Company Oleg Berezin (general manager) and Ksenia Leontyeva (general analyst) discuss the problems of film distribution in Russia.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">«Let's go to cinema!» — gone forever</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Cinema viewers in the web.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">Round table talk.</p> </dt><dt> <p lang="en-US"> </p> </dt><dt> <p lang="en-US">Pavel Finn, Jerzy Hoffman</p> </dt><dt> My Siberia</dt><dt> A script.</dt></dl></p></div> 2012-01-05T11:22:53+04:00 2012-01-05T11:22:53+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article22 "Искусство кино"

<div class="feed-description"><p><dl> <dt><strong>Зара Абдуллаева. Большие и малые</strong></dt><dt> На материале фильма Бакура Бакурадзе «Охотник» автор статьи исследует уникальный стиль молодого режиссера, его эволюцию как автора и художника. По мнению критика в «Охотнике», знаковом для режиссера произведении, нет ни подражания, ни особой местной специфичности или экзотики, а есть универсальный сюжет, зрелая режиссура, конкретность кинематографической материи, прозрачность, лишенная ясности. Анализируя мотивы сосуществования в картине природного и человеческого начал, критик также отмечает, что эти категории здесь понимаются как единство, рождают не конфликт, а притяжение.</dt><dt> «Охотник», Бакур Бакурадзе, эволюция, универсальный сюжет, природное и человеческое начала</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Елена Стишова. Venceremos!</strong></dt><dt> Статья посвящена документальной картине Виталия Манского «Родина или смерть». Анализируя ряд смыслов, скрытых в этом амбициозном документальном полотне, видимые идеологические, политические и социальные аспекты жизни на Кубе, ментальность кубинцев, связь между прошлым и настоящим, а также проводя параллели с периодом советской власти в России, критик признает, что полувековой опыт социализма не истребил пассионарной энергетики кубинского народа. В честном реализме, торжествующем в этой картине над концептуальным замыслом, автор статьи видит глубокое жизнеутверждающее и гуманистическое начало.</dt><dt> «Родина или смерть», Виталий Манский, идеологические аспекты, опыт социализма, пассионарная энергетика, гуманистическое начало</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Игорь Сукманов. Фемина торжествующая</strong></dt><dt> Исследование материи картины «Портрет в сумерках» Ангелины Никоновой приводит автора к выводу о ее глубине и актуальности — как формальной, так и смысловой. Это новаторское для российского кино произведение феминистского искусства являет собой провокацию, причем не случайную, а осознанно полемичную, представляющую абсурдность маскулинного миропорядка. Критик считает оправданным сравнение Никоновой с такими радикальными фигурами, как Урсула Антоняк и Андреа Арнольд, своими резкими, порой отталкивающими работами бросающими вызов доминирующей эстетике кино, ассоциирующейся с мужским взглядом.</dt><dt> «Портрет в сумерках», Ангелина Никонова, феминистское искусство, провокация, маскулинный миропорядок</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Зара Абдуллаева. Различение</strong></dt><dt> Рецензия посвящена анализу картины «Безразличие» Олега Флянгольца, премированной на фестивале «Кинотавр». Анализируя специфическую «двойную оптику» картины, автор статьи отмечает мастерство, с которым режиссер конструирует преломленную реальность, заманивая зрителя в ловушку двойного оптического обмана, в иллюзию присутствия/отсутствия; а также ощущение погружения в карнавальную стихию, пропитывающую саму ткань фильма.</dt><dt> «Безразличие», Олег Флянгольц, «двойная оптика», преломленная реальность, карнавальная стихия</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Наталья Сиривля. Завтра будет хуже, чем вчера</strong></dt><dt> Автор рецензии анализирует проблематику, стилистику и формальное построение новой картины Владимира Котта «Громозека». Критик отмечает некоторую «аттракционность» картины, условность вневременного «постсоветского» пространства, созданного в фильме режиссером, а также его особую увлеченность деталями и формальными решениями, которые в итоге выходят на первый план, перекрывая собой психологические аспекты поведения героев и создавая эффект холодного остранения.</dt><dt> «Громозека», Владимир Котт, «Аттракционность», формальное построение, условность пространства, психологические аспекты, остранение</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Ольга Шакина. Синдром третьего фильма</strong></dt><dt> Рассматривая картину «Бедуин» Игоря Волошина в контексте творчества молодого режиссера, яркого представителя новой русской волны, автор статьи отмечает специфику и изменчивость режиссерского стиля: смешение разных жанровых приемов, «кочевание» из одной эстетики в другую, экспериментаторство, сочетание «интуитивного» и «рационального» методов. Признавая эстетические и формальные достоинства картины, критик, тем не менее, видит в ней отступление режиссера от прежней бурной визионерской стилистики.</dt><dt> «Бедуин», Игорь Волошин, новая русская волна, смешение жанровых приемов, экспериментаторство, визионерская стилистика</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Анжелика Артюх. Идеологическая комедия</strong></dt><dt> Подробно анализируя картину Авдотьи Смирновой «Два дня» и рассматривая ее в контексте традиционного жанра «ромком», автор статьи выводит ряд особенностей, выделяющих новую работу режиссера на фоне прочих произведений данного жанра в российском кино. Автор предлагает рассматривать картину Смирновой как своего рода «русский радикальный ромком». Отмечая, однако, постепенное упрощение радикализма изначального замысла за счет минимализации сюжета и актерских задач, автор признает наличие в картине важных смысловых аспектов, касающихся актуальных проблем российского общества, его идеологии.</dt><dt> «Два дня», Авдотья Смирнова, ромком, упрощение радикализма, минимализация сюжета, актуальные проблемы общества, идеология</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Тамара Дондурей. Обстоятельство времени</strong></dt><dt> Предмет анализа — короткометражная работа «Незначительные подробности случайного эпизода» Михаила Местецкого. Автор статьи рассматривает новую работу режиссера в контексте классического онтологического мотива остановки поезда, ставшего бродячей метафорой существования, застревания в пространстве на границе между прошлым и будущим, сном и явью, желаемым и действительным. Раскрывая многочисленные смыслы, аллюзии и интерпретации, заложенные в этой построенной на гиперболах сюрреалистической картине, критик утверждает глубину и эстетическую зрелость данного произведения, полноценного высказывания молодого режиссера.</dt><dt> Михаил Местецкий, мотив остановки поезда, граница между сном и явью, эстетическая зрелость, аллюзия</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Елена Паисова. Болт</strong></dt><dt> Статья посвящена анализу короткометражной картины Михаила Сегала «Мир крепежа», премированной на кинофестивале «Кинотавр». Автор статьи исследует процесс актуализации такой классической и уже тривиальной темы, как брак и семейное благополучие, а также утверждение новых поведенческих схем и психологических мотивировок современного человека на материале короткометражного кино, гротескного, сюрреалистичного, анекдотичного, и тем не менее чрезвычайно правдивого.</dt><dt> «Мир крепежа», Михаил Сегал, актуализация классической темы, поведенческие схемы, мотивировки, гротеск, анекдотичность</dt></dl></p></div>

<div class="feed-description"><p><dl> <dt><strong>Зара Абдуллаева. Большие и малые</strong></dt><dt> На материале фильма Бакура Бакурадзе «Охотник» автор статьи исследует уникальный стиль молодого режиссера, его эволюцию как автора и художника. По мнению критика в «Охотнике», знаковом для режиссера произведении, нет ни подражания, ни особой местной специфичности или экзотики, а есть универсальный сюжет, зрелая режиссура, конкретность кинематографической материи, прозрачность, лишенная ясности. Анализируя мотивы сосуществования в картине природного и человеческого начал, критик также отмечает, что эти категории здесь понимаются как единство, рождают не конфликт, а притяжение.</dt><dt> «Охотник», Бакур Бакурадзе, эволюция, универсальный сюжет, природное и человеческое начала</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Елена Стишова. Venceremos!</strong></dt><dt> Статья посвящена документальной картине Виталия Манского «Родина или смерть». Анализируя ряд смыслов, скрытых в этом амбициозном документальном полотне, видимые идеологические, политические и социальные аспекты жизни на Кубе, ментальность кубинцев, связь между прошлым и настоящим, а также проводя параллели с периодом советской власти в России, критик признает, что полувековой опыт социализма не истребил пассионарной энергетики кубинского народа. В честном реализме, торжествующем в этой картине над концептуальным замыслом, автор статьи видит глубокое жизнеутверждающее и гуманистическое начало.</dt><dt> «Родина или смерть», Виталий Манский, идеологические аспекты, опыт социализма, пассионарная энергетика, гуманистическое начало</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Игорь Сукманов. Фемина торжествующая</strong></dt><dt> Исследование материи картины «Портрет в сумерках» Ангелины Никоновой приводит автора к выводу о ее глубине и актуальности — как формальной, так и смысловой. Это новаторское для российского кино произведение феминистского искусства являет собой провокацию, причем не случайную, а осознанно полемичную, представляющую абсурдность маскулинного миропорядка. Критик считает оправданным сравнение Никоновой с такими радикальными фигурами, как Урсула Антоняк и Андреа Арнольд, своими резкими, порой отталкивающими работами бросающими вызов доминирующей эстетике кино, ассоциирующейся с мужским взглядом.</dt><dt> «Портрет в сумерках», Ангелина Никонова, феминистское искусство, провокация, маскулинный миропорядок</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Зара Абдуллаева. Различение</strong></dt><dt> Рецензия посвящена анализу картины «Безразличие» Олега Флянгольца, премированной на фестивале «Кинотавр». Анализируя специфическую «двойную оптику» картины, автор статьи отмечает мастерство, с которым режиссер конструирует преломленную реальность, заманивая зрителя в ловушку двойного оптического обмана, в иллюзию присутствия/отсутствия; а также ощущение погружения в карнавальную стихию, пропитывающую саму ткань фильма.</dt><dt> «Безразличие», Олег Флянгольц, «двойная оптика», преломленная реальность, карнавальная стихия</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Наталья Сиривля. Завтра будет хуже, чем вчера</strong></dt><dt> Автор рецензии анализирует проблематику, стилистику и формальное построение новой картины Владимира Котта «Громозека». Критик отмечает некоторую «аттракционность» картины, условность вневременного «постсоветского» пространства, созданного в фильме режиссером, а также его особую увлеченность деталями и формальными решениями, которые в итоге выходят на первый план, перекрывая собой психологические аспекты поведения героев и создавая эффект холодного остранения.</dt><dt> «Громозека», Владимир Котт, «Аттракционность», формальное построение, условность пространства, психологические аспекты, остранение</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Ольга Шакина. Синдром третьего фильма</strong></dt><dt> Рассматривая картину «Бедуин» Игоря Волошина в контексте творчества молодого режиссера, яркого представителя новой русской волны, автор статьи отмечает специфику и изменчивость режиссерского стиля: смешение разных жанровых приемов, «кочевание» из одной эстетики в другую, экспериментаторство, сочетание «интуитивного» и «рационального» методов. Признавая эстетические и формальные достоинства картины, критик, тем не менее, видит в ней отступление режиссера от прежней бурной визионерской стилистики.</dt><dt> «Бедуин», Игорь Волошин, новая русская волна, смешение жанровых приемов, экспериментаторство, визионерская стилистика</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Анжелика Артюх. Идеологическая комедия</strong></dt><dt> Подробно анализируя картину Авдотьи Смирновой «Два дня» и рассматривая ее в контексте традиционного жанра «ромком», автор статьи выводит ряд особенностей, выделяющих новую работу режиссера на фоне прочих произведений данного жанра в российском кино. Автор предлагает рассматривать картину Смирновой как своего рода «русский радикальный ромком». Отмечая, однако, постепенное упрощение радикализма изначального замысла за счет минимализации сюжета и актерских задач, автор признает наличие в картине важных смысловых аспектов, касающихся актуальных проблем российского общества, его идеологии.</dt><dt> «Два дня», Авдотья Смирнова, ромком, упрощение радикализма, минимализация сюжета, актуальные проблемы общества, идеология</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Тамара Дондурей. Обстоятельство времени</strong></dt><dt> Предмет анализа — короткометражная работа «Незначительные подробности случайного эпизода» Михаила Местецкого. Автор статьи рассматривает новую работу режиссера в контексте классического онтологического мотива остановки поезда, ставшего бродячей метафорой существования, застревания в пространстве на границе между прошлым и будущим, сном и явью, желаемым и действительным. Раскрывая многочисленные смыслы, аллюзии и интерпретации, заложенные в этой построенной на гиперболах сюрреалистической картине, критик утверждает глубину и эстетическую зрелость данного произведения, полноценного высказывания молодого режиссера.</dt><dt> Михаил Местецкий, мотив остановки поезда, граница между сном и явью, эстетическая зрелость, аллюзия</dt><dt> <br /> </dt><dt><strong>Елена Паисова. Болт</strong></dt><dt> Статья посвящена анализу короткометражной картины Михаила Сегала «Мир крепежа», премированной на кинофестивале «Кинотавр». Автор статьи исследует процесс актуализации такой классической и уже тривиальной темы, как брак и семейное благополучие, а также утверждение новых поведенческих схем и психологических мотивировок современного человека на материале короткометражного кино, гротескного, сюрреалистичного, анекдотичного, и тем не менее чрезвычайно правдивого.</dt><dt> «Мир крепежа», Михаил Сегал, актуализация классической темы, поведенческие схемы, мотивировки, гротеск, анекдотичность</dt></dl></p></div> 2012-01-05T11:21:12+04:00 2012-01-05T11:21:12+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article21 Павел Финн, Ежи Гофман

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <dl><dt><em>Часть вторая</em></dt><dt><em>&nbsp;</em></dt><dt>Волк шел вперед, никого и ничего не страшась. Ни пули, ни капкана, ни отравы. Из всей большой стаи выжил он один. Потому что был невероятно могуч, ловок, умен, хитер и бесстрашен.</dt><dt>А может быть, потому что был бессмертен?</dt><dt>Впрочем, людям чаще всего было не до него. Люди в те годы были очень заняты, они мучили и убивали других людей. Волк по пути не раз наблюдал, как люди в зеленой форме, словно на зверей, охотились с винтовками на людей в арестантских робах с номерами на груди и спине, бегущих и прячущихся от них.</dt><dt>Волк шел уже много лет. От великой реки Амур. На запад. К Алтайским горам. Страшный голод, ужасные морозы выгнали его из родных мест. Волк поднимался к горным снегам, перевалив через хребет, спускался в долины, переплывал бурные реки и шел берегами синих и черных озер.</dt><dt>За эти годы он состарился, мех на спине и боках вытерся и поседел. Порой, особенно в лунные ночи, он устраивался на краткий отдых где-нибудь на возвышенности, откуда ему были видны город или селение, и выл.</dt><dt>И, слушая его вой, люди в городах и селениях испытывали тоску и страх — перед жизнью, перед судьбой, перед завтрашним днем.</dt><dt></dt><dt>Однажды он приснится Юреку, этот загадочный белый волк.</dt><dt>Поезд, которым они добирались до Алтая, уже вторые сутки стоял в осенней холодной степи в ожидании паровоза. Он должен был дотащить их до ближайшей станции. Но паровоза все не было и не было.</dt><dt>В черном ночном небе, полном острых колючих звезд, бесшумно пролетали над землей темные демоны чужого пространства.</dt><dt>Но что это? В раме вагонного окна белая морда волка невыносимо долго смотрит на Юрека холодными пристальными глазами.</dt><dt>И вдруг — странное превращение! Уже сам Юрек глядит на себя через окно из степной зловещей тьмы. «Кто здесь? Кто это?» — кричит он во сне.</dt><dt>И голос из-за стекла отвечает ему:</dt><dt>«Ты! Ты! Мы с тобой братья, ты и я!»</dt><dt>Он просыпается. В тесноте и густом храпе набитой телами теплушки он, лежа на полу, смутно видит рядом родные лица матери и отца…</dt><dt></dt><dt>— Моя Сибирь… — звучит голос взрослого человека. — Я не забуду ее никогда. Здесь я понимал, что такое жить и что такое выживать. Здесь я узнал свою первую любовь и первые разочарования. Здесь я открывал для себя человека и учился различать добро и зло — в других и в себе…</dt><dt></dt><dt>Мама. Отец. Юрек. Нагруженные узлами, мешками и чемоданами. По перрону пробиваются сквозь встречный людской поток к стоящему на рельсах составу…</dt><dt>Доктор Беккер одной рукой держит на спине большой мешок, другой сжимает ручку драгоценного саквояжа.</dt><dt>Стая мальчишек. У кого ноги в опорках, а у кого и босые, задубевшие от грязи и холода. На руках и ногах когти, как у волчат. И зыркают по сторонам, как волчата, выслеживая добычу. Встречают взгляд Юрека, такой же, волчий, настороженный.</dt><dt>Срываются с места зверьки и толкают, кусают, рвут на себя мешки и чемоданы. Мама падает, не выпуская из рук узла. Юрек бросается в бой. Сшибает с ног одного, другого.</dt><dt>Милиционер дует в свисток, висящий на шее на шнурке, топает к ним.</dt><dt>Отец поднимает маму. А у него из-за спины — хищная лапка, рывком — саквояж… И — бежать, мелькают черные пятки…</dt><dt>Юрек уже несется, догоняет и сзади — кулаком в затылок. Мальчишка носом о перрон, в кровь. Юрек падает на него и бьет, бьет, месит кулаком лицо.</dt><dt>Отец отрывает его от мальчишки и не может оторвать…</dt><dt></dt><dt>Зима. Закат. В вечерней багровой дали исчезают, сливаются с небом линии пологих заснеженных гор.</dt><dt>На пригорке кладбищенские кресты… Польские фамилии, годы рождения и смерти… Дети… Дети… «Просят помолиться за упокой»…</dt><dt></dt><dt>— Теперь мы жили в алтайском поселке на пятом участке Кантошинской ветки, — звучит голос взрослого человека. — Отец и мама как врачи помогали полякам и русским. А я ходил в новую школу…</dt><dt></dt><dt>Волк поднимается на пригорок, укладывается между могилами в снег. Внизу лежит обрамленный тайгой поселок — мелкая россыпь домиков, дрожащие огни. Одноколейка — железнодорожная ветка — уходит в белую глубь тайги.</dt><dt>Небо чернеет. Сияет луна. Волк поднимает к небу седую морду и воет.</dt><dt>— Судьба всерьез тогда взялась за меня. В ее жестоких руках я менялся так же быстро, как и рос…</dt><dt></dt><dt>— Встать! — командует голос.</dt><dt>Стучат крышки парт. Встает класс. Подростки. А с задних парт, не спеша, лениво верзилы, явные второгодники, с бритыми уже наглыми физиономиями.</dt><dt>Юрек, хоть и поменьше их ростом, но крепостью, шириной плеч и дерзостью взгляда не уступает. Он тоже, как и они, «на камчатке».</dt><dt>Учительница, маленькая старенькая еврейка, поднимается из-за кафедры и испуганно смотрит на вошедших.</dt><dt>Директор школы. Высокий, толстый, в меховой безрукавке, в бурках, с красным лицом. И Шарапов, комендант участка, пожилой, седой, в расстегнутом черном овчинном тулупе, под которым видна гимнастерка.</dt><dt>— Вот, товарищ Шарапов, — громко говорит директор, — наш седьмой класс. Образцовый. Классный руководитель Кацнельсон Роза Абрамовна, заслуженная учительница из блокадного города Ленинграда, ведущего бой с фашистами. В данный момент проводит с учащимися школьниками урок немецкого языка… Продолжайте, товарищ Кацнельсон. Согласно программе…</dt><dt>— Садитесь, дети, — взволнованно говорит Роза Абрамовна.</dt><dt>Под стук крышек комендант и директор опускаются на последние парты.</dt><dt>— Liebe Kinder, heute nehmen wir die konjugierung deutscher Verben durch, — стоя за кафедрой, учительница оглядывает класс и находит взглядом Юрека. — Becker, bitte uber-setzen sie, was ich gesagt habe1.</dt><dt>Юрек встает. Молчит.</dt><dt>— Беккер… Юра, — извиняющимся тоном объясняет начальству Роза Абрамовна. — Отличник… Bitte… bitte, Юра… Ubersetzen sie…</dt><dt>Он молчит. Весь класс с веселой готовностью к подвигу смотрит на него.</dt><dt>А он идет по проходу между партами, встает рядом с кафедрой — лицом к классу. И вдруг делает дирижерский жест обеими руками. Все встают.</dt><dt>— Мы живем в стране советской, — громко говорит Юрек, и класс повторяет за ним хором: — И не нужен нам немецкий!</dt><dt>Общий, одновременный удар крышками. Класс шумно садится. Юрек стоит.</dt><dt>— Молчать! Вон! Всех на второй год! — вскакивает на ноги директор.</dt><dt>— Я, думаете, их люблю? — неожиданно вскрикивает Роза Абрамовна и плачет. — У меня в Ленинграде муж и внук от голода умерли… Он был студент… Я их ненавижу!</dt><dt>Сидящий рядом с Шараповым второгодник ревет диким басом:</dt><dt>— Домой!</dt><dt>Хватает портфель и несется к двери…</dt><dt></dt><dt>— «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала…» — орут пьяные голоса под гармошку.</dt><dt>Трое парней без шапок, бритые. Один из них — тот второгодник, первым накануне покинувший класс. Шатаются, передают из рук в руки бутыль с самогоном, пьют из горла. Наяривают на гармошке:</dt><dt>— «А куда ж ты, паренек, а куда ты? Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты…»</dt><dt>Провожающие. Скрипит на сильном морозе снег под ногами.</dt><dt>В конце улицы телега с таким же, как и все, пьяным возчиком. Дуга и сбруя украшены бумажными цветами. Возле телеги комендант Шарапов, кажется, тоже нетрезвый, замкоменданта Птичкин, низкорослый, с недовольным лицом, в шинели, с командирским планшетом и наганом в кобуре на портупее. И директор школы.</dt><dt>Семья Беккеров подходит. Отец, мама, Юрек.</dt><dt>— Ну, что, антифашист? — замечает его Шарапов. — Вообще, зря. Язык врага надо знать, как родной.</dt><dt>И пожимает руку отцу.</dt><dt>— Гражданин комендант? — спрашивает отец. — А давление когда-нибудь мерить? Поздно будет. Вас не волнует?</dt><dt>— Шопен ваш, между прочим, великий композитор, — невпопад задумчиво говорит Шарапов, но смотрит при этом на маму и неожиданно произносит: — «Нет на свете царицы краше польской девицы…»</dt><dt>— Они, кстати, евреи, — тихо и со значением говорит ему на ухо Птичкин.</dt><dt>— «Весела — что котенок у печки, — не слушая его, продолжает Шарапов. — И как роза румяна, а бела, что сметана… Очи светятся, будто две свечки»… Пушкин. Великий русский поэт…</dt><dt>— Ну, сначала Мицкевич, а потом уже Пушкин, — сухо замечает отец.</dt><dt>— «В Красной Армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся…» — горланят новобранцы.</dt><dt>— Скажите молодым бойцам напутствие на прощание, товарищ Шарапов, — негромко советует Птичкин. — Соответственно. Как комендант участка.</dt><dt>— Они ж того, пьяные совсем, — улыбается Шарапов. — Им все, что надо, командир перед первым боем скажет.</dt><dt>— Ванька! — цепляется за новобранца пьяная жена. — Там же война, Ваня!</dt><dt>— Ой, боюсь, боюсь! — дурачится Ваня, обнимает ее и кричит: — Доктор! Дай справку, что у меня одна нога деревянная!</dt><dt>Двое ребят помоложе, уходящие на фронт, тоже стоят здесь. У того, кто выше и посильнее, металлические зубы. Второгодник обнимает ребят, прощается.</dt><dt>— Пацаны, — говорит он ребятам. — Юрка — наш мужик, честно, хоть и поляк.</dt><dt>Пьяный новобранец стоит на телеге, играя на гармошке. Лошадь дергает, он падает и лежа продолжает играть, растягивая гармошку на груди и глядя в небо…</dt><dt>Матери, жены и возлюбленные бегут за телегой… Отстают…</dt><dt>— Когда мне было восемнадцать и я уходил на фронт, — говорит отец Юреку, — твой дед, мой отец… помнишь его?.. подарил мне записную книжку. Такую дорогую, толстую, в кожаном переплете. Я носил ее на груди. У мундиров нашей армии… австро-венгерской… на груди были большие карманы… Слева и справа…</dt><dt>Он замолкает. Мама и Юрек смотрят на него.</dt><dt>— Ну? И что? — спрашивает Юрек.</dt><dt>— Однажды я получил пулю… с итальянской стороны… В левый карман, где сердце… Пулю дум-дум…</dt><dt>— Дум-дум? — смеется Юрек. — И что?</dt><dt>— И остался жив, как видишь, — говорит отец. — Так, только чуть рука была затронута, быстро прошло… Видимо, это рок…</dt><dt>— Я не верю в рок, — сердито говорит мама.</dt><dt>— Надо бы найти эту книжку, Марыся. Она мне приносит счастье на войне. Я, кажется, захватил ее с собой сюда?</dt><dt>— Я не отпущу тебя в армию к большевикам. Надо было уходить с Андерсом!</dt><dt>— У нас всех общий враг.</dt><dt>— А что говорил Малинек? Ты нужен здесь!</dt><dt>— Из тебя получился хороший врач, Марыся. Ты справишься и без меня.</dt><dt>— Я никуда не отпущу тебя от нас, Зигмунт, — страстно говорит мама.</dt><dt>Какая-то девочка, одних, наверное, лет с Юреком, в кожушке, платочке и больших валенках на тонких ногах, вдруг появляется на улице. Она пленительно и странно оборачивает к Юреку свое нежное лицо с огромными голубыми глазами.</dt><dt>— Кто это? — вырывается у Юрека.</dt><dt>Но отец и мама уже уходят по улице разговаривая.</dt><dt>— Эй! Юрок!</dt><dt>Сзади двое парней из провожающих.</dt><dt>— Пойдем, что ли, — говорит тот, что с металлическими зубами. — Покукарекаем!</dt><dt>Расстегнув кожух, показывает из-за пазухи горлышко бутыли, заткнутое газетной пробкой. И вдруг, хлопнув себя ладонями по бедрам, выбивает на месте дробь подшитыми кожей валенками и орет на всю улицу:</dt><dt>— «Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья…»</dt><dt>Юрек и два его новых приятеля, Толя Полковник с металлическими зубами и Витек Баков, идут посередине улицы.</dt><dt>Впереди две здоровые девки в сапогах и цветастых платках. Щелкают кедровые орешки и независимо плюют скорлупу на снег.</dt><dt>— Зойка! — кричит Полковник и подмигивает ребятам. — Дай орешка.</dt><dt>— Да иди ты, — не оборачиваясь, отвечает Зойка.</dt><dt>— Зойка! — снова кричит Полковник. — Хочешь, укушу? Зубами?</dt><dt>— Да иди ты!</dt><dt>— Зойка! — не унимается Полковник. — Пойдешь за меня?</dt><dt>— Да иди ты!</dt><dt>— Зойка! — вдруг отчаянно кричит Юрек. — Дай орешка!</dt><dt>— А вот, например, за Юрку, за кореша нашего? — вступает в разговор Витек. — Он поляк, у него не такой, как у нас, у русских. У него польский. Пойдешь?</dt><dt>Она вдруг останавливается, оборачивает к ним свое пылающее от мороза лицо, глядит на Юрека откровенными, бесстыжими глазами.</dt><dt>— Пусть раньше покажет, может, и пойду!</dt><dt></dt><dt>Заиндевевшие рельсы одноколейки. Темная стена тайги. Штабель бревен под шапкой снега. Дощатая будка, из трубы тянется в небо слабенький дымок. Ребята сидят в будке, с ними старик сторож в тулупе. Топится печурка в углу. На столе бутылка с мутным самогоном, хлеб, соль, стаканы. Витек разливает самогон. Все берут стаканы.</dt><dt>— За корешей наших, за верных дружков, — говорит Полковник. — Чтоб им хорошо воевалось против гадов-фашистов. Ничего! Войны на всех хватит.</dt><dt>Пьют. Юрек так же лихо, как и приятели. Они с одобрением следят за ним.</dt><dt>— Хороша перцовочка, — крякнув, говорит сторож и нюхает хлеб.</dt><dt>— Это у деда присказка такая, — смеется Витек. — Ему что ни налей, все у него, например, перцовочка.</dt><dt>Сторож поднимает бутыль, рассматривает на свет.</dt><dt>— У Галчихи брали? Хороша перцовочка! Почем?</dt><dt>— По деньгам, — смеется Полковник. — Брали без спроса. Война, дед!</dt><dt>Робкий стук в дверь. Она открывается. На пороге стоит чернявый и смуглый, как цыганенок, мальчишка лет одиннадцати с заплаканными глазами.</dt><dt>— Я пришел, Полковник, — всхлипнув, говорит он. — Как ты велел.</dt><dt></dt><dt>Они идут вдоль рельсов одноколейки. Полковник, чернявый пацан, Юрек… Витек несет ведро с водой.</dt><dt>— Это ты хорошо сделал, что пришел, Галчонок, правильно, — добродушно говорит Полковник. — За это ты молодец.</dt><dt>Галчонок горестно шмыгает носом, молчит.</dt><dt>— Вот ты мне скажи, Юрок, — так же добродушно спрашивает Витек. — Мог бы ты на своего, например, товарища донос сделать?</dt><dt>— Нет, — убежденно говорит Юрек. — Не мог.</dt><dt>— Например, что он у твоей мамки Галчихи, старой гниды-скупердяйки, бутыль самогона спиздил? Мог?</dt><dt>— Нет, — горячо отвечает Юрек. — Никогда в жизни.</dt><dt>— Слыхал, урод, что поляк говорит? — спрашивает Полковник у Галчонка и останавливается. — А ну! Сымай брюки!</dt><dt>Галчонок прерывисто вздыхает и начинает медленно расстегивать штанишки, преданно и жалобно глядя на Полковника.</dt><dt>— Давай, давай! — торопит его тот. — Паровоз тебя ждать не будет!</dt><dt>У него расписание. Ему вот уже на лесопилку пора.</dt><dt>Слезы текут по щекам пацаненка. Трусики следом за штанами падают на снег.</dt><dt>— Ого, какой! — глядя ему между ног, замечает Полковник. — А ведь ты мужик, а не девка. А ведь это только девки ябедничают.</dt><dt>— А когда ты, например, на фронт попадешь? — интересуется Витек и поднимает ведро. — Тоже своих товарищей фашистам будешь выдавать?</dt><dt>— Я больше не буду, — шепчет Галчонок и прикрывает обеими руками пипишку. — Честное пионерское. Никогда.</dt><dt>— Ну! А то, — соглашается Витек. — Вот это правильно.</dt><dt>И плещет воду из ведра ему на задницу. Юрек с недоумением наблюдает за происходящим. Пацаненок, рыдая и дрожа, опускается на рельсы. Витек аккуратно выливает под него остаток воды.</dt><dt>Полковник спокойно крутит «козью ножку». Зажигает ее.</dt><dt>Из-за поворота появляется паровозик, тянущий за собой пустые платформы. Пыхтя, медленно, но неумолимо он приближается к пацаненку, сразу же примерзшему голыми ягодицами к рельсам.</dt><dt>В глазах у Юрека ужас. Он делает движение к мальчику. Но встречает холодный взгляд Полковника.</dt><dt>— На-ка, Юрок, покури, — дает ему самокрутку.</dt><dt>Юрек затягивается, выпускает дым.</dt><dt>— У нас вообще такой закон, Юрок, запомни. — Полковник берет у него самокрутку, тоже затягивается, отдает назад. — Закон чести.</dt><dt>Пацаненок вопит в голос. Паровозик все ближе и ближе. Наконец, не выдержав, несчастный Галчонок в три рывка отрывает задницу от металла, оставляя на нем кровавые клочья кожи.</dt><dt>— И, например, еще никого не раздавило, — удовлетворенно замечает Витек. — А память вот остается.</dt><dt>На жопе.</dt><dt>Кровь застывает на рельсах.</dt><dt>Машинист, в паровозном дыму высунувшись из окошка, улыбается, машет рукой и что-то кричит ребятам. Полковник и Витек машут ему в ответ.</dt><dt>Галчонок с диким воем падает задницей в снег, который сразу же под ним и вокруг становится алым.</dt><dt></dt><dt>В небольшом помещении медпункта на полках стоят банки с латинскими буквами, на стенах висят таблицы для проверки зрения. У стены узкая койка, накрытая желтой клеенкой.</dt><dt>Мама в белом халате за столом. Перед ней сидит на стуле голый по пояс крепкий, нестарый еще поляк с небритым лицом. Мама в разных местах прикладывает к его широкой спине раструб стетоскопа, постукивает пальцами, прослушивает. Наконец вынимает из ушей наконечники красных резиновых трубочек.</dt><dt>— Поздравляю вас, пан Тышкевич, — говорит она. — Вы совершенно здоровы. В наших условиях это редкость.</dt><dt>— А вы не ошибаетесь, пани Беккерова? А горло?</dt><dt>— Нет, не ошибаюсь. Вполне пригодны к физической работе.</dt><dt>— За что вы меня так не любите, пани Беккерова?</dt><dt>— А за что мне вас любить, пан Тышкевич?</dt><dt>Он встает, натягивает рубаху.</dt><dt>— В наших условиях поляк не должен так обходиться с поляком, — говорит он и нехорошо усмехается. — Если он поляк, конечно. А не что-нибудь другое.</dt><dt>— Пошел вон, паршивый лайдак, — тихо говорит мама. — Быстро. Закрой за собой дверь с той стороны.</dt><dt>— За что же вы все нас так не любите? Поляков? — спрашивает он и смеется.</dt><dt>И выходит, громко хлопнув дверью.</dt><dt></dt><dt>— Благослави вас Иисус, пани Беккерова, благослави Матка Боска…</dt><dt>Высокая, крупная, сильная полька лет тридцати, в черном платке, с простым и добрым лицом, с большими руками, стоит перед столом и крестится. Рядом та самая девочка с голубыми глазами.</dt><dt>— Меня звать Анеля, — говорит женщина. — А это моя доченька. Зося. Пан ксёндз Лещинский сказал, чтобы мы шли до вас, добрая пани. Помогать.</dt><dt>— Тсс! Тихо! — прикладывает мама палец к губам. — Просто пан Лещин-ский! Какой еще ксёндз!</dt><dt></dt><dt>По улице к деревянному одноэтажному домику с вывеской, на которой написано «Медпункт», тяжело, спотыкаясь, подходит Юрек. Он несет на закорках Галчонка. Голый его зад, ободранный до мяса, пламенеет на морозе, и кровь капает на снег. Он уже не воет, а тихо скулит…</dt><dt>Мама, Анеля и Зося оборачиваются к открывшейся с шумом двери.</dt><dt>Пятясь спиной и держа пацаненка красным задом вперед, входит Юрек.</dt><dt>Анеля подхватывает на руки Галчонка и укладывает на живот на клеенку. Он тут же начинает орать.</dt><dt>— Ну, ну, рыбка моя, — уговаривает его Анеля. — Потерпи…</dt><dt>Мама встает, подходит к койке, смотрит на рану, переводит взгляд на сына.</dt><dt>— Кто его? — спрашивает она.</dt><dt>— Сам, — отвечает он. — С дерева упал.</dt><dt>И встречает взгляд огромных голубых глаз Зоси…</dt><dt></dt><dt>Он идет за ней в тайге по узкой тропе среди деревьев. Тонкая фигурка в черном кожушке и валенках то исчезает за деревьями, то возникает снова.</dt><dt></dt><dt>— Три дня я подстерегал ее, когда она выходила от мамы из медпункта, и незаметно шел за ней… Зачем? Я бы не мог тогда это объяснить, я тогда еще не знал этому названия…</dt><dt></dt><dt>Зося останавливается, рассматривая что-то вверху на дереве. И он сразу же останавливается тоже и прячется за стволом.</dt><dt></dt><dt>— Мне легче было побить кого-нибудь или свободно заговорить на улице с веселой русской девахой, поглядывавшей на меня, чем окликнуть и остановить эту странную девочку, без которой я почему-то не мог теперь прожить и дня…</dt><dt></dt><dt>Из дверей медпункта выходит Зося.</dt><dt>Юрек, ожидавший ее на другой стороне улицы, сзади — на расстоянии.</dt><dt>— Юрек! Юрек! Постой!</dt><dt>Юрек оглядывается. Маленький, лет десяти, поляк догоняет его, идет рядом.</dt><dt>— Что ты орешь, Янек? — сердится Юрек. — Заткнись!</dt><dt>— А ты больше не будешь ходить в школу?</dt><dt>— Буду, отстань!</dt><dt>— Без тебя меня русские мальчишки обижают.</dt><dt>— Дай им в морду.</dt><dt>— Я давал, а они смеются.</dt><dt>— Передай им, приду, ноги всем повыдергиваю и спички вставлю!</dt><dt></dt><dt>Тайга. Тропа, протоптанная в снегу. Зося впереди. Юрек сзади, прячась за деревьями.</dt><dt>Вдруг она останавливается.</dt><dt>— Мальчик! — говорит она громко, стоя посреди тропы. — Не прячьтесь от меня!</dt><dt>Юрек медленно выходит из-за деревьев.</dt><dt>— Зачем вы все время ходите за мной, мальчик? — спрашивает она.</dt><dt>— Меня Юрек зовут, — мрачно говорит он.</dt><dt>— Я знаю. Мы с вашей мамой часто о вас говорим. Она говорит, что в вас много хорошего, у вас трудный характер, но вы еще мальчик, вы растете, и это пройдет. — Она поднимает голову. — Смотрите, какая птица! Знаете, как она называется? Клест. А вон та?</dt><dt>С красной грудкой? Не знаете? Снегирь. Разве вас не учат этому в вашей школе? Разве вам не интересно? Неужели не интересно? Все, что вокруг нас. Божий мир. А вы верите в Бога?</dt><dt>— В Бога? — удивляется Юрек неожиданности вопроса. — Не знаю…</dt><dt>— Не знаете? Как странно. Куда вы смотрите, Юрек?</dt><dt>Он смотрит под ноги. И, опустившись на колени, начинает обеими руками разгребать снег. Наконец будто красный огонек зажигается под снегом. Юрек освобождает от него живой кустик прошлогодней брусники и протягивает ей.</dt><dt>— Как красиво, — шепчет она. — Это мне?</dt><dt>— Вам… — отвечает он. — Тебе… Брусника… Она кисленькая…</dt><dt>— Как красиво… Можно, я не буду ее есть? Я ее сохраню. На память…</dt><dt>— Почему? Разве мы расстаемся?</dt><dt>— Ну, когда-нибудь мы все равно расстанемся. А сейчас мне надо бежать. Мне пора в Дом. Пани Комаровской уже надо менять воду.</dt><dt>— Дом? Какой Дом?</dt><dt>— Разве ты никогда не был в Доме?</dt><dt></dt><dt>Играет скрипка за деревьями. Печально и нежно. И вдруг — без перехода — мотив предвоенного фокстрота.</dt><dt>Расступаются белые деревья. За ними одинокий в тайге двухэтажный бревенчатый старый дом с покатой крышей под снегом.</dt><dt>У входа — со скрипкой — маленький горбун с мощным изуродованным туловищем и печальными глазами.</dt><dt>Высокий светловолосый пожилой человек без шапки, видимо, очень сильный, со странным выражениемлица, бесстрастно отгребает большой деревянной лопатой снег от двери.</dt><dt>Зося держит Юрека за руку и улыбается.</dt><dt>— Добро пожаловать в нашу дорогую Варшаву, мой молодой пан, — говорит горбун, продолжая играть. — Чувствуйте себя, как дома. Проголодались с дороги? У нас есть все, что угодно пану. Чудесный бигос, только что приготовленный, пальчики оближете. Есть свиная голенка… Или вы, упаси Христос, с похмелья? Тогда вам нужны фляки, горячие фляки! Может быть, чашечку черного кофе на десерт, настоящего контрабандного колумбийского? Тогда прошу пана на Старо Място, там есть одно такое восхитительное заведение… такая кавярня…</dt><dt>— Как будто вас пускали в такую кавярню, — неожиданно хмыкает пожилой блондин, работая лопатой. — Все брешете, как всегда. Вы и в Варшаве-то отродясь не были. Сидели всю жизнь в своей Горлице, как в норе.</dt><dt>На втором этаже открывается окно, выглядывает толстый седой старик.</dt><dt>— Так, так! Молодец, Даниэль! — кричит он. — Когда я служил официантом в «Савойе», мы такое быдло даже на пушечный выстрел не подпускали!</dt><dt>— Вам не удастся меня обидеть, злые люди. — На глазах у горбуна слезы. — Нет не удастся! Потому что мое сердце сделано из железа, из лучшего железа!</dt><dt>Он опускает скрипку и плачет.</dt><dt>Зося улыбается и тихо говорит Юреку:</dt><dt>— Не верь, они все друзья, — и горбуну: — Хотите, я вас поцелую, пан Збышек?</dt><dt>— Поцелуй! — сразу же расцветает он. — Поцелуй, мое счастье, моя королева. А безумца Даниэля не целуй! Поцелуй лучше этого мальчика. Девочки должны целовать мальчиков, а не таких старых уродов, как мы.</dt><dt>Он прижимает скрипку щекой к плечу, проводит смычком по струне и подмигивает смутившемуся Юреку.</dt><dt>— Так, как я, — говорит он, — играют только ангелы на небесах.</dt><dt>Отец Юрека Зигмунт в это время стоит на втором этаже Дома у окна в маленькой комнатке рядом с человеком в черном.</dt><dt>На стене несколько образков, литографическое изображение Черной Мадонны — Матери Божьей Ченстоховской, четки на гвоздике. А на столике лежат распятие и Евангелие.</dt><dt>— Прошу, будьте все-таки осторожны, пан Лещинский, — говорит Зигмунт негромко, — у кого-то здесь большое ухо и зоркий глаз. Как только меня здесь не будет, они могут закрыть этот Дом престарелых.</dt><dt>— Куда же денутся старики?</dt><dt>— Вы думаете, их это беспокоит?</dt><dt>— Вы твердо решили уехать от нас на войну?</dt><dt>— Да, решил.</dt><dt>— Святое дело. Но, пан Зигмунт, я не совершаю ничего такого, за что бы власти могли меня осудить. Я просто толкую моим бедным овцам слово Божье. В этой жизни у них нет иного утешения. Им становится легче.</dt><dt>— И этого достаточно, чтобы отправиться в лагерь лет на десять. Пьяница Шарапов человек вполне приличный, у него есть сердце. Но оно у него больное. Думаю, он долго не протянет.</dt><dt>— Я буду молиться за него.</dt><dt>— Бояться надо его заместителя Птичкина. Гнусный тип. Он вербует людей в доносчики.</dt><dt>— Бояться надо только Бога, пан Зигмунт.</dt><dt>— Вы же знаете, я атеист, пан Лещинский. Я ничего не боюсь, но я боюсь плохих людей. А их, к несчастью, больше, чем хороших.</dt><dt>— Вы христианин, пан Зигмунт, вы настоящий, истинный христианин. Только сами об этом не догадываетесь…</dt><dt></dt><dt>Ко входу в Дом подъезжает телега, запряженная старой седой лошадью, ею управляет Анеля, мать Зоси. Сгружает с телеги тяжелый мешок и, взвалив его на спину, идет к двери.</dt><dt>На первом этаже небольшая зала, куда выходят двери комнат и коридор. В центре залы в полуразвалившемся кресле с резными подлокотниками сидит старая дама, когда-то, видимо, очень красивая. Глаза у нее подведены черным, волосы уложены в прическу, на ней длинное платье, поднятое до колен.</dt><dt>Босые ноги дамы в тазу. Зося, стоя рядом на коленях, медленно подливает в него горячую воду из чайника.</dt><dt>— Мои ножки, мои бедные ножки… Как часто их целовали, — улыбается мечтательно дама и строго смотрит на Юрека в старинный лорнет. — Никогда не пей белого вина, мальчик… Много не пей… Обещаешь мне?</dt><dt>— Да, пани Комаровская, — стесняясь, отвечает Юрек.</dt><dt>— Холодное белое вино ужасно вредно и для голоса… Но я была легкомысленна. А голос… голос у меня был такой, что ему ничего не делалось. Хочешь услышать мой голос, мальчик?</dt><dt>— Да, пани.</dt><dt>— Я когда-нибудь спою для тебя. Только с одним условием, мальчик. Хочешь знать мое условие?</dt><dt>— Да, пани Комаровская.</dt><dt>— Ты никогда сам не обидишь эту девочку, — она показывает лорнетом на Зосю. — И не дашь никому ее обидеть. Обещаешь?</dt><dt>Юрек, еще более смутившись, глядит на Зосю. Но она, осторожно растирая ноги Комаровской, отвечает ему спокойным, приветливым и ласковым взглядом.</dt><dt>— Обещаю, пани Комаровская, — тихо говорит он.</dt><dt>— Тогда мы как-нибудь призовем этого горбатого вруна с его ужасной скрипкой, и я дам тебе концерт.</dt><dt>— Я надеюсь, это будет не во время школьных занятий, как сегодня, — слышен голос отца. — А? Юрек?</dt><dt>Зигмунт и ксёндз входят в залу. Юрек растерянно смотрит на отца.</dt><dt>— Не ругайте его, рыцарь, он пришел с визитом к даме. Теперь он будет приходить ко мне и читать… — Комаровская оглядывается. — Анеля, книгу!</dt><dt>Анеля появляется с толстой лохматой книгой в засаленном переплете. И вручает ее Юреку. Он берет ее, и глаза его загораются восторгом.</dt><dt>— Папа! Это же «Потоп»!</dt><dt>Пани Комаровская величественным жестом протягивает ему руку, он целует ее.</dt><dt>— Когда вы пойдете на войну, рыцарь, — говорит она отцу, — в белом мундире и с розой в зубах, мы будем здесь читать про пастора Кордецкого и молиться за вас и за генерала Андерса.</dt><dt>Юрек удивленно взглядывает на отца. Тот незаметно для Комаровской прикладывает палец к губам.</dt><dt></dt><dt>Улица поселка. На двухэтажном кирпичном доме написано: «Комендатура». Верхом на лошади к Дому подъезжает маленький замкоменданта Птичкин в кожаном пальто, перекрещенном ремнями портупеи, и в большой фуражке. Он неловко слезает с лошади, нога застревает в стремени, он падает в снег. Сразу же быстро встает на ноги, оглядывается по сторонам… Не видел ли кто? Поднимает глаза — из окна второго этажа на него смотрит Шарапов.</dt><dt>Птичкин открывает дверь и хмуро входит к комендатуру.</dt><dt>Шарапов уже сидит за столом.</dt><dt>— Птичкин, — спрашивает он, — а тебе никогда не намекали, что ты на бывшего наркома Ежова похож?</dt><dt>Птичкин молча смотрит на него, видно, что в нем клокочет ярость.</dt><dt>— Я коммунист, товарищ Шарапов, — наконец медленно отвечает он. — А коммунист не может быть похож на подонка, расстрелянного за необоснованные репрессии против советского народа.</dt><dt>— Правильный ответ, Птичкин, — серьезно говорит Шарапов.</dt><dt>Птичкин расстегивает планшетку, достает какую-то бумагу, кладет ее на стол перед комендантом.</dt><dt>— Это что?</dt><dt>— От поляков. Из ихней богадельни. Просят разрешить им Рождество.</dt><dt>— Ну и пусть празднуют. — Взглянув на бумагу, Шарапов берет ручку. — Запретительных инструкций на этот счет у нас нет.</dt><dt>— Зато есть сигналы. В смысле, что повсеместно усиливается религиозная пропаганда среди польского контингента. А где религиозная, там и антисоветская. Не проявим своевременную бдительность, будем иметь заговор. Очередной.</dt><dt>— Ну вот ты и бди. — Шарапов ставит подпись на заявлении. — Ты для этого сюда и назначен.</dt><dt>Он наклоняется и достает из тумбы стола бутылку коньяка и стакан.</dt><dt>— Разрешите идти, товарищ комендант? — сухо говорит Птичкин.</dt><dt>— Хочешь выпить, Птичкин? — спрашивает Шарапов и наливает коньяк в стакан. — С наступающими праздниками?</dt><dt>— Я не пью, — говорит Птичкин. — И, между прочим, никому не советую.</dt><dt>— Правильный ответ, — спокойно говорит Шарапов и выпивает коньяк.</dt><dt></dt><dt>— Юрок! Юрок!</dt><dt>Галчонок бежит по улице… Птичкин на лошади отъезжает от комендатуры… Юрек впереди, вместе с Зосей… Пацаненок догоняет их.</dt><dt>— Юрок! — торопливо выпаливает он. — Полковник велел, чтоб вечером ты к Галчихе приходил… Ну, к мамке моей…</dt><dt>— Приходи, Юрок, к Галчихе, — слышен голос Зойки. — Поцелуемся!</dt><dt>Они стоят с подругой на другой стороне улицы, улыбаются, щелкают орешки и плюют скорлупу.</dt><dt>Он бросает на девок хмурый взгляд и молчит.</dt><dt>— Ну что, мальчик? — Зося смотрит на Галчонка. — У тебя не болит?</dt><dt>— Жопа? Ништяк! — смеется он и радостно сообщает: — Только я пока на ней сидеть не могу… Юрок! Ты приходи! Весело будет!</dt><dt>— Приходи! — Повторяет Зойка. — Обнимемся!</dt><dt>Он не выдерживает, круто поворачивается к ней.</dt><dt>— Зойка, — говорит он негромко и угрожающе. — Ты кончай, поняла? Ты у меня смотри, поняла?</dt><dt>— Да я бы посмотрела, — смеется Зойка, — да ты не показываешь. Да у тебя теперь есть, кому показывать, да? Юрок?</dt><dt>Юрек делает шаг к ней. Зося берет его за руку.</dt><dt>— Не надо, — говорит она тихо. — Грех, а сегодня такой праздник.</dt><dt>И уводит по улице. Но Юрек все-таки оборачивается и, мрачно глядя на Зойку, показывает ей сжатый кулак.</dt><dt>Девки смеются, щелкают орешки…</dt><dt></dt><dt>Мерцают свечи в полутемноте залы Дома престарелых.</dt><dt>Детские голоса:</dt><dt>— Вот идем мы, пастухи,</dt><dt>Прощены нам все грехи.</dt><dt>К дому путь свой правим,</dt><dt>Христа Бога славим…</dt><dt>Размалеванные личики, шапчонки задом наперед. Вырезанные из бумаги рождественские звезды высоко подняты на палках.</dt><dt>Юрек и Зося стоят со взрослыми, впереди, со свечками в руках. Здесь ксёндз Лещинский, отец и мама, пани Комаровская, Анеля, горбун, Даниэль, Тышкевич, толстый официант…</dt><dt>— Коляда! Коляда! — кричат дети и протягивают взрослым мешок.</dt><dt>Куски черного хлеба падают туда из рук взрослых.</dt><dt>— «Мы пришли Христа прославить, а вас с праздником поздравить! Коляда! Коляда!»</dt><dt>Ксёндз Лещинский поднимает руку с распятием, вдохновенное его лицо обращено к собравшимся вокруг него.</dt><dt>— <span lang="en-US">Angelus Domini nuntiavit Ma</span><span lang="en-US">ria , — </span>молится<span lang="en-US"> </span>он<span lang="en-US">. — Et concepit de Spiritu Sancto... Ecce Ancilla Domini. Fiat mihi secundum Verbum tuum…</span></dt><dt>— <span lang="en-US">Ave</span> <span lang="en-US">Maria</span>! — повторяют все за ним.</dt><dt> <p lang="en-US">— Et Verbum caro factum est. Et habitavit in nobis.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">— Ave Maria!</p> </dt><dt>Мерцающий свет свечей из окон Дома.</dt><dt>Подъезжает Птичкин, спешивается, привязывает лошадь. Смотрит на окна. Снимает фуражку, приглаживает волосы рукой. Зачем-то поправляет кобуру на портупее. Снова надевает фуражку и тихо входит в Дом.</dt><dt>— О Иисусе Всемогущий! — негромко восклицает ксёндз. — Сделай так, чтобы эти бедные стены, приютившие нас среди холода, голода и скорби, стали сейчас стенами костела!</dt><dt>— <span lang="en-US">Ora</span> <span lang="en-US">pro</span> <span lang="en-US">nobis</span>, <span lang="en-US">Sancta</span> <span lang="en-US">Dei</span> <span lang="en-US">Gene</span>-<span lang="en-US">trix</span>, — поют все, кроме семьи Беккеров…</dt><dt>Нет, мама, кажется, тоже подпевает…</dt><dt>— <span lang="en-US">Ut digni efficiamur promissioni-bus Christi. </span>Oremus…</dt><dt>— Вспоминаю сейчас не те роскошные и прославленные костелы матери нашей Польши, а скромный деревенский, где я начинал свою деятельность, — продолжает ксёндз. — Деревянные стены, запах ладана…</dt><dt>Все слушают его, у всех сейчас такие хорошие лица…</dt><dt>— Видите, — показывает он куда-то вдаль распятием, — из-за алтаря поднимаются золоченые руки ангелов, вырезанных местным плотником. Видите? Маленькие девочки в белых платьицах стоят на коленях. Видите? Девушки и парни замерли в притворе, а в нефе на коленях застыли женщины и мужчины. На скамьях нищие и согнутые в три погибели древние старухи… Смотрите! Смотрите! Видите свою Польшу в эту святую Рождественскую ночь? Слышите, как она поет?</dt><dt>— Gratiam tuam qua sumus, Domine, mentibus nostris infunde… ut qui, angelo nuntiante, Christi Filii tui Incarnationem cognovimus, per passionem eius et crucem, ad resurrectionis gloriam perducamur, — поют поляки. — Per eumdem Christum Dominum nostrum. Amen.</dt><dt>Зигмунт вдруг оборачивается и смотрит на порог залы. Там стоит Птичкин.</dt><dt>И все оборачиваются к нему.</dt><dt>Под устремленными на него взглядами он медленно снимает фуражку. Но сразу же снова надевает ее. Неожиданно Анеля бросается к нему.</dt><dt>— Возьмите, гражданин начальник! — она протягивает ему вышитое полотенце. Прошу! Подарочек вам! Во имя Христа! Мы с доченькой вышивали.</dt><dt>Она раздает всем вышитые полотенца и салфетки.</dt><dt>— Всем, — приговаривает она. — Всем! Всем подарочки! Во имя Христа!</dt><dt></dt><dt>Огромное черное небо, полное ярких звезд над тайгой.</dt><dt>И вдруг фантастическим образом разом гаснут все звезды. Только одна звезда Рождества сияет в небе.</dt><dt>Перед Домом дети поют, поднимая к небу свечки:</dt><dt>— Нынче ангел нам спустился</dt><dt>И пропел: «Христос родился!»</dt><dt>Юрек и Зося тоже поднимают свечки.</dt><dt>— Я тебя люблю, — шепчет Юрек, глядя в небо.</dt><dt>— Конечно, — улыбается Зося. — Я тебя тоже.</dt><dt>— Нет, я тебя по-настоящему люблю. Мы вернемся в Польшу и поженимся.</dt><dt>— Да? Правда?</dt><dt>— И мы никогда не расстанемся.</dt><dt>— Хорошо, Юрек, — соглашается Зося. — Никогда.</dt><dt></dt><dt>Утреннее солнце в окне комендатуры…</dt><dt>— Ну вот, товарищ комендант, все теперь выяснилось! — торжествующе говорит Птичкин. — Гляньте! Что это?</dt><dt>И он кладет на стол перед Шараповым вышитое полотенце, подаренное ему накануне Анелей.</dt><dt>Шарапов поднимает на него удивленный взгляд.</dt><dt>— Ты чего, Птичкин? — спрашивает он. — Полотенце… А что?</dt><dt>— Внимательнее, товарищ комендант! — Птичкин тычет пальцем в вышивку. — Внимательнее!</dt><dt>— Ну, вышивка… Да чего ты от меня хочешь? Не пойму!</dt><dt>— Какая вышивка? Чего вышивка? Не напоминает? Я как присмотрелся, аж подскочил! Вот, пожалуйста, наш поселок, вот железка, вот лесопилка, вот река… План это, товарищ комендант! План! Топография в шпионских целях!</dt><dt>Шарапов опять долго смотрит на своего заместителя, в его безумные глаза.</dt><dt>— Вот это нехорошо, Птичкин, что ты вовсе не пьющий. Как так? Русский человек и не пьет? От этого у тебя умственная деятельность. Воображение!</dt><dt>— Вышивает баба в черном, с дочерью, — не слушает его взволнованный Птичкин. — Я проверил, она из монастыря. На бывшей польской территории. Потом у нас вроде срок мотала. Выясняется типичная разведгруппа, товарищ комендант. Я уже и кой-какие связи выявил!</dt><dt>— Когда ж ты успел?</dt><dt>— Да я всю ночь не спал, кумекал… Связи у них конкретные. С семьей Беккеров, через медицину. Плюс Лещинский… Он, знаете, кто?</dt><dt>— Кто?</dt><dt>— Ксёндз! Под нашим носом ксёндзов развели, нас за это не погладят… Польшу здесь свою устроили! Забыли, что им товарищ Молотов сказал!</dt><dt>— Ты успокойся, Птичкин. Такие, знаешь, обвинения проверять надо.</dt><dt>— Вот в Барнауле и проверим. В управлении. — Птичкин аккуратно сворачивает полотенце, прячет в планшет. — Вы тут без меня, товарищ комендант, не теряйте бдительность. Будут попытки подозреваемых покинуть территорию дальше, чем на пять километров, действуйте согласно закона.</dt><dt>— Слушаюсь, Птичкин, — говорит Шарапов. — Я на страже! Можешь быть спокоен.</dt><dt></dt><dt>Старая седая лошадь, запряженная в телегу, медленно шагает по дороге, идущей из поселка через тайгу. Анеля держит вожжи.</dt><dt>За ее спиной на телеге Зося, Юрек, Даниэль. Лежат какие-то мешки. Юрек что-то говорит Зосе, она слушает его, улыбаясь. Даниэль смотрит куда-то вдаль…</dt><dt></dt><dt>На полках в магазине соль в пакетах и спички, консервы в банках и «Советское шампанское» в запыленных бутылках. Крупная женщина в ватнике и вязаных перчатках с отрезанными пальцами стоит за прилавком. Даниэль и Юрек вслед за Анелей втаскивают мешки и кладут на прилавок.</dt><dt>— Охрана твоя? Хороши мужички, — улыбается Анеле продавщица. — А чего? Правильно. Слыхала? Белым днем в тайге зэки беглые девку снасильничали. И задушили. Пятнадцать лет было.</dt><dt>Юрек сразу же выходит из магазина. Через окно видно, как он подходит к Зосе.</dt><dt>— Ну? Чем на этот раз обрадуешь, Нелька? — деловито спрашивает</dt><dt>продавщица. — Давай, что ли, демонстрируй.</dt><dt>Анеля достает из мешка вещи. Самые неожиданные и разнообразные. Платья и шали со стеклярусом, подсвечники, старый фотоаппарат, цилиндр, туфли с гамашами, жилетку, веер, конфедератку, гравюру в рамке…</dt><dt>— Это беру, это беру, это не беру, — деловито говорит продавщица придвигая к себе и откладывая вещи. — Это не беру…</dt><dt>Большая кукла в хорошеньком платьице, с голубыми глазами.</dt><dt>— Беру, беру! — вдруг слышен голос за спиной продавщицы. — Мам! Я ее беру!</dt><dt>Зойка, выскочив из подсобки, хватает куклу и целует ее.</dt><dt>— Вот кобыла здоровая, — любовно усмехается продавщица. — Тебе самой уже такую ляльку пора народить!</dt><dt>Зойка смеется, качает куклу, видит в окне Юрека, стоящего рядом с Зосей и, нахмурившись, идет к двери…</dt><dt></dt><dt>Трое здоровых парней чуть старше Юрека, приблатненного типа, появляются неожиданно из-за магазина и подходят к телеге. Смотрят на Юрека, на Зойку…</dt><dt>— Чего это? — удивляется один. — С кем это Зойка стоит? Непорядок, братва!</dt><dt>— Ты чего, Зойка, с этим сопляком махаешься? — лениво спрашивает другой.</dt><dt>— А тебе чего? — Зоя берет Юрека под руку. — Может, и махаюсь! Мое дело.</dt><dt>Но Юрек сразу же отстраняется от нее.</dt><dt>— Глянь! — взрывается третий парень. — Ему наши русские девки не нравятся? Козел польский!</dt><dt>— Ответишь за польского козла? — спрашивает Юрек и сжимает кулаки.</dt><dt>— Погодь, Косой! — говорит второй. — Я этого пацана знаю. Он с Толиком Полковником корешится.</dt><dt>— Да положил я на Полковника!</dt><dt>— На Полковника? Положил? — кричит Юрек и бьет парня в глаз.</dt><dt>Зося вбегает в магазин.</dt><dt>— Даниэль! Даниэль! — кричит она.</dt><dt>Даниэль стоит у окна и спокойно смотрит, как Юрек дерется с тремя: сбивает одного из противников с ног, но тут же получает удар сзади и падает на снег. Парни бьют его ногами.</dt><dt>— Даниэль! — дергает его за руку Зося.</dt><dt>Но Даниэль не двигается с места.</dt><dt></dt><dt>Телега едет через тайгу. Зося прыгает с нее, зачерпывает в ладошку снег, садится, прикладывает снег к подбитому глазу Юрека. Он улыбается, незаметно целует ей ладошку.</dt><dt>Анеля держит вожжи. Юрек достает из кармана щепоть табачной трухи, кусок газеты, крутит «козью ножку», закуривает.</dt><dt>Даниэль, свесив ноги с телеги, смотрит куда-то за деревья своим обычным странным взглядом…</dt><dt></dt><dt>Телега стоит перед Домом. Анеля снимает мешок, несет к двери. Зося идет следом.</dt><dt>Даниэль удерживает Юрека, который направляется за ней.</dt><dt>— Не торопись, хлопец, — говорит он. — Идем со мной.</dt><dt></dt><dt>Они стоят за Домом на полянке.</dt><dt>Даниэль дотрагивается пальцем до синяка под глазом Юрека, неожиданно нажимает ладонью на ребра. Юрек морщится, вскрикивает.</dt><dt>— Больно? — спрашивает Даниэль. — Хочешь, тебе никогда не будет больно? Потому что никто тебя не будет бить. А ты всех.</dt><dt>Юрек с удивлением смотрит на него. Даниэль таинственно приближается к Юреку и тихо произносит.</dt><dt>— Берлин. Тридцать шестой год. Олимпиада. У кого было третье командное место по боксу?</dt><dt>— У кого? — так же тихо спрашивает Юрек.</dt><dt>— У польской команды. Команды великого Феликса Штамма. А кто был его ассистентом? Даниэль Михальский, бывший чемпион Польши в первом среднем весе. А знаешь, где он сейчас?</dt><dt>— Нет.</dt><dt>— Здесь. Я Михальский, хлопец! — Он тычет себя пальцем в грудь. — У тебя есть реакция, ты хорошо дерешься. Хочешь, сделаю из тебя боксера?</dt><dt>— Хочу! — с зажегшимися глазами восклицает Юрек.</dt><dt>Даниэль принимает боксерскую стойку. Юрек повторяет его движения.</dt><dt>— Бей! — командует Даниэль.</dt><dt>Юрек наносит удар. Даниэль легко уходит от него.</dt><dt>— Настоящий боксер, хлопец, — говорит он при этом, — имеет много глаз. Одними — на перчатки, другими — на ноги, третьими — в глаза противника, чтобы знать, куда он собирается тебя бить. Хук!</dt><dt>Неожиданный удар, и Юрек лежит на снегу.</dt><dt>— Так. И больше никогда не кури, — Даниэль протягивает руку, поднимает его. — Мне нужно от тебя хорошее дыхание. И быстрые ноги. У тебя пока не очень быстрые ноги, хлопец.</dt><dt>Он несколько мгновений смотрит на мальчика.</dt><dt>— Снимай ботинки!</dt><dt>— Зачем?</dt><dt>— Ты должен слушаться меня, хлопец, если хочешь быть боксером.</dt><dt>Юрек, прислонившись спиной к стволу дерева, расшнуровывает и снимает ботинки, стягивает носки. Встает босыми ногами в снег.</dt><dt>— Двигайся! Двигайся! Холодно? Работай ножками! Грейся! — уходит Даниэль от его неумелой, но бурной атаки. — Легче, легче! Так, так! Ты у меня будешь великий боксер, Юрек!</dt><dt></dt><dt>Босые ступни Юрека на коленях у Даниэля. Он растирает их ладонями. Полутемная каморка. Койка. На стенах — вырезанные из старых журналов фотографии знаменитых боксеров.</dt><dt>На столе бутыль с мутной жидкостью. Даниэль делает глоток из горлышка, потом прыскает самогон из рта на ноги мальчика и снова растирает их. Потом снова глоток из горлышка…</dt><dt>— Никогда не пей, хлопец, — говорит он, наклоняясь над его ногами, и трет, трет ступни. — Боксеру пить невозможно.</dt><dt>— А вы?</dt><dt>— Я? Я уже не боксер Михальский, я спецпереселенец Михальский. Без права возвращения на родину. — Снова глоток. И на ухо Юреку, таинственно: — Знаешь, я видел Гитлера на открытии тех Олипийских игр…</dt><dt>— Значит, надо было его убить, — мрачно говорит Юрек.</dt><dt>— Я убью его, хлопец, — спокойно говорит Даниэль. — Кулаком. Как ты думаешь, если я скажу русским, что ухожу убивать Гитлера, они меня отпустят? Тогда ведь сразу кончится война…</dt><dt></dt><dt>Ночь. Улица поселка. Пурга. Перед занесенным снегом домиком, где живет семья Беккеров, стоят сани, рядом с ними мужик в тулупе, с кнутом.</dt><dt></dt><dt>— В Польше и России уже была весна, а у нас держались морозы и заметали все пути последние метели…</dt><dt></dt><dt>Освещается оконце в домике, где живет семья Беккеров.</dt><dt></dt><dt>— Мы жили своей жизнью… Мы выживали… И не знали, что происходит в большом мире и как это может отразиться на нас…</dt><dt></dt><dt>В освещенном окне видно, как ходит, одеваясь, отец. Как мама в халатике протягивает ему кружку с чаем…</dt><dt></dt><dt>— Все доходило до нас с опозданием…</dt><dt>А уже правительство в изгнании заявило на весь мир об исчезновении польских офицеров в Катынском лесу. И уже правительство советское обвинило лондонцев в клевете и разорвало с ними все отношения…</dt><dt></dt><dt>Зигмунт с саквояжем выходит из дому, идет к саням. Мама видна в окне.</dt><dt>— Что с ним? — спрашивает отец у мужика и забирается в сани.</dt><dt>— Плохой совсем. Хрипит, стонет. Давай, говорит, сюда польского дохтура, не то, говорит, счас совсем помру. — Он трогает лошадь кнутом. — Помирает наш товарищ Шарапов. Не сойти мне с этого места!</dt><dt>Идет рядом с санями, садится. Сани исчезают в метели.</dt><dt></dt><dt>— Согласно предписанию врача… — смеется Шарапов и наливает водку в два стакана. — Пейте, доктор. За мое здоровье.</dt><dt>Печка. Этажерка с книгами. Фотографии на стене. И репродукция с картины Левитана «Над вечным покоем» в рамке. Лампочка под бумажным абажуром над столом. На столе бутылка водки, хлеб, мясо, кислая капуста.</dt><dt>А за столом, улыбаясь, сидит Шарапов.</dt><dt>— Я с вами пить не буду, гражданин Шарапов, — холодно говорит Зигмунт, не садясь к столу. — Что все это значит? Этот дешевый обман? И почему вы пьете, больной? Я же вас преду-преждал.</dt><dt>— От страха, доктор. Пью от страха. — Шарапов чокается со вторым стаканом и пьет. — Потому что собираюсь совершить государственное преступление. Сядьте, доктор, и слушайте меня внимательно.</dt><dt>Сейчас его интонация серьезна и значительна. Зигмунт садится к столу.</dt><dt>— Получена телефонограмма, — говорит Шарапов негромко. — Все снова-здорово. Вы уже опять не товарищи-поляки, вы опять польские спецпереселенцы.</dt><dt>— Так, — произносит Зигмунт. — Приятное известие.</dt><dt>— Но если хотите быть гражданами СССР, пожалуйста. Есть указание. Провести среди польского контингента повсеместную паспортизацию.</dt><dt>— Отречься от своей родины? Никогда!</dt><dt>— Пожалуйста. — Шарапов снова выпивает. — Два года ИТР. За отказ. Все ваши… как они?.. делегатуры… Арестованы! За антисоветскую деятельность.</dt><dt>— Но у меня есть свидетельство! Вы же знаете. Выдано НКВД! Что я являюсь польским гражданином. Зачем мне советский паспорт?</dt><dt>— Примете наше подданство, вернетесь в Польшу. Может быть. А не примете — никто и никогда.</dt><dt>Отец молчит. Потом наливает себе водки в стакан, одним махом выпивает ее.</dt><dt>— Не приму, — говорит он. — Пусть будет, что будет.</dt><dt>— Будет. Только не то, что думаете. — Шарапов достает с этажерки конверт, кладет перед собой на стол. — Писали в ваш Союз польских патриотов?</dt><dt>— Писал.</dt><dt>— Бдительный товарищ Птичкин письмо хотел уничтожить. А я отправил. И вот вам ответ. — Открывает конверт. — «От полковника Берлинга. Беккер Зигмунт зачислен в состав формирующейся 1-й Польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко в качестве военного врача…» Вот и всё… И не нужен наш паспорт… Ни вам, ни вашей семье…</dt><dt>Отец читает письмо, поднимает глаза на Шарапова, в них слезы.</dt><dt>— Почему? Почему вы это делаете?</dt><dt>— Теперь у вашей супруги лечиться буду. — Шарапов опять чокается с ним. — Уж не обижайтесь, Беккер: это гораздо приятнее.</dt><dt></dt><dt>Перед Домом горбун играет на скрипке, улыбаясь первым весенним лучам. С крыши капает, снег уже почти сошел, и деревья ярко-черные на солнце.</dt><dt>Юрек стоит рядом с Зосей. Она с интересом наблюдает за его действиями.</dt><dt>У него в руках маленький тазик для бритья, в нем кусочек мыла. Юрек кисточкой взбивает мыльную пену и, взяв в рот бумажную трубочку с широким краем, набирает в нее немного пены…</dt><dt>— Что ты делаешь, Юрек? — улыбаясь, спрашивает его Зося.</dt><dt></dt><dt>Небо над Низкими Бескидами было когда-то бездонно чистым, ангелы летали в невероятной вышине. А внизу, на зеленой земле, индейцы, уланы, наполеоновские офицеры и их маленькие дамы, стоя в высоких травах и цветах, со смехом выдували из трубочек огромные мыльные пузыри. Блестя на солнце радужной оболочкой, прозрачные невесомые шары — в знойном томительном безветрии — поднимались к небу — на встречу с ангелами родины…</dt><dt></dt><dt>Отрываясь от бумажной трубочки, поднимаются к светлому весеннему алтайскому небу радужные мыльные пузыри. Юрек и Зося глядят на них, задрав головы.</dt><dt>— Ах, холера! Мое французское мыло! — Седой официант в бешенстве смотрит вниз из окна второго этажа. — Мой бритвенный прибор! Стойте на месте, курва-мать! Сейчас я спущусь и оторву вам голову!</dt><dt>Он исчезает из окна. Горбун смеется. Юрек, схватив за руку Зосю, быстро увлекает ее в Дом.</dt><dt>Они пробегают через залу. Слышно, как, пыхтя и отдуваясь, спускается по лестнице толстый официант. Юрек, оглянувшись по сторонам, толкает дверь одной из комнат.</dt><dt>Они влетают в каморку Даниэля. Юрек закрывает за собой дверь и, улыбаясь, прислоняется к ней спиной.</dt><dt>И, глядя на Зосю, прикладывает палец к губам.</dt><dt>И тут он видит, что на стенах нет фотографий знаменитых боксеров. Нет и никаких вещей. Только на столе страница, вырванная из какого-то журнала, прислонена к стакану так, чтобы была видна сразу с порога.</dt><dt>Улыбка сходит с лица Юрека. Он берет страницу, рассматривает. Читает вполголоса то, что подчеркнуто:</dt><dt>— «Решительность — волевые качества боксера, заключающиеся в способности принимать в сложной обстановке целесообразные решения и неуклонно проводить их в действиях, связанных с трудностями и риском…»</dt><dt>А внизу написано крупно, красным карандашом: «Юрек! Не забывай бокс. Я ушел! Гитлеру конец»!</dt><dt></dt><dt>Открытый зеленый «Газ» едет по дороге вдоль одноколейки. Рядом с водителем в милицейской форме сидит Птичкин в своем кожаном пальто, с наганом и биноклем на груди. На заднем сиденье двое в пальто и шляпах.</dt><dt></dt><dt>Даниэль Михальский с рюкзаком за плечами упругим спортивным шагом шагает через тайгу по тропе. Впереди просвет в деревьях. Дорога выходит из тайги. Видна одноколейка. Даниэль направляется к ней. Сзади по рельсам его медленно догоняет паровозик, тянущий за собой недлинный хвост платформ со свежим лесом.</dt><dt>Навстречу — по дороге — едет зеленый «Газ».</dt><dt>— Ага! Это еще что за призрак? — Птичкин прикладывает к глазам бинокль. — Наш! Поляк! Как он здесь оказался, сволочь? Это сколько же отсюда до участка?</dt><dt>— Километров двадцать, товарищ Птичкин, — отвечает водитель.</dt><dt>— По закону пятнадцать раз его, суку, уже пристрелить можно. — Он встает в машине. — Эй! Пан! Спецпереселенец Михальский! Стоять! Стрелять буду!</dt><dt>Торопливо расстегивает кобуру, достает наган, поднимает его…</dt><dt>Даниэль взглядывает в сторону голоса. Но продолжает приближаться к рельсам. И паровозик уже совсем близко… Первая платформа… Вторая… Даниэль протягивает руку, чтобы ухватиться за ее край и подтянуть тело…</dt><dt>Выстрел! Он падает… Платформы идут мимо…</dt><dt>Птичкин и двое в шляпах бегут к нему. Он лежит на спине, в весенней грязи, мертвые глаза смотрят в небо.</dt><dt>Первый в шляпе наклоняется, прикладывает руку к шее Даниэля.</dt><dt>— Ну ты и ворошиловский стрелок, блядь, — подмигивает он Птичкину.</dt><dt>— Я его предупреждал. — Тот прячет наган в кобуру. — Вы константируете?</dt><dt>— Константируем, не переживай, — вдруг снимает шляпу первый.</dt><dt>— Ты чего это? — с удивлением смотрит на это второй.</dt><dt>— Человек все-таки. Не собака, — отвечает первый, как будто извиняясь.</dt><dt></dt><dt>Кладбище на пригорке. Юрек и Зося идут среди крестов. В руках у Зоси охапка еловых веток.</dt><dt></dt><dt>— Мне кажется, — звучит голос взрослого человека, — я действительно ждал тогда известия, что Гитлер убит и война закончилась…</dt><dt></dt><dt>Они подходят к небольшому могильному холмику. В землю врыта палка, к ней прибит кусок фанеры, на нем написан номер.</dt><dt></dt><dt>— Пока не узнал, что Даниэль зарыт на нашем кладбище…</dt><dt></dt><dt>Зося обкладывает холмик ветками. Юрек достает из кармана красный карандаш и пишет на фанере: «Даниэль Михальский, чемпион Польши по боксу».</dt><dt>Зося берет у него карандаш, рисует внизу крестик и пишет: «Просят помолиться за упокой». Крестит холмик. Смотрит на Юрека. Берет его за руку.</dt><dt>— Знаешь, Юрек, — говорит она. — Я много думала. Я тоже тебя люблю. По-настоящему. Хочешь, я тебя поцелую?</dt><dt>— Да, королева моя… — чуть слышно произносит он.</dt><dt>Она тянется к нему. И они соприкасаются губами…</dt><dt></dt><dt>— А война все никак не кончалась и не кончалась…</dt><dt></dt><dt>— Ой, Ваня! На кого ж ты меня бедную-молодую покинул?</dt><dt>В тишине воет на весь поселок молодая вдова, которая еще недавно провожала Ваню. Она в черном платке, женщины в черном молча держат ее с обеих сторон под руки. Она рвется от них, кричит…</dt><dt>— Ой, убью я тебя, война ненавистная! Ой, Ваня! Красивый мой! Желанный мой!</dt><dt>Толя Полковник и Витек Баков хмуро стоят на улице среди других жителей поселка. И Зойка с подругой тут тоже.</dt><dt>Юрек и Зося, со светящимися лицами, держась за руки, появляются на улице и сразу останавливаются, увидев собравшихся сельчан и рыдающую вдову.</dt><dt>А она вырывается от подруг, срывает с себя черный платок, бросает его на землю, топчет ногами.</dt><dt>— Ой, где ж теперь твои ручки, где ж твои ножки?</dt><dt>Пьяный калека без обеих ног в красноармейской шапке со звездой, в гимнастерке и с гармошкой на груди передвигается с неожиданной скоростью, сильно отталкиваясь двумя деревянными чурками от земли.</dt><dt>— А где мои ножки, там и его… — Он смотрит снизу на вдову и неожиданно затягивает, растягивая меха гармошки: — «Брали русские бригады галицийские поля, и достались мне в награду два железных костыля…»</dt><dt>Юрек вместе с Зосей подходят к приятелям.</dt><dt>— Эх, Ваня… — вздыхает Полковник. — Думаю, много он фашистов пострелял.</dt><dt>— А то… — соглашается Витек. — Он такой был… Ванек наш…</dt><dt>— Ты ж куда делся, кореш? — спрашивает Полковник у Юрека. — Товарищей избегаешь? Нехорошо. Может, посидим, помянем Ивана?</dt><dt>— Да нет. Не могу сегодня, кореша. Извини, Полковник.</dt><dt>— Например, Юрок, что? Занятий много? — подмигивает Витек. — Химия-физика?</dt><dt>— Потому что есть в наше время такие сучки худосракие… — вдруг громко говорит Зойка, бросает в рот орешек и делает шаг к Зосе. — Ты, коза! Сначала сиськи себе отрасти, как у людей, потом с парнями гуляй! Сучка польская!</dt><dt>Зося недоуменно улыбается ей. Юрек сразу бросается вперед. Но Зося удерживает его. Зойка деланно смеется, плюет шелуху под ноги Зосе.</dt><dt>— Витек! — отворачиваясь от нее, цедит сквозь зубы Юрек. — Ты ей скажи… Зойке… Еще раз, и я ей сделаю!</dt><dt>Я ей так сделаю, на всю жизнь запомнит…</dt><dt>Подруги накрывают вдове голову, уводят. Она вырывается, кричит…</dt><dt>— Ой, закопайте ж меня рядом с Ваней моим! Ой, Ванечка, дружочек, вернись!</dt><dt>— «Я вернусь в село родное, дом срублю на стороне, — поет калека, — ветер воет, ноги ноют, будто вновь они при мне…»</dt><dt></dt><dt>В комендатуре Шарапов стоит у окна, смотрит, как ведут по улице вдову.</dt><dt>— Идет война народная, — вздыхает он, — священная война…</dt><dt>И отходит от окна. За его столом сидят два товарища, которых мы видели в шляпах. И Птичкин. А перед столом — Тышкевич.</dt><dt>У одного из товарищей в руках новенький советский паспорт. Он макает в чернильницу ручку с пером, справляясь со свидетельством.</dt><dt>— Фамилия: Тышкевич, — говорит он и выводит фамилию в паспорте. — Имя: Алоиз… Так… Отчество?</dt><dt>— Отчество? Вообще-то, у нас, у поляков, отчество не принято, пан… товарищ… Батька был Бонифаций.</dt><dt>— Бо-ни-фа-цие-вич… Надо же… — усмехаясь, выводит товарищ. — Так… Далее… Пятая графа… Национальность…</dt><dt>— Белорус! — быстро говорит Тышкевич.</dt><dt>— Чего ты брешешь, Тышкевич? — удивляется Шарапов. — Какой ты белорус? Сам же сказал: у нас у поляков…</dt><dt>— Пишите: белорус, — упрямо говорит Тышкевич. — Батька мой из Гродно.</dt><dt>— Бе-ло-рус… — выводит товарищ. — Думаешь, раньше других вернешься? Хитер! Ну, белорус так белорус. Как хочешь. По мне, хоть еврей. Лишь бы паспортина была наша. Краснокожая. Как у Маяковского.</dt><dt>Он ставит в паспорте печать, дует на нее, протягивает красную книжечку Тышкевичу, пожимает ему руку.</dt><dt>И второй товарищ тоже пожимает.</dt><dt>— Поздравляю, Тышкевич. Полноправный гражданин СССР. Белорусской национальности.</dt><dt>Тышкевич, улыбаясь, отступает к двери и выходит с паспортом в руке.</dt><dt>— Твой контингент? — спрашивает первый товарищ у Птичкина.</dt><dt>— Мало-мало беседуем, определяемся, — усмехается Птичкин. — Дозреет. Кой-чего уже подкидывает… Ну так как, товарищи? Группу брать будем?</dt><dt>— Надо бы, — говорит первый товарищ.</dt><dt>— Это за вышивку? — спрашивает Шарапов. — Да вы что? Всерьез?</dt><dt>— За вышивку там или не за вышивку… В нашем деле момент надо чувствовать остро, Шарапов. Есть сейчас такой момент. Обстановка диктует… Я бы, конечно, и доктора приплюсовал. Солиднее будет. В любом случае, я бы с ним поработал. С удовольствием. Поддерживаешь, комендант? А?</dt><dt>— Поддерживаю. Только опоздали мы. Приказ пришел. На трех поляков. За подписью генерала армии товарища Конева. Мобилизация.</dt><dt></dt><dt>Мальчишки во главе с Галчонком бегут по лужам, кричат:</dt><dt>— Поляки уходят! Поляки на войну уходят!</dt><dt>Улица пуста. Только из окон смотрит кто-то, как трое поляков идут за подводой, на которой лежат их мешки с вещами. Ксёндз Лещинский и Анеля идут с ними. Зигмунт одной рукой обнимает маму, другой Юрека.</dt><dt>Калека, отталкиваясь чурками, прыгает, догоняя поляков. Пожимает руки всем троим. Для этого они склоняются к нему.</dt><dt>— До видзення… До видзення… Так бейте ж, паны, фашистских гадов в мою душу безжалостно!</dt><dt>Отец говорит маме на ходу:</dt><dt>— И, прошу, последи за моим Павлицким. Помнишь? Подозрение на онкологию… Да, теперь у тебя работы прибавится… Анеля тебе поможет…</dt><dt>— Матка Боска нас не оставит, — говорит Анеля. — Езжайте спокойно, пан Зигмунт.</dt><dt>Отец останавливается, кладет руки на плечи Юреку.</dt><dt>— Жизнь не так уж страшна, сын. Все можно преодолеть. Лишь бы мы оставались людьми… Береги маму, ты теперь ее рыцарь… — Он целует его и улыбается. — Ну? Не сдохнем?</dt><dt>— Не сдохнем, — сдерживая слезы, отвечает Юрек.</dt><dt>И остается рядом с Лещинским и Анелей. Отец идет вперед с мамой. Оборачивается к Юреку.</dt><dt>— И помни, не посадишь сейчас картошку, зиму не переживете.</dt><dt>Двое поляков уже сидят на подводе. Отец целует маму. Они на мгновение застывают в объятии, как будто, кроме них, никого нет на свете. Наконец отец отрывается от нее. Нагоняет подводу, садится, смотрит на маму, стоящую посреди улицы.</dt><dt>— Иисус Сладчайший благословит вас, братья, — шепчет Лещинский. — Я бы мечтал быть с вами в сражении.</dt><dt>— До видзення! До видзення! Пше прашем! — дергает калека Юрека за штанину и, растягивая меха, поет: — «Из села мы трое вышли, трое первых на селе. И остались в Перемышле двое гнить в сырой земле…»</dt><dt></dt><dt>За домом Юрек вскапывает лопатой весеннюю, еще промерзшую землю. Копает яростно, стиснув зубы. Нажимает ногой, разрубает твердые комья.</dt><dt>— «Marsz,marsz Dabrowski, — бормочет он сквозь слезы. — Marsz,marsz Dabrowski!»</dt><dt>Срывает рубаху, остается голым по пояс. Копает.</dt><dt>— Юрок! — слышит голос</dt><dt>Витька.</dt><dt>Поднимает голову, вытирает пот со лба.</dt><dt>— Чего?</dt><dt>— Ничего… Проводил батю?</dt><dt>— Проводил.</dt><dt>— На фронт?</dt><dt>— На фронт.</dt><dt>— Правильно… Я чего сказать хотел, Юрок… Счас Зойка по всему поселку про тебя языком своим болтала… И, например, про эту про полечку твою…</dt><dt>— Ну? И чего болтала? — как будто спокойно спрашивает Юрек.</dt><dt>— Говорит, например, сама видела в окно, как ты ее у себя дома зажимал. — Он улыбается. — Голую, говорит… А эта… полечка твоя…— Что? — так же внешне спокойно спрашивает Юрек.</dt><dt>— Ничего… Смеялась, говорит…</dt><dt>— Где она? — взрывается Юрек и отбрасывает лопату. — Где Зойка?</dt><dt></dt><dt>Он, как был без рубахи, бежит по улице, попадая ногами в лужи.</dt><dt>Зойка с девками стоит в конце улицы. Увидев бегущего к ней Юрека, она сразу же срывается с места и молча несется за дома. Юрек за ней.</dt><dt>Догоняет ее, резко и сильно разворачивает к себе.</dt><dt>— Юрочка, золотой, — говорит она испуганно. — Ты чего?</dt><dt>— Я тебя предупреждал? — кричит он в бешенстве.— Предупреждал?</dt><dt>И бьет ее кулаком в ухо. Зойка отлетает в сторону и с визгом падает в лужу.</dt><dt>— Я тебя предупреждал? — сжимая кулаки, кричит Юрек, стоя над ней.</dt><dt>И слышит вдруг сзади полный ужаса голос:</dt><dt>— Юрек!</dt><dt>Оборачивается и встречает потрясенный взгляд мамы.</dt><dt></dt><dt>Юрек понуро плетется по улице. Подходит к дому. С другой стороны к дому подъезжает и останавливается телега с возчиком в парусиновом балахоне.</dt><dt></dt><dt>Мама в пальто сидит у стола и плачет. Она держит в руках толстую записную книжку в кожаном переплете. Юрек стоит на пороге. Мама поднимает на него глаза.</dt><dt>— Он забыл свою записную книжку, — говорит она горестным голосом. — Она приносила ему счастье на войне…</dt><dt>Юрек делает шаг в комнату.</dt><dt>— Не подходи ко мне! — вскрикивает она. — Что смотришь, волчонок? Может быть, меня тоже ударишь? Мой рыцарь!</dt><dt>Встает, смотрит в окно на телегу, берет со стола саквояж Зигмунта, кладет в него записную книжку. Идет с саквояжем к двери.</dt><dt>— Я еду на участки, — говорит она, не глядя на сына. — Меня не будет две недели. Живи, как хочешь.</dt><dt></dt><dt>Он снова вскапывает крошечный клочок земли… С хмурым, несчастным лицом. Отчаянно, с размаху вонзая лопату…</dt><dt></dt><dt>В Доме пани Комаровская сидит в кресле на своем обычном месте в центре залы. Ноги ее стоят в тазу. Зося подливает в него горячую воду из чайника. Юрек сидит рядом на табурете. У него на коленях книга в засаленном переплете. Растирая пани Комаровской ноги, Зося настороженно поглядывает на него.</dt><dt>— «Должно быть, Бог и Его Святая Мать по своему умыслу пожелали ослепить врага, чтобы он зашел безрассудно далеко в своем беззаконии и алчности, — читает Юрек. — Иначе мы бы не осмелились поднять саблю в этом святом месте…»</dt><dt>Пани Комаровская, закрыв глаза и улыбаясь, слушает эти слова, как музыку.</dt><dt>— Ксёндз Кордецкий! — шепчет она. — Герой… Герой…</dt><dt>— «Враг насмехается над нами и хочет унизить нас, спрашивая, осталось ли у нас хоть что-нибудь из наших былых доблестей. Я отвечу на это так: мы потеряли все, кроме двух вещей, и это — наши вера и честь…»</dt><dt>Юрек вдруг прерывает чтение, вскакивает и убегает.</dt><dt>Пани Комаровская открывает глаза.</dt><dt>— Иди за ним, — говорит она Зосе. — Мальчик только что проводил отца на кровавое сражение… Ах! Славный, отважный рыцарь! Пан Зигмунт! Он принесет победу генералу Андерсу!</dt><dt>В каморке Даниэля Михальского Юрек лежит на койке лицом вниз.</dt><dt>Зося садится рядом с ним. Кладет ему руку на голову.</dt><dt>— Ты сделал что-то плохое, Юрек? — тихо спрашивает она.</dt><dt>— Да. Плечи его вздрагивают.</dt><dt>— Ты не мог сделать ничего плохого, Юрек, — говорит она. — Я не верю.</dt><dt>— Мог.</dt><dt>Она обеими руками поднимает его голову и смотрит ему в глаза.</dt><dt>— Я попрошу Иисуса, он простит тебя. Он прощает всех.</dt><dt></dt><dt>Горбун Збышек стоит рядом с креслом и играет на скрипке.</dt><dt>— «Лаура, милая! Проносится ль порою пред памятью твоей блаженство прошлых дней, — поет пани Комаровская старческим голосом, — когда наедине, в беседе меж собою, мы забывали мир и чуждых нам людей…»</dt><dt>В зале стоят и сидят слушатели концерта — Анеля, Лещинский, официант, другие старики…</dt><dt>Зося и Юрек появляются на пороге.</dt><dt>— Слышишь меня, Юрек? Ты слышишь мой голос? — прерывает пение пани Комаровская. — Я пою для тебя, как обещала! Если бы еще этот лайдак хоть немного умел играть на скрипке…</dt><dt></dt><dt>К дверям Дома подъезжает открытый «Газ» с Птичкиным и товарищем в шляпе. И грузовик-«полуторка».</dt><dt>В кузове сидят два милиционера с винтовками. И Тышкевич, опустив голову.</dt><dt>Из открытого окна Дома слышна скрипка…</dt><dt></dt><dt>Пани Комаровская рукой в кружевной перчатке манит Юрека к себе ближе и продолжает петь:</dt><dt>— «В беседке из цветов, под зеленью живою, где вьется по лугу, журча легко, ручей, не раз ночь крыла нас любовной пеленою в часы таинственных желаний и речей…»2</dt><dt>Птичкин, товарищ в шляпе входят в залу. Тышкевич, пряча глаза, идет за ними. Милиционеры остаются в дверях. Голос Комаровской замирает. Горбун опускает скрипку.</dt><dt>— Паны пришли послушать мое пение? — величественно спрашивает Комаровская. — Но сегодня я пою только для своих.</dt><dt>— Гражинская Анеля? Гражинская Зося? — Товарищ в шляпе обводит взглядом собравшихся. — Вы подозреваетесь в сборе и передаче шпионских сведений. Товарищ Тышкевич, переводите на язык подозреваемых.</dt><dt>Тышкевич, глядя в пол, монотонно переводит его слова на польский.</dt><dt>— Товарищ Птичкин, предъявите постановление об аресте.</dt><dt>Птичкин достает из планшетки лист бумаги с каким-то текстом и печатью.</dt><dt>— У меня сердце из железа, — шепчет горбун со слезами на глазах, — из самого лучшего железа…</dt><dt>Анеля и Зося делают шаг вперед. Анеля привычно убирает руки за спину.</dt><dt>— Юрек, — говорит Зося спокойно. — Теперь ты будешь греть воду для пани Комаровской. Не забудь.</dt><dt>— Нет! — кричит Юрек и закрывает собой Зосю. — Это я шпион! Я! Беккер Юрек! Арестуйте лучше меня!</dt><dt>— Что ж ты, Беккер Юрек? Папка твой сознательный поляк, влился в ряды Красной Армии… А ты? Нехорошо, — укоризненно говорит Птичкин и кивает милиционерам. — Берите их.</dt><dt>Милиционеры проходят в залу. Один из них оттаскивает Юрека. Анелю и Зосю подталкивают к дверям.</dt><dt>— Раны Христовы! — вскрикивает Лещинский. — Опомнитесь, люди! Что вы делаете? То же два ангела!</dt><dt>Товарищ в шляпе внимательно смотрит на него. Птичкин склоняется к его уху.</dt><dt>— Лещинский, — тихо говорит он. — Будем брать?</dt><dt>Товарищ в шляпе молча отрицательно качает головой.</dt><dt>Пани Комаровская вдруг приподнимается в кресле, ноги ее по-прежнему в тазу.</dt><dt>— Ты! — Она смотрит на Тышкевича. — Переведи им на русский!</dt><dt>И поет неожиданно вернувшимся молодым голосом:</dt><dt>— «Гость пришлый — гость постылый: свой польский мед мы пьем… — И горбуну: — Играй! Играй, скрипач!.. И песни Польши милой охотнее поем…»3</dt><dt>Горбун плачет и играет на скрипке…</dt><dt></dt><dt>Отъезжает от Дома «Газ», за ним «полуторка» — в кузове между милиционерами сидят Анеля и Зося. Тышкевич смотрит в другую сторону.</dt><dt>Юрек вырывается из дверей, бежит за грузовиком…</dt><dt></dt><dt>В помещении комендатуры накурено. Стол завален бумагами. Стоят стаканы, бутылка водки, хлеб, мясо на тарелке.</dt><dt>Птичкин сидит за столом, пишет. Первый товарищ, тот, который производил арест, стоит над ним, через плечо читает написанное, в руке у него стакан с водкой. Второй тоже здесь, тоже со стаканом.</dt><dt>Шарапов стоит на стуле и укрепляет на стене плакат: «Все для фронта, все для победы!»</dt><dt>— …Являясь агентом польской разведки, собирала и передавала сведения… Так, хорошо, — говорит первый товарищ. — Пиши… Признала себя виновной…</dt><dt>— Она ж не признала ни хрена, — говорит Шарапов со стула.</dt><dt>— Ничего, признает, — говорит товарищ и выпивает, — куда денется?</dt><dt>— Никуда, — усмехается Шарапов и спускается на пол.</dt><dt>Товарищ внимательно смотрит на него. Наливает водку из бутылки в стакан, протягивает ему.</dt><dt>— Лучше выпей, комендант. Разгони настроение.</dt><dt>— А что ж вы ксёндза не взяли? — спрашивает второй товарищ.</dt><dt>— Возьмем, — отвечает первый, — когда тетка признается. А ксёндз</dt><dt>признается, еще кого-нибудь возьмем. Всех возьмем, кого надо. Цепочка. Классика дознания. Учитесь, пока я жив.</dt><dt>— Гадюшник бы этот их закрыть, — говорит Птичкин. — Всё, подписывайтесь.</dt><dt>Оба товарища ставят подписи под текстом протокола. Шарапов выпивает водку и тоже подписывается. Отходит к окну.</dt><dt>Видит, как с одной стороны улицы к комендатуре подходит Юрек, а с другой — Тышкевич.</dt><dt>— Мать твою! Показания доносителя не подписаны, — восклицает Птичкин.</dt><dt>— Сейчас подпишет, — усмехается Шарапов.</dt><dt></dt><dt>Юрек и Тышкевич сталкиваются у входа в комендатуру, перед которым стоит милиционер с наганом. Милиционер сразу пропускает Тышкевича. Тот старается не смотреть на Юрека. Входит. Но не выдерживает — оборачивается. И встречает пристальный, ненавидящий взгляд Юрека.</dt><dt>— Я хочу видеть Зосю Гражинскую, — говорит Юрек милиционеру.</dt><dt>— Куда? — толкает его в грудь милиционер. — Гуляй, парень!</dt><dt>Юрек отлетает от него и сразу же, сжав кулаки, бросается вперед.</dt><dt>Милиционер кладет ладонь на кобуру.</dt><dt>— Жить надоело, полячок? — И улыбается: — Да увезли уж твою Зосю.</dt><dt></dt><dt>Ночь. Страшный, тоскливый волчий вой.</dt><dt>Тайга. Юрек один в ночной тайге. В одной руке у него факел, в другой — ружье.</dt><dt>Волчьи глаза горят за деревьями. Они все ближе и ближе к нему. Юрек бросает в них факел… И теперь он виден — огромный белый волк…</dt><dt>Юрек вскидывает ружье, стреляет… Волк стоит и не падает… Юрек стреляет еще раз и еще… Стоит белый волк…</dt><dt>— Кто ты? Кто? — кричит Юрек во сне.</dt><dt>— Мы с тобой братья, ты и я! — отвечает голос.</dt><dt>Юрек просыпается, резко садится на кровати. Он спал одетый. За окнами ночь. Он — один.</dt><dt></dt><dt>Утро. Весна.</dt><dt>Галчонок босиком пробегает по дороге за домами, оглядывается по сторонам. Негромко свистит, заложив пальцы в рот. Вокруг — никого. Вдруг из-за поворота дороги, как из-под земли, возникает десятилетний Янек, тоже босой.</dt><dt>А на дороге уже появляется Тышкевич. Идет, легкомысленно сбивая палочкой желтые придорожные цветы. Видит впереди Янека, догоняет его, идет рядом, улыбается мальчику, на ходу гладит по светлой заросшей голове. Достает из кармана брюк конфетку в бумажке, протягивает Янеку.</dt><dt>На обочине дороги возле свалки стоит ржавая кровать с пружинным матрацем, подпертая вместо ножек двумя кирпичами.</dt><dt>Тышкевич садится на ее край, снимает с ноги ботинок, носок… Оглядывается… Мальчика уже нет… Тышкевич вытряхивает из ботинка песок, с наслаждением разминает рукой пальцы ноги… И тут сзади ему на голову набрасывают мешок из рогожи.</dt><dt>Юрек, Полковник, Витек. Они натягивают мешок на извивающееся тело. Завязывают снизу веревкой. Босая нога торчит из мешка.</dt><dt>Полковник и Витек ставят мешок, как куклу, на землю, в рост. Юрек принимает боксерскую стойку и начинает избивать мешок, осыпая его ударами, как учил Даниэль. Слышно в тишине, как вскрикивает и плачет от боли Тышкевич.</dt><dt>— За Зосю, — едва слышно шепчет Юрек, — за Анелю, за Даниэля… За всех!</dt><dt>Янек стоит рядом, разворачивает конфетную бумажку, сосет леденец. Галчонок возникает возле него. Янек вынимает изо рта блестящий зеленый леденец и сует его Галчонку в рот. Галчонок с наслаждением облизывает и возвращает Янеку…</dt><dt>А Юрек прыгает вокруг мешка и бьет. И наконец наносит беспощадный прямой удар. Полковник и Янек отпускают мешок. Он тяжело падает на землю.</dt><dt></dt><dt>Полковник, Витек, Юрек уходят по дороге. Впереди них идут маленькие мальчишки, передавая друг другу уже почти слизанный зеленый леденец.</dt><dt>— Может, развязать гада? — останавливается Витек.</dt><dt>— Не, гады живучие, — усмехается Полковник и косится на мрачного Юрека. — А мы сегодня вечерком</dt><dt>у Галчихи. У нее первач будет. Потанцуем. Придешь?</dt><dt>— Не знаю, кореш, честно, — отвечает Юрек. — Я рассаду достал, мне картошку садить надо…</dt><dt></dt><dt>Юрек идет по улице поселка.</dt><dt>Пожилая тетка в косынке медленно едет навстречу на велосипеде, через плечо у нее на ремне почтовая сумка. Женщины идут за ней.</dt><dt>— Танцуй, — говорит она одной и достает из сумки «треугольник».</dt><dt>И женщина, действительно, начинает пританцовывать, протягивая руку к «треугольнику».</dt><dt>И снова — другой:</dt><dt>— Танцуй…</dt><dt>Или молча качает головой.</dt><dt>Те, кто получил «треугольник», останавливаются и сразу же разворачивают его. А кто — нет, еще долго идут за велосипедом, на что-то надеясь…</dt><dt>— Беккерам есть? — спрашивает Юрек. — Беккерам? Полякам?</dt><dt>— Танцуй, — отвечает тетка.</dt><dt>Юрек неумело притопывает ногами и взволнованно берет у нее «треугольник». Штамп: «Проверено цензурой».</dt><dt></dt><dt>— «Marsz, marsz Dabrowski», — поет Юрек и моет окно тряпкой.</dt><dt>Он трет стекло до блеска и через плечо, улыбаясь, поглядывает на стол. На нем лежит нераспечатанный «треугольник».</dt><dt>Через окно он видит, как в конце улицы появляется телега с возчиком. За его спиной сидит мама. Юрек быстро берет со стола «треугольник» и прячет в карман, выходит.</dt><dt></dt><dt>За домом Юрек без рубахи с лопатой в руке. Делает ямки в разрыхленной земле, берет из лежащей на земле тряпки картофельную рассаду и вставляет в ямку. Трамбует землю лопатой. Улыбается, напевает:</dt><dt>— «Sluchaj jeno, pono nasi, bija w tarabany».</dt><dt></dt><dt>В комнате мама устало сидит у стола. Саквояж стоит у ее ног.</dt><dt>Тихо входит Юрек и виновато останавливается на пороге.</dt><dt>Мама смотрит на него, молчит. Он подходит к ней, встает на колени, стаскивает с нее сапоги. Вдруг обнимает ее ноги, заглядывает ей в глаза.</dt><dt>— Роды были тяжелые, — говорит она, — зубы драла… аппендицит резала… Ребеночек умер… Дифтерия…</dt><dt>Она молча кладет ему руку на голову, вздыхает. Целует его в голову.</dt><dt>— Мама, — говорит он. — Что бы ты сейчас хотела больше всего на свете?</dt><dt>— Чтобы из тебя вырос человек, а не волк.</dt><dt>— Нет, а еще больше?</dt><dt>Она внимательно смотрит ему в глаза.</dt><dt>— Юрек! Мерзавец! Отдавай письмо!</dt><dt>Юрек улыбается, достает из кармана «треугольник», протягивает ей. Она целует письмо, осторожно разворачивает его.</dt><dt>— «Пани моя»… — читает она и плачет. — Пани моя!</dt><dt>Она снова прижимает письмо к губам. Начинает читать. Вслух.</dt><dt>— «Пани моя! Лагерь наш на берегу одной русской реки. Название тебе ничего не скажет, да и все равно — цензура вымарает. Но ты бы посмотрела, любимая моя, как здесь изменились за это время наши. Ведь есть же совсем мальчишки. Я-то старый солдат, для меня война — хорошая знакомая. А они же никогда не нюхали пороха. Но я вижу, они все уже готовы драться… — Она на мгновение прерывает чтение и встречает зачарованный взгляд сына. — Все с утра до ночи занимаются строевой подготовкой, а я организацией госпиталя. Скоро будем принимать присягу, и тогда сразу на фронт, — продолжает она. — Знаешь, что я вспоминаю все это время? Как я первый раз увидел тебя в Праге, когда ты выбежала из университета. Такая красивая, такая…»</dt><dt>Мама замолкает.</dt><dt>— Читай, мама, читай, — просит Юрек.</dt><dt>— Ну, там дальше про меня. — Она молча прочитывает несколько строки заключает: — «Целую тебя, Марыся. Береги себя…» Всё.</dt><dt>— Как всё? — разочарованно спрашивает Юрек. — А про меня?</dt><dt>Она молчит. Он встает с колен.</dt><dt>— Мама! Почему?</dt><dt>— Потому что он знает, что ты посмел ударить девочку, — говорит она. — Я написала ему. Мы никогда не скрываем друг от друга ничего. Даже самое плохое.</dt><dt>Мгновение он смотрит на нее с обидой и гневом.</dt><dt>— Ты… Ты предала меня! — кричит он. — Ну всё! Тогда всё!</dt><dt>Юрек выбегает из комнаты, с силой хлопнув дверью. Мама сидит, печально опустив голову. Он снова врывается в комнату, кричит:</dt><dt>— И буду бить! Всех! Всегда!</dt><dt></dt><dt>Вечер. Убогий домишко на самом краю поселка. Окна закрыты ставнями, в щели пробивается свет. У калитки курит пожилая женщина, похожая на цыганку. Встречает парней и девок. Они, воровато оглядываясь, быстро суют ей в руку деньги и идут в дом.</dt><dt></dt><dt>Безногий стоит на своих обрубках на столе и растягивает гармошку.</dt><dt>— «Ночь надвигается, фонарь шатается, свет проливается в ночную тьму, — поет он, — я неумытая, тряпьем прикрытая и вся разбитая едва брожу. Купите бублички, горячи бублички, гоните рублички сюда скорей!..»</dt><dt>Горят свечи. Тесно, накурено. Бутыль самогона на столе, стаканы. Хмельные молодые лица. Сидят на скамьях, на деревянном диване. Парни щупают девок. Девки хихикают, отталкивают от себя их руки.</dt><dt>В углу — на маленьком столике — картежная игра. Засаленные карты смятые бумажные рубли…</dt><dt>Галчонок стоит за спиной у Полковника и с восторгом следит за его действиями. Полковник выигрывает, шлепает картами, придвигает к себе деньги, пьет.</dt><dt>Юрек, заметно пьяный, тоже здесь. Он бросает карты, встает, пошатываясь, подходит к столу. Наливает себе самогон в стакан, чокается с Витьком, пьет.</dt><dt>— Витек! Кореш! — кричит он. — Скажи, кому в морду дать?</dt><dt>— Китайцам, Юрок! На третий участок китайцев привезли. Все косые!</dt><dt>— Калмыки, а не китайцы, дура! У них у всех ножи!</dt><dt>Полковник поднимает с дивана рыжую здоровую девку и, обхватив ее, танцует с ней фокстрот.</dt><dt>— «И в ночь ненастную меня, несчастную, торговку частную, ты пожалей, — поет калека. — Отец мой пьяница, он этим чванится, он к гробу тянется, но все же пьет. Сестра гулящая,</dt><dt>а мать пропащая, а я курящая, глядите, вот…»</dt><dt>На этих словах открывается дверь. На пороге Зойка и ее подруга. Все смеются. Зойка сразу встречает пьяный взгляд Юрека и испуганно пятится назад.</dt><dt>— Зойка! Шалава! — кричит Витек. — Не боись! Юрок сейчас добрый.</dt><dt>Зойка, не отводя взгляда от Юрека, пробирается к дивану, садится.</dt><dt>— Я добрый, — говорит ей Юрек. — Извини.</dt><dt>И тяжело опускается рядом с ней на диван.</dt><dt>— Юрочка, — говорит она, — мне ее так жалко, полечку твою. Ей-богу!</dt><dt>Он молча смотрит на нее. И вдруг хватает за руку.</dt><dt>— Пойдем… потанцуем…</dt><dt>Они встают с дивана. Он неумело обнимает Зойку и пытается передвигать ноги в ритме фокстрота. Но у него это плохо получается.</dt><dt>— Медленное давай, — просит Зойка калеку. — Душевное.</dt><dt>— «За Байкалом по сибирским тайгам возвращался с плена я домой, — гармонист играет танго, — утомленный, но шагал я бодро, оставляя след в степи чужой…»</dt><dt>Зойка обнимает Юрека — она «ведет». Он кладет ей голову на плечо.</dt><dt>— «Аникуша, Аникуша, если б знала ты страдания мои!»</dt><dt>Юрек вдруг останавливается. У него кружится голова, его шатает.</dt><dt>Он всхлипывает. Зойка тащит его к выходу.</dt><dt>— «Ну как я мог забыть тебя, мою родную! Счастье мое вновь с тобою одной! — поет калека. — Аникуша, Аникуша, снова мы в любви, красивой и святой!»</dt><dt></dt><dt>Они стоят в темноте за плетнем. Юрек обнимает Зойку, расстегивает у нее на груди кофточку.</dt><dt>— Дай, — бормочет он, — дай…</dt><dt>Наконец ему удается достать одну ее грудь. Зойка улыбается, шепчет:</dt><dt>— Дурачок… Не спеши… Завтра…</dt><dt>Прячет грудь, застегивает кофточку. Ведет его по улице.</dt><dt></dt><dt>Утро. Юрек просыпается на кровати. Одетый. Тупо смотрит вокруг. Он один. Встает, зачерпывает кружкой воду из ведра. Пьет с похмельной жадностью. Замечает записку на столе. Читает: «Я уехала на вызов. Не смей пить. Мама».</dt><dt>Мотает головой, выливает на себя воду из кружки.</dt><dt>Стук в окно. Он подходит, открывает. За окном Витек.</dt><dt>— Юрок! — кричит он. — Атас! Полковник повестку получил.</dt><dt></dt><dt>С криком, с хохотом несутся по тайге те, кто вчера был у Галчихи. И, конечно, Полковник, Витек, Зойка… Юрек на бегу встречает ее взгляд, смущенно отводит глаза…</dt><dt>Лесное озеро блестит впереди за деревьями…</dt><dt></dt><dt>Небо над Низкими Бескидами безмятежно чистое. Голая бесстыжая орава, поднимая сверкающие брызги, бросается в воду…</dt><dt>Один только мальчик остается на берегу. Сильные молодые руки вдруг подхватывают его и несут. Он бьется, вырывается…</dt><dt>— Как тебе не стыдно, пан Монтигомо Ястребиный Коготь? Все умеют плавать, а ты нет! Кем же ты вырастешь?</dt><dt>И, как щенка, раскачав, раз-два, раз-два, плюх — на глубину…</dt><dt></dt><dt>— Похмелись, Юрок, спасешься!</dt><dt>Полковник скалится всеми своими металлическими зубами, протягивает Юреку стакан и огурец. А сам, запрокинув голову, пьет из горлышка бутыли. Скидывает рубаху, снимает брюки, остается в длинных черных трусах. Юрек пьет и, глядя на него, тоже раздевается.</dt><dt>— Купнемся в последний! — кричит Полковник. — В родной водичке! И бить врага! И танки наши быстры!</dt><dt>Он ныряет с берега. И Юрек за ним. А в метре от него Зойка скидывает туфли и тоже бросается в воду, как была, в платье…</dt><dt>Он открывает глаза. Вокруг — бесцветный, равнодушный подводный мир. Выставив вперед руки, он погружается все глубже… все ближе дно…</dt><dt></dt><dt>— А может, и не надо бороться? Зачем? — слышен голос взрослого человека. — Просто остаться здесь? Навсегда?</dt><dt>Не быть…</dt><dt></dt><dt>Юрек шумно выныривает. Впереди, поднимая брызги, бьют по воде сильные Зойкины ноги. Она плывет к бе-регу и оглядывается на него. Он — за ней.</dt><dt>Вылезает на берег, прыгает на одной ноге, чтобы вылить воду из уха. Зойки нет. Но шаги ее шуршат в прибрежных зарослях. Отводя от лица ветки, он продирается следом.</dt><dt>— Здесь я… слепой? — слышит он ее тихий голос.</dt><dt>Она, голая, сидит под деревом и обмахивается веером, когда-то купленным у Анели, и смотрит на него.</dt><dt>— Ну? — говорит она. — Ты сыми трусики-то… Сыми… Зачем они тебе?</dt><dt></dt><dt>Ее платье висит на суку, сушится. Рядом висят его трусы.</dt><dt>А они безмятежно лежат под деревом на траве. Голова Юрека на ее голой груди. Он поднимает вверх руку, смотрит на нее. Рука — в крови.</dt><dt>— Что это? — удивленно спрашивает он.</dt><dt>— Клюква, — тихо смеется она. — Кровь, дурачок. А ты думал, Зойка — шалава? Обои мы с тобой целки… Юрочка… полячек мой…</dt><dt>Она берет его голову в руки, смотрит ему в глаза…</dt><dt>— Юрок! Юрок! Истошный крик летит к ним из-за деревьев.</dt><dt></dt><dt>Он бежит вдоль озера по берегу. И останавливается.</dt><dt>Полукругом славянские и раскосые лица. Местные и калмыки. Все в каком-то оцепенении смотрят вниз.</dt><dt>На траве в крови лежит Полковник, подтянув ноги к груди. Одной рукой он держится за голый бок, из которого торчит нож. Витек горестно стоит возле него на коленях и плачет.</dt><dt>Юрек обводит взглядом лица калмыков.</dt><dt>— Кровь… — шепчет он. — Кто? Кто?</dt><dt>Рука Полковника падает на землю, он вдруг переворачивается на спину, лицом к небу, глаза его стекленеют.</dt><dt>— Кто? — бешено кричит Юрек.</dt><dt>И бросается на калмыков. Сбивает с ног одного, другого… Падает на калмыка и бьет кулаком в лицо, все сильнее и сильнее, все страшнее… Перед ним, очень близко, разбитое лицо и несчастные раскосые глаза… Его оттаскивают, а он все поднимает и опускает кулак…</dt><dt></dt><dt></dt><dt>— Потом ему казалось, что он слышал тогда, как тот шептал, захлебываясь кровью: «Я такой же, как и ты… Я такой же…»</dt><dt></dt><dt>Юрек, спотыкаясь, с безумным лицом, бредет по дороге, ведущей из тайги в поселок. Шарапов идет навстречу. Замедляет шаги, смотрит на него.</dt><dt>— Ты что это? Дрался? — спрашивает он. — Не надо, не дерись, сынок. Все равно ничего не докажешь. Никому. — Он идет дальше, останавливается, оборачивается. — Передай маме, она очень красивая, — говорит он и уходит в тайгу.</dt><dt>Идет, потом останавливается. Достает из кармана пистолет, щелкает взводом, прикладывает дуло к виску… Выстрел…</dt><dt></dt><dt>Но Юрек этого не слышит. Он стоит на коленях перед большим деревом и смотрит на свои руки в засохшей крови.</dt><dt>— Не хочу быть волком! — кричит он и бьет кулаком по стволу дерева. — Не хочу быть волком! Не буду волком!</dt><dt></dt><dt>— «На закате это было. Тьма уже окутала окрестности, лишь костел пламенел в последних лучах солнца, — читает пани Комаровская, глядя в лорнет на страницы книги. — Видя это, опустились люди вокруг стен на колени, и бодрость влилась в сердца…»</dt><dt>Она сидит в своем кресле. Юрек стоит перед ней на коленях и подливает воду из чайника в таз. Потом начинает растирать ее ступни. Она ворчит:</dt><dt>— И что за руки у мальчишки! Вот у Зоси были… как у ангела! — И продолжает читать: — «Тем временем на башнях зазвонили, начинался «Angelus»…»</dt><dt></dt><dt>По дороге в тайге едет открытый «Газ». Рядом с водителем Птичкин, на заднем сиденье первый товарищ в шляпе. За «Газом» едут две «полуторки» с милиционерами и телеги с возчиками из местных.</dt><dt></dt><dt>Юрек и горбун стоят у окна. Збышек протягивает к Юреку руку.</dt><dt>— Смотри, Юрек, — говорит он, — в комнате у Зоси было…</dt><dt>На ладони у него кустик брусники, но не засохшей, а чудесно живой. Он перекладывает бруснику в подставленные ладони Юрека. А сам отворачивается к окну и видит подъезжающие к Дому грузовики и телеги…</dt><dt>— Мое сердце из железа, — шепчет он с ужасом, — из железа… из железа…</dt><dt>Милиционеры прыгают на землю из грузовиков.</dt><dt>Из всех окон Дома на них смотрят старики…</dt><dt></dt><dt>В залу входят Птичкин и товарищ в шляпе, за ним идет Тышкевич. Он встречает взгляд Юрека и сразу же испуганно отводит глаза.</dt><dt>Здесь уже ксёндз Лещинский, официант… Вползают старики…</dt><dt>— Граждане поляки, — говорит Птичкин, и Тышкевич переводит его слова. — По решению областного исполкома Совета депутатов трудящихся данный Дом для престарелых закрывается… в связи с отдаленностью от населенных пунктов…</dt><dt>— А мы? — беспомощно спрашивает официант. — Как же мы, пан…</dt><dt>— Комендант… — подсказывает Тышкевич.</dt><dt>— Поясняю, — говорит Птичкин. — Ваш контигент будет распределен по другим престарелым домам области. Причин для беспокойства нет.</dt><dt>И вдруг громкий голос пани Комаровской:</dt><dt>— «Ксёндз Кордецкий запел, и вся толпа подхватила молитву. — Глядя в книгу, она поднимает вверх руку. — Шляхта и солдаты, стоявшие на стенах, присоединили свои голоса; большие и малые колокола вторили им, и казалось, вся гора поет и гудит, как огромный орган, чьи звуки несутся на все четыре стороны света…»</dt><dt></dt><dt>Юрек и горбун выносят из Дома кресло пани Комаровской, ставят его в кузов полуторки.</dt><dt>Милиционеры и возчики тащат из Дома жалкий скарб, закидывают его на телеги. Старики помогают друг другу идти.</dt><dt>Пан Лещинский ведет босую пани Комаровскую. Она в длинном платье, шляпе и с лорнетом в руке.</dt><dt>Горбун, стоя в кузове, помогает ей подняться, усаживает в кресло.</dt><dt>Юрек сзади тянет Лещинского за руку. Ксёндз оборачивается.</dt><dt>— Что, Юрек? — ласково спрашивает он.</dt><dt>— Я хочу любить Бога, пан ксёндз, — вдруг говорит Юрек. — А Бог будет меня любить? Я ведь сделал много плохого.</dt><dt>Ксёндз внимательно смотрит на Юрека.</dt><dt>— Бог тебя уже любит, сын мой.</dt><dt>И идет к грузовику.</dt><dt>Птичкин, садясь в «Газ», смотрит на него, потом на товарища в шляпе. Вопросительно.</dt><dt>— Да, да… Молчит, проклятая баба, — вздыхает тот. — И молится. Ничего, есть еще одно средство. Через девчонку ее будем на нее воздействовать. Надеемся, будет результат.</dt><dt></dt><dt>В Доме открыты окна, распахнуты двери. Стоит Юрек, смотрит, как скрываются в тайге телеги со стариками.</dt><dt>Старая седая лошадь вдруг выходит из-за Дома…</dt><dt>Юрек опускается на колени, разрывает руками землю, достает из-за пазухи кустик брусники, сажает его в ямку…</dt><dt></dt><dt>Ночь. Кладбище. Кресты.</dt><dt>Белый волк медленно спускается с пригорка и растворяется во тьме.</dt><dt></dt><dt>— Волк перестал выть по ночам и исчез, как будто его и не было никогда… — звучит голос взрослого человека. —</dt><dt>А может, и на самом деле — не было…</dt><dt></dt><dt>Кладбище заносит снегом…</dt><dt>— Отец присылал маме письма… Писал, что идут бои, что ему пришлось вспомнить свою старую профессию пулеметчика и оборонять госпиталь. И за это сам генерал Поплавский вручил ему перед строем Крест Грюнвальда…</dt><dt></dt><dt>Снег тает… Кладбище… Деревья по-крываются листьями… Желтеют цветы…</dt><dt></dt><dt>— А потом письма перестали приходить…</dt><dt></dt><dt>Паровозик движется на нас по рельсам одноколейки.</dt><dt>Юрек и Витек в распахнутых на груди рубахах, надутых ветром, стоят в клубах дыма на раме автосцепки и счастливо орут что-то. Машинист, высунувшись из окна, размахивает рукой и тоже орет:</dt><dt>— Победа, еб вашу мать! Победа! Победа, еб вашу мать!</dt><dt>Дед-сторож в валенках и зимней шапке стоит на пороге будки по стойке смирно, подняв одну руку, как пионер, а другой вливая в себя самогон из бутылки.</dt><dt>— Хороша перцовочка! — кричит он машинисту.</dt><dt></dt><dt>Маленькие, большие… Галчонок, Янек… Взрослые — русские, поляки… Все бегут по улице… Плачут… смеются… целуются… пьют…</dt><dt>Кто-то палит вверх из ружья…</dt><dt>Здоровенный мужик, голый по пояс, стоит посреди улицы. На его могучей спине на одной лопатке татуирован синий профиль Сталина, на другой — Ленина. Он двигает мускулистыми руками так, что лопатки сходятся.</dt><dt>И тогда Сталин горячо целует Ленина.</dt><dt></dt><dt>Зойка бежит по улице, тащит за руку Юрека. Лицо у нее взволнованное.</dt><dt>— Ты чего? — недоуменно улыбается Юрек. — Ты чего, Зой? Куда?</dt><dt>— Бежи, бежи, говорю! — не останавливается она. — Там увидишь!</dt><dt></dt><dt>По улице навстречу смеющимся, плачущим, пьющим идет Зося.</dt><dt>На ней гимнастерка, которая велика ей на несколько размеров и поэтому выглядит, как платье. Ноги ее, израненные дорогой, босы. Но при этом она очень оживлена и лукаво посмеивается, встречая взгляды людей.</dt><dt>Юрек беспомощно смотрит на Зою… Она плачет…</dt><dt>А он начинает идти за Зосей, не окликая ее.</dt><dt>Вдруг она оборачивается и глядит на него.</dt><dt>— Зачем ты идешь за мной, мальчик? — спрашивает она.</dt><dt>Вынимает из кармана зеркальце, дешевенькую губную помаду в белом тюбике и, глядясь в зеркальце, подкрашивает губы…</dt><dt>И, очень довольная собой, снова оглядывается на Юрека…</dt><dt></dt><dt>Кладбище. Кресты.</dt><dt>Юрек лежит на могиле Даниэля, обняв руками зеленый холмик.</dt><dt>— А-а-а! — кричит он. — А-а-а!</dt><dt>И замолкает. Тишина. Тело его сотрясается от рыдания.</dt><dt></dt><dt>— «Что же сделать с этим миром, чтобы он был другим?» — наверное, думал я тогда. И давал себе клятву… Давал себе клятву…</dt><dt></dt><dt>В комендатуре за столом сидят офицер НКВД и Птичкин.</dt><dt>Перед столом стоит, не в силах сдержать улыбку, горбун Збышек.</dt><dt>Офицер рассматривает его паспорт, передает Птичкину. Тот отмечает в списке, возвращает паспорт Збышеку.</dt><dt>— До видзення… До видзення… Дранг нах Польша… — раздраженно говорит офицер и кричит: — Следующий!</dt><dt>Перед входом в контору вытянулась очередь. Среди них мама и Юрек…</dt><dt></dt><dt>Офицер НКВД берет красный паспорт у счастливого Тышкевича. Поднимает на него глаза.</dt><dt>— Гражданин! Не получается. Вы ведь белорус. Согласно пятому пункту вашего паспорта.</dt><dt>— Да нет же, я поляк, — улыбается Тышкевич. — Это же так… Просто случайность! Я поляк! А кто же? Товарищ комендант, скажите, прошу вас!</dt><dt>— Товарищ капитан прав, гражданин Тышкевич, — говорит нехотя Птичкин. — Возврату на польскую территорию подлежат лица исключительно польской нации…</dt><dt>— Следующий! — кричит офицер.</dt><dt>— Но я же поляк! Я поляк! Я поляк! — повторяет Тышкевич и плачет.</dt><dt></dt><dt>— Теперь мне иногда кажется, — говорит голос взрослого человека, — что все было именно так, как мне кажется…</dt><dt></dt><dt>Что это? Где?</dt><dt>Варшава! Прага! Вокзал!</dt><dt>Что это за мир? Новый, шумный, странный. И, главное, полный фантастической, невероятной жратвы.</dt><dt>Окорока, колбасы, сыры, белый хлеб, пироги, помидоры…</dt><dt>А крестьяне подвозят еще и еще, телеги скрипят рессорами от «студебеккеров».</dt><dt>Над большими кастрюлями пар — бигос, фляки… Шум, гам. Кричат продавцы газет: «Народная газета»! Обращение премьер-министра Миколайчика!»</dt><dt>Сомнительные типы предлагают американские сигареты, чуингам.</dt><dt>Толпа. Много военных. Здоровые, рослые парни с преждевременно повзрослевшими лицами. Одежда полувоенная, полуштатская, полунемецкая, полусоветская. Девушки с высоко взбитыми коками и локонами.</dt><dt>Юрек таращится на них, как будто он с другой планеты. Брюки у него заправлены в сапоги в гармошку, из-под кепки выбивается чуб. Не выдержав, он замирает у лотка с белым хлебом, глядит на маму. Она достает из тайного места деньги.</dt><dt>Он берет хлеб, как драгоценность, разламывает, отдает часть маме и вгрызается зубами в прекрасную свежую мякоть.</dt><dt>Идет и ест, ест… И смотрит по сторонам…</dt><dt>Все стены обклеены листочками, записочками. Все ищут друг друга, все просят передать, что они живы… что они выжили… Там, где выжить было невозможно…</dt><dt>В Сибири… В Средней Азии… На Урале… В Освенциме… В Майданеке… В Будзыне… В Треблинке… В Плашуве… В Собиборе…</dt><dt>Они останавливаются. Мама прикрепляет к стене свою записочку: «Жена и сын Беккеры ищут доктора Зигмунта Беккера. Если кто-нибудь знает, где он, передайте: мы живы, мы в Варшаве».</dt><dt>— Мама! — отчаянно кричит Юрек.</dt><dt>Он показывает ей в толпу. Там, возвышаясь над всеми, идет человек в военной форме, с усами. Отец.</dt><dt>Юрек бежит к нему с куском хлеба в руке.</dt><dt>— Папа! — кричит Юрек. — Мы не сдохли! Мы не сдохли!</dt><dt>И бросается к нему и повисает у него на шее, как ребенок.</dt><dt>Отец целует его, плачет и смотрит на маму…</dt><dt>И тут порыв ветра вдруг срывает со всех стен все листочки со словами мольбы, привета, надежды и поднимает их в небо…</dt><dt>Белая туча листков летит, летит в небе…</dt><dt>И уже внизу — сегодняшняя Варшава…</dt><dt>А листки со словами из прошлого поднимаются все выше и выше… Так высоко, чтобы их могли прочитать благодатные ангелы родины…</dt><dt>И засмеяться… И заплакать…</dt><dt></dt><dt>Окончание. Начало см.: «Искусство кино», 2011, № 7.</dt><dt>1 Дорогие дети, сегодня мы будем с вами проходить грамматические формы спряжений немецких глаголов. Беккер, пожалуйста, переведи нам, что я сказала.</dt><dt>2 Адам Мицкевич. «Воспоминание».</dt></dl> <p>&nbsp;</p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <dl><dt><em>Часть вторая</em></dt><dt><em>&nbsp;</em></dt><dt>Волк шел вперед, никого и ничего не страшась. Ни пули, ни капкана, ни отравы. Из всей большой стаи выжил он один. Потому что был невероятно могуч, ловок, умен, хитер и бесстрашен.</dt><dt>А может быть, потому что был бессмертен?</dt><dt>Впрочем, людям чаще всего было не до него. Люди в те годы были очень заняты, они мучили и убивали других людей. Волк по пути не раз наблюдал, как люди в зеленой форме, словно на зверей, охотились с винтовками на людей в арестантских робах с номерами на груди и спине, бегущих и прячущихся от них.</dt><dt>Волк шел уже много лет. От великой реки Амур. На запад. К Алтайским горам. Страшный голод, ужасные морозы выгнали его из родных мест. Волк поднимался к горным снегам, перевалив через хребет, спускался в долины, переплывал бурные реки и шел берегами синих и черных озер.</dt><dt>За эти годы он состарился, мех на спине и боках вытерся и поседел. Порой, особенно в лунные ночи, он устраивался на краткий отдых где-нибудь на возвышенности, откуда ему были видны город или селение, и выл.</dt><dt>И, слушая его вой, люди в городах и селениях испытывали тоску и страх — перед жизнью, перед судьбой, перед завтрашним днем.</dt><dt></dt><dt>Однажды он приснится Юреку, этот загадочный белый волк.</dt><dt>Поезд, которым они добирались до Алтая, уже вторые сутки стоял в осенней холодной степи в ожидании паровоза. Он должен был дотащить их до ближайшей станции. Но паровоза все не было и не было.</dt><dt>В черном ночном небе, полном острых колючих звезд, бесшумно пролетали над землей темные демоны чужого пространства.</dt><dt>Но что это? В раме вагонного окна белая морда волка невыносимо долго смотрит на Юрека холодными пристальными глазами.</dt><dt>И вдруг — странное превращение! Уже сам Юрек глядит на себя через окно из степной зловещей тьмы. «Кто здесь? Кто это?» — кричит он во сне.</dt><dt>И голос из-за стекла отвечает ему:</dt><dt>«Ты! Ты! Мы с тобой братья, ты и я!»</dt><dt>Он просыпается. В тесноте и густом храпе набитой телами теплушки он, лежа на полу, смутно видит рядом родные лица матери и отца…</dt><dt></dt><dt>— Моя Сибирь… — звучит голос взрослого человека. — Я не забуду ее никогда. Здесь я понимал, что такое жить и что такое выживать. Здесь я узнал свою первую любовь и первые разочарования. Здесь я открывал для себя человека и учился различать добро и зло — в других и в себе…</dt><dt></dt><dt>Мама. Отец. Юрек. Нагруженные узлами, мешками и чемоданами. По перрону пробиваются сквозь встречный людской поток к стоящему на рельсах составу…</dt><dt>Доктор Беккер одной рукой держит на спине большой мешок, другой сжимает ручку драгоценного саквояжа.</dt><dt>Стая мальчишек. У кого ноги в опорках, а у кого и босые, задубевшие от грязи и холода. На руках и ногах когти, как у волчат. И зыркают по сторонам, как волчата, выслеживая добычу. Встречают взгляд Юрека, такой же, волчий, настороженный.</dt><dt>Срываются с места зверьки и толкают, кусают, рвут на себя мешки и чемоданы. Мама падает, не выпуская из рук узла. Юрек бросается в бой. Сшибает с ног одного, другого.</dt><dt>Милиционер дует в свисток, висящий на шее на шнурке, топает к ним.</dt><dt>Отец поднимает маму. А у него из-за спины — хищная лапка, рывком — саквояж… И — бежать, мелькают черные пятки…</dt><dt>Юрек уже несется, догоняет и сзади — кулаком в затылок. Мальчишка носом о перрон, в кровь. Юрек падает на него и бьет, бьет, месит кулаком лицо.</dt><dt>Отец отрывает его от мальчишки и не может оторвать…</dt><dt></dt><dt>Зима. Закат. В вечерней багровой дали исчезают, сливаются с небом линии пологих заснеженных гор.</dt><dt>На пригорке кладбищенские кресты… Польские фамилии, годы рождения и смерти… Дети… Дети… «Просят помолиться за упокой»…</dt><dt></dt><dt>— Теперь мы жили в алтайском поселке на пятом участке Кантошинской ветки, — звучит голос взрослого человека. — Отец и мама как врачи помогали полякам и русским. А я ходил в новую школу…</dt><dt></dt><dt>Волк поднимается на пригорок, укладывается между могилами в снег. Внизу лежит обрамленный тайгой поселок — мелкая россыпь домиков, дрожащие огни. Одноколейка — железнодорожная ветка — уходит в белую глубь тайги.</dt><dt>Небо чернеет. Сияет луна. Волк поднимает к небу седую морду и воет.</dt><dt>— Судьба всерьез тогда взялась за меня. В ее жестоких руках я менялся так же быстро, как и рос…</dt><dt></dt><dt>— Встать! — командует голос.</dt><dt>Стучат крышки парт. Встает класс. Подростки. А с задних парт, не спеша, лениво верзилы, явные второгодники, с бритыми уже наглыми физиономиями.</dt><dt>Юрек, хоть и поменьше их ростом, но крепостью, шириной плеч и дерзостью взгляда не уступает. Он тоже, как и они, «на камчатке».</dt><dt>Учительница, маленькая старенькая еврейка, поднимается из-за кафедры и испуганно смотрит на вошедших.</dt><dt>Директор школы. Высокий, толстый, в меховой безрукавке, в бурках, с красным лицом. И Шарапов, комендант участка, пожилой, седой, в расстегнутом черном овчинном тулупе, под которым видна гимнастерка.</dt><dt>— Вот, товарищ Шарапов, — громко говорит директор, — наш седьмой класс. Образцовый. Классный руководитель Кацнельсон Роза Абрамовна, заслуженная учительница из блокадного города Ленинграда, ведущего бой с фашистами. В данный момент проводит с учащимися школьниками урок немецкого языка… Продолжайте, товарищ Кацнельсон. Согласно программе…</dt><dt>— Садитесь, дети, — взволнованно говорит Роза Абрамовна.</dt><dt>Под стук крышек комендант и директор опускаются на последние парты.</dt><dt>— Liebe Kinder, heute nehmen wir die konjugierung deutscher Verben durch, — стоя за кафедрой, учительница оглядывает класс и находит взглядом Юрека. — Becker, bitte uber-setzen sie, was ich gesagt habe1.</dt><dt>Юрек встает. Молчит.</dt><dt>— Беккер… Юра, — извиняющимся тоном объясняет начальству Роза Абрамовна. — Отличник… Bitte… bitte, Юра… Ubersetzen sie…</dt><dt>Он молчит. Весь класс с веселой готовностью к подвигу смотрит на него.</dt><dt>А он идет по проходу между партами, встает рядом с кафедрой — лицом к классу. И вдруг делает дирижерский жест обеими руками. Все встают.</dt><dt>— Мы живем в стране советской, — громко говорит Юрек, и класс повторяет за ним хором: — И не нужен нам немецкий!</dt><dt>Общий, одновременный удар крышками. Класс шумно садится. Юрек стоит.</dt><dt>— Молчать! Вон! Всех на второй год! — вскакивает на ноги директор.</dt><dt>— Я, думаете, их люблю? — неожиданно вскрикивает Роза Абрамовна и плачет. — У меня в Ленинграде муж и внук от голода умерли… Он был студент… Я их ненавижу!</dt><dt>Сидящий рядом с Шараповым второгодник ревет диким басом:</dt><dt>— Домой!</dt><dt>Хватает портфель и несется к двери…</dt><dt></dt><dt>— «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала…» — орут пьяные голоса под гармошку.</dt><dt>Трое парней без шапок, бритые. Один из них — тот второгодник, первым накануне покинувший класс. Шатаются, передают из рук в руки бутыль с самогоном, пьют из горла. Наяривают на гармошке:</dt><dt>— «А куда ж ты, паренек, а куда ты? Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты…»</dt><dt>Провожающие. Скрипит на сильном морозе снег под ногами.</dt><dt>В конце улицы телега с таким же, как и все, пьяным возчиком. Дуга и сбруя украшены бумажными цветами. Возле телеги комендант Шарапов, кажется, тоже нетрезвый, замкоменданта Птичкин, низкорослый, с недовольным лицом, в шинели, с командирским планшетом и наганом в кобуре на портупее. И директор школы.</dt><dt>Семья Беккеров подходит. Отец, мама, Юрек.</dt><dt>— Ну, что, антифашист? — замечает его Шарапов. — Вообще, зря. Язык врага надо знать, как родной.</dt><dt>И пожимает руку отцу.</dt><dt>— Гражданин комендант? — спрашивает отец. — А давление когда-нибудь мерить? Поздно будет. Вас не волнует?</dt><dt>— Шопен ваш, между прочим, великий композитор, — невпопад задумчиво говорит Шарапов, но смотрит при этом на маму и неожиданно произносит: — «Нет на свете царицы краше польской девицы…»</dt><dt>— Они, кстати, евреи, — тихо и со значением говорит ему на ухо Птичкин.</dt><dt>— «Весела — что котенок у печки, — не слушая его, продолжает Шарапов. — И как роза румяна, а бела, что сметана… Очи светятся, будто две свечки»… Пушкин. Великий русский поэт…</dt><dt>— Ну, сначала Мицкевич, а потом уже Пушкин, — сухо замечает отец.</dt><dt>— «В Красной Армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся…» — горланят новобранцы.</dt><dt>— Скажите молодым бойцам напутствие на прощание, товарищ Шарапов, — негромко советует Птичкин. — Соответственно. Как комендант участка.</dt><dt>— Они ж того, пьяные совсем, — улыбается Шарапов. — Им все, что надо, командир перед первым боем скажет.</dt><dt>— Ванька! — цепляется за новобранца пьяная жена. — Там же война, Ваня!</dt><dt>— Ой, боюсь, боюсь! — дурачится Ваня, обнимает ее и кричит: — Доктор! Дай справку, что у меня одна нога деревянная!</dt><dt>Двое ребят помоложе, уходящие на фронт, тоже стоят здесь. У того, кто выше и посильнее, металлические зубы. Второгодник обнимает ребят, прощается.</dt><dt>— Пацаны, — говорит он ребятам. — Юрка — наш мужик, честно, хоть и поляк.</dt><dt>Пьяный новобранец стоит на телеге, играя на гармошке. Лошадь дергает, он падает и лежа продолжает играть, растягивая гармошку на груди и глядя в небо…</dt><dt>Матери, жены и возлюбленные бегут за телегой… Отстают…</dt><dt>— Когда мне было восемнадцать и я уходил на фронт, — говорит отец Юреку, — твой дед, мой отец… помнишь его?.. подарил мне записную книжку. Такую дорогую, толстую, в кожаном переплете. Я носил ее на груди. У мундиров нашей армии… австро-венгерской… на груди были большие карманы… Слева и справа…</dt><dt>Он замолкает. Мама и Юрек смотрят на него.</dt><dt>— Ну? И что? — спрашивает Юрек.</dt><dt>— Однажды я получил пулю… с итальянской стороны… В левый карман, где сердце… Пулю дум-дум…</dt><dt>— Дум-дум? — смеется Юрек. — И что?</dt><dt>— И остался жив, как видишь, — говорит отец. — Так, только чуть рука была затронута, быстро прошло… Видимо, это рок…</dt><dt>— Я не верю в рок, — сердито говорит мама.</dt><dt>— Надо бы найти эту книжку, Марыся. Она мне приносит счастье на войне. Я, кажется, захватил ее с собой сюда?</dt><dt>— Я не отпущу тебя в армию к большевикам. Надо было уходить с Андерсом!</dt><dt>— У нас всех общий враг.</dt><dt>— А что говорил Малинек? Ты нужен здесь!</dt><dt>— Из тебя получился хороший врач, Марыся. Ты справишься и без меня.</dt><dt>— Я никуда не отпущу тебя от нас, Зигмунт, — страстно говорит мама.</dt><dt>Какая-то девочка, одних, наверное, лет с Юреком, в кожушке, платочке и больших валенках на тонких ногах, вдруг появляется на улице. Она пленительно и странно оборачивает к Юреку свое нежное лицо с огромными голубыми глазами.</dt><dt>— Кто это? — вырывается у Юрека.</dt><dt>Но отец и мама уже уходят по улице разговаривая.</dt><dt>— Эй! Юрок!</dt><dt>Сзади двое парней из провожающих.</dt><dt>— Пойдем, что ли, — говорит тот, что с металлическими зубами. — Покукарекаем!</dt><dt>Расстегнув кожух, показывает из-за пазухи горлышко бутыли, заткнутое газетной пробкой. И вдруг, хлопнув себя ладонями по бедрам, выбивает на месте дробь подшитыми кожей валенками и орет на всю улицу:</dt><dt>— «Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья…»</dt><dt>Юрек и два его новых приятеля, Толя Полковник с металлическими зубами и Витек Баков, идут посередине улицы.</dt><dt>Впереди две здоровые девки в сапогах и цветастых платках. Щелкают кедровые орешки и независимо плюют скорлупу на снег.</dt><dt>— Зойка! — кричит Полковник и подмигивает ребятам. — Дай орешка.</dt><dt>— Да иди ты, — не оборачиваясь, отвечает Зойка.</dt><dt>— Зойка! — снова кричит Полковник. — Хочешь, укушу? Зубами?</dt><dt>— Да иди ты!</dt><dt>— Зойка! — не унимается Полковник. — Пойдешь за меня?</dt><dt>— Да иди ты!</dt><dt>— Зойка! — вдруг отчаянно кричит Юрек. — Дай орешка!</dt><dt>— А вот, например, за Юрку, за кореша нашего? — вступает в разговор Витек. — Он поляк, у него не такой, как у нас, у русских. У него польский. Пойдешь?</dt><dt>Она вдруг останавливается, оборачивает к ним свое пылающее от мороза лицо, глядит на Юрека откровенными, бесстыжими глазами.</dt><dt>— Пусть раньше покажет, может, и пойду!</dt><dt></dt><dt>Заиндевевшие рельсы одноколейки. Темная стена тайги. Штабель бревен под шапкой снега. Дощатая будка, из трубы тянется в небо слабенький дымок. Ребята сидят в будке, с ними старик сторож в тулупе. Топится печурка в углу. На столе бутылка с мутным самогоном, хлеб, соль, стаканы. Витек разливает самогон. Все берут стаканы.</dt><dt>— За корешей наших, за верных дружков, — говорит Полковник. — Чтоб им хорошо воевалось против гадов-фашистов. Ничего! Войны на всех хватит.</dt><dt>Пьют. Юрек так же лихо, как и приятели. Они с одобрением следят за ним.</dt><dt>— Хороша перцовочка, — крякнув, говорит сторож и нюхает хлеб.</dt><dt>— Это у деда присказка такая, — смеется Витек. — Ему что ни налей, все у него, например, перцовочка.</dt><dt>Сторож поднимает бутыль, рассматривает на свет.</dt><dt>— У Галчихи брали? Хороша перцовочка! Почем?</dt><dt>— По деньгам, — смеется Полковник. — Брали без спроса. Война, дед!</dt><dt>Робкий стук в дверь. Она открывается. На пороге стоит чернявый и смуглый, как цыганенок, мальчишка лет одиннадцати с заплаканными глазами.</dt><dt>— Я пришел, Полковник, — всхлипнув, говорит он. — Как ты велел.</dt><dt></dt><dt>Они идут вдоль рельсов одноколейки. Полковник, чернявый пацан, Юрек… Витек несет ведро с водой.</dt><dt>— Это ты хорошо сделал, что пришел, Галчонок, правильно, — добродушно говорит Полковник. — За это ты молодец.</dt><dt>Галчонок горестно шмыгает носом, молчит.</dt><dt>— Вот ты мне скажи, Юрок, — так же добродушно спрашивает Витек. — Мог бы ты на своего, например, товарища донос сделать?</dt><dt>— Нет, — убежденно говорит Юрек. — Не мог.</dt><dt>— Например, что он у твоей мамки Галчихи, старой гниды-скупердяйки, бутыль самогона спиздил? Мог?</dt><dt>— Нет, — горячо отвечает Юрек. — Никогда в жизни.</dt><dt>— Слыхал, урод, что поляк говорит? — спрашивает Полковник у Галчонка и останавливается. — А ну! Сымай брюки!</dt><dt>Галчонок прерывисто вздыхает и начинает медленно расстегивать штанишки, преданно и жалобно глядя на Полковника.</dt><dt>— Давай, давай! — торопит его тот. — Паровоз тебя ждать не будет!</dt><dt>У него расписание. Ему вот уже на лесопилку пора.</dt><dt>Слезы текут по щекам пацаненка. Трусики следом за штанами падают на снег.</dt><dt>— Ого, какой! — глядя ему между ног, замечает Полковник. — А ведь ты мужик, а не девка. А ведь это только девки ябедничают.</dt><dt>— А когда ты, например, на фронт попадешь? — интересуется Витек и поднимает ведро. — Тоже своих товарищей фашистам будешь выдавать?</dt><dt>— Я больше не буду, — шепчет Галчонок и прикрывает обеими руками пипишку. — Честное пионерское. Никогда.</dt><dt>— Ну! А то, — соглашается Витек. — Вот это правильно.</dt><dt>И плещет воду из ведра ему на задницу. Юрек с недоумением наблюдает за происходящим. Пацаненок, рыдая и дрожа, опускается на рельсы. Витек аккуратно выливает под него остаток воды.</dt><dt>Полковник спокойно крутит «козью ножку». Зажигает ее.</dt><dt>Из-за поворота появляется паровозик, тянущий за собой пустые платформы. Пыхтя, медленно, но неумолимо он приближается к пацаненку, сразу же примерзшему голыми ягодицами к рельсам.</dt><dt>В глазах у Юрека ужас. Он делает движение к мальчику. Но встречает холодный взгляд Полковника.</dt><dt>— На-ка, Юрок, покури, — дает ему самокрутку.</dt><dt>Юрек затягивается, выпускает дым.</dt><dt>— У нас вообще такой закон, Юрок, запомни. — Полковник берет у него самокрутку, тоже затягивается, отдает назад. — Закон чести.</dt><dt>Пацаненок вопит в голос. Паровозик все ближе и ближе. Наконец, не выдержав, несчастный Галчонок в три рывка отрывает задницу от металла, оставляя на нем кровавые клочья кожи.</dt><dt>— И, например, еще никого не раздавило, — удовлетворенно замечает Витек. — А память вот остается.</dt><dt>На жопе.</dt><dt>Кровь застывает на рельсах.</dt><dt>Машинист, в паровозном дыму высунувшись из окошка, улыбается, машет рукой и что-то кричит ребятам. Полковник и Витек машут ему в ответ.</dt><dt>Галчонок с диким воем падает задницей в снег, который сразу же под ним и вокруг становится алым.</dt><dt></dt><dt>В небольшом помещении медпункта на полках стоят банки с латинскими буквами, на стенах висят таблицы для проверки зрения. У стены узкая койка, накрытая желтой клеенкой.</dt><dt>Мама в белом халате за столом. Перед ней сидит на стуле голый по пояс крепкий, нестарый еще поляк с небритым лицом. Мама в разных местах прикладывает к его широкой спине раструб стетоскопа, постукивает пальцами, прослушивает. Наконец вынимает из ушей наконечники красных резиновых трубочек.</dt><dt>— Поздравляю вас, пан Тышкевич, — говорит она. — Вы совершенно здоровы. В наших условиях это редкость.</dt><dt>— А вы не ошибаетесь, пани Беккерова? А горло?</dt><dt>— Нет, не ошибаюсь. Вполне пригодны к физической работе.</dt><dt>— За что вы меня так не любите, пани Беккерова?</dt><dt>— А за что мне вас любить, пан Тышкевич?</dt><dt>Он встает, натягивает рубаху.</dt><dt>— В наших условиях поляк не должен так обходиться с поляком, — говорит он и нехорошо усмехается. — Если он поляк, конечно. А не что-нибудь другое.</dt><dt>— Пошел вон, паршивый лайдак, — тихо говорит мама. — Быстро. Закрой за собой дверь с той стороны.</dt><dt>— За что же вы все нас так не любите? Поляков? — спрашивает он и смеется.</dt><dt>И выходит, громко хлопнув дверью.</dt><dt></dt><dt>— Благослави вас Иисус, пани Беккерова, благослави Матка Боска…</dt><dt>Высокая, крупная, сильная полька лет тридцати, в черном платке, с простым и добрым лицом, с большими руками, стоит перед столом и крестится. Рядом та самая девочка с голубыми глазами.</dt><dt>— Меня звать Анеля, — говорит женщина. — А это моя доченька. Зося. Пан ксёндз Лещинский сказал, чтобы мы шли до вас, добрая пани. Помогать.</dt><dt>— Тсс! Тихо! — прикладывает мама палец к губам. — Просто пан Лещин-ский! Какой еще ксёндз!</dt><dt></dt><dt>По улице к деревянному одноэтажному домику с вывеской, на которой написано «Медпункт», тяжело, спотыкаясь, подходит Юрек. Он несет на закорках Галчонка. Голый его зад, ободранный до мяса, пламенеет на морозе, и кровь капает на снег. Он уже не воет, а тихо скулит…</dt><dt>Мама, Анеля и Зося оборачиваются к открывшейся с шумом двери.</dt><dt>Пятясь спиной и держа пацаненка красным задом вперед, входит Юрек.</dt><dt>Анеля подхватывает на руки Галчонка и укладывает на живот на клеенку. Он тут же начинает орать.</dt><dt>— Ну, ну, рыбка моя, — уговаривает его Анеля. — Потерпи…</dt><dt>Мама встает, подходит к койке, смотрит на рану, переводит взгляд на сына.</dt><dt>— Кто его? — спрашивает она.</dt><dt>— Сам, — отвечает он. — С дерева упал.</dt><dt>И встречает взгляд огромных голубых глаз Зоси…</dt><dt></dt><dt>Он идет за ней в тайге по узкой тропе среди деревьев. Тонкая фигурка в черном кожушке и валенках то исчезает за деревьями, то возникает снова.</dt><dt></dt><dt>— Три дня я подстерегал ее, когда она выходила от мамы из медпункта, и незаметно шел за ней… Зачем? Я бы не мог тогда это объяснить, я тогда еще не знал этому названия…</dt><dt></dt><dt>Зося останавливается, рассматривая что-то вверху на дереве. И он сразу же останавливается тоже и прячется за стволом.</dt><dt></dt><dt>— Мне легче было побить кого-нибудь или свободно заговорить на улице с веселой русской девахой, поглядывавшей на меня, чем окликнуть и остановить эту странную девочку, без которой я почему-то не мог теперь прожить и дня…</dt><dt></dt><dt>Из дверей медпункта выходит Зося.</dt><dt>Юрек, ожидавший ее на другой стороне улицы, сзади — на расстоянии.</dt><dt>— Юрек! Юрек! Постой!</dt><dt>Юрек оглядывается. Маленький, лет десяти, поляк догоняет его, идет рядом.</dt><dt>— Что ты орешь, Янек? — сердится Юрек. — Заткнись!</dt><dt>— А ты больше не будешь ходить в школу?</dt><dt>— Буду, отстань!</dt><dt>— Без тебя меня русские мальчишки обижают.</dt><dt>— Дай им в морду.</dt><dt>— Я давал, а они смеются.</dt><dt>— Передай им, приду, ноги всем повыдергиваю и спички вставлю!</dt><dt></dt><dt>Тайга. Тропа, протоптанная в снегу. Зося впереди. Юрек сзади, прячась за деревьями.</dt><dt>Вдруг она останавливается.</dt><dt>— Мальчик! — говорит она громко, стоя посреди тропы. — Не прячьтесь от меня!</dt><dt>Юрек медленно выходит из-за деревьев.</dt><dt>— Зачем вы все время ходите за мной, мальчик? — спрашивает она.</dt><dt>— Меня Юрек зовут, — мрачно говорит он.</dt><dt>— Я знаю. Мы с вашей мамой часто о вас говорим. Она говорит, что в вас много хорошего, у вас трудный характер, но вы еще мальчик, вы растете, и это пройдет. — Она поднимает голову. — Смотрите, какая птица! Знаете, как она называется? Клест. А вон та?</dt><dt>С красной грудкой? Не знаете? Снегирь. Разве вас не учат этому в вашей школе? Разве вам не интересно? Неужели не интересно? Все, что вокруг нас. Божий мир. А вы верите в Бога?</dt><dt>— В Бога? — удивляется Юрек неожиданности вопроса. — Не знаю…</dt><dt>— Не знаете? Как странно. Куда вы смотрите, Юрек?</dt><dt>Он смотрит под ноги. И, опустившись на колени, начинает обеими руками разгребать снег. Наконец будто красный огонек зажигается под снегом. Юрек освобождает от него живой кустик прошлогодней брусники и протягивает ей.</dt><dt>— Как красиво, — шепчет она. — Это мне?</dt><dt>— Вам… — отвечает он. — Тебе… Брусника… Она кисленькая…</dt><dt>— Как красиво… Можно, я не буду ее есть? Я ее сохраню. На память…</dt><dt>— Почему? Разве мы расстаемся?</dt><dt>— Ну, когда-нибудь мы все равно расстанемся. А сейчас мне надо бежать. Мне пора в Дом. Пани Комаровской уже надо менять воду.</dt><dt>— Дом? Какой Дом?</dt><dt>— Разве ты никогда не был в Доме?</dt><dt></dt><dt>Играет скрипка за деревьями. Печально и нежно. И вдруг — без перехода — мотив предвоенного фокстрота.</dt><dt>Расступаются белые деревья. За ними одинокий в тайге двухэтажный бревенчатый старый дом с покатой крышей под снегом.</dt><dt>У входа — со скрипкой — маленький горбун с мощным изуродованным туловищем и печальными глазами.</dt><dt>Высокий светловолосый пожилой человек без шапки, видимо, очень сильный, со странным выражениемлица, бесстрастно отгребает большой деревянной лопатой снег от двери.</dt><dt>Зося держит Юрека за руку и улыбается.</dt><dt>— Добро пожаловать в нашу дорогую Варшаву, мой молодой пан, — говорит горбун, продолжая играть. — Чувствуйте себя, как дома. Проголодались с дороги? У нас есть все, что угодно пану. Чудесный бигос, только что приготовленный, пальчики оближете. Есть свиная голенка… Или вы, упаси Христос, с похмелья? Тогда вам нужны фляки, горячие фляки! Может быть, чашечку черного кофе на десерт, настоящего контрабандного колумбийского? Тогда прошу пана на Старо Място, там есть одно такое восхитительное заведение… такая кавярня…</dt><dt>— Как будто вас пускали в такую кавярню, — неожиданно хмыкает пожилой блондин, работая лопатой. — Все брешете, как всегда. Вы и в Варшаве-то отродясь не были. Сидели всю жизнь в своей Горлице, как в норе.</dt><dt>На втором этаже открывается окно, выглядывает толстый седой старик.</dt><dt>— Так, так! Молодец, Даниэль! — кричит он. — Когда я служил официантом в «Савойе», мы такое быдло даже на пушечный выстрел не подпускали!</dt><dt>— Вам не удастся меня обидеть, злые люди. — На глазах у горбуна слезы. — Нет не удастся! Потому что мое сердце сделано из железа, из лучшего железа!</dt><dt>Он опускает скрипку и плачет.</dt><dt>Зося улыбается и тихо говорит Юреку:</dt><dt>— Не верь, они все друзья, — и горбуну: — Хотите, я вас поцелую, пан Збышек?</dt><dt>— Поцелуй! — сразу же расцветает он. — Поцелуй, мое счастье, моя королева. А безумца Даниэля не целуй! Поцелуй лучше этого мальчика. Девочки должны целовать мальчиков, а не таких старых уродов, как мы.</dt><dt>Он прижимает скрипку щекой к плечу, проводит смычком по струне и подмигивает смутившемуся Юреку.</dt><dt>— Так, как я, — говорит он, — играют только ангелы на небесах.</dt><dt>Отец Юрека Зигмунт в это время стоит на втором этаже Дома у окна в маленькой комнатке рядом с человеком в черном.</dt><dt>На стене несколько образков, литографическое изображение Черной Мадонны — Матери Божьей Ченстоховской, четки на гвоздике. А на столике лежат распятие и Евангелие.</dt><dt>— Прошу, будьте все-таки осторожны, пан Лещинский, — говорит Зигмунт негромко, — у кого-то здесь большое ухо и зоркий глаз. Как только меня здесь не будет, они могут закрыть этот Дом престарелых.</dt><dt>— Куда же денутся старики?</dt><dt>— Вы думаете, их это беспокоит?</dt><dt>— Вы твердо решили уехать от нас на войну?</dt><dt>— Да, решил.</dt><dt>— Святое дело. Но, пан Зигмунт, я не совершаю ничего такого, за что бы власти могли меня осудить. Я просто толкую моим бедным овцам слово Божье. В этой жизни у них нет иного утешения. Им становится легче.</dt><dt>— И этого достаточно, чтобы отправиться в лагерь лет на десять. Пьяница Шарапов человек вполне приличный, у него есть сердце. Но оно у него больное. Думаю, он долго не протянет.</dt><dt>— Я буду молиться за него.</dt><dt>— Бояться надо его заместителя Птичкина. Гнусный тип. Он вербует людей в доносчики.</dt><dt>— Бояться надо только Бога, пан Зигмунт.</dt><dt>— Вы же знаете, я атеист, пан Лещинский. Я ничего не боюсь, но я боюсь плохих людей. А их, к несчастью, больше, чем хороших.</dt><dt>— Вы христианин, пан Зигмунт, вы настоящий, истинный христианин. Только сами об этом не догадываетесь…</dt><dt></dt><dt>Ко входу в Дом подъезжает телега, запряженная старой седой лошадью, ею управляет Анеля, мать Зоси. Сгружает с телеги тяжелый мешок и, взвалив его на спину, идет к двери.</dt><dt>На первом этаже небольшая зала, куда выходят двери комнат и коридор. В центре залы в полуразвалившемся кресле с резными подлокотниками сидит старая дама, когда-то, видимо, очень красивая. Глаза у нее подведены черным, волосы уложены в прическу, на ней длинное платье, поднятое до колен.</dt><dt>Босые ноги дамы в тазу. Зося, стоя рядом на коленях, медленно подливает в него горячую воду из чайника.</dt><dt>— Мои ножки, мои бедные ножки… Как часто их целовали, — улыбается мечтательно дама и строго смотрит на Юрека в старинный лорнет. — Никогда не пей белого вина, мальчик… Много не пей… Обещаешь мне?</dt><dt>— Да, пани Комаровская, — стесняясь, отвечает Юрек.</dt><dt>— Холодное белое вино ужасно вредно и для голоса… Но я была легкомысленна. А голос… голос у меня был такой, что ему ничего не делалось. Хочешь услышать мой голос, мальчик?</dt><dt>— Да, пани.</dt><dt>— Я когда-нибудь спою для тебя. Только с одним условием, мальчик. Хочешь знать мое условие?</dt><dt>— Да, пани Комаровская.</dt><dt>— Ты никогда сам не обидишь эту девочку, — она показывает лорнетом на Зосю. — И не дашь никому ее обидеть. Обещаешь?</dt><dt>Юрек, еще более смутившись, глядит на Зосю. Но она, осторожно растирая ноги Комаровской, отвечает ему спокойным, приветливым и ласковым взглядом.</dt><dt>— Обещаю, пани Комаровская, — тихо говорит он.</dt><dt>— Тогда мы как-нибудь призовем этого горбатого вруна с его ужасной скрипкой, и я дам тебе концерт.</dt><dt>— Я надеюсь, это будет не во время школьных занятий, как сегодня, — слышен голос отца. — А? Юрек?</dt><dt>Зигмунт и ксёндз входят в залу. Юрек растерянно смотрит на отца.</dt><dt>— Не ругайте его, рыцарь, он пришел с визитом к даме. Теперь он будет приходить ко мне и читать… — Комаровская оглядывается. — Анеля, книгу!</dt><dt>Анеля появляется с толстой лохматой книгой в засаленном переплете. И вручает ее Юреку. Он берет ее, и глаза его загораются восторгом.</dt><dt>— Папа! Это же «Потоп»!</dt><dt>Пани Комаровская величественным жестом протягивает ему руку, он целует ее.</dt><dt>— Когда вы пойдете на войну, рыцарь, — говорит она отцу, — в белом мундире и с розой в зубах, мы будем здесь читать про пастора Кордецкого и молиться за вас и за генерала Андерса.</dt><dt>Юрек удивленно взглядывает на отца. Тот незаметно для Комаровской прикладывает палец к губам.</dt><dt></dt><dt>Улица поселка. На двухэтажном кирпичном доме написано: «Комендатура». Верхом на лошади к Дому подъезжает маленький замкоменданта Птичкин в кожаном пальто, перекрещенном ремнями портупеи, и в большой фуражке. Он неловко слезает с лошади, нога застревает в стремени, он падает в снег. Сразу же быстро встает на ноги, оглядывается по сторонам… Не видел ли кто? Поднимает глаза — из окна второго этажа на него смотрит Шарапов.</dt><dt>Птичкин открывает дверь и хмуро входит к комендатуру.</dt><dt>Шарапов уже сидит за столом.</dt><dt>— Птичкин, — спрашивает он, — а тебе никогда не намекали, что ты на бывшего наркома Ежова похож?</dt><dt>Птичкин молча смотрит на него, видно, что в нем клокочет ярость.</dt><dt>— Я коммунист, товарищ Шарапов, — наконец медленно отвечает он. — А коммунист не может быть похож на подонка, расстрелянного за необоснованные репрессии против советского народа.</dt><dt>— Правильный ответ, Птичкин, — серьезно говорит Шарапов.</dt><dt>Птичкин расстегивает планшетку, достает какую-то бумагу, кладет ее на стол перед комендантом.</dt><dt>— Это что?</dt><dt>— От поляков. Из ихней богадельни. Просят разрешить им Рождество.</dt><dt>— Ну и пусть празднуют. — Взглянув на бумагу, Шарапов берет ручку. — Запретительных инструкций на этот счет у нас нет.</dt><dt>— Зато есть сигналы. В смысле, что повсеместно усиливается религиозная пропаганда среди польского контингента. А где религиозная, там и антисоветская. Не проявим своевременную бдительность, будем иметь заговор. Очередной.</dt><dt>— Ну вот ты и бди. — Шарапов ставит подпись на заявлении. — Ты для этого сюда и назначен.</dt><dt>Он наклоняется и достает из тумбы стола бутылку коньяка и стакан.</dt><dt>— Разрешите идти, товарищ комендант? — сухо говорит Птичкин.</dt><dt>— Хочешь выпить, Птичкин? — спрашивает Шарапов и наливает коньяк в стакан. — С наступающими праздниками?</dt><dt>— Я не пью, — говорит Птичкин. — И, между прочим, никому не советую.</dt><dt>— Правильный ответ, — спокойно говорит Шарапов и выпивает коньяк.</dt><dt></dt><dt>— Юрок! Юрок!</dt><dt>Галчонок бежит по улице… Птичкин на лошади отъезжает от комендатуры… Юрек впереди, вместе с Зосей… Пацаненок догоняет их.</dt><dt>— Юрок! — торопливо выпаливает он. — Полковник велел, чтоб вечером ты к Галчихе приходил… Ну, к мамке моей…</dt><dt>— Приходи, Юрок, к Галчихе, — слышен голос Зойки. — Поцелуемся!</dt><dt>Они стоят с подругой на другой стороне улицы, улыбаются, щелкают орешки и плюют скорлупу.</dt><dt>Он бросает на девок хмурый взгляд и молчит.</dt><dt>— Ну что, мальчик? — Зося смотрит на Галчонка. — У тебя не болит?</dt><dt>— Жопа? Ништяк! — смеется он и радостно сообщает: — Только я пока на ней сидеть не могу… Юрок! Ты приходи! Весело будет!</dt><dt>— Приходи! — Повторяет Зойка. — Обнимемся!</dt><dt>Он не выдерживает, круто поворачивается к ней.</dt><dt>— Зойка, — говорит он негромко и угрожающе. — Ты кончай, поняла? Ты у меня смотри, поняла?</dt><dt>— Да я бы посмотрела, — смеется Зойка, — да ты не показываешь. Да у тебя теперь есть, кому показывать, да? Юрок?</dt><dt>Юрек делает шаг к ней. Зося берет его за руку.</dt><dt>— Не надо, — говорит она тихо. — Грех, а сегодня такой праздник.</dt><dt>И уводит по улице. Но Юрек все-таки оборачивается и, мрачно глядя на Зойку, показывает ей сжатый кулак.</dt><dt>Девки смеются, щелкают орешки…</dt><dt></dt><dt>Мерцают свечи в полутемноте залы Дома престарелых.</dt><dt>Детские голоса:</dt><dt>— Вот идем мы, пастухи,</dt><dt>Прощены нам все грехи.</dt><dt>К дому путь свой правим,</dt><dt>Христа Бога славим…</dt><dt>Размалеванные личики, шапчонки задом наперед. Вырезанные из бумаги рождественские звезды высоко подняты на палках.</dt><dt>Юрек и Зося стоят со взрослыми, впереди, со свечками в руках. Здесь ксёндз Лещинский, отец и мама, пани Комаровская, Анеля, горбун, Даниэль, Тышкевич, толстый официант…</dt><dt>— Коляда! Коляда! — кричат дети и протягивают взрослым мешок.</dt><dt>Куски черного хлеба падают туда из рук взрослых.</dt><dt>— «Мы пришли Христа прославить, а вас с праздником поздравить! Коляда! Коляда!»</dt><dt>Ксёндз Лещинский поднимает руку с распятием, вдохновенное его лицо обращено к собравшимся вокруг него.</dt><dt>— <span lang="en-US">Angelus Domini nuntiavit Ma</span><span lang="en-US">ria , — </span>молится<span lang="en-US"> </span>он<span lang="en-US">. — Et concepit de Spiritu Sancto... Ecce Ancilla Domini. Fiat mihi secundum Verbum tuum…</span></dt><dt>— <span lang="en-US">Ave</span> <span lang="en-US">Maria</span>! — повторяют все за ним.</dt><dt> <p lang="en-US">— Et Verbum caro factum est. Et habitavit in nobis.</p> </dt><dt> <p lang="en-US">— Ave Maria!</p> </dt><dt>Мерцающий свет свечей из окон Дома.</dt><dt>Подъезжает Птичкин, спешивается, привязывает лошадь. Смотрит на окна. Снимает фуражку, приглаживает волосы рукой. Зачем-то поправляет кобуру на портупее. Снова надевает фуражку и тихо входит в Дом.</dt><dt>— О Иисусе Всемогущий! — негромко восклицает ксёндз. — Сделай так, чтобы эти бедные стены, приютившие нас среди холода, голода и скорби, стали сейчас стенами костела!</dt><dt>— <span lang="en-US">Ora</span> <span lang="en-US">pro</span> <span lang="en-US">nobis</span>, <span lang="en-US">Sancta</span> <span lang="en-US">Dei</span> <span lang="en-US">Gene</span>-<span lang="en-US">trix</span>, — поют все, кроме семьи Беккеров…</dt><dt>Нет, мама, кажется, тоже подпевает…</dt><dt>— <span lang="en-US">Ut digni efficiamur promissioni-bus Christi. </span>Oremus…</dt><dt>— Вспоминаю сейчас не те роскошные и прославленные костелы матери нашей Польши, а скромный деревенский, где я начинал свою деятельность, — продолжает ксёндз. — Деревянные стены, запах ладана…</dt><dt>Все слушают его, у всех сейчас такие хорошие лица…</dt><dt>— Видите, — показывает он куда-то вдаль распятием, — из-за алтаря поднимаются золоченые руки ангелов, вырезанных местным плотником. Видите? Маленькие девочки в белых платьицах стоят на коленях. Видите? Девушки и парни замерли в притворе, а в нефе на коленях застыли женщины и мужчины. На скамьях нищие и согнутые в три погибели древние старухи… Смотрите! Смотрите! Видите свою Польшу в эту святую Рождественскую ночь? Слышите, как она поет?</dt><dt>— Gratiam tuam qua sumus, Domine, mentibus nostris infunde… ut qui, angelo nuntiante, Christi Filii tui Incarnationem cognovimus, per passionem eius et crucem, ad resurrectionis gloriam perducamur, — поют поляки. — Per eumdem Christum Dominum nostrum. Amen.</dt><dt>Зигмунт вдруг оборачивается и смотрит на порог залы. Там стоит Птичкин.</dt><dt>И все оборачиваются к нему.</dt><dt>Под устремленными на него взглядами он медленно снимает фуражку. Но сразу же снова надевает ее. Неожиданно Анеля бросается к нему.</dt><dt>— Возьмите, гражданин начальник! — она протягивает ему вышитое полотенце. Прошу! Подарочек вам! Во имя Христа! Мы с доченькой вышивали.</dt><dt>Она раздает всем вышитые полотенца и салфетки.</dt><dt>— Всем, — приговаривает она. — Всем! Всем подарочки! Во имя Христа!</dt><dt></dt><dt>Огромное черное небо, полное ярких звезд над тайгой.</dt><dt>И вдруг фантастическим образом разом гаснут все звезды. Только одна звезда Рождества сияет в небе.</dt><dt>Перед Домом дети поют, поднимая к небу свечки:</dt><dt>— Нынче ангел нам спустился</dt><dt>И пропел: «Христос родился!»</dt><dt>Юрек и Зося тоже поднимают свечки.</dt><dt>— Я тебя люблю, — шепчет Юрек, глядя в небо.</dt><dt>— Конечно, — улыбается Зося. — Я тебя тоже.</dt><dt>— Нет, я тебя по-настоящему люблю. Мы вернемся в Польшу и поженимся.</dt><dt>— Да? Правда?</dt><dt>— И мы никогда не расстанемся.</dt><dt>— Хорошо, Юрек, — соглашается Зося. — Никогда.</dt><dt></dt><dt>Утреннее солнце в окне комендатуры…</dt><dt>— Ну вот, товарищ комендант, все теперь выяснилось! — торжествующе говорит Птичкин. — Гляньте! Что это?</dt><dt>И он кладет на стол перед Шараповым вышитое полотенце, подаренное ему накануне Анелей.</dt><dt>Шарапов поднимает на него удивленный взгляд.</dt><dt>— Ты чего, Птичкин? — спрашивает он. — Полотенце… А что?</dt><dt>— Внимательнее, товарищ комендант! — Птичкин тычет пальцем в вышивку. — Внимательнее!</dt><dt>— Ну, вышивка… Да чего ты от меня хочешь? Не пойму!</dt><dt>— Какая вышивка? Чего вышивка? Не напоминает? Я как присмотрелся, аж подскочил! Вот, пожалуйста, наш поселок, вот железка, вот лесопилка, вот река… План это, товарищ комендант! План! Топография в шпионских целях!</dt><dt>Шарапов опять долго смотрит на своего заместителя, в его безумные глаза.</dt><dt>— Вот это нехорошо, Птичкин, что ты вовсе не пьющий. Как так? Русский человек и не пьет? От этого у тебя умственная деятельность. Воображение!</dt><dt>— Вышивает баба в черном, с дочерью, — не слушает его взволнованный Птичкин. — Я проверил, она из монастыря. На бывшей польской территории. Потом у нас вроде срок мотала. Выясняется типичная разведгруппа, товарищ комендант. Я уже и кой-какие связи выявил!</dt><dt>— Когда ж ты успел?</dt><dt>— Да я всю ночь не спал, кумекал… Связи у них конкретные. С семьей Беккеров, через медицину. Плюс Лещинский… Он, знаете, кто?</dt><dt>— Кто?</dt><dt>— Ксёндз! Под нашим носом ксёндзов развели, нас за это не погладят… Польшу здесь свою устроили! Забыли, что им товарищ Молотов сказал!</dt><dt>— Ты успокойся, Птичкин. Такие, знаешь, обвинения проверять надо.</dt><dt>— Вот в Барнауле и проверим. В управлении. — Птичкин аккуратно сворачивает полотенце, прячет в планшет. — Вы тут без меня, товарищ комендант, не теряйте бдительность. Будут попытки подозреваемых покинуть территорию дальше, чем на пять километров, действуйте согласно закона.</dt><dt>— Слушаюсь, Птичкин, — говорит Шарапов. — Я на страже! Можешь быть спокоен.</dt><dt></dt><dt>Старая седая лошадь, запряженная в телегу, медленно шагает по дороге, идущей из поселка через тайгу. Анеля держит вожжи.</dt><dt>За ее спиной на телеге Зося, Юрек, Даниэль. Лежат какие-то мешки. Юрек что-то говорит Зосе, она слушает его, улыбаясь. Даниэль смотрит куда-то вдаль…</dt><dt></dt><dt>На полках в магазине соль в пакетах и спички, консервы в банках и «Советское шампанское» в запыленных бутылках. Крупная женщина в ватнике и вязаных перчатках с отрезанными пальцами стоит за прилавком. Даниэль и Юрек вслед за Анелей втаскивают мешки и кладут на прилавок.</dt><dt>— Охрана твоя? Хороши мужички, — улыбается Анеле продавщица. — А чего? Правильно. Слыхала? Белым днем в тайге зэки беглые девку снасильничали. И задушили. Пятнадцать лет было.</dt><dt>Юрек сразу же выходит из магазина. Через окно видно, как он подходит к Зосе.</dt><dt>— Ну? Чем на этот раз обрадуешь, Нелька? — деловито спрашивает</dt><dt>продавщица. — Давай, что ли, демонстрируй.</dt><dt>Анеля достает из мешка вещи. Самые неожиданные и разнообразные. Платья и шали со стеклярусом, подсвечники, старый фотоаппарат, цилиндр, туфли с гамашами, жилетку, веер, конфедератку, гравюру в рамке…</dt><dt>— Это беру, это беру, это не беру, — деловито говорит продавщица придвигая к себе и откладывая вещи. — Это не беру…</dt><dt>Большая кукла в хорошеньком платьице, с голубыми глазами.</dt><dt>— Беру, беру! — вдруг слышен голос за спиной продавщицы. — Мам! Я ее беру!</dt><dt>Зойка, выскочив из подсобки, хватает куклу и целует ее.</dt><dt>— Вот кобыла здоровая, — любовно усмехается продавщица. — Тебе самой уже такую ляльку пора народить!</dt><dt>Зойка смеется, качает куклу, видит в окне Юрека, стоящего рядом с Зосей и, нахмурившись, идет к двери…</dt><dt></dt><dt>Трое здоровых парней чуть старше Юрека, приблатненного типа, появляются неожиданно из-за магазина и подходят к телеге. Смотрят на Юрека, на Зойку…</dt><dt>— Чего это? — удивляется один. — С кем это Зойка стоит? Непорядок, братва!</dt><dt>— Ты чего, Зойка, с этим сопляком махаешься? — лениво спрашивает другой.</dt><dt>— А тебе чего? — Зоя берет Юрека под руку. — Может, и махаюсь! Мое дело.</dt><dt>Но Юрек сразу же отстраняется от нее.</dt><dt>— Глянь! — взрывается третий парень. — Ему наши русские девки не нравятся? Козел польский!</dt><dt>— Ответишь за польского козла? — спрашивает Юрек и сжимает кулаки.</dt><dt>— Погодь, Косой! — говорит второй. — Я этого пацана знаю. Он с Толиком Полковником корешится.</dt><dt>— Да положил я на Полковника!</dt><dt>— На Полковника? Положил? — кричит Юрек и бьет парня в глаз.</dt><dt>Зося вбегает в магазин.</dt><dt>— Даниэль! Даниэль! — кричит она.</dt><dt>Даниэль стоит у окна и спокойно смотрит, как Юрек дерется с тремя: сбивает одного из противников с ног, но тут же получает удар сзади и падает на снег. Парни бьют его ногами.</dt><dt>— Даниэль! — дергает его за руку Зося.</dt><dt>Но Даниэль не двигается с места.</dt><dt></dt><dt>Телега едет через тайгу. Зося прыгает с нее, зачерпывает в ладошку снег, садится, прикладывает снег к подбитому глазу Юрека. Он улыбается, незаметно целует ей ладошку.</dt><dt>Анеля держит вожжи. Юрек достает из кармана щепоть табачной трухи, кусок газеты, крутит «козью ножку», закуривает.</dt><dt>Даниэль, свесив ноги с телеги, смотрит куда-то за деревья своим обычным странным взглядом…</dt><dt></dt><dt>Телега стоит перед Домом. Анеля снимает мешок, несет к двери. Зося идет следом.</dt><dt>Даниэль удерживает Юрека, который направляется за ней.</dt><dt>— Не торопись, хлопец, — говорит он. — Идем со мной.</dt><dt></dt><dt>Они стоят за Домом на полянке.</dt><dt>Даниэль дотрагивается пальцем до синяка под глазом Юрека, неожиданно нажимает ладонью на ребра. Юрек морщится, вскрикивает.</dt><dt>— Больно? — спрашивает Даниэль. — Хочешь, тебе никогда не будет больно? Потому что никто тебя не будет бить. А ты всех.</dt><dt>Юрек с удивлением смотрит на него. Даниэль таинственно приближается к Юреку и тихо произносит.</dt><dt>— Берлин. Тридцать шестой год. Олимпиада. У кого было третье командное место по боксу?</dt><dt>— У кого? — так же тихо спрашивает Юрек.</dt><dt>— У польской команды. Команды великого Феликса Штамма. А кто был его ассистентом? Даниэль Михальский, бывший чемпион Польши в первом среднем весе. А знаешь, где он сейчас?</dt><dt>— Нет.</dt><dt>— Здесь. Я Михальский, хлопец! — Он тычет себя пальцем в грудь. — У тебя есть реакция, ты хорошо дерешься. Хочешь, сделаю из тебя боксера?</dt><dt>— Хочу! — с зажегшимися глазами восклицает Юрек.</dt><dt>Даниэль принимает боксерскую стойку. Юрек повторяет его движения.</dt><dt>— Бей! — командует Даниэль.</dt><dt>Юрек наносит удар. Даниэль легко уходит от него.</dt><dt>— Настоящий боксер, хлопец, — говорит он при этом, — имеет много глаз. Одними — на перчатки, другими — на ноги, третьими — в глаза противника, чтобы знать, куда он собирается тебя бить. Хук!</dt><dt>Неожиданный удар, и Юрек лежит на снегу.</dt><dt>— Так. И больше никогда не кури, — Даниэль протягивает руку, поднимает его. — Мне нужно от тебя хорошее дыхание. И быстрые ноги. У тебя пока не очень быстрые ноги, хлопец.</dt><dt>Он несколько мгновений смотрит на мальчика.</dt><dt>— Снимай ботинки!</dt><dt>— Зачем?</dt><dt>— Ты должен слушаться меня, хлопец, если хочешь быть боксером.</dt><dt>Юрек, прислонившись спиной к стволу дерева, расшнуровывает и снимает ботинки, стягивает носки. Встает босыми ногами в снег.</dt><dt>— Двигайся! Двигайся! Холодно? Работай ножками! Грейся! — уходит Даниэль от его неумелой, но бурной атаки. — Легче, легче! Так, так! Ты у меня будешь великий боксер, Юрек!</dt><dt></dt><dt>Босые ступни Юрека на коленях у Даниэля. Он растирает их ладонями. Полутемная каморка. Койка. На стенах — вырезанные из старых журналов фотографии знаменитых боксеров.</dt><dt>На столе бутыль с мутной жидкостью. Даниэль делает глоток из горлышка, потом прыскает самогон из рта на ноги мальчика и снова растирает их. Потом снова глоток из горлышка…</dt><dt>— Никогда не пей, хлопец, — говорит он, наклоняясь над его ногами, и трет, трет ступни. — Боксеру пить невозможно.</dt><dt>— А вы?</dt><dt>— Я? Я уже не боксер Михальский, я спецпереселенец Михальский. Без права возвращения на родину. — Снова глоток. И на ухо Юреку, таинственно: — Знаешь, я видел Гитлера на открытии тех Олипийских игр…</dt><dt>— Значит, надо было его убить, — мрачно говорит Юрек.</dt><dt>— Я убью его, хлопец, — спокойно говорит Даниэль. — Кулаком. Как ты думаешь, если я скажу русским, что ухожу убивать Гитлера, они меня отпустят? Тогда ведь сразу кончится война…</dt><dt></dt><dt>Ночь. Улица поселка. Пурга. Перед занесенным снегом домиком, где живет семья Беккеров, стоят сани, рядом с ними мужик в тулупе, с кнутом.</dt><dt></dt><dt>— В Польше и России уже была весна, а у нас держались морозы и заметали все пути последние метели…</dt><dt></dt><dt>Освещается оконце в домике, где живет семья Беккеров.</dt><dt></dt><dt>— Мы жили своей жизнью… Мы выживали… И не знали, что происходит в большом мире и как это может отразиться на нас…</dt><dt></dt><dt>В освещенном окне видно, как ходит, одеваясь, отец. Как мама в халатике протягивает ему кружку с чаем…</dt><dt></dt><dt>— Все доходило до нас с опозданием…</dt><dt>А уже правительство в изгнании заявило на весь мир об исчезновении польских офицеров в Катынском лесу. И уже правительство советское обвинило лондонцев в клевете и разорвало с ними все отношения…</dt><dt></dt><dt>Зигмунт с саквояжем выходит из дому, идет к саням. Мама видна в окне.</dt><dt>— Что с ним? — спрашивает отец у мужика и забирается в сани.</dt><dt>— Плохой совсем. Хрипит, стонет. Давай, говорит, сюда польского дохтура, не то, говорит, счас совсем помру. — Он трогает лошадь кнутом. — Помирает наш товарищ Шарапов. Не сойти мне с этого места!</dt><dt>Идет рядом с санями, садится. Сани исчезают в метели.</dt><dt></dt><dt>— Согласно предписанию врача… — смеется Шарапов и наливает водку в два стакана. — Пейте, доктор. За мое здоровье.</dt><dt>Печка. Этажерка с книгами. Фотографии на стене. И репродукция с картины Левитана «Над вечным покоем» в рамке. Лампочка под бумажным абажуром над столом. На столе бутылка водки, хлеб, мясо, кислая капуста.</dt><dt>А за столом, улыбаясь, сидит Шарапов.</dt><dt>— Я с вами пить не буду, гражданин Шарапов, — холодно говорит Зигмунт, не садясь к столу. — Что все это значит? Этот дешевый обман? И почему вы пьете, больной? Я же вас преду-преждал.</dt><dt>— От страха, доктор. Пью от страха. — Шарапов чокается со вторым стаканом и пьет. — Потому что собираюсь совершить государственное преступление. Сядьте, доктор, и слушайте меня внимательно.</dt><dt>Сейчас его интонация серьезна и значительна. Зигмунт садится к столу.</dt><dt>— Получена телефонограмма, — говорит Шарапов негромко. — Все снова-здорово. Вы уже опять не товарищи-поляки, вы опять польские спецпереселенцы.</dt><dt>— Так, — произносит Зигмунт. — Приятное известие.</dt><dt>— Но если хотите быть гражданами СССР, пожалуйста. Есть указание. Провести среди польского контингента повсеместную паспортизацию.</dt><dt>— Отречься от своей родины? Никогда!</dt><dt>— Пожалуйста. — Шарапов снова выпивает. — Два года ИТР. За отказ. Все ваши… как они?.. делегатуры… Арестованы! За антисоветскую деятельность.</dt><dt>— Но у меня есть свидетельство! Вы же знаете. Выдано НКВД! Что я являюсь польским гражданином. Зачем мне советский паспорт?</dt><dt>— Примете наше подданство, вернетесь в Польшу. Может быть. А не примете — никто и никогда.</dt><dt>Отец молчит. Потом наливает себе водки в стакан, одним махом выпивает ее.</dt><dt>— Не приму, — говорит он. — Пусть будет, что будет.</dt><dt>— Будет. Только не то, что думаете. — Шарапов достает с этажерки конверт, кладет перед собой на стол. — Писали в ваш Союз польских патриотов?</dt><dt>— Писал.</dt><dt>— Бдительный товарищ Птичкин письмо хотел уничтожить. А я отправил. И вот вам ответ. — Открывает конверт. — «От полковника Берлинга. Беккер Зигмунт зачислен в состав формирующейся 1-й Польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко в качестве военного врача…» Вот и всё… И не нужен наш паспорт… Ни вам, ни вашей семье…</dt><dt>Отец читает письмо, поднимает глаза на Шарапова, в них слезы.</dt><dt>— Почему? Почему вы это делаете?</dt><dt>— Теперь у вашей супруги лечиться буду. — Шарапов опять чокается с ним. — Уж не обижайтесь, Беккер: это гораздо приятнее.</dt><dt></dt><dt>Перед Домом горбун играет на скрипке, улыбаясь первым весенним лучам. С крыши капает, снег уже почти сошел, и деревья ярко-черные на солнце.</dt><dt>Юрек стоит рядом с Зосей. Она с интересом наблюдает за его действиями.</dt><dt>У него в руках маленький тазик для бритья, в нем кусочек мыла. Юрек кисточкой взбивает мыльную пену и, взяв в рот бумажную трубочку с широким краем, набирает в нее немного пены…</dt><dt>— Что ты делаешь, Юрек? — улыбаясь, спрашивает его Зося.</dt><dt></dt><dt>Небо над Низкими Бескидами было когда-то бездонно чистым, ангелы летали в невероятной вышине. А внизу, на зеленой земле, индейцы, уланы, наполеоновские офицеры и их маленькие дамы, стоя в высоких травах и цветах, со смехом выдували из трубочек огромные мыльные пузыри. Блестя на солнце радужной оболочкой, прозрачные невесомые шары — в знойном томительном безветрии — поднимались к небу — на встречу с ангелами родины…</dt><dt></dt><dt>Отрываясь от бумажной трубочки, поднимаются к светлому весеннему алтайскому небу радужные мыльные пузыри. Юрек и Зося глядят на них, задрав головы.</dt><dt>— Ах, холера! Мое французское мыло! — Седой официант в бешенстве смотрит вниз из окна второго этажа. — Мой бритвенный прибор! Стойте на месте, курва-мать! Сейчас я спущусь и оторву вам голову!</dt><dt>Он исчезает из окна. Горбун смеется. Юрек, схватив за руку Зосю, быстро увлекает ее в Дом.</dt><dt>Они пробегают через залу. Слышно, как, пыхтя и отдуваясь, спускается по лестнице толстый официант. Юрек, оглянувшись по сторонам, толкает дверь одной из комнат.</dt><dt>Они влетают в каморку Даниэля. Юрек закрывает за собой дверь и, улыбаясь, прислоняется к ней спиной.</dt><dt>И, глядя на Зосю, прикладывает палец к губам.</dt><dt>И тут он видит, что на стенах нет фотографий знаменитых боксеров. Нет и никаких вещей. Только на столе страница, вырванная из какого-то журнала, прислонена к стакану так, чтобы была видна сразу с порога.</dt><dt>Улыбка сходит с лица Юрека. Он берет страницу, рассматривает. Читает вполголоса то, что подчеркнуто:</dt><dt>— «Решительность — волевые качества боксера, заключающиеся в способности принимать в сложной обстановке целесообразные решения и неуклонно проводить их в действиях, связанных с трудностями и риском…»</dt><dt>А внизу написано крупно, красным карандашом: «Юрек! Не забывай бокс. Я ушел! Гитлеру конец»!</dt><dt></dt><dt>Открытый зеленый «Газ» едет по дороге вдоль одноколейки. Рядом с водителем в милицейской форме сидит Птичкин в своем кожаном пальто, с наганом и биноклем на груди. На заднем сиденье двое в пальто и шляпах.</dt><dt></dt><dt>Даниэль Михальский с рюкзаком за плечами упругим спортивным шагом шагает через тайгу по тропе. Впереди просвет в деревьях. Дорога выходит из тайги. Видна одноколейка. Даниэль направляется к ней. Сзади по рельсам его медленно догоняет паровозик, тянущий за собой недлинный хвост платформ со свежим лесом.</dt><dt>Навстречу — по дороге — едет зеленый «Газ».</dt><dt>— Ага! Это еще что за призрак? — Птичкин прикладывает к глазам бинокль. — Наш! Поляк! Как он здесь оказался, сволочь? Это сколько же отсюда до участка?</dt><dt>— Километров двадцать, товарищ Птичкин, — отвечает водитель.</dt><dt>— По закону пятнадцать раз его, суку, уже пристрелить можно. — Он встает в машине. — Эй! Пан! Спецпереселенец Михальский! Стоять! Стрелять буду!</dt><dt>Торопливо расстегивает кобуру, достает наган, поднимает его…</dt><dt>Даниэль взглядывает в сторону голоса. Но продолжает приближаться к рельсам. И паровозик уже совсем близко… Первая платформа… Вторая… Даниэль протягивает руку, чтобы ухватиться за ее край и подтянуть тело…</dt><dt>Выстрел! Он падает… Платформы идут мимо…</dt><dt>Птичкин и двое в шляпах бегут к нему. Он лежит на спине, в весенней грязи, мертвые глаза смотрят в небо.</dt><dt>Первый в шляпе наклоняется, прикладывает руку к шее Даниэля.</dt><dt>— Ну ты и ворошиловский стрелок, блядь, — подмигивает он Птичкину.</dt><dt>— Я его предупреждал. — Тот прячет наган в кобуру. — Вы константируете?</dt><dt>— Константируем, не переживай, — вдруг снимает шляпу первый.</dt><dt>— Ты чего это? — с удивлением смотрит на это второй.</dt><dt>— Человек все-таки. Не собака, — отвечает первый, как будто извиняясь.</dt><dt></dt><dt>Кладбище на пригорке. Юрек и Зося идут среди крестов. В руках у Зоси охапка еловых веток.</dt><dt></dt><dt>— Мне кажется, — звучит голос взрослого человека, — я действительно ждал тогда известия, что Гитлер убит и война закончилась…</dt><dt></dt><dt>Они подходят к небольшому могильному холмику. В землю врыта палка, к ней прибит кусок фанеры, на нем написан номер.</dt><dt></dt><dt>— Пока не узнал, что Даниэль зарыт на нашем кладбище…</dt><dt></dt><dt>Зося обкладывает холмик ветками. Юрек достает из кармана красный карандаш и пишет на фанере: «Даниэль Михальский, чемпион Польши по боксу».</dt><dt>Зося берет у него карандаш, рисует внизу крестик и пишет: «Просят помолиться за упокой». Крестит холмик. Смотрит на Юрека. Берет его за руку.</dt><dt>— Знаешь, Юрек, — говорит она. — Я много думала. Я тоже тебя люблю. По-настоящему. Хочешь, я тебя поцелую?</dt><dt>— Да, королева моя… — чуть слышно произносит он.</dt><dt>Она тянется к нему. И они соприкасаются губами…</dt><dt></dt><dt>— А война все никак не кончалась и не кончалась…</dt><dt></dt><dt>— Ой, Ваня! На кого ж ты меня бедную-молодую покинул?</dt><dt>В тишине воет на весь поселок молодая вдова, которая еще недавно провожала Ваню. Она в черном платке, женщины в черном молча держат ее с обеих сторон под руки. Она рвется от них, кричит…</dt><dt>— Ой, убью я тебя, война ненавистная! Ой, Ваня! Красивый мой! Желанный мой!</dt><dt>Толя Полковник и Витек Баков хмуро стоят на улице среди других жителей поселка. И Зойка с подругой тут тоже.</dt><dt>Юрек и Зося, со светящимися лицами, держась за руки, появляются на улице и сразу останавливаются, увидев собравшихся сельчан и рыдающую вдову.</dt><dt>А она вырывается от подруг, срывает с себя черный платок, бросает его на землю, топчет ногами.</dt><dt>— Ой, где ж теперь твои ручки, где ж твои ножки?</dt><dt>Пьяный калека без обеих ног в красноармейской шапке со звездой, в гимнастерке и с гармошкой на груди передвигается с неожиданной скоростью, сильно отталкиваясь двумя деревянными чурками от земли.</dt><dt>— А где мои ножки, там и его… — Он смотрит снизу на вдову и неожиданно затягивает, растягивая меха гармошки: — «Брали русские бригады галицийские поля, и достались мне в награду два железных костыля…»</dt><dt>Юрек вместе с Зосей подходят к приятелям.</dt><dt>— Эх, Ваня… — вздыхает Полковник. — Думаю, много он фашистов пострелял.</dt><dt>— А то… — соглашается Витек. — Он такой был… Ванек наш…</dt><dt>— Ты ж куда делся, кореш? — спрашивает Полковник у Юрека. — Товарищей избегаешь? Нехорошо. Может, посидим, помянем Ивана?</dt><dt>— Да нет. Не могу сегодня, кореша. Извини, Полковник.</dt><dt>— Например, Юрок, что? Занятий много? — подмигивает Витек. — Химия-физика?</dt><dt>— Потому что есть в наше время такие сучки худосракие… — вдруг громко говорит Зойка, бросает в рот орешек и делает шаг к Зосе. — Ты, коза! Сначала сиськи себе отрасти, как у людей, потом с парнями гуляй! Сучка польская!</dt><dt>Зося недоуменно улыбается ей. Юрек сразу бросается вперед. Но Зося удерживает его. Зойка деланно смеется, плюет шелуху под ноги Зосе.</dt><dt>— Витек! — отворачиваясь от нее, цедит сквозь зубы Юрек. — Ты ей скажи… Зойке… Еще раз, и я ей сделаю!</dt><dt>Я ей так сделаю, на всю жизнь запомнит…</dt><dt>Подруги накрывают вдове голову, уводят. Она вырывается, кричит…</dt><dt>— Ой, закопайте ж меня рядом с Ваней моим! Ой, Ванечка, дружочек, вернись!</dt><dt>— «Я вернусь в село родное, дом срублю на стороне, — поет калека, — ветер воет, ноги ноют, будто вновь они при мне…»</dt><dt></dt><dt>В комендатуре Шарапов стоит у окна, смотрит, как ведут по улице вдову.</dt><dt>— Идет война народная, — вздыхает он, — священная война…</dt><dt>И отходит от окна. За его столом сидят два товарища, которых мы видели в шляпах. И Птичкин. А перед столом — Тышкевич.</dt><dt>У одного из товарищей в руках новенький советский паспорт. Он макает в чернильницу ручку с пером, справляясь со свидетельством.</dt><dt>— Фамилия: Тышкевич, — говорит он и выводит фамилию в паспорте. — Имя: Алоиз… Так… Отчество?</dt><dt>— Отчество? Вообще-то, у нас, у поляков, отчество не принято, пан… товарищ… Батька был Бонифаций.</dt><dt>— Бо-ни-фа-цие-вич… Надо же… — усмехаясь, выводит товарищ. — Так… Далее… Пятая графа… Национальность…</dt><dt>— Белорус! — быстро говорит Тышкевич.</dt><dt>— Чего ты брешешь, Тышкевич? — удивляется Шарапов. — Какой ты белорус? Сам же сказал: у нас у поляков…</dt><dt>— Пишите: белорус, — упрямо говорит Тышкевич. — Батька мой из Гродно.</dt><dt>— Бе-ло-рус… — выводит товарищ. — Думаешь, раньше других вернешься? Хитер! Ну, белорус так белорус. Как хочешь. По мне, хоть еврей. Лишь бы паспортина была наша. Краснокожая. Как у Маяковского.</dt><dt>Он ставит в паспорте печать, дует на нее, протягивает красную книжечку Тышкевичу, пожимает ему руку.</dt><dt>И второй товарищ тоже пожимает.</dt><dt>— Поздравляю, Тышкевич. Полноправный гражданин СССР. Белорусской национальности.</dt><dt>Тышкевич, улыбаясь, отступает к двери и выходит с паспортом в руке.</dt><dt>— Твой контингент? — спрашивает первый товарищ у Птичкина.</dt><dt>— Мало-мало беседуем, определяемся, — усмехается Птичкин. — Дозреет. Кой-чего уже подкидывает… Ну так как, товарищи? Группу брать будем?</dt><dt>— Надо бы, — говорит первый товарищ.</dt><dt>— Это за вышивку? — спрашивает Шарапов. — Да вы что? Всерьез?</dt><dt>— За вышивку там или не за вышивку… В нашем деле момент надо чувствовать остро, Шарапов. Есть сейчас такой момент. Обстановка диктует… Я бы, конечно, и доктора приплюсовал. Солиднее будет. В любом случае, я бы с ним поработал. С удовольствием. Поддерживаешь, комендант? А?</dt><dt>— Поддерживаю. Только опоздали мы. Приказ пришел. На трех поляков. За подписью генерала армии товарища Конева. Мобилизация.</dt><dt></dt><dt>Мальчишки во главе с Галчонком бегут по лужам, кричат:</dt><dt>— Поляки уходят! Поляки на войну уходят!</dt><dt>Улица пуста. Только из окон смотрит кто-то, как трое поляков идут за подводой, на которой лежат их мешки с вещами. Ксёндз Лещинский и Анеля идут с ними. Зигмунт одной рукой обнимает маму, другой Юрека.</dt><dt>Калека, отталкиваясь чурками, прыгает, догоняя поляков. Пожимает руки всем троим. Для этого они склоняются к нему.</dt><dt>— До видзення… До видзення… Так бейте ж, паны, фашистских гадов в мою душу безжалостно!</dt><dt>Отец говорит маме на ходу:</dt><dt>— И, прошу, последи за моим Павлицким. Помнишь? Подозрение на онкологию… Да, теперь у тебя работы прибавится… Анеля тебе поможет…</dt><dt>— Матка Боска нас не оставит, — говорит Анеля. — Езжайте спокойно, пан Зигмунт.</dt><dt>Отец останавливается, кладет руки на плечи Юреку.</dt><dt>— Жизнь не так уж страшна, сын. Все можно преодолеть. Лишь бы мы оставались людьми… Береги маму, ты теперь ее рыцарь… — Он целует его и улыбается. — Ну? Не сдохнем?</dt><dt>— Не сдохнем, — сдерживая слезы, отвечает Юрек.</dt><dt>И остается рядом с Лещинским и Анелей. Отец идет вперед с мамой. Оборачивается к Юреку.</dt><dt>— И помни, не посадишь сейчас картошку, зиму не переживете.</dt><dt>Двое поляков уже сидят на подводе. Отец целует маму. Они на мгновение застывают в объятии, как будто, кроме них, никого нет на свете. Наконец отец отрывается от нее. Нагоняет подводу, садится, смотрит на маму, стоящую посреди улицы.</dt><dt>— Иисус Сладчайший благословит вас, братья, — шепчет Лещинский. — Я бы мечтал быть с вами в сражении.</dt><dt>— До видзення! До видзення! Пше прашем! — дергает калека Юрека за штанину и, растягивая меха, поет: — «Из села мы трое вышли, трое первых на селе. И остались в Перемышле двое гнить в сырой земле…»</dt><dt></dt><dt>За домом Юрек вскапывает лопатой весеннюю, еще промерзшую землю. Копает яростно, стиснув зубы. Нажимает ногой, разрубает твердые комья.</dt><dt>— «Marsz,marsz Dabrowski, — бормочет он сквозь слезы. — Marsz,marsz Dabrowski!»</dt><dt>Срывает рубаху, остается голым по пояс. Копает.</dt><dt>— Юрок! — слышит голос</dt><dt>Витька.</dt><dt>Поднимает голову, вытирает пот со лба.</dt><dt>— Чего?</dt><dt>— Ничего… Проводил батю?</dt><dt>— Проводил.</dt><dt>— На фронт?</dt><dt>— На фронт.</dt><dt>— Правильно… Я чего сказать хотел, Юрок… Счас Зойка по всему поселку про тебя языком своим болтала… И, например, про эту про полечку твою…</dt><dt>— Ну? И чего болтала? — как будто спокойно спрашивает Юрек.</dt><dt>— Говорит, например, сама видела в окно, как ты ее у себя дома зажимал. — Он улыбается. — Голую, говорит… А эта… полечка твоя…— Что? — так же внешне спокойно спрашивает Юрек.</dt><dt>— Ничего… Смеялась, говорит…</dt><dt>— Где она? — взрывается Юрек и отбрасывает лопату. — Где Зойка?</dt><dt></dt><dt>Он, как был без рубахи, бежит по улице, попадая ногами в лужи.</dt><dt>Зойка с девками стоит в конце улицы. Увидев бегущего к ней Юрека, она сразу же срывается с места и молча несется за дома. Юрек за ней.</dt><dt>Догоняет ее, резко и сильно разворачивает к себе.</dt><dt>— Юрочка, золотой, — говорит она испуганно. — Ты чего?</dt><dt>— Я тебя предупреждал? — кричит он в бешенстве.— Предупреждал?</dt><dt>И бьет ее кулаком в ухо. Зойка отлетает в сторону и с визгом падает в лужу.</dt><dt>— Я тебя предупреждал? — сжимая кулаки, кричит Юрек, стоя над ней.</dt><dt>И слышит вдруг сзади полный ужаса голос:</dt><dt>— Юрек!</dt><dt>Оборачивается и встречает потрясенный взгляд мамы.</dt><dt></dt><dt>Юрек понуро плетется по улице. Подходит к дому. С другой стороны к дому подъезжает и останавливается телега с возчиком в парусиновом балахоне.</dt><dt></dt><dt>Мама в пальто сидит у стола и плачет. Она держит в руках толстую записную книжку в кожаном переплете. Юрек стоит на пороге. Мама поднимает на него глаза.</dt><dt>— Он забыл свою записную книжку, — говорит она горестным голосом. — Она приносила ему счастье на войне…</dt><dt>Юрек делает шаг в комнату.</dt><dt>— Не подходи ко мне! — вскрикивает она. — Что смотришь, волчонок? Может быть, меня тоже ударишь? Мой рыцарь!</dt><dt>Встает, смотрит в окно на телегу, берет со стола саквояж Зигмунта, кладет в него записную книжку. Идет с саквояжем к двери.</dt><dt>— Я еду на участки, — говорит она, не глядя на сына. — Меня не будет две недели. Живи, как хочешь.</dt><dt></dt><dt>Он снова вскапывает крошечный клочок земли… С хмурым, несчастным лицом. Отчаянно, с размаху вонзая лопату…</dt><dt></dt><dt>В Доме пани Комаровская сидит в кресле на своем обычном месте в центре залы. Ноги ее стоят в тазу. Зося подливает в него горячую воду из чайника. Юрек сидит рядом на табурете. У него на коленях книга в засаленном переплете. Растирая пани Комаровской ноги, Зося настороженно поглядывает на него.</dt><dt>— «Должно быть, Бог и Его Святая Мать по своему умыслу пожелали ослепить врага, чтобы он зашел безрассудно далеко в своем беззаконии и алчности, — читает Юрек. — Иначе мы бы не осмелились поднять саблю в этом святом месте…»</dt><dt>Пани Комаровская, закрыв глаза и улыбаясь, слушает эти слова, как музыку.</dt><dt>— Ксёндз Кордецкий! — шепчет она. — Герой… Герой…</dt><dt>— «Враг насмехается над нами и хочет унизить нас, спрашивая, осталось ли у нас хоть что-нибудь из наших былых доблестей. Я отвечу на это так: мы потеряли все, кроме двух вещей, и это — наши вера и честь…»</dt><dt>Юрек вдруг прерывает чтение, вскакивает и убегает.</dt><dt>Пани Комаровская открывает глаза.</dt><dt>— Иди за ним, — говорит она Зосе. — Мальчик только что проводил отца на кровавое сражение… Ах! Славный, отважный рыцарь! Пан Зигмунт! Он принесет победу генералу Андерсу!</dt><dt>В каморке Даниэля Михальского Юрек лежит на койке лицом вниз.</dt><dt>Зося садится рядом с ним. Кладет ему руку на голову.</dt><dt>— Ты сделал что-то плохое, Юрек? — тихо спрашивает она.</dt><dt>— Да. Плечи его вздрагивают.</dt><dt>— Ты не мог сделать ничего плохого, Юрек, — говорит она. — Я не верю.</dt><dt>— Мог.</dt><dt>Она обеими руками поднимает его голову и смотрит ему в глаза.</dt><dt>— Я попрошу Иисуса, он простит тебя. Он прощает всех.</dt><dt></dt><dt>Горбун Збышек стоит рядом с креслом и играет на скрипке.</dt><dt>— «Лаура, милая! Проносится ль порою пред памятью твоей блаженство прошлых дней, — поет пани Комаровская старческим голосом, — когда наедине, в беседе меж собою, мы забывали мир и чуждых нам людей…»</dt><dt>В зале стоят и сидят слушатели концерта — Анеля, Лещинский, официант, другие старики…</dt><dt>Зося и Юрек появляются на пороге.</dt><dt>— Слышишь меня, Юрек? Ты слышишь мой голос? — прерывает пение пани Комаровская. — Я пою для тебя, как обещала! Если бы еще этот лайдак хоть немного умел играть на скрипке…</dt><dt></dt><dt>К дверям Дома подъезжает открытый «Газ» с Птичкиным и товарищем в шляпе. И грузовик-«полуторка».</dt><dt>В кузове сидят два милиционера с винтовками. И Тышкевич, опустив голову.</dt><dt>Из открытого окна Дома слышна скрипка…</dt><dt></dt><dt>Пани Комаровская рукой в кружевной перчатке манит Юрека к себе ближе и продолжает петь:</dt><dt>— «В беседке из цветов, под зеленью живою, где вьется по лугу, журча легко, ручей, не раз ночь крыла нас любовной пеленою в часы таинственных желаний и речей…»2</dt><dt>Птичкин, товарищ в шляпе входят в залу. Тышкевич, пряча глаза, идет за ними. Милиционеры остаются в дверях. Голос Комаровской замирает. Горбун опускает скрипку.</dt><dt>— Паны пришли послушать мое пение? — величественно спрашивает Комаровская. — Но сегодня я пою только для своих.</dt><dt>— Гражинская Анеля? Гражинская Зося? — Товарищ в шляпе обводит взглядом собравшихся. — Вы подозреваетесь в сборе и передаче шпионских сведений. Товарищ Тышкевич, переводите на язык подозреваемых.</dt><dt>Тышкевич, глядя в пол, монотонно переводит его слова на польский.</dt><dt>— Товарищ Птичкин, предъявите постановление об аресте.</dt><dt>Птичкин достает из планшетки лист бумаги с каким-то текстом и печатью.</dt><dt>— У меня сердце из железа, — шепчет горбун со слезами на глазах, — из самого лучшего железа…</dt><dt>Анеля и Зося делают шаг вперед. Анеля привычно убирает руки за спину.</dt><dt>— Юрек, — говорит Зося спокойно. — Теперь ты будешь греть воду для пани Комаровской. Не забудь.</dt><dt>— Нет! — кричит Юрек и закрывает собой Зосю. — Это я шпион! Я! Беккер Юрек! Арестуйте лучше меня!</dt><dt>— Что ж ты, Беккер Юрек? Папка твой сознательный поляк, влился в ряды Красной Армии… А ты? Нехорошо, — укоризненно говорит Птичкин и кивает милиционерам. — Берите их.</dt><dt>Милиционеры проходят в залу. Один из них оттаскивает Юрека. Анелю и Зосю подталкивают к дверям.</dt><dt>— Раны Христовы! — вскрикивает Лещинский. — Опомнитесь, люди! Что вы делаете? То же два ангела!</dt><dt>Товарищ в шляпе внимательно смотрит на него. Птичкин склоняется к его уху.</dt><dt>— Лещинский, — тихо говорит он. — Будем брать?</dt><dt>Товарищ в шляпе молча отрицательно качает головой.</dt><dt>Пани Комаровская вдруг приподнимается в кресле, ноги ее по-прежнему в тазу.</dt><dt>— Ты! — Она смотрит на Тышкевича. — Переведи им на русский!</dt><dt>И поет неожиданно вернувшимся молодым голосом:</dt><dt>— «Гость пришлый — гость постылый: свой польский мед мы пьем… — И горбуну: — Играй! Играй, скрипач!.. И песни Польши милой охотнее поем…»3</dt><dt>Горбун плачет и играет на скрипке…</dt><dt></dt><dt>Отъезжает от Дома «Газ», за ним «полуторка» — в кузове между милиционерами сидят Анеля и Зося. Тышкевич смотрит в другую сторону.</dt><dt>Юрек вырывается из дверей, бежит за грузовиком…</dt><dt></dt><dt>В помещении комендатуры накурено. Стол завален бумагами. Стоят стаканы, бутылка водки, хлеб, мясо на тарелке.</dt><dt>Птичкин сидит за столом, пишет. Первый товарищ, тот, который производил арест, стоит над ним, через плечо читает написанное, в руке у него стакан с водкой. Второй тоже здесь, тоже со стаканом.</dt><dt>Шарапов стоит на стуле и укрепляет на стене плакат: «Все для фронта, все для победы!»</dt><dt>— …Являясь агентом польской разведки, собирала и передавала сведения… Так, хорошо, — говорит первый товарищ. — Пиши… Признала себя виновной…</dt><dt>— Она ж не признала ни хрена, — говорит Шарапов со стула.</dt><dt>— Ничего, признает, — говорит товарищ и выпивает, — куда денется?</dt><dt>— Никуда, — усмехается Шарапов и спускается на пол.</dt><dt>Товарищ внимательно смотрит на него. Наливает водку из бутылки в стакан, протягивает ему.</dt><dt>— Лучше выпей, комендант. Разгони настроение.</dt><dt>— А что ж вы ксёндза не взяли? — спрашивает второй товарищ.</dt><dt>— Возьмем, — отвечает первый, — когда тетка признается. А ксёндз</dt><dt>признается, еще кого-нибудь возьмем. Всех возьмем, кого надо. Цепочка. Классика дознания. Учитесь, пока я жив.</dt><dt>— Гадюшник бы этот их закрыть, — говорит Птичкин. — Всё, подписывайтесь.</dt><dt>Оба товарища ставят подписи под текстом протокола. Шарапов выпивает водку и тоже подписывается. Отходит к окну.</dt><dt>Видит, как с одной стороны улицы к комендатуре подходит Юрек, а с другой — Тышкевич.</dt><dt>— Мать твою! Показания доносителя не подписаны, — восклицает Птичкин.</dt><dt>— Сейчас подпишет, — усмехается Шарапов.</dt><dt></dt><dt>Юрек и Тышкевич сталкиваются у входа в комендатуру, перед которым стоит милиционер с наганом. Милиционер сразу пропускает Тышкевича. Тот старается не смотреть на Юрека. Входит. Но не выдерживает — оборачивается. И встречает пристальный, ненавидящий взгляд Юрека.</dt><dt>— Я хочу видеть Зосю Гражинскую, — говорит Юрек милиционеру.</dt><dt>— Куда? — толкает его в грудь милиционер. — Гуляй, парень!</dt><dt>Юрек отлетает от него и сразу же, сжав кулаки, бросается вперед.</dt><dt>Милиционер кладет ладонь на кобуру.</dt><dt>— Жить надоело, полячок? — И улыбается: — Да увезли уж твою Зосю.</dt><dt></dt><dt>Ночь. Страшный, тоскливый волчий вой.</dt><dt>Тайга. Юрек один в ночной тайге. В одной руке у него факел, в другой — ружье.</dt><dt>Волчьи глаза горят за деревьями. Они все ближе и ближе к нему. Юрек бросает в них факел… И теперь он виден — огромный белый волк…</dt><dt>Юрек вскидывает ружье, стреляет… Волк стоит и не падает… Юрек стреляет еще раз и еще… Стоит белый волк…</dt><dt>— Кто ты? Кто? — кричит Юрек во сне.</dt><dt>— Мы с тобой братья, ты и я! — отвечает голос.</dt><dt>Юрек просыпается, резко садится на кровати. Он спал одетый. За окнами ночь. Он — один.</dt><dt></dt><dt>Утро. Весна.</dt><dt>Галчонок босиком пробегает по дороге за домами, оглядывается по сторонам. Негромко свистит, заложив пальцы в рот. Вокруг — никого. Вдруг из-за поворота дороги, как из-под земли, возникает десятилетний Янек, тоже босой.</dt><dt>А на дороге уже появляется Тышкевич. Идет, легкомысленно сбивая палочкой желтые придорожные цветы. Видит впереди Янека, догоняет его, идет рядом, улыбается мальчику, на ходу гладит по светлой заросшей голове. Достает из кармана брюк конфетку в бумажке, протягивает Янеку.</dt><dt>На обочине дороги возле свалки стоит ржавая кровать с пружинным матрацем, подпертая вместо ножек двумя кирпичами.</dt><dt>Тышкевич садится на ее край, снимает с ноги ботинок, носок… Оглядывается… Мальчика уже нет… Тышкевич вытряхивает из ботинка песок, с наслаждением разминает рукой пальцы ноги… И тут сзади ему на голову набрасывают мешок из рогожи.</dt><dt>Юрек, Полковник, Витек. Они натягивают мешок на извивающееся тело. Завязывают снизу веревкой. Босая нога торчит из мешка.</dt><dt>Полковник и Витек ставят мешок, как куклу, на землю, в рост. Юрек принимает боксерскую стойку и начинает избивать мешок, осыпая его ударами, как учил Даниэль. Слышно в тишине, как вскрикивает и плачет от боли Тышкевич.</dt><dt>— За Зосю, — едва слышно шепчет Юрек, — за Анелю, за Даниэля… За всех!</dt><dt>Янек стоит рядом, разворачивает конфетную бумажку, сосет леденец. Галчонок возникает возле него. Янек вынимает изо рта блестящий зеленый леденец и сует его Галчонку в рот. Галчонок с наслаждением облизывает и возвращает Янеку…</dt><dt>А Юрек прыгает вокруг мешка и бьет. И наконец наносит беспощадный прямой удар. Полковник и Янек отпускают мешок. Он тяжело падает на землю.</dt><dt></dt><dt>Полковник, Витек, Юрек уходят по дороге. Впереди них идут маленькие мальчишки, передавая друг другу уже почти слизанный зеленый леденец.</dt><dt>— Может, развязать гада? — останавливается Витек.</dt><dt>— Не, гады живучие, — усмехается Полковник и косится на мрачного Юрека. — А мы сегодня вечерком</dt><dt>у Галчихи. У нее первач будет. Потанцуем. Придешь?</dt><dt>— Не знаю, кореш, честно, — отвечает Юрек. — Я рассаду достал, мне картошку садить надо…</dt><dt></dt><dt>Юрек идет по улице поселка.</dt><dt>Пожилая тетка в косынке медленно едет навстречу на велосипеде, через плечо у нее на ремне почтовая сумка. Женщины идут за ней.</dt><dt>— Танцуй, — говорит она одной и достает из сумки «треугольник».</dt><dt>И женщина, действительно, начинает пританцовывать, протягивая руку к «треугольнику».</dt><dt>И снова — другой:</dt><dt>— Танцуй…</dt><dt>Или молча качает головой.</dt><dt>Те, кто получил «треугольник», останавливаются и сразу же разворачивают его. А кто — нет, еще долго идут за велосипедом, на что-то надеясь…</dt><dt>— Беккерам есть? — спрашивает Юрек. — Беккерам? Полякам?</dt><dt>— Танцуй, — отвечает тетка.</dt><dt>Юрек неумело притопывает ногами и взволнованно берет у нее «треугольник». Штамп: «Проверено цензурой».</dt><dt></dt><dt>— «Marsz, marsz Dabrowski», — поет Юрек и моет окно тряпкой.</dt><dt>Он трет стекло до блеска и через плечо, улыбаясь, поглядывает на стол. На нем лежит нераспечатанный «треугольник».</dt><dt>Через окно он видит, как в конце улицы появляется телега с возчиком. За его спиной сидит мама. Юрек быстро берет со стола «треугольник» и прячет в карман, выходит.</dt><dt></dt><dt>За домом Юрек без рубахи с лопатой в руке. Делает ямки в разрыхленной земле, берет из лежащей на земле тряпки картофельную рассаду и вставляет в ямку. Трамбует землю лопатой. Улыбается, напевает:</dt><dt>— «Sluchaj jeno, pono nasi, bija w tarabany».</dt><dt></dt><dt>В комнате мама устало сидит у стола. Саквояж стоит у ее ног.</dt><dt>Тихо входит Юрек и виновато останавливается на пороге.</dt><dt>Мама смотрит на него, молчит. Он подходит к ней, встает на колени, стаскивает с нее сапоги. Вдруг обнимает ее ноги, заглядывает ей в глаза.</dt><dt>— Роды были тяжелые, — говорит она, — зубы драла… аппендицит резала… Ребеночек умер… Дифтерия…</dt><dt>Она молча кладет ему руку на голову, вздыхает. Целует его в голову.</dt><dt>— Мама, — говорит он. — Что бы ты сейчас хотела больше всего на свете?</dt><dt>— Чтобы из тебя вырос человек, а не волк.</dt><dt>— Нет, а еще больше?</dt><dt>Она внимательно смотрит ему в глаза.</dt><dt>— Юрек! Мерзавец! Отдавай письмо!</dt><dt>Юрек улыбается, достает из кармана «треугольник», протягивает ей. Она целует письмо, осторожно разворачивает его.</dt><dt>— «Пани моя»… — читает она и плачет. — Пани моя!</dt><dt>Она снова прижимает письмо к губам. Начинает читать. Вслух.</dt><dt>— «Пани моя! Лагерь наш на берегу одной русской реки. Название тебе ничего не скажет, да и все равно — цензура вымарает. Но ты бы посмотрела, любимая моя, как здесь изменились за это время наши. Ведь есть же совсем мальчишки. Я-то старый солдат, для меня война — хорошая знакомая. А они же никогда не нюхали пороха. Но я вижу, они все уже готовы драться… — Она на мгновение прерывает чтение и встречает зачарованный взгляд сына. — Все с утра до ночи занимаются строевой подготовкой, а я организацией госпиталя. Скоро будем принимать присягу, и тогда сразу на фронт, — продолжает она. — Знаешь, что я вспоминаю все это время? Как я первый раз увидел тебя в Праге, когда ты выбежала из университета. Такая красивая, такая…»</dt><dt>Мама замолкает.</dt><dt>— Читай, мама, читай, — просит Юрек.</dt><dt>— Ну, там дальше про меня. — Она молча прочитывает несколько строки заключает: — «Целую тебя, Марыся. Береги себя…» Всё.</dt><dt>— Как всё? — разочарованно спрашивает Юрек. — А про меня?</dt><dt>Она молчит. Он встает с колен.</dt><dt>— Мама! Почему?</dt><dt>— Потому что он знает, что ты посмел ударить девочку, — говорит она. — Я написала ему. Мы никогда не скрываем друг от друга ничего. Даже самое плохое.</dt><dt>Мгновение он смотрит на нее с обидой и гневом.</dt><dt>— Ты… Ты предала меня! — кричит он. — Ну всё! Тогда всё!</dt><dt>Юрек выбегает из комнаты, с силой хлопнув дверью. Мама сидит, печально опустив голову. Он снова врывается в комнату, кричит:</dt><dt>— И буду бить! Всех! Всегда!</dt><dt></dt><dt>Вечер. Убогий домишко на самом краю поселка. Окна закрыты ставнями, в щели пробивается свет. У калитки курит пожилая женщина, похожая на цыганку. Встречает парней и девок. Они, воровато оглядываясь, быстро суют ей в руку деньги и идут в дом.</dt><dt></dt><dt>Безногий стоит на своих обрубках на столе и растягивает гармошку.</dt><dt>— «Ночь надвигается, фонарь шатается, свет проливается в ночную тьму, — поет он, — я неумытая, тряпьем прикрытая и вся разбитая едва брожу. Купите бублички, горячи бублички, гоните рублички сюда скорей!..»</dt><dt>Горят свечи. Тесно, накурено. Бутыль самогона на столе, стаканы. Хмельные молодые лица. Сидят на скамьях, на деревянном диване. Парни щупают девок. Девки хихикают, отталкивают от себя их руки.</dt><dt>В углу — на маленьком столике — картежная игра. Засаленные карты смятые бумажные рубли…</dt><dt>Галчонок стоит за спиной у Полковника и с восторгом следит за его действиями. Полковник выигрывает, шлепает картами, придвигает к себе деньги, пьет.</dt><dt>Юрек, заметно пьяный, тоже здесь. Он бросает карты, встает, пошатываясь, подходит к столу. Наливает себе самогон в стакан, чокается с Витьком, пьет.</dt><dt>— Витек! Кореш! — кричит он. — Скажи, кому в морду дать?</dt><dt>— Китайцам, Юрок! На третий участок китайцев привезли. Все косые!</dt><dt>— Калмыки, а не китайцы, дура! У них у всех ножи!</dt><dt>Полковник поднимает с дивана рыжую здоровую девку и, обхватив ее, танцует с ней фокстрот.</dt><dt>— «И в ночь ненастную меня, несчастную, торговку частную, ты пожалей, — поет калека. — Отец мой пьяница, он этим чванится, он к гробу тянется, но все же пьет. Сестра гулящая,</dt><dt>а мать пропащая, а я курящая, глядите, вот…»</dt><dt>На этих словах открывается дверь. На пороге Зойка и ее подруга. Все смеются. Зойка сразу встречает пьяный взгляд Юрека и испуганно пятится назад.</dt><dt>— Зойка! Шалава! — кричит Витек. — Не боись! Юрок сейчас добрый.</dt><dt>Зойка, не отводя взгляда от Юрека, пробирается к дивану, садится.</dt><dt>— Я добрый, — говорит ей Юрек. — Извини.</dt><dt>И тяжело опускается рядом с ней на диван.</dt><dt>— Юрочка, — говорит она, — мне ее так жалко, полечку твою. Ей-богу!</dt><dt>Он молча смотрит на нее. И вдруг хватает за руку.</dt><dt>— Пойдем… потанцуем…</dt><dt>Они встают с дивана. Он неумело обнимает Зойку и пытается передвигать ноги в ритме фокстрота. Но у него это плохо получается.</dt><dt>— Медленное давай, — просит Зойка калеку. — Душевное.</dt><dt>— «За Байкалом по сибирским тайгам возвращался с плена я домой, — гармонист играет танго, — утомленный, но шагал я бодро, оставляя след в степи чужой…»</dt><dt>Зойка обнимает Юрека — она «ведет». Он кладет ей голову на плечо.</dt><dt>— «Аникуша, Аникуша, если б знала ты страдания мои!»</dt><dt>Юрек вдруг останавливается. У него кружится голова, его шатает.</dt><dt>Он всхлипывает. Зойка тащит его к выходу.</dt><dt>— «Ну как я мог забыть тебя, мою родную! Счастье мое вновь с тобою одной! — поет калека. — Аникуша, Аникуша, снова мы в любви, красивой и святой!»</dt><dt></dt><dt>Они стоят в темноте за плетнем. Юрек обнимает Зойку, расстегивает у нее на груди кофточку.</dt><dt>— Дай, — бормочет он, — дай…</dt><dt>Наконец ему удается достать одну ее грудь. Зойка улыбается, шепчет:</dt><dt>— Дурачок… Не спеши… Завтра…</dt><dt>Прячет грудь, застегивает кофточку. Ведет его по улице.</dt><dt></dt><dt>Утро. Юрек просыпается на кровати. Одетый. Тупо смотрит вокруг. Он один. Встает, зачерпывает кружкой воду из ведра. Пьет с похмельной жадностью. Замечает записку на столе. Читает: «Я уехала на вызов. Не смей пить. Мама».</dt><dt>Мотает головой, выливает на себя воду из кружки.</dt><dt>Стук в окно. Он подходит, открывает. За окном Витек.</dt><dt>— Юрок! — кричит он. — Атас! Полковник повестку получил.</dt><dt></dt><dt>С криком, с хохотом несутся по тайге те, кто вчера был у Галчихи. И, конечно, Полковник, Витек, Зойка… Юрек на бегу встречает ее взгляд, смущенно отводит глаза…</dt><dt>Лесное озеро блестит впереди за деревьями…</dt><dt></dt><dt>Небо над Низкими Бескидами безмятежно чистое. Голая бесстыжая орава, поднимая сверкающие брызги, бросается в воду…</dt><dt>Один только мальчик остается на берегу. Сильные молодые руки вдруг подхватывают его и несут. Он бьется, вырывается…</dt><dt>— Как тебе не стыдно, пан Монтигомо Ястребиный Коготь? Все умеют плавать, а ты нет! Кем же ты вырастешь?</dt><dt>И, как щенка, раскачав, раз-два, раз-два, плюх — на глубину…</dt><dt></dt><dt>— Похмелись, Юрок, спасешься!</dt><dt>Полковник скалится всеми своими металлическими зубами, протягивает Юреку стакан и огурец. А сам, запрокинув голову, пьет из горлышка бутыли. Скидывает рубаху, снимает брюки, остается в длинных черных трусах. Юрек пьет и, глядя на него, тоже раздевается.</dt><dt>— Купнемся в последний! — кричит Полковник. — В родной водичке! И бить врага! И танки наши быстры!</dt><dt>Он ныряет с берега. И Юрек за ним. А в метре от него Зойка скидывает туфли и тоже бросается в воду, как была, в платье…</dt><dt>Он открывает глаза. Вокруг — бесцветный, равнодушный подводный мир. Выставив вперед руки, он погружается все глубже… все ближе дно…</dt><dt></dt><dt>— А может, и не надо бороться? Зачем? — слышен голос взрослого человека. — Просто остаться здесь? Навсегда?</dt><dt>Не быть…</dt><dt></dt><dt>Юрек шумно выныривает. Впереди, поднимая брызги, бьют по воде сильные Зойкины ноги. Она плывет к бе-регу и оглядывается на него. Он — за ней.</dt><dt>Вылезает на берег, прыгает на одной ноге, чтобы вылить воду из уха. Зойки нет. Но шаги ее шуршат в прибрежных зарослях. Отводя от лица ветки, он продирается следом.</dt><dt>— Здесь я… слепой? — слышит он ее тихий голос.</dt><dt>Она, голая, сидит под деревом и обмахивается веером, когда-то купленным у Анели, и смотрит на него.</dt><dt>— Ну? — говорит она. — Ты сыми трусики-то… Сыми… Зачем они тебе?</dt><dt></dt><dt>Ее платье висит на суку, сушится. Рядом висят его трусы.</dt><dt>А они безмятежно лежат под деревом на траве. Голова Юрека на ее голой груди. Он поднимает вверх руку, смотрит на нее. Рука — в крови.</dt><dt>— Что это? — удивленно спрашивает он.</dt><dt>— Клюква, — тихо смеется она. — Кровь, дурачок. А ты думал, Зойка — шалава? Обои мы с тобой целки… Юрочка… полячек мой…</dt><dt>Она берет его голову в руки, смотрит ему в глаза…</dt><dt>— Юрок! Юрок! Истошный крик летит к ним из-за деревьев.</dt><dt></dt><dt>Он бежит вдоль озера по берегу. И останавливается.</dt><dt>Полукругом славянские и раскосые лица. Местные и калмыки. Все в каком-то оцепенении смотрят вниз.</dt><dt>На траве в крови лежит Полковник, подтянув ноги к груди. Одной рукой он держится за голый бок, из которого торчит нож. Витек горестно стоит возле него на коленях и плачет.</dt><dt>Юрек обводит взглядом лица калмыков.</dt><dt>— Кровь… — шепчет он. — Кто? Кто?</dt><dt>Рука Полковника падает на землю, он вдруг переворачивается на спину, лицом к небу, глаза его стекленеют.</dt><dt>— Кто? — бешено кричит Юрек.</dt><dt>И бросается на калмыков. Сбивает с ног одного, другого… Падает на калмыка и бьет кулаком в лицо, все сильнее и сильнее, все страшнее… Перед ним, очень близко, разбитое лицо и несчастные раскосые глаза… Его оттаскивают, а он все поднимает и опускает кулак…</dt><dt></dt><dt></dt><dt>— Потом ему казалось, что он слышал тогда, как тот шептал, захлебываясь кровью: «Я такой же, как и ты… Я такой же…»</dt><dt></dt><dt>Юрек, спотыкаясь, с безумным лицом, бредет по дороге, ведущей из тайги в поселок. Шарапов идет навстречу. Замедляет шаги, смотрит на него.</dt><dt>— Ты что это? Дрался? — спрашивает он. — Не надо, не дерись, сынок. Все равно ничего не докажешь. Никому. — Он идет дальше, останавливается, оборачивается. — Передай маме, она очень красивая, — говорит он и уходит в тайгу.</dt><dt>Идет, потом останавливается. Достает из кармана пистолет, щелкает взводом, прикладывает дуло к виску… Выстрел…</dt><dt></dt><dt>Но Юрек этого не слышит. Он стоит на коленях перед большим деревом и смотрит на свои руки в засохшей крови.</dt><dt>— Не хочу быть волком! — кричит он и бьет кулаком по стволу дерева. — Не хочу быть волком! Не буду волком!</dt><dt></dt><dt>— «На закате это было. Тьма уже окутала окрестности, лишь костел пламенел в последних лучах солнца, — читает пани Комаровская, глядя в лорнет на страницы книги. — Видя это, опустились люди вокруг стен на колени, и бодрость влилась в сердца…»</dt><dt>Она сидит в своем кресле. Юрек стоит перед ней на коленях и подливает воду из чайника в таз. Потом начинает растирать ее ступни. Она ворчит:</dt><dt>— И что за руки у мальчишки! Вот у Зоси были… как у ангела! — И продолжает читать: — «Тем временем на башнях зазвонили, начинался «Angelus»…»</dt><dt></dt><dt>По дороге в тайге едет открытый «Газ». Рядом с водителем Птичкин, на заднем сиденье первый товарищ в шляпе. За «Газом» едут две «полуторки» с милиционерами и телеги с возчиками из местных.</dt><dt></dt><dt>Юрек и горбун стоят у окна. Збышек протягивает к Юреку руку.</dt><dt>— Смотри, Юрек, — говорит он, — в комнате у Зоси было…</dt><dt>На ладони у него кустик брусники, но не засохшей, а чудесно живой. Он перекладывает бруснику в подставленные ладони Юрека. А сам отворачивается к окну и видит подъезжающие к Дому грузовики и телеги…</dt><dt>— Мое сердце из железа, — шепчет он с ужасом, — из железа… из железа…</dt><dt>Милиционеры прыгают на землю из грузовиков.</dt><dt>Из всех окон Дома на них смотрят старики…</dt><dt></dt><dt>В залу входят Птичкин и товарищ в шляпе, за ним идет Тышкевич. Он встречает взгляд Юрека и сразу же испуганно отводит глаза.</dt><dt>Здесь уже ксёндз Лещинский, официант… Вползают старики…</dt><dt>— Граждане поляки, — говорит Птичкин, и Тышкевич переводит его слова. — По решению областного исполкома Совета депутатов трудящихся данный Дом для престарелых закрывается… в связи с отдаленностью от населенных пунктов…</dt><dt>— А мы? — беспомощно спрашивает официант. — Как же мы, пан…</dt><dt>— Комендант… — подсказывает Тышкевич.</dt><dt>— Поясняю, — говорит Птичкин. — Ваш контигент будет распределен по другим престарелым домам области. Причин для беспокойства нет.</dt><dt>И вдруг громкий голос пани Комаровской:</dt><dt>— «Ксёндз Кордецкий запел, и вся толпа подхватила молитву. — Глядя в книгу, она поднимает вверх руку. — Шляхта и солдаты, стоявшие на стенах, присоединили свои голоса; большие и малые колокола вторили им, и казалось, вся гора поет и гудит, как огромный орган, чьи звуки несутся на все четыре стороны света…»</dt><dt></dt><dt>Юрек и горбун выносят из Дома кресло пани Комаровской, ставят его в кузов полуторки.</dt><dt>Милиционеры и возчики тащат из Дома жалкий скарб, закидывают его на телеги. Старики помогают друг другу идти.</dt><dt>Пан Лещинский ведет босую пани Комаровскую. Она в длинном платье, шляпе и с лорнетом в руке.</dt><dt>Горбун, стоя в кузове, помогает ей подняться, усаживает в кресло.</dt><dt>Юрек сзади тянет Лещинского за руку. Ксёндз оборачивается.</dt><dt>— Что, Юрек? — ласково спрашивает он.</dt><dt>— Я хочу любить Бога, пан ксёндз, — вдруг говорит Юрек. — А Бог будет меня любить? Я ведь сделал много плохого.</dt><dt>Ксёндз внимательно смотрит на Юрека.</dt><dt>— Бог тебя уже любит, сын мой.</dt><dt>И идет к грузовику.</dt><dt>Птичкин, садясь в «Газ», смотрит на него, потом на товарища в шляпе. Вопросительно.</dt><dt>— Да, да… Молчит, проклятая баба, — вздыхает тот. — И молится. Ничего, есть еще одно средство. Через девчонку ее будем на нее воздействовать. Надеемся, будет результат.</dt><dt></dt><dt>В Доме открыты окна, распахнуты двери. Стоит Юрек, смотрит, как скрываются в тайге телеги со стариками.</dt><dt>Старая седая лошадь вдруг выходит из-за Дома…</dt><dt>Юрек опускается на колени, разрывает руками землю, достает из-за пазухи кустик брусники, сажает его в ямку…</dt><dt></dt><dt>Ночь. Кладбище. Кресты.</dt><dt>Белый волк медленно спускается с пригорка и растворяется во тьме.</dt><dt></dt><dt>— Волк перестал выть по ночам и исчез, как будто его и не было никогда… — звучит голос взрослого человека. —</dt><dt>А может, и на самом деле — не было…</dt><dt></dt><dt>Кладбище заносит снегом…</dt><dt>— Отец присылал маме письма… Писал, что идут бои, что ему пришлось вспомнить свою старую профессию пулеметчика и оборонять госпиталь. И за это сам генерал Поплавский вручил ему перед строем Крест Грюнвальда…</dt><dt></dt><dt>Снег тает… Кладбище… Деревья по-крываются листьями… Желтеют цветы…</dt><dt></dt><dt>— А потом письма перестали приходить…</dt><dt></dt><dt>Паровозик движется на нас по рельсам одноколейки.</dt><dt>Юрек и Витек в распахнутых на груди рубахах, надутых ветром, стоят в клубах дыма на раме автосцепки и счастливо орут что-то. Машинист, высунувшись из окна, размахивает рукой и тоже орет:</dt><dt>— Победа, еб вашу мать! Победа! Победа, еб вашу мать!</dt><dt>Дед-сторож в валенках и зимней шапке стоит на пороге будки по стойке смирно, подняв одну руку, как пионер, а другой вливая в себя самогон из бутылки.</dt><dt>— Хороша перцовочка! — кричит он машинисту.</dt><dt></dt><dt>Маленькие, большие… Галчонок, Янек… Взрослые — русские, поляки… Все бегут по улице… Плачут… смеются… целуются… пьют…</dt><dt>Кто-то палит вверх из ружья…</dt><dt>Здоровенный мужик, голый по пояс, стоит посреди улицы. На его могучей спине на одной лопатке татуирован синий профиль Сталина, на другой — Ленина. Он двигает мускулистыми руками так, что лопатки сходятся.</dt><dt>И тогда Сталин горячо целует Ленина.</dt><dt></dt><dt>Зойка бежит по улице, тащит за руку Юрека. Лицо у нее взволнованное.</dt><dt>— Ты чего? — недоуменно улыбается Юрек. — Ты чего, Зой? Куда?</dt><dt>— Бежи, бежи, говорю! — не останавливается она. — Там увидишь!</dt><dt></dt><dt>По улице навстречу смеющимся, плачущим, пьющим идет Зося.</dt><dt>На ней гимнастерка, которая велика ей на несколько размеров и поэтому выглядит, как платье. Ноги ее, израненные дорогой, босы. Но при этом она очень оживлена и лукаво посмеивается, встречая взгляды людей.</dt><dt>Юрек беспомощно смотрит на Зою… Она плачет…</dt><dt>А он начинает идти за Зосей, не окликая ее.</dt><dt>Вдруг она оборачивается и глядит на него.</dt><dt>— Зачем ты идешь за мной, мальчик? — спрашивает она.</dt><dt>Вынимает из кармана зеркальце, дешевенькую губную помаду в белом тюбике и, глядясь в зеркальце, подкрашивает губы…</dt><dt>И, очень довольная собой, снова оглядывается на Юрека…</dt><dt></dt><dt>Кладбище. Кресты.</dt><dt>Юрек лежит на могиле Даниэля, обняв руками зеленый холмик.</dt><dt>— А-а-а! — кричит он. — А-а-а!</dt><dt>И замолкает. Тишина. Тело его сотрясается от рыдания.</dt><dt></dt><dt>— «Что же сделать с этим миром, чтобы он был другим?» — наверное, думал я тогда. И давал себе клятву… Давал себе клятву…</dt><dt></dt><dt>В комендатуре за столом сидят офицер НКВД и Птичкин.</dt><dt>Перед столом стоит, не в силах сдержать улыбку, горбун Збышек.</dt><dt>Офицер рассматривает его паспорт, передает Птичкину. Тот отмечает в списке, возвращает паспорт Збышеку.</dt><dt>— До видзення… До видзення… Дранг нах Польша… — раздраженно говорит офицер и кричит: — Следующий!</dt><dt>Перед входом в контору вытянулась очередь. Среди них мама и Юрек…</dt><dt></dt><dt>Офицер НКВД берет красный паспорт у счастливого Тышкевича. Поднимает на него глаза.</dt><dt>— Гражданин! Не получается. Вы ведь белорус. Согласно пятому пункту вашего паспорта.</dt><dt>— Да нет же, я поляк, — улыбается Тышкевич. — Это же так… Просто случайность! Я поляк! А кто же? Товарищ комендант, скажите, прошу вас!</dt><dt>— Товарищ капитан прав, гражданин Тышкевич, — говорит нехотя Птичкин. — Возврату на польскую территорию подлежат лица исключительно польской нации…</dt><dt>— Следующий! — кричит офицер.</dt><dt>— Но я же поляк! Я поляк! Я поляк! — повторяет Тышкевич и плачет.</dt><dt></dt><dt>— Теперь мне иногда кажется, — говорит голос взрослого человека, — что все было именно так, как мне кажется…</dt><dt></dt><dt>Что это? Где?</dt><dt>Варшава! Прага! Вокзал!</dt><dt>Что это за мир? Новый, шумный, странный. И, главное, полный фантастической, невероятной жратвы.</dt><dt>Окорока, колбасы, сыры, белый хлеб, пироги, помидоры…</dt><dt>А крестьяне подвозят еще и еще, телеги скрипят рессорами от «студебеккеров».</dt><dt>Над большими кастрюлями пар — бигос, фляки… Шум, гам. Кричат продавцы газет: «Народная газета»! Обращение премьер-министра Миколайчика!»</dt><dt>Сомнительные типы предлагают американские сигареты, чуингам.</dt><dt>Толпа. Много военных. Здоровые, рослые парни с преждевременно повзрослевшими лицами. Одежда полувоенная, полуштатская, полунемецкая, полусоветская. Девушки с высоко взбитыми коками и локонами.</dt><dt>Юрек таращится на них, как будто он с другой планеты. Брюки у него заправлены в сапоги в гармошку, из-под кепки выбивается чуб. Не выдержав, он замирает у лотка с белым хлебом, глядит на маму. Она достает из тайного места деньги.</dt><dt>Он берет хлеб, как драгоценность, разламывает, отдает часть маме и вгрызается зубами в прекрасную свежую мякоть.</dt><dt>Идет и ест, ест… И смотрит по сторонам…</dt><dt>Все стены обклеены листочками, записочками. Все ищут друг друга, все просят передать, что они живы… что они выжили… Там, где выжить было невозможно…</dt><dt>В Сибири… В Средней Азии… На Урале… В Освенциме… В Майданеке… В Будзыне… В Треблинке… В Плашуве… В Собиборе…</dt><dt>Они останавливаются. Мама прикрепляет к стене свою записочку: «Жена и сын Беккеры ищут доктора Зигмунта Беккера. Если кто-нибудь знает, где он, передайте: мы живы, мы в Варшаве».</dt><dt>— Мама! — отчаянно кричит Юрек.</dt><dt>Он показывает ей в толпу. Там, возвышаясь над всеми, идет человек в военной форме, с усами. Отец.</dt><dt>Юрек бежит к нему с куском хлеба в руке.</dt><dt>— Папа! — кричит Юрек. — Мы не сдохли! Мы не сдохли!</dt><dt>И бросается к нему и повисает у него на шее, как ребенок.</dt><dt>Отец целует его, плачет и смотрит на маму…</dt><dt>И тут порыв ветра вдруг срывает со всех стен все листочки со словами мольбы, привета, надежды и поднимает их в небо…</dt><dt>Белая туча листков летит, летит в небе…</dt><dt>И уже внизу — сегодняшняя Варшава…</dt><dt>А листки со словами из прошлого поднимаются все выше и выше… Так высоко, чтобы их могли прочитать благодатные ангелы родины…</dt><dt>И засмеяться… И заплакать…</dt><dt></dt><dt>Окончание. Начало см.: «Искусство кино», 2011, № 7.</dt><dt>1 Дорогие дети, сегодня мы будем с вами проходить грамматические формы спряжений немецких глаголов. Беккер, пожалуйста, переведи нам, что я сказала.</dt><dt>2 Адам Мицкевич. «Воспоминание».</dt></dl> <p>&nbsp;</p></div> 2012-01-05T11:16:57+04:00 2012-01-05T11:16:57+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article20 "Искусство кино"

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><em>«Круглый стол», посвященный разным аспектам существования кино в Интернете, состоялся в Сочи в рамках «Кинотавра». В нем приняли участие: Эфе Чакарэль, основатель и директор портала Mubi (Великобритания), Екатерина Миронова, руководитель портала Now.ru, режиссер и продюсер Виталий Манский, продюсер Алиса Клима, продюсер Борис Гершуни, главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей. Модератор дискуссии — Сэм Клебанов, президент и генеральный директор компании «Кино без границ».</em></p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article20">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><em>«Круглый стол», посвященный разным аспектам существования кино в Интернете, состоялся в Сочи в рамках «Кинотавра». В нем приняли участие: Эфе Чакарэль, основатель и директор портала Mubi (Великобритания), Екатерина Миронова, руководитель портала Now.ru, режиссер и продюсер Виталий Манский, продюсер Алиса Клима, продюсер Борис Гершуни, главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей. Модератор дискуссии — Сэм Клебанов, президент и генеральный директор компании «Кино без границ».</em></p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article20">Подробнее...</a></p></div> 2012-01-05T10:47:07+04:00 2012-01-05T10:47:07+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article19 Ксения Леонтьева

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p>Сегодня продюсерам и режиссерам открыто множество путей для продажи своих фильмов. И хотя кинотеатр остается пока основным рынком сбыта кинопродукции, он стремительно теряет свои премьерные позиции. Степень доступности и удобства различных каналов кинопоказа (по мере возрастания указанных качеств) может быть определена в виде следующей цепочки:</p> <p>· кинотеатр, в который надо идти или даже ехать, подстраиваться под время сеанса, «терпеть» других людей в зале и прочие неудобства;</p> <p>· телевидение; эфирное ТВ есть в каждом доме, но выбор контента и времени просмотра ограничен — необходимо подстраиваться под программную сетку вещания;</p> <p>· DVD/BD; лицензионный диск можно купить сегодня в очень широкой сети магазинов и посмотреть дома в комфортных условиях и в любое время;</p> <p>· сервисы «видео по запросу», предоставляющие широкий выбор кинопродуктов, доставку на дом и удобное время просмотра, в том числе и на телеэкране;</p> <p>· пиратский контент с его колоссальным предложением, оперативностью выхода новинок, доступностью, зачастую бесплатностью.</p> <p>При этом на каждом из рынков потребления киноуслуг происходят постоянные перемены — технологические, экономические и культурологические.</p> <p><em><strong>Кинотеатральный прокат</strong></em></p> <p>Всего в России по данным «Невафильм Research» на 1 июля 2011 года насчитывается 2 528 современных кинозалов в 877 кинотеатрах страны. Доступ к услугам современного кинопоказа имеют 77 миллионов россиян; из них 71,5 миллиона — возможность смотреть фильмы в формате 3D. Цифровые кинозалы с такой функцией уже есть в 608 кинотеатрах (1 182 зала) — это 69 процентов кинотеатров России.</p> <p>В 2010—2011 годах, после того как кризис в строительной сфере пошел на спад, а темп ввода в эксплуатацию новых торгово-развлекательных центров начал восстанавливаться, рынок кинотеатров также стал расти количественно. Вместе с тем возникла новая тенденция: перераспределение кинотеатров в «руках» крупных киносетей. Недавними примерами могут служить июньская покупка сети кинотеатров «KinoStar» крупнейшим российским оператором кинопоказа «Синема Парк» или заключенный в мае 2011-го договор об оперативном управлении сетью кинотеатров «Киноэксперт» со стороны нового детища Эдуарда Пичугина и Федора Бондарчука — компании «Киносити».</p> <p>Цифровые технологии остаются движущей силой на российском рынке кинопоказа: к середине 2011 года уже 47 процентов залов современных кинотеатров имеют цифровую кинопроекцию. Основными игроками здесь являются крупные киносети, так или иначе пользующиеся поддержкой студий-мейджоров, и независимые малые кинотеатры, стремящиеся получить статус первоэкранных. Однако для полного перехода к «цифре» необходимо принятие мер государственной поддержки — введение некоторых ожидается уже в нынешнем году. Речь, в частности, идет об отмене таможенных пошлин на цифровые кинопроекторы на срок до пяти лет. Над «средними» кинотеатрами, не участвующими в активном процессе «цифровизации», нависает угроза полного исчезновения в случае, если они не успеют вовремя перейти к «цифре», поскольку в один прекрасный день дистрибьюторы поймут, что цифровых залов в стране достаточно для того, чтобы вообще прекратить пленочный прокат. Тогда на всех оставшихся 35-мм кинопроекторах просто нечего будет демонстрировать. И эти процессы не за горами.</p> <p>Сегодня уже можно сделать вывод о том, что, начиная с 2010 года, в сфере кинотеатрального проката произошла полная адаптация дистрибьюторов к цифровым технологиям: 44 процента релизов прошлого года выходили также в цифровом формате, заняв четверть рынка по числу копий в российских кинозалах за год. В 2011-м (с декабря по май) доля цифровых релизов составила уже 72 процента. Причем все чаще картины вообще выходят только в цифровом формате: в 2010 году таких фильмов было 42 (из них 12 — в формате 3D), а за шесть месяцев кинопрокатного 2011-го — уже 41 (в том числе 9 в 3D).</p> <p>3D-фильмы остаются лидирующим контентом в цифровых залах. Благодаря ажиотажному спросу и повышенной цене билета на них кассовые сборы российского кинопроката в 2010 году достигли одного миллиарда долларов (по оценке «Невафильм Research», касса кинотеатров России (без СНГ) составила в прошлом году 1 013,6 миллиона долларов, а с декабря по май кинопрокатного 2011 года — уже превысила 540 миллионов). Впрочем, высокая цена кинобилета на 3D-показах, а также широкое распространение цифровых 3D-залов, подчас не оставляющее зрителям выбора между 3D и 2D-версиями фильма, в сочетании с участившимися случаями разочарования публики от некачественных трехмерных фильмов создают все более негативный образ этого новомодного увлечения. Уже недалек тот день, когда зритель, а не дистрибьютор или кинотеатр, начнет диктовать свои условия насчет того, в каком формате и по какой цене он хочет смотреть тот или иной фильм. Тем более что альтернативу кинотеатрам сейчас легко можно найти.</p> <p>&nbsp;</p> <p><em><strong>Home video — DVD и Blu-ray</strong></em></p> <p>Традиционно домашнее видео считается вторым рынком после кинотеатрального проката — и по срокам выхода, и по объемам продаж и доходов. Для Голливуда это давно уже наиболее существенная статья прибыли, намного опережающая кинопрокат. По оценкам IHS Screen Digest к концу 2011 года в России будет насчитываться 37,3 миллиона семей, имеющих DVD-плейеры, еще полтора миллиона семей с BD-проигрывающими устройствами.</p> <p>В год на рынок домашнего видео выходит от полутора до двух тысяч DVD-релизов, а число фильмов на Blu-ray-дисках растет с каждым годом: в 2010-м их вышло 340, а за первую половину 2011-го — уже 325. При этом учитываются только те релизы, анонсы которых публикуются в отраслевых изданиях «Видеомагазин» и «Бюллетень видеорынка». Таким образом, и здесь новые технологии постепенно вытесняют старые, хотя DVD и гораздо младше пленки.</p> <p>Дистрибьюторы применяют достаточно агрессивную политику для продвижения нового формата: с 2010 года в России стали популярны комбинированные релизы, когда покупателю предлагаются в одной упаковке и DVD, и BD. Причем в зависимости от того, какой из дисков является основным, цена таких «комбо-релизов» варьируется от 360 до 950 рублей. В среднем цена на DVD в России составляет 230 рублей, BD — 760 рублей (измерения производились «Невафильм Research» по релизам 2011 года, продающимся на сайте ozon.ru). Новый формат позволяет также выпускать диски с фильмами в формате 3D — первым на российском рынке стал анимационный фильм Фила Лорда и Криса Миллера «Облачно, возможны осадки в виде фрикаделек» в 2009 году; в 2010-м было выпущено шесть 3D-релизов для домашнего просмотра, а в первой половине 2011-го — уже 18. Цена их составляет сейчас в среднем 1 360 рублей.</p> <p>В то же время в 2010—2011 годах российские видеодистрибьюторы отметили восстановление объемов продаж после кризисного падения. По данным «Видеомагазина» и IHS Screen Digest в 2010 году было продано свыше 81,5 миллиона дисков, а в 2011-м ожидается около 83,5 миллиона продаж. Однако анализ рынка в сравнении с динамикой числа семей, владеющих видеовоспроизводящей техникой, показывает, что объемы продаж растут лишь за счет развития инфраструктуры, тогда как у населения падает сама склонность к покупке видеопродукции на физических носителях. Так, в 2009 году одна семья, имевшая DVD- или BD-плейер, приобрела в среднем 2,5 диска одного из этих форматов, в 2010-м — 2,4, а в 2011-м этот показатель может опуститься до 2,1 диска. Очевидно, что потребитель уходит на другие рынки кинопроката — на телевидение и в Интернет.</p> <p>&nbsp;</p> <p><em><strong>Телевидение — эфир, кабель, спутник, по запросу…</strong></em></p> <p>Эфирное телевидение для большинства россиян традиционно является самым доступным и удобным каналом кинопоказа. Его основу составляют бесплатные, в основном государственные федеральные телеканалы — сейчас их насчитывается около 20, включая три общенациональных, возможность принимать которые имеется у 95 процентов населения страны: Первый канал, «Россия 1» и НТВ. К ним следует отнести также ряд сетевых — ТНТ, СТС, РЕН и специализированных — ТВЦ, «Россия К», «Домашний», «Россия 2», «Муз-ТВ», MTV, ТВ-3, ДТВ, Пятый канал, «Россия 24», Euronews, «2х2», «Звезда», «Семерка».</p> <p>Помимо федеральных общедоступных условно эфирных телеканалов в России также имеется сеть региональных станций, транслирующих в местном эфире телеканалы собственного производства. Многие региональные эфирные телеканалы вещают неполный день. Как правило, это информационные программы, транслирующиеся в рамках выделенных региональных слотов на сетевых федеральных телеканалах: СТС, РЕН, ТНТ, Пятом канале, а также на частотах государственных телеканалов холдинга ВГТРК. Тем не менее во многих крупных городах существуют независимые — не входящие в сети — местные (городские, областные) телеканалы, производящие собственный контент и имеющие самостоятельное программирование в объеме эфирного дня — всего около 30.</p> <p>В целом, по данным Минкомсвязи, 99 процентов россиян обеспечены услугами эфирного телевидения, и качество этого вещания призвано улучшаться в рамках концепции перехода к 2015 году на цифровые технологии. Согласно данной концепции определен состав первого мультиплекса (восемь общероссийских бесплатных телеканалов — Первый, «Россия 1», «Россия 2», «Россия 24», «Россия К», НТВ, Пятый канал, «Карусель»), вводимого в действие к 2014 году при помощи средств федерального бюджета. Второй и третий мультиплексы телеканалов должны начать трансляцию в цифровом формате до 2015 года, но уже за счет собственных финансовых ресурсов.</p> <p>При этом сегодня назвать каналы эфирными можно очень условно: каждый из них может быть доставлен пользователю не только посредством эфира, но и по кабельным сетям, через спутник. Так, крупнейший оператор спутникового телевидения «Триколор ТВ» предлагает пакет бесплатных эфирных каналов каждому пользователю. В июле этого года МТС запустил в эксплуатацию сервис «Мобильное ТВ», который доступен для абонентов всех сетей, владеющих смартфонами и установивших приложение, позволяющее смотреть восемь федеральных каналов. Очевидно, что и другие операторы в ближайшее время последуют за МТС.</p> <p>Помимо этого в России действует обширная сеть неэфирного телевидения. К неэфирным телеканалам относится вся совокупность отечественных и зарубежных каналов, которые транслируются на территории страны при помощи кабельных, спутниковых и IPTV-сетей. Среди всех неэфирных телеканалов выделяются те, которые специализируются на показе кинофильмов и сериалов. В проекте по измерению аудитории специализированных каналов TV Index Plus, который ведет «TNS Россия», таких каналов насчитывается около тридцати, среди них наибольшим охватом обладают «TV 1000 Русское кино», «TV 1000» (производства Viasat) и «Дом кино» («Цифровое телесемейство Первого канала»). Всего, по данным Ассоциации кабельного телевидения России, в 2009 году в стране насчитывалось 1450 операторов кабельного ТВ — 64 процента рынка. Вдвое отставало от него спутниковое ТВ (33 процента абонентов); операторы IPTV имели 3 процента подписчиков. Однако и здесь новые технологии (спутниковая доставка сигнала, IPTV и мобильные сети) вытесняют традиционный кабель. Кроме того, с октября 2010 года в пакете «НТВ-плюс» транслируются фильмы и программы в формате 3D — на канале 3D by Panasonic.</p> <p>Каналы кабельного и спутникового телевидения стали также первыми поставщиками сервисов «видео по запросу» в нашей стране еще в середине нулевых. Этим занялась компания «Комстар» со своим «СТРИМ. Кино» (c 2009 года входит в группу компаний МТС, а с 2011-го носит название «Кабельное телевидение от МТС»). Сегодня «видео по запросу» доступно также в IPTV-сетях Ростелекома под разными брендами во всех федеральных округах. В конце 2010-го появился новый игрок — главный конкурент НТВ «Триколор ТВ» с сервисом «КиноАкадемия», который благодаря своей обширной абонентской базе занял лидирующую позицию среди абонентов кабельного и спутникового телевидения. Всего число абонентов платного телевидения, имеющих доступ к сервису «видео по запросу», достигло уже 11,3 миллиона домохозяйств, что на 180 процентов выше, чем летом 2010 года (4,1 миллиона).</p> <p>&nbsp;</p> <p><em><strong>Video-on-Demand в Интернете</strong></em></p> <p>Наиболее широкие услуги «видео по запросу» представлены в самой интерактивной среде — Интернете. Первые подобные сервисы появились в период с 2006-го по 2009 год, а в 2010 году их число резко возросло, причем большинство компаний заручились поддержкой крупных производителей контента и даже федеральных телеканалов. Многие предложили пользователям бесплатный просмотр с рекламой, другие предпочли модель продажи контента или предоставления подписки. При этом практически все платные сайты имеют каталог фильмов и для бесплатного просмотра.</p> <p>Лидирующие позиции на рынке «видео по запросу» в Рунете занимают в настоящее время сайты, в основе которых лежит рекламная бизнес-модель, когда зритель не платит за просмотр контента, но вынужден смотреть рекламные ролики, предваряющие фильм. Панельный мониторинг от компании LiveInternet (webomer.ru) ставит на первое место среди российских интернет-ресурсов по итогам апреля-июня 2011 года компанию IVI, следом идет сервис Zoomby.ru, затем — «Видеоморе», Tvigle и TVzavr. Все пять лидеров рынка являются бесплатными для пользователя. Относительно новый сервис, запущенный в марте 2011 года и работающий по системе платной подписки, Now.ru — на шестой позиции. Потенциальную аудиторию «видео по запросу» в Интернете можно оценить по масштабу всех имеющих широкополосный доступ в сеть россиян. По данным Координационного центра национального домена сети Интернет к концу 2010 года количество частных пользователей ШПД в России выросло до 17,9 миллиона абонентов, а его проникновение достигло трети всех домохозяйств страны.</p> <p>Что касается стоимости легального контента для пользователей, анализ цен предложения платных услуг VoD у основных компаний — в Интернете и в сетях платного ТВ — показывает, что средняя стоимость единицы контента в обычном формате в России весной 2011 года составила 46 рублей (на 15 процентов дешевле, чем летом 2010 года). Средняя стоимость качественного HD-контента выросла на 29 процентов, составив 129 рублей. При этом существенно расширилось предложение HD-фильмов. Если в 2010 году данную услугу предлагал только «Стрим», то сейчас уже шесть кабельных сетей. В Интернете такой контент тоже имеется. В целом цена на контент варьируется от 7 до 210 рублей — в зависимости от степени премьерности фильма и его востребованности. В то же время цена подписки на контент VoD сократилась на 40 процентов — до 247 рублей.</p> <p>При этом рынок «видео по запросу» быстро растет и представляет собой высококонкурентную среду. В этой сфере постоянно появляются новые игроки, получающие поддержку крупных телеканалов и поставщиков контента — голливудских мейджоров, российских продюсеров и дистрибьюторов; позиции лидеров здесь не являются стабильными. Кроме того, в условиях развивающегося рынка происходит быстрое расширение ассортимента услуг: появление HD, развитие сервисов VoD и PPV на новых территориях, в пакетах опытных операторов сферы телекоммуникаций, а также снижение цены контента для пользователей. Они теперь могут смотреть фильмы онлайн, в том числе и бесплатно — даже в рамках платных сервисов. Кроме того, можно приобретать контент поштучно, либо оформлять подписку на неограниченное число просмотров в течение одной-двух недель или месяца.</p> <p>&nbsp;</p> <p>Итак, эфирное телевидение, являющееся бесплатным, доступно сегодня практически для всех жителей России. Объем кинопоказа в эфире в среднем составляет около 30 тысяч часов в год (около 80 часов в сутки). Регулярно фильмы демонстрируются практически на всех федеральных эфирных каналах, за исключением «Муз-ТВ» и «России 24». Помимо этого, сегодня насчитывается около 55 миллионов человек, пользующихся услугами операторов неэфирного телевидения, не считая недавно появившееся мобильное телевидение, а среди кабельных и спутниковых телеканалов как минимум 30 специализируются исключительно на кинопоказах, включая сериалы.</p> <p>Смотреть лицензионное видео сегодня имеют возможность более 100 миллионов россиян, у которых есть DVD-плейеры, а более четырех миллионов граждан — еще и видеопродукцию в HD-качестве. При этом диски в продаже интернет-магазина ozon.ru стоят в среднем от 99 до 600 рублей (DVD) и от 215 до 2 025 (BD), а в сетевых магазинах цены могут быть и гораздо ниже.</p> <p>Число пользователей широкополосного доступа в Интернет в России составляет в настоящее время более 45 миллионов человек, а число абонентов кабельных и спутниковых каналов, имеющих возможность пользоваться сервисами VoD, достигает 12 миллионов домохозяйств, или свыше 32 миллионов человек. Более 45 операторов предлагают услуги «видео по запросу», в том числе 11 — бесплатные для потребителя (при этом их число постоянно растет), а 34 — платные.</p> <p>Кинотеатры во всей системе кинопоказа занимают серединную позицию, являясь доступными для половины населения России, в том числе и в цифровом формате. Средняя стоимость услуг кинопоказа, по итогам января-июня 2011 года, составила 238 рублей (данные журнала «Кинобизнес сегодня»).</p> <p>При этом мы оставляем за рамками нашего внимания среду пиратского распространения контента в Интернете, оценка объемов которого затруднена, но масштабы его могут быть соотносимы с величинами распространения широкополосного доступа.</p> <p>&nbsp;</p> <p>Подробная информация об исследованиях рынка кинопродукции в России представлена на сайте <em>www.невафильм.рф</em></p> <p>&nbsp;</p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p>Сегодня продюсерам и режиссерам открыто множество путей для продажи своих фильмов. И хотя кинотеатр остается пока основным рынком сбыта кинопродукции, он стремительно теряет свои премьерные позиции. Степень доступности и удобства различных каналов кинопоказа (по мере возрастания указанных качеств) может быть определена в виде следующей цепочки:</p> <p>· кинотеатр, в который надо идти или даже ехать, подстраиваться под время сеанса, «терпеть» других людей в зале и прочие неудобства;</p> <p>· телевидение; эфирное ТВ есть в каждом доме, но выбор контента и времени просмотра ограничен — необходимо подстраиваться под программную сетку вещания;</p> <p>· DVD/BD; лицензионный диск можно купить сегодня в очень широкой сети магазинов и посмотреть дома в комфортных условиях и в любое время;</p> <p>· сервисы «видео по запросу», предоставляющие широкий выбор кинопродуктов, доставку на дом и удобное время просмотра, в том числе и на телеэкране;</p> <p>· пиратский контент с его колоссальным предложением, оперативностью выхода новинок, доступностью, зачастую бесплатностью.</p> <p>При этом на каждом из рынков потребления киноуслуг происходят постоянные перемены — технологические, экономические и культурологические.</p> <p><em><strong>Кинотеатральный прокат</strong></em></p> <p>Всего в России по данным «Невафильм Research» на 1 июля 2011 года насчитывается 2 528 современных кинозалов в 877 кинотеатрах страны. Доступ к услугам современного кинопоказа имеют 77 миллионов россиян; из них 71,5 миллиона — возможность смотреть фильмы в формате 3D. Цифровые кинозалы с такой функцией уже есть в 608 кинотеатрах (1 182 зала) — это 69 процентов кинотеатров России.</p> <p>В 2010—2011 годах, после того как кризис в строительной сфере пошел на спад, а темп ввода в эксплуатацию новых торгово-развлекательных центров начал восстанавливаться, рынок кинотеатров также стал расти количественно. Вместе с тем возникла новая тенденция: перераспределение кинотеатров в «руках» крупных киносетей. Недавними примерами могут служить июньская покупка сети кинотеатров «KinoStar» крупнейшим российским оператором кинопоказа «Синема Парк» или заключенный в мае 2011-го договор об оперативном управлении сетью кинотеатров «Киноэксперт» со стороны нового детища Эдуарда Пичугина и Федора Бондарчука — компании «Киносити».</p> <p>Цифровые технологии остаются движущей силой на российском рынке кинопоказа: к середине 2011 года уже 47 процентов залов современных кинотеатров имеют цифровую кинопроекцию. Основными игроками здесь являются крупные киносети, так или иначе пользующиеся поддержкой студий-мейджоров, и независимые малые кинотеатры, стремящиеся получить статус первоэкранных. Однако для полного перехода к «цифре» необходимо принятие мер государственной поддержки — введение некоторых ожидается уже в нынешнем году. Речь, в частности, идет об отмене таможенных пошлин на цифровые кинопроекторы на срок до пяти лет. Над «средними» кинотеатрами, не участвующими в активном процессе «цифровизации», нависает угроза полного исчезновения в случае, если они не успеют вовремя перейти к «цифре», поскольку в один прекрасный день дистрибьюторы поймут, что цифровых залов в стране достаточно для того, чтобы вообще прекратить пленочный прокат. Тогда на всех оставшихся 35-мм кинопроекторах просто нечего будет демонстрировать. И эти процессы не за горами.</p> <p>Сегодня уже можно сделать вывод о том, что, начиная с 2010 года, в сфере кинотеатрального проката произошла полная адаптация дистрибьюторов к цифровым технологиям: 44 процента релизов прошлого года выходили также в цифровом формате, заняв четверть рынка по числу копий в российских кинозалах за год. В 2011-м (с декабря по май) доля цифровых релизов составила уже 72 процента. Причем все чаще картины вообще выходят только в цифровом формате: в 2010 году таких фильмов было 42 (из них 12 — в формате 3D), а за шесть месяцев кинопрокатного 2011-го — уже 41 (в том числе 9 в 3D).</p> <p>3D-фильмы остаются лидирующим контентом в цифровых залах. Благодаря ажиотажному спросу и повышенной цене билета на них кассовые сборы российского кинопроката в 2010 году достигли одного миллиарда долларов (по оценке «Невафильм Research», касса кинотеатров России (без СНГ) составила в прошлом году 1 013,6 миллиона долларов, а с декабря по май кинопрокатного 2011 года — уже превысила 540 миллионов). Впрочем, высокая цена кинобилета на 3D-показах, а также широкое распространение цифровых 3D-залов, подчас не оставляющее зрителям выбора между 3D и 2D-версиями фильма, в сочетании с участившимися случаями разочарования публики от некачественных трехмерных фильмов создают все более негативный образ этого новомодного увлечения. Уже недалек тот день, когда зритель, а не дистрибьютор или кинотеатр, начнет диктовать свои условия насчет того, в каком формате и по какой цене он хочет смотреть тот или иной фильм. Тем более что альтернативу кинотеатрам сейчас легко можно найти.</p> <p>&nbsp;</p> <p><em><strong>Home video — DVD и Blu-ray</strong></em></p> <p>Традиционно домашнее видео считается вторым рынком после кинотеатрального проката — и по срокам выхода, и по объемам продаж и доходов. Для Голливуда это давно уже наиболее существенная статья прибыли, намного опережающая кинопрокат. По оценкам IHS Screen Digest к концу 2011 года в России будет насчитываться 37,3 миллиона семей, имеющих DVD-плейеры, еще полтора миллиона семей с BD-проигрывающими устройствами.</p> <p>В год на рынок домашнего видео выходит от полутора до двух тысяч DVD-релизов, а число фильмов на Blu-ray-дисках растет с каждым годом: в 2010-м их вышло 340, а за первую половину 2011-го — уже 325. При этом учитываются только те релизы, анонсы которых публикуются в отраслевых изданиях «Видеомагазин» и «Бюллетень видеорынка». Таким образом, и здесь новые технологии постепенно вытесняют старые, хотя DVD и гораздо младше пленки.</p> <p>Дистрибьюторы применяют достаточно агрессивную политику для продвижения нового формата: с 2010 года в России стали популярны комбинированные релизы, когда покупателю предлагаются в одной упаковке и DVD, и BD. Причем в зависимости от того, какой из дисков является основным, цена таких «комбо-релизов» варьируется от 360 до 950 рублей. В среднем цена на DVD в России составляет 230 рублей, BD — 760 рублей (измерения производились «Невафильм Research» по релизам 2011 года, продающимся на сайте ozon.ru). Новый формат позволяет также выпускать диски с фильмами в формате 3D — первым на российском рынке стал анимационный фильм Фила Лорда и Криса Миллера «Облачно, возможны осадки в виде фрикаделек» в 2009 году; в 2010-м было выпущено шесть 3D-релизов для домашнего просмотра, а в первой половине 2011-го — уже 18. Цена их составляет сейчас в среднем 1 360 рублей.</p> <p>В то же время в 2010—2011 годах российские видеодистрибьюторы отметили восстановление объемов продаж после кризисного падения. По данным «Видеомагазина» и IHS Screen Digest в 2010 году было продано свыше 81,5 миллиона дисков, а в 2011-м ожидается около 83,5 миллиона продаж. Однако анализ рынка в сравнении с динамикой числа семей, владеющих видеовоспроизводящей техникой, показывает, что объемы продаж растут лишь за счет развития инфраструктуры, тогда как у населения падает сама склонность к покупке видеопродукции на физических носителях. Так, в 2009 году одна семья, имевшая DVD- или BD-плейер, приобрела в среднем 2,5 диска одного из этих форматов, в 2010-м — 2,4, а в 2011-м этот показатель может опуститься до 2,1 диска. Очевидно, что потребитель уходит на другие рынки кинопроката — на телевидение и в Интернет.</p> <p>&nbsp;</p> <p><em><strong>Телевидение — эфир, кабель, спутник, по запросу…</strong></em></p> <p>Эфирное телевидение для большинства россиян традиционно является самым доступным и удобным каналом кинопоказа. Его основу составляют бесплатные, в основном государственные федеральные телеканалы — сейчас их насчитывается около 20, включая три общенациональных, возможность принимать которые имеется у 95 процентов населения страны: Первый канал, «Россия 1» и НТВ. К ним следует отнести также ряд сетевых — ТНТ, СТС, РЕН и специализированных — ТВЦ, «Россия К», «Домашний», «Россия 2», «Муз-ТВ», MTV, ТВ-3, ДТВ, Пятый канал, «Россия 24», Euronews, «2х2», «Звезда», «Семерка».</p> <p>Помимо федеральных общедоступных условно эфирных телеканалов в России также имеется сеть региональных станций, транслирующих в местном эфире телеканалы собственного производства. Многие региональные эфирные телеканалы вещают неполный день. Как правило, это информационные программы, транслирующиеся в рамках выделенных региональных слотов на сетевых федеральных телеканалах: СТС, РЕН, ТНТ, Пятом канале, а также на частотах государственных телеканалов холдинга ВГТРК. Тем не менее во многих крупных городах существуют независимые — не входящие в сети — местные (городские, областные) телеканалы, производящие собственный контент и имеющие самостоятельное программирование в объеме эфирного дня — всего около 30.</p> <p>В целом, по данным Минкомсвязи, 99 процентов россиян обеспечены услугами эфирного телевидения, и качество этого вещания призвано улучшаться в рамках концепции перехода к 2015 году на цифровые технологии. Согласно данной концепции определен состав первого мультиплекса (восемь общероссийских бесплатных телеканалов — Первый, «Россия 1», «Россия 2», «Россия 24», «Россия К», НТВ, Пятый канал, «Карусель»), вводимого в действие к 2014 году при помощи средств федерального бюджета. Второй и третий мультиплексы телеканалов должны начать трансляцию в цифровом формате до 2015 года, но уже за счет собственных финансовых ресурсов.</p> <p>При этом сегодня назвать каналы эфирными можно очень условно: каждый из них может быть доставлен пользователю не только посредством эфира, но и по кабельным сетям, через спутник. Так, крупнейший оператор спутникового телевидения «Триколор ТВ» предлагает пакет бесплатных эфирных каналов каждому пользователю. В июле этого года МТС запустил в эксплуатацию сервис «Мобильное ТВ», который доступен для абонентов всех сетей, владеющих смартфонами и установивших приложение, позволяющее смотреть восемь федеральных каналов. Очевидно, что и другие операторы в ближайшее время последуют за МТС.</p> <p>Помимо этого в России действует обширная сеть неэфирного телевидения. К неэфирным телеканалам относится вся совокупность отечественных и зарубежных каналов, которые транслируются на территории страны при помощи кабельных, спутниковых и IPTV-сетей. Среди всех неэфирных телеканалов выделяются те, которые специализируются на показе кинофильмов и сериалов. В проекте по измерению аудитории специализированных каналов TV Index Plus, который ведет «TNS Россия», таких каналов насчитывается около тридцати, среди них наибольшим охватом обладают «TV 1000 Русское кино», «TV 1000» (производства Viasat) и «Дом кино» («Цифровое телесемейство Первого канала»). Всего, по данным Ассоциации кабельного телевидения России, в 2009 году в стране насчитывалось 1450 операторов кабельного ТВ — 64 процента рынка. Вдвое отставало от него спутниковое ТВ (33 процента абонентов); операторы IPTV имели 3 процента подписчиков. Однако и здесь новые технологии (спутниковая доставка сигнала, IPTV и мобильные сети) вытесняют традиционный кабель. Кроме того, с октября 2010 года в пакете «НТВ-плюс» транслируются фильмы и программы в формате 3D — на канале 3D by Panasonic.</p> <p>Каналы кабельного и спутникового телевидения стали также первыми поставщиками сервисов «видео по запросу» в нашей стране еще в середине нулевых. Этим занялась компания «Комстар» со своим «СТРИМ. Кино» (c 2009 года входит в группу компаний МТС, а с 2011-го носит название «Кабельное телевидение от МТС»). Сегодня «видео по запросу» доступно также в IPTV-сетях Ростелекома под разными брендами во всех федеральных округах. В конце 2010-го появился новый игрок — главный конкурент НТВ «Триколор ТВ» с сервисом «КиноАкадемия», который благодаря своей обширной абонентской базе занял лидирующую позицию среди абонентов кабельного и спутникового телевидения. Всего число абонентов платного телевидения, имеющих доступ к сервису «видео по запросу», достигло уже 11,3 миллиона домохозяйств, что на 180 процентов выше, чем летом 2010 года (4,1 миллиона).</p> <p>&nbsp;</p> <p><em><strong>Video-on-Demand в Интернете</strong></em></p> <p>Наиболее широкие услуги «видео по запросу» представлены в самой интерактивной среде — Интернете. Первые подобные сервисы появились в период с 2006-го по 2009 год, а в 2010 году их число резко возросло, причем большинство компаний заручились поддержкой крупных производителей контента и даже федеральных телеканалов. Многие предложили пользователям бесплатный просмотр с рекламой, другие предпочли модель продажи контента или предоставления подписки. При этом практически все платные сайты имеют каталог фильмов и для бесплатного просмотра.</p> <p>Лидирующие позиции на рынке «видео по запросу» в Рунете занимают в настоящее время сайты, в основе которых лежит рекламная бизнес-модель, когда зритель не платит за просмотр контента, но вынужден смотреть рекламные ролики, предваряющие фильм. Панельный мониторинг от компании LiveInternet (webomer.ru) ставит на первое место среди российских интернет-ресурсов по итогам апреля-июня 2011 года компанию IVI, следом идет сервис Zoomby.ru, затем — «Видеоморе», Tvigle и TVzavr. Все пять лидеров рынка являются бесплатными для пользователя. Относительно новый сервис, запущенный в марте 2011 года и работающий по системе платной подписки, Now.ru — на шестой позиции. Потенциальную аудиторию «видео по запросу» в Интернете можно оценить по масштабу всех имеющих широкополосный доступ в сеть россиян. По данным Координационного центра национального домена сети Интернет к концу 2010 года количество частных пользователей ШПД в России выросло до 17,9 миллиона абонентов, а его проникновение достигло трети всех домохозяйств страны.</p> <p>Что касается стоимости легального контента для пользователей, анализ цен предложения платных услуг VoD у основных компаний — в Интернете и в сетях платного ТВ — показывает, что средняя стоимость единицы контента в обычном формате в России весной 2011 года составила 46 рублей (на 15 процентов дешевле, чем летом 2010 года). Средняя стоимость качественного HD-контента выросла на 29 процентов, составив 129 рублей. При этом существенно расширилось предложение HD-фильмов. Если в 2010 году данную услугу предлагал только «Стрим», то сейчас уже шесть кабельных сетей. В Интернете такой контент тоже имеется. В целом цена на контент варьируется от 7 до 210 рублей — в зависимости от степени премьерности фильма и его востребованности. В то же время цена подписки на контент VoD сократилась на 40 процентов — до 247 рублей.</p> <p>При этом рынок «видео по запросу» быстро растет и представляет собой высококонкурентную среду. В этой сфере постоянно появляются новые игроки, получающие поддержку крупных телеканалов и поставщиков контента — голливудских мейджоров, российских продюсеров и дистрибьюторов; позиции лидеров здесь не являются стабильными. Кроме того, в условиях развивающегося рынка происходит быстрое расширение ассортимента услуг: появление HD, развитие сервисов VoD и PPV на новых территориях, в пакетах опытных операторов сферы телекоммуникаций, а также снижение цены контента для пользователей. Они теперь могут смотреть фильмы онлайн, в том числе и бесплатно — даже в рамках платных сервисов. Кроме того, можно приобретать контент поштучно, либо оформлять подписку на неограниченное число просмотров в течение одной-двух недель или месяца.</p> <p>&nbsp;</p> <p>Итак, эфирное телевидение, являющееся бесплатным, доступно сегодня практически для всех жителей России. Объем кинопоказа в эфире в среднем составляет около 30 тысяч часов в год (около 80 часов в сутки). Регулярно фильмы демонстрируются практически на всех федеральных эфирных каналах, за исключением «Муз-ТВ» и «России 24». Помимо этого, сегодня насчитывается около 55 миллионов человек, пользующихся услугами операторов неэфирного телевидения, не считая недавно появившееся мобильное телевидение, а среди кабельных и спутниковых телеканалов как минимум 30 специализируются исключительно на кинопоказах, включая сериалы.</p> <p>Смотреть лицензионное видео сегодня имеют возможность более 100 миллионов россиян, у которых есть DVD-плейеры, а более четырех миллионов граждан — еще и видеопродукцию в HD-качестве. При этом диски в продаже интернет-магазина ozon.ru стоят в среднем от 99 до 600 рублей (DVD) и от 215 до 2 025 (BD), а в сетевых магазинах цены могут быть и гораздо ниже.</p> <p>Число пользователей широкополосного доступа в Интернет в России составляет в настоящее время более 45 миллионов человек, а число абонентов кабельных и спутниковых каналов, имеющих возможность пользоваться сервисами VoD, достигает 12 миллионов домохозяйств, или свыше 32 миллионов человек. Более 45 операторов предлагают услуги «видео по запросу», в том числе 11 — бесплатные для потребителя (при этом их число постоянно растет), а 34 — платные.</p> <p>Кинотеатры во всей системе кинопоказа занимают серединную позицию, являясь доступными для половины населения России, в том числе и в цифровом формате. Средняя стоимость услуг кинопоказа, по итогам января-июня 2011 года, составила 238 рублей (данные журнала «Кинобизнес сегодня»).</p> <p>При этом мы оставляем за рамками нашего внимания среду пиратского распространения контента в Интернете, оценка объемов которого затруднена, но масштабы его могут быть соотносимы с величинами распространения широкополосного доступа.</p> <p>&nbsp;</p> <p>Подробная информация об исследованиях рынка кинопродукции в России представлена на сайте <em>www.невафильм.рф</em></p> <p>&nbsp;</p></div> 2012-01-05T10:34:04+04:00 2012-01-05T10:34:04+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article18 Даниил Дондурей

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><strong>Даниил Дондурей</strong>. Скажите, нуждаются ли российская дистрибьюция и кинопоказ в оптимизации и, если да, на каких условиях и в каких пространствах? Воспринимают ли занятые здесь профессионалы свою деятельность как кризисную? И еще — нуждаются ли они в целостном анализе киноиндустрии? Интересно ли им, что происходит с российским кино — проводимой политикой, контентом, кадровым составом, инвестициями, или им достаточно знать график голливудских релизов? Важно ли тем, кто сегодня, летом 2011 года, работает с публикой, разбираться с тем, что происходит на других этажах кинематографа? Мне-то самому кажется, что не очень. У прокатчиков и дистрибьюторов нет желания представлять процессы, идущие в большой системе, состоящей, как известно, минимум из 11—12 элементов — от производства, образования, отношений с ТВ и Интернетом до кинокритики и фестивалей.</p> <p><strong>Олег Березин</strong>. Эти вопросы возникли в тот момент, когда пути кинопоказа и дистрибьюции в России окончательно разошлись с остальными десятью компонентами кинематографа.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Спасибо уже за первую фразу.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Причина — неприязнь к кинобизнесу: все понимают, что кинопоказ — единственный сегмент отрасли, который живет по настоящим рыночным правилам. Из этого и возникают все проблемы, потому что этот наш рынок сегодня — не буду говорить, что в отличие от других элементов кино, — четко разделен на три части: две большие и третью, очень маленькую.</p> <p>Первая часть — большие корпоративные структуры кинопоказа. В большом корпоративном предприятии кинопоказа — не важно, входит ли оно в крупные холдинги или подчиняется каким-то другим владельцам, принимают решения наемные менеджеры. Их основная мотивация — получить бонус от хозяина и удержаться на своем месте. Такая позиция не дает никакой возможности экспериментировать. Самое страшное для них — оказаться, как говорят, «ниже рынка». Поэтому когда весь рынок куда-нибудь падает, они падают вместе с ним. Рынок растет, и они растут — синхронно. Тут страшно только твое личное отклонение «в минус». Но для того чтобы продвинуться в «плюс», когда кинотеатр работает существенно лучше, чем рынок в среднем, нужен предпринимательский риск. Вот владелец бизнеса может позволить себе экспериментировать, потому что все прекрасно понимают, что нет готовых рецептов. Например, мы поставим на экран сложный фильм, но получим какую-то другую аудиторию в то время, когда конкурент показывает «Пиратов Карибского моря». Это всегда опасно — рисковать. Не для бизнеса в целом, а для конкретного менеджера, принимающего решение.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Классическая психология самосохранения…</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Отсюда глобальная репертуарная политика больших игроков. Там она особенно заметна. В редких ситуациях, скажем, компания «Парадиз», позволяет — иначе это не назвать — директору сети кинотеатров «Пять звезд» Армену Бадаляну экспериментировать.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Уникальный, можно сказать, опыт.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. В том числе и благодаря таланту и дальновидности, которые дают Бадаляну это право на риск. У нас таких единицы.</p> <p>Вторая достаточно большая часть рынка — те самые советские директора муниципальных кинотеатров. Это «красные директора», в принципе живущие за счет ренты использования муниципального здания. Тут другая философия поведения на рынке: никаких экспериментов вообще не может быть по определению, потому что человек, не являясь собственником бизнеса, не в состоянии прогнозировать свое будущее на пять лет, выстраивать работу с аудиторией в расчете на длительное время. Он не знает, что с ним будет через год. Придет новый мэр, его снимут — он своим детям этот бизнес не передаст. Это другая модель поведения. Политика Армена Бадаляна тут исключение.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Философия невладельца?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да. При любой попытке построить диалог участников дюжины компонентов индустрии с кинопрокатом понимаешь, что говорить тут, в большинстве своем, не с кем. Ты не можешь найти человека, принимающего решения, готового попробовать, потерпеть, отступить, что-то поменять. Ведь жизнь не всегда состоит из побед. Важно угадать, просчитать, просто увидеть своего зрителя. Некоторые кинотеатры делают это ради бренда: мы тут единственные, кто показывает «трудное кино». Один-два раза в три месяца. Это позволяет директорам таких залов говорить: «У нас не все цинично — есть настоящая поддержка российского кино». Но и в этом случае человек, принимающий решения, должен любить искусство.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Стране повезло с Константином Львовичем Эрнстом, который любит кино. Был бы он Кулистиковым или Добродеевым, не было бы никаких показов немассового кино на нашем ТВ.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Если говорить о телеканалах, там все любят кино. Только по-разному. Если говорить про «Закрытый показ» на Первом, то это тоже некая психологическая индульгенция тому, что будет происходить после 12 часов ночи. Рейтинги уже никто не считает, поэтому пусть Александр Гордон поразвлекается. А вдруг будет какой-то профит или имиджевый толк. А не будет — так вроде все при деле: ни на что и не рассчитывали, продвигали искусство, воспитывали зрителя.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А скажите, возникает ли в сознании показчиков и дистрибьюторов такая цель — развитие аудитории?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Многие об этом мечтают или утверждают, что мечтают, но чтобы кто-то пришел в этот бизнес публику развивать — я не слышал. Каждый кинотеатр в отдельности понимает необходимость работы со зрителем на перспективу, но морально не готов, развивая аудиторию, работать тем самым на своих же конкурентов. Увеличивать их доходы.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Русский философ Николай Федоров говорил о философии общего дела. Нет в нашем кино такой философии. Даже в частном деле кинопоказа.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Мы в 90-е годы лихо перешли к рынку. У очень немногих остается ощущение, что нужно что-то делать для всех. Потому что убеждение, что «это надо делать вместе», всегда требовало какой-то подпитки — идеологической, моральной, профессиональной.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Жертвовать погорельцам или больным будем вместе, но в смешных дозах.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да, но вот это как раз и есть те микрожертвы, которые делаются не ради себя, а ради общества. Точно так же и в кино. И все понимают, что взять на себя идею поддержки культуры — слишком глобальная задача и одному не потянуть. Поэтому большинство исходит из идеи: я тут пока буду свою маленькую и отдельную делянку обрабатывать.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Понимают ли ограниченность этого взгляда владельцы тех двухсот — двухсот пятидесяти кинотеатров, которые собирают национальную кассу, «заказывают музыку» в индустрии?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. В основной своей массе не понимают, потому что они довольны существующей ситуацией. У них все хорошо, бизнес идет. Что-то с аудиторией происходит, но это рынок. Да, они понимают, что, может, лучше было бы расширить аудиторию, хотя бы с точки зрения возрастных параметров. Что следует зрителя воспитывать, что-то с ним делать…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Создавать киноклубы, еще что-нибудь…</p> <p><strong>О.Березин.</strong> Ну да, постеры, реклама серьезных фильмов… Сегодня у нас есть такая возможность, но долговременной целенаправленной работы нет. Нет понимания того, что происходит с аудиторией, как она меняется. В конечном итоге индустрия становится заложником жаждущих развлечения зрителей.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Тут выбор чисто экономический: потакать аудитории или развивать зрительские предпочтения.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Вечный двигатель создать нельзя. Любое устройство, любая экосистема будет стремиться к самоуспокоению. Это то, что сейчас у нас в кино происходит. Всегда нужно какое-то внешнее воздействие: не важно, за счет энергии Солнца или искусственно полученой атомной энергии. И этого внешнего воздействия сегодня нет. Ориентируясь на однотипного зрителя, показывая ему только то, к чему он готов интеллектуально, эмоционально, ментально, мы стремительно идем к тому, что он, зритель, останавливается, упрощается, опускается, потому что нет развивающего воздействия. Стимула расти нет.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Да, это один удручающий итог. Но ведь у кинематографа есть важнейшие задачи непрямого воздействия на людей — не только сбор денег в кинотеатрах, но и создание мифологических и мировоззренческих систем, которые через телевизор, через DVD и кинотеатры управляют обществом. В конечном счете это нечто большее, чем обычные потребительские услуги.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. А это и есть та внешняя энергия, та трансформация личности, которая будет работать в сознании нации. Что сегодня заставляет людей собираться в киноклуб? Любое подобное объединение будет существовать, только если у него есть тот самый, как мы говорим, «кинобезумец», который способен своей энергией заряжать всех остальных.</p> <p>Нынешняя модель такого «вечного двигателя» — «кинотеатр-фильм-зритель, а затем зритель-фильм-кинотеатр» — приводит к угасанию личности, а значит, и аудитории. Когда мы сегодня говорим, что посещаемость кинотеатров падает — а она падает, — то не очень понимаем природу этих процессов.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Недавно кто-то мне сказал: «Березин зря нас пугает, преувеличивая значение мелких движений, флуктуаций. Рынок-то растет».</p> <p><strong>О.Березин.</strong> Когда я говорю: обратите внимание на то, что посещаемость падает, то каждый раз оговариваюсь, имея уже опыт анализа рынка: нельзя о какой-то глобальной тенденции судить по короткому периоду. Но при этом меня настораживает то, что аналогичная ситуация уже складывается и в Америке. Там посещаемость за год упала на 8 процентов, хотя общий кассовый сбор и у них, и у нас растет. Вот этот рост кассы и вводит в заблуждение.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. За 2010?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да. А это индустрия, которая как раз сегодня действует по тем же законам, что и у нас. Движется именно в сторону тинейджерского кино. Хотя в США доля взрослых зрителей, которые ходят в кино, просто несопоставима с нашей. Мы сравнивали данные по российскому и американскому рынку. У нас доля аудитории кинозрителей старше 40 лет всего 10 процентов, а в США в четыре раза больше — 39 процентов.</p> <p><strong>Д.Дондурей.</strong> А вот у французов посещаемость продолжает расти. Почему-то они очень осмысленно занимаются кино.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. У них есть эта внешняя сила. Не важно, на чем основанная, но, в то числе, и на успешной государственной политике. А еще на энергии общества, на неугасающей традиции. Нельзя сказать, что есть один-единственный рецепт. Как у нас: без государства мы ничего не сделаем. А там государство лишь один из источников модернизации, который в умных руках может стать очень эффективным.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но вернемся на родину.. Получается, что наши кинотеатры не думают о своем будущем?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. В декабре руководители трех крупнейших сетей в той или иной форме чуть ли не впервые задали мне вопрос: «А что будет с нами дальше? Куда все идет?» При том, что кинотеатры не занимаются ассигнованием средств на развитие макроаудитории, осмыслением того, что их бизнес напрямую с этим связан.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Они не думают, что есть неординарные ходы: поместить, к примеру, кинопоказ в атмосферу оперного здания. Приходит, скажем, Путин в окружении олигархов из списка Forbes или медиазвезд смотреть кино в Михайловский театр, а Березин затем зарабатывает несметные деньги на продаже этой трансляции.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Ну мы-то как раз на этом зарабатываем, без Путина, правда. Но наши проекты показов опер и концертов в кинотеатрах очень успешно развиваются. Но основная беда нашей страны в том, что все жаждут быстрых денег. Когда вы придете куда-то к чиновнику и скажете: «Ребята, у меня есть хорошая идея», вас тут же спросят: «А сколько мы с этого получим?» Это определяющий момент. Жажда наживы убивает все живое.</p> <p>Кинематограф может быть здоровым только в здоровом обществе. При этом он не доктор социальной жизни. В этом смысле тот же «Кинотавр» — это во многом попытка заплатить общественный налог, что-то компенсировать, представить какие-то убеждения. Отсюда и естественная убыточность «Кинотавра». Пока, к счастью, есть человек, Александр Роднянский, который готов за это нести культурную и финансовую ответственность, прекрасно понимая, что это убыточно, но необходимо. Или Геворг Нерсесян, который делает то же самое с фестивалем «Окно в Европу». Но, к сожалению, пока не удается посадить за стол всех участников кинопроцесса и сказать: «Давайте вместе думать». Это ведь, в сущности, уже совсем иная идеология.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. У показчика два главных партнера: публика и дистрибьютор, доставляющий контент. Как он сегодня воспринимает зрителя-покупателя и поставщика продукта?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. С точки зрения кинотеатра, дистрибьютор — обыкновенный посредник.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. И всё? А его характеристики — надежный, профессиональный?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Думаю, большинство дистрибьюторов воспринимаются как лишнее звено.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Вы хотели бы, чтобы компании «ХХ век — Фокс» или «Дисней» с кинотеатром «Красная синька» в Саратове связывались сами?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Ну, во-первых, цифровые технолгии к этому и ведут. Но основные проблемы дистрибьюторов вытекают из непонимания самой природы рынка, из того, во что трансформировался бизнес некоторых дистрибьюторов — в основном это вопросы логистики копий: мы напечатаем полторы тысячи копий и их разошлем.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но часто именно дистрибьюторы ошибаются.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Это не очень важно сейчас. Важно, что эти проблемы стали особенно обнажаться при переходе на «цифру». Многие кинотеатры ждали от этого большей свободы. Что в пленочном мире не позволяет кинотеатру экспериментировать с фильмом? Экономика. Ты можешь сколько угодно экспериментировать, но стоимость пленки будь добр компенсировать. И это был действительно ограничивающий фактор. Там, где это массовый продукт, стоимость пленки нивелируется. В блокбастере в относительном проценте она стремится к нулю. А в маленьком фильме составляет очень высокую долю.</p> <p>И тут не поэкспериментируешь. Все ожидали от перехода на «цифру» как раз большей свободы.</p> <p>Сегодня нет музыки, которой вы не найдете в Интернете, той самой, что не могли найти в магазине. И все буквально транслировали этот принцип в кинотеатры. Там говорят: «Мы готовы попробовать показать этот фильм. Одним сеансом, двумя сеансами… Но именно попробовать, сделать шажок». А дистрибьютор в ответ: «Нет, я не могу тебе дать разрешение, потому что ты одним этим сеансом испортишь мне показатель наработки на экран. А мне надо отчитываться». Дистрибьютор не несет уже дополнительно никаких затрат, есть цифровая копия, все сделано. Да, это не сто тысяч долларов, а только тысяча. Но мы ее можем заработать. Нельзя, «вы испортите показатель наработки на экран». Это отношение как раз вытекает из идеологии наживы. Что такое наработка на экран? Это позиция капсоревнования, влияние на какие-нибудь полуабстрактные курсы акций данных компаний…</p> <p>Ситуации, в которых находятся дистрибьюторы и кинотеатры, разные. Когда говорят о низком интересе зрителей к какому-то фильму, все переживают — и продюсеры, и режиссеры, и дистрибьюторы. Кинотеатры кажутся нехорошими. А почему кинотеатры должны работать, когда в зале два человека, и нести свои эксплуатационные расходы на здание, оборудование и т.д.? Затраты на киномеханика не зависят от того, сколько людей присутствует в зале. Естественно, управляющие кинотеатром понимают, что выгоднее показывать большой блокбастер при полном зале, чем великий фильм, который смотрят два зрителя. Пустой зал — это убыток, но его цена для кинотеатра гораздо выше, чем для дистрибьюторов, у которых подобных расходов нет.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но где тогда больное место этой профессии? Или у дистрибьюторов все в порядке?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Они прекрасно понимают, что цифровая технология сводит на нет функцию распределения продукта.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Их роль, их участие в процессе если не умирает, то уменьшается?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да. При этом все понимают, что в Америке никогда не было больших дистрибьюторских компаний. Есть специализированные подразделения студий-мейджоров, которые работают с кинотеатрами через букеров. Чаще всего с пулом кинотеаров. Там нет такого Кинорынка (я имею в виду Кинорынка как мероприятия), как у нас, когда детально расписываются фильмы.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Мы можем уже не принимать дистрибьюторов в расчет как существенный элемент киноиндустрии?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. И да и нет. Есть разные типы дистрибьюторов. Есть опять же дистрибьюторы — представители студий, а есть кинопредприниматели, которые берут на себя ответственность, покупая права. Кто-то должен нести риск. Это не дистрибьютор в чистом виде, а, скорее, кинопромоутер: он продвигает фильм.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А у нас есть сильные кинопромоутеры?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. «Вест», «Парадиз», «Вольга», «Кино без границ», естественно. Но дистрибьютор у российского продюсера фильм не покупает, особенно на этапе сценария. Мы не берем во внимание историю с «Обитаемым островом», когда прокатчик вкладывался и в производство. В схеме, когда российская компания-дистрибьютор покупает права на зарубежный фильм, понятно, что это огромный предпринимательский риск. Такой дистрибьютор должен иметь качественную экспертизу, угадать, что через три года из этого текста получится фильм, который будет востребован.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А как прокатчики воспринимают зрителей, что про них думают?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. То, что те должны принести деньги. Прокатчик думает: «Зачем я буду терять деньги, работая на развитие зрителя, если он завтра пойдет к соседу?» Лояльность зрителя определяется не тем, что у нас показывается, а тем, насколько наш кинотеатр рядом, удобен. Единицы готовы работать на всю публику города. Дом кино в Питере, «Победа» в Новосибирске, «Пять звезд» в Москве…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Получается, что зритель — это огромная масса, нерасчлененка. Достаточно высокомерное, если не циничное, отношение.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Тут происходит, как с пассажирами электрички, которые не могут доехать до Москвы каким-то другим способом. Поэтому нечего с ними особенно нянчиться. Но мир меняется, и в кино теперь совершенно другая ситуация. У зрителя есть и другие способы смотреть фильмы. Еще пять лет назад все были уверены в том, что зрители никуда не денутся.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. В связи с этим кинотеатры пока и не психуют…</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Почему? Конечно, начинают психовать, ведь Интернет стал активно развиваться в регионах. Приходит телефонная компания, начинает продвигать dsl-подключения. Сейчас вся реклама, ну, хотя бы в Сочи, призывает: подключайтесь к широкополосному недорогому Интернету… Мне, например, очень интересно, как эта экспансия будет влиять на изменение всех прежних способов смотрения фильмов.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Что-то хотите подсказать кинотеатрам?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Наша логика исследований заключается в том, чтобы уловить тот вопрос, который нам зададут завтра. Я должен в какой-то степени быть готовым на него ответить. Вот осенью многие прокатчики придут и спросят: «А что нам делать?» Поэтому мы смотрим сразу на много рынков сбыта фильмов, мы разговариваем с кинотеатрами, а не только берем кассовые сборы и делим их на полученные данные…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Проводите опросы?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Мы говорим, общаемся, выясняем настроение не только владельцев, но и менеджеров: как это, как то, что ты чувствуешь? Мы не спрашиваем, как работают «Пираты Карибского моря», но фиксируем настроение. Есть очень интересный индекс, который мы, исследователи, постоянно публикуем, — индекс бизнес-настроений, который в какой-то степени отражает ощущение ближайшего будущего. И, как ни парадоксально, несмотря на то что мы вступили в период летних блокбастеров, этот индекс упал. Д.Дондурей. А «Пираты Карибского моря» сколько собрали?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Очень много. По всем математическим показателям они впереди планеты всей. Колоссальная касса уик-энда, очень широкий релиз, прекрасные кассовые сборы. Но если вы спросите об этом у директора кинотеатра, в его глазах прочитаете: фильм собрал не столько, на сколько рассчитывали. Потому что кинотеатры до этого полгода сидели на голодном пайке. Психологически ждали только «Пиратов…», которые решат все их финансовые проблемы. А они раз — и не решили. Вроде бы кассовый сбор невероятно вырос, продажи билетов рекордные, а с точки зрения отдельного кинотеатра… он его не спас! Фильм сработал превосходно, все рады этому, но он не решил все проблемы.</p> <p>Осознание того, что блокбастер даже такого масштаба не позволяет закрывать любые вопросы кинопоказа, приведет к тому, что осенью многие кинотеатры задумаются, что делать дальше. Моя задача как исследователя и аналитика рынка в этой области — хотя бы наметить некоторые ответы. Мы говорили пять лет назад: ребята, учтите, будет демографическая яма, аудитория уменьшается физически, ее становится мало, и сегодня основной — двадцатилетний зритель — тот, который родился в 90-м году. Но важный момент в том, что это та самая аудитория, которая наиболее легко переходит на другие платформы: на Интернет, «видео по запросу». Пятидесятилетнему тяжело перейти на Интернет, он у телевизора сидит. А двадатилетний очень легко это делает.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Что думают наши дистрибьюторы и показчики о «дальних» сегментах киноиндустрии — содержании фильмов, кинополитике, инвестициях, кредитах, о местной власти, о технологическом развитии? Не говоря уже о телевидении, пиратстве, торрентах и прочем.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Муж часто говорит о жене: «Она меня не понимает», а она: «Он меня не понимает». Так и здесь. Когда кинотеатры решили, что их партнеры по бизнесу их не понимают, то на все теперь смотрят через призму наживы. И если они не видят движения навстречу во всех сегментах кинематографа, позволяющих им развиваться, они, естественно, будут воспринимать все либо как их не касающееся, либо им мешающее. Что бы мы ни говорили про льготный НДС, потому что государство делает вид, что помогает маленьким кинотеатрам, сами они не воспринимают эту давнюю льготу как поддержку. Она была дана еще в 1996 году, на заре развития…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Действует с 1997-го.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Ее воспринимают уже как некую данность рынка. Новые кинотеатры всегда жили с ней. Поэтому, с точки зрения каждого конкретного кинотеатра, государство им никак не помогает.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Они в этом убеждены.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Для любого человека государство — это чиновники, которые сидят на местах. И никто не разделяет чиновников местной администрации и федерального ведомства, которое вообще никакого отношения сегодня к кинотеатрам не имеет. Скажем так: государство давно не выстраивает никакой политики, мотивирующей деятельность кинотеатров.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А вы как-то разделяете кинотеатры на группы, подвиды, типы? Большие сетевые, работающие в торговых центрах, не в торговых, самостоятельные, эффективные, независимые и неэффективные, совсем маленькие, нищие? У каждого ведь есть своя экономика, собственная философия, ограничения. Вы смогли бы как-то охарактеризовать их интересы, проблемы, ценности? Предположим, я вице-премьер Александр Жуков и хочу узнать, кому помогать, а кому нет.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Кинотеатры в торговом центре — это чистый «Макдоналдс», фастфуд. Со своими законами: быстрым просмотром, с повторяемостью фильмов — кто-то пришел в пять часов, кто-то в полшестого, кто-то — в семь. Это массовое кинопотребление. Оно не подразумевает каких-то особых размышлений.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Сколько процентов такие зрители составляют от общей массы?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. 70—80 процентов, я думаю. Это последствия развития отечественного рынка. Любой владелец кинотеатра понимает, что сегодня построить в поле новый объект — это безумие. Поэтому, естественно, все идут в торговый центр, где девелопер эти риски берет на себя. Но за это и кинотеатр должен играть по правилам торгового центра.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А из тех пятидесяти процентов кассового сбора, которые остаются после расплаты с дистрибьютором, владельцем прав, сколько такой кинотеатр, если он не владеет, а арендует залы, платит владельцам помещений торгового центра?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Иногда очень много. Платежи по аренде могут доходить до четверти всех доходов кинотеатра. Опять же проблема ведь в том, что кинотеатры не могут прогнозировать свой бизнес — они сильно зависят от текущего репертуара и настроений зрителей. Для них ощутимы даже изменения в курсе валют, так как аренда очень часто выражена в долларах, в евро — в условных единицах. Билет продается и зафиксирован в рублях, а величина аренды может двигаться в зависимости от курса. И для многих это порой вопрос выживаемости. Я знаю кинотеатры, для которых февраль и март были убыточными. Их доходы от кинопоказов не покрывали эксплуатационных расходов. Тут и пожарная безопасность, и общественная. Кинотеатр — это все-таки место массового скопления людей. Конечно, можно поставить рамки, как в аэропорту, на входе в любой кинотеатр, но как только зритель пройдет ее, он развернется и уйдет, потому что это вызывает у него совсем другую эмоцию. В кинотеатр люди приходят отдыхать. На самом деле средняя рентабельность кинотеатрального бизнеса — это 10—15 процентов.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Да, но она тоже определяется типом кинотеатра?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. От этого зависит концепция работы. Человек не может безгранично тратить деньги. Например, вы повышаете стоимость билета…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. …или безумно завышаете стоимость еды перед сеансом.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Вы не можете безумно ее завышать — это ведь рынок, ограниченный покупательской способностью. Еда стоит столько, сколько вы за нее готовы заплатить. Например, при появлении 3D цена билета резко повысилась. Многие заметили, что сразу же снизилась выручка баров. Зритель, приходя в кинотеатр, имеет в голове некую сумму, которую он готов потратить. На билет и на еду вместе взятые.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Тысячу рублей, например.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Он решил, что не может потратить больше тысячи, и если билет стоит семьсот, значит, у него останется триста рублей на еду. Одна из причин падения посещаемости сейчас — это снижение реальных доходов населения. Все понимают: рост зарплаты не успевает за инфляцией.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Это с одной стороны, а с другой — есть более сложные факторы, в частности, уменьшение статуса киноудовольствия в системе развлечений, в структуре досуга. В отличие от французов, наша молодая публика не знает, что кино — это культурно значимо, интеллектуально интересно. Не хуже, чем съесть салат в ресторане на углу.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. И это опять же вопрос общей идеологии: куда вообще движется кино — к чистому развлечению или это все-таки нечто более сложное, требующее от человека определенных усилий. Или есть некий дуализм: с одной стороны, это, безусловно, развлечение, а с другой — все-таки искусство. В каком-то случае оно заставляет множество людей расслабляться, но в каком-то другом — напрягаться. Я думаю, что поиск именно этого баланса будет существовать всегда.</p> <p>Мы делали опрос руководителей кинотеатров прошлой осенью. «Что вы хотели бы попросить у государства?» Практически все ответили: «Ничего». Прокатчики не верят в то, что им кто-нибудь поможет. Есть, конечно, вопросы общепредпринимательские, они связаны с взаимоотношениями с местными властями, с контролирующими органами, есть юридические проблемы. Когда начался массовый переход на «цифру», с большими затратами на дорогое оборудование…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Кинотеатры хотели помощи?</p> <p><strong>О.Березин.</strong> Да, но: если попросим что-то у государства, то будем ему должны. В нормальных странах и кинематографиях, в той же французской, сейчас меньше апеллируют к государству. Потому что с ним придется как-то рассчитываться. Имеются в виду, естественно, не налоги, а политика, репертуар — что смотреть, как смотреть, что показывать.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А вот если посмотреть на это с точки зрения запросов к продюсерам? Типа, пошли вы к черту, продюсеры, снимаете разную никому не нужную ерунду…</p> <p><strong>О.Березин</strong>. На самом деле показчики всегда хотят кино, которое было бы интересно зрителям.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но в первую очередь тем зрителям, которые уже есть, и с уровнем развития, который уже есть.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да, но некоторые уже сегодня понимают, что нынешняя аудитория ограничена. Было бы здорово ее расширить.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Без Эрнста ее не расширишь.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Вот он и разрешает Гордона по ночам. А кино нужно продвигать, необходима коммуникация со зрителем, которая теперь утеряна. И это проблема не государства, а киносообщества — дистрибьютора, продюсера, критики, фестивалей. Работа со зрителем — не задача одного кинотеатра. Все участники кинопроцесса, все двенадцать элементов киноиндустрии должны работать со зрителем, думать о нем. Ведь это и есть гражданское общество, когда все участники кинопроцесса работают на некую общую историю. Оно не существует отдельно. Гражданское общество — не тринадцатый компонент. Так не бывает. Вот эти двенадцать сегментов индустрии сообща и формируют гражданское общество. И фестиваль, показывая уникальные фильмы, должен подавать зрителю сигнал о том, что есть произведение, которое критики посчитали требующим просмотра. Мы вас, дорогие зрители, предупреждаем: это сложно, но необходимо. Зритель понимает: ага, если это прошло на «Кинотавре», авторитеты его отметили…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Показчики действительно сегодня все это осознают?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Они готовы участвовать в общем процессе, но не хотят делать это в одиночку, без остальных кинематографистов. Должен действовать принцип командной эстафеты: одни дают деньги, другие снимают кино, третьи предлагают его зрителям, десятые уговаривают зрителей пойти посмотреть.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. И тогда кинотеатры оказываются готовы поработать с фильмом и зрителем?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Конечно, это же суть кинотеатра.</p> <p>&nbsp;</p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><strong>Даниил Дондурей</strong>. Скажите, нуждаются ли российская дистрибьюция и кинопоказ в оптимизации и, если да, на каких условиях и в каких пространствах? Воспринимают ли занятые здесь профессионалы свою деятельность как кризисную? И еще — нуждаются ли они в целостном анализе киноиндустрии? Интересно ли им, что происходит с российским кино — проводимой политикой, контентом, кадровым составом, инвестициями, или им достаточно знать график голливудских релизов? Важно ли тем, кто сегодня, летом 2011 года, работает с публикой, разбираться с тем, что происходит на других этажах кинематографа? Мне-то самому кажется, что не очень. У прокатчиков и дистрибьюторов нет желания представлять процессы, идущие в большой системе, состоящей, как известно, минимум из 11—12 элементов — от производства, образования, отношений с ТВ и Интернетом до кинокритики и фестивалей.</p> <p><strong>Олег Березин</strong>. Эти вопросы возникли в тот момент, когда пути кинопоказа и дистрибьюции в России окончательно разошлись с остальными десятью компонентами кинематографа.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Спасибо уже за первую фразу.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Причина — неприязнь к кинобизнесу: все понимают, что кинопоказ — единственный сегмент отрасли, который живет по настоящим рыночным правилам. Из этого и возникают все проблемы, потому что этот наш рынок сегодня — не буду говорить, что в отличие от других элементов кино, — четко разделен на три части: две большие и третью, очень маленькую.</p> <p>Первая часть — большие корпоративные структуры кинопоказа. В большом корпоративном предприятии кинопоказа — не важно, входит ли оно в крупные холдинги или подчиняется каким-то другим владельцам, принимают решения наемные менеджеры. Их основная мотивация — получить бонус от хозяина и удержаться на своем месте. Такая позиция не дает никакой возможности экспериментировать. Самое страшное для них — оказаться, как говорят, «ниже рынка». Поэтому когда весь рынок куда-нибудь падает, они падают вместе с ним. Рынок растет, и они растут — синхронно. Тут страшно только твое личное отклонение «в минус». Но для того чтобы продвинуться в «плюс», когда кинотеатр работает существенно лучше, чем рынок в среднем, нужен предпринимательский риск. Вот владелец бизнеса может позволить себе экспериментировать, потому что все прекрасно понимают, что нет готовых рецептов. Например, мы поставим на экран сложный фильм, но получим какую-то другую аудиторию в то время, когда конкурент показывает «Пиратов Карибского моря». Это всегда опасно — рисковать. Не для бизнеса в целом, а для конкретного менеджера, принимающего решение.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Классическая психология самосохранения…</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Отсюда глобальная репертуарная политика больших игроков. Там она особенно заметна. В редких ситуациях, скажем, компания «Парадиз», позволяет — иначе это не назвать — директору сети кинотеатров «Пять звезд» Армену Бадаляну экспериментировать.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Уникальный, можно сказать, опыт.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. В том числе и благодаря таланту и дальновидности, которые дают Бадаляну это право на риск. У нас таких единицы.</p> <p>Вторая достаточно большая часть рынка — те самые советские директора муниципальных кинотеатров. Это «красные директора», в принципе живущие за счет ренты использования муниципального здания. Тут другая философия поведения на рынке: никаких экспериментов вообще не может быть по определению, потому что человек, не являясь собственником бизнеса, не в состоянии прогнозировать свое будущее на пять лет, выстраивать работу с аудиторией в расчете на длительное время. Он не знает, что с ним будет через год. Придет новый мэр, его снимут — он своим детям этот бизнес не передаст. Это другая модель поведения. Политика Армена Бадаляна тут исключение.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Философия невладельца?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да. При любой попытке построить диалог участников дюжины компонентов индустрии с кинопрокатом понимаешь, что говорить тут, в большинстве своем, не с кем. Ты не можешь найти человека, принимающего решения, готового попробовать, потерпеть, отступить, что-то поменять. Ведь жизнь не всегда состоит из побед. Важно угадать, просчитать, просто увидеть своего зрителя. Некоторые кинотеатры делают это ради бренда: мы тут единственные, кто показывает «трудное кино». Один-два раза в три месяца. Это позволяет директорам таких залов говорить: «У нас не все цинично — есть настоящая поддержка российского кино». Но и в этом случае человек, принимающий решения, должен любить искусство.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Стране повезло с Константином Львовичем Эрнстом, который любит кино. Был бы он Кулистиковым или Добродеевым, не было бы никаких показов немассового кино на нашем ТВ.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Если говорить о телеканалах, там все любят кино. Только по-разному. Если говорить про «Закрытый показ» на Первом, то это тоже некая психологическая индульгенция тому, что будет происходить после 12 часов ночи. Рейтинги уже никто не считает, поэтому пусть Александр Гордон поразвлекается. А вдруг будет какой-то профит или имиджевый толк. А не будет — так вроде все при деле: ни на что и не рассчитывали, продвигали искусство, воспитывали зрителя.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А скажите, возникает ли в сознании показчиков и дистрибьюторов такая цель — развитие аудитории?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Многие об этом мечтают или утверждают, что мечтают, но чтобы кто-то пришел в этот бизнес публику развивать — я не слышал. Каждый кинотеатр в отдельности понимает необходимость работы со зрителем на перспективу, но морально не готов, развивая аудиторию, работать тем самым на своих же конкурентов. Увеличивать их доходы.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Русский философ Николай Федоров говорил о философии общего дела. Нет в нашем кино такой философии. Даже в частном деле кинопоказа.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Мы в 90-е годы лихо перешли к рынку. У очень немногих остается ощущение, что нужно что-то делать для всех. Потому что убеждение, что «это надо делать вместе», всегда требовало какой-то подпитки — идеологической, моральной, профессиональной.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Жертвовать погорельцам или больным будем вместе, но в смешных дозах.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да, но вот это как раз и есть те микрожертвы, которые делаются не ради себя, а ради общества. Точно так же и в кино. И все понимают, что взять на себя идею поддержки культуры — слишком глобальная задача и одному не потянуть. Поэтому большинство исходит из идеи: я тут пока буду свою маленькую и отдельную делянку обрабатывать.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Понимают ли ограниченность этого взгляда владельцы тех двухсот — двухсот пятидесяти кинотеатров, которые собирают национальную кассу, «заказывают музыку» в индустрии?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. В основной своей массе не понимают, потому что они довольны существующей ситуацией. У них все хорошо, бизнес идет. Что-то с аудиторией происходит, но это рынок. Да, они понимают, что, может, лучше было бы расширить аудиторию, хотя бы с точки зрения возрастных параметров. Что следует зрителя воспитывать, что-то с ним делать…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Создавать киноклубы, еще что-нибудь…</p> <p><strong>О.Березин.</strong> Ну да, постеры, реклама серьезных фильмов… Сегодня у нас есть такая возможность, но долговременной целенаправленной работы нет. Нет понимания того, что происходит с аудиторией, как она меняется. В конечном итоге индустрия становится заложником жаждущих развлечения зрителей.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Тут выбор чисто экономический: потакать аудитории или развивать зрительские предпочтения.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Вечный двигатель создать нельзя. Любое устройство, любая экосистема будет стремиться к самоуспокоению. Это то, что сейчас у нас в кино происходит. Всегда нужно какое-то внешнее воздействие: не важно, за счет энергии Солнца или искусственно полученой атомной энергии. И этого внешнего воздействия сегодня нет. Ориентируясь на однотипного зрителя, показывая ему только то, к чему он готов интеллектуально, эмоционально, ментально, мы стремительно идем к тому, что он, зритель, останавливается, упрощается, опускается, потому что нет развивающего воздействия. Стимула расти нет.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Да, это один удручающий итог. Но ведь у кинематографа есть важнейшие задачи непрямого воздействия на людей — не только сбор денег в кинотеатрах, но и создание мифологических и мировоззренческих систем, которые через телевизор, через DVD и кинотеатры управляют обществом. В конечном счете это нечто большее, чем обычные потребительские услуги.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. А это и есть та внешняя энергия, та трансформация личности, которая будет работать в сознании нации. Что сегодня заставляет людей собираться в киноклуб? Любое подобное объединение будет существовать, только если у него есть тот самый, как мы говорим, «кинобезумец», который способен своей энергией заряжать всех остальных.</p> <p>Нынешняя модель такого «вечного двигателя» — «кинотеатр-фильм-зритель, а затем зритель-фильм-кинотеатр» — приводит к угасанию личности, а значит, и аудитории. Когда мы сегодня говорим, что посещаемость кинотеатров падает — а она падает, — то не очень понимаем природу этих процессов.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Недавно кто-то мне сказал: «Березин зря нас пугает, преувеличивая значение мелких движений, флуктуаций. Рынок-то растет».</p> <p><strong>О.Березин.</strong> Когда я говорю: обратите внимание на то, что посещаемость падает, то каждый раз оговариваюсь, имея уже опыт анализа рынка: нельзя о какой-то глобальной тенденции судить по короткому периоду. Но при этом меня настораживает то, что аналогичная ситуация уже складывается и в Америке. Там посещаемость за год упала на 8 процентов, хотя общий кассовый сбор и у них, и у нас растет. Вот этот рост кассы и вводит в заблуждение.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. За 2010?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да. А это индустрия, которая как раз сегодня действует по тем же законам, что и у нас. Движется именно в сторону тинейджерского кино. Хотя в США доля взрослых зрителей, которые ходят в кино, просто несопоставима с нашей. Мы сравнивали данные по российскому и американскому рынку. У нас доля аудитории кинозрителей старше 40 лет всего 10 процентов, а в США в четыре раза больше — 39 процентов.</p> <p><strong>Д.Дондурей.</strong> А вот у французов посещаемость продолжает расти. Почему-то они очень осмысленно занимаются кино.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. У них есть эта внешняя сила. Не важно, на чем основанная, но, в то числе, и на успешной государственной политике. А еще на энергии общества, на неугасающей традиции. Нельзя сказать, что есть один-единственный рецепт. Как у нас: без государства мы ничего не сделаем. А там государство лишь один из источников модернизации, который в умных руках может стать очень эффективным.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но вернемся на родину.. Получается, что наши кинотеатры не думают о своем будущем?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. В декабре руководители трех крупнейших сетей в той или иной форме чуть ли не впервые задали мне вопрос: «А что будет с нами дальше? Куда все идет?» При том, что кинотеатры не занимаются ассигнованием средств на развитие макроаудитории, осмыслением того, что их бизнес напрямую с этим связан.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Они не думают, что есть неординарные ходы: поместить, к примеру, кинопоказ в атмосферу оперного здания. Приходит, скажем, Путин в окружении олигархов из списка Forbes или медиазвезд смотреть кино в Михайловский театр, а Березин затем зарабатывает несметные деньги на продаже этой трансляции.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Ну мы-то как раз на этом зарабатываем, без Путина, правда. Но наши проекты показов опер и концертов в кинотеатрах очень успешно развиваются. Но основная беда нашей страны в том, что все жаждут быстрых денег. Когда вы придете куда-то к чиновнику и скажете: «Ребята, у меня есть хорошая идея», вас тут же спросят: «А сколько мы с этого получим?» Это определяющий момент. Жажда наживы убивает все живое.</p> <p>Кинематограф может быть здоровым только в здоровом обществе. При этом он не доктор социальной жизни. В этом смысле тот же «Кинотавр» — это во многом попытка заплатить общественный налог, что-то компенсировать, представить какие-то убеждения. Отсюда и естественная убыточность «Кинотавра». Пока, к счастью, есть человек, Александр Роднянский, который готов за это нести культурную и финансовую ответственность, прекрасно понимая, что это убыточно, но необходимо. Или Геворг Нерсесян, который делает то же самое с фестивалем «Окно в Европу». Но, к сожалению, пока не удается посадить за стол всех участников кинопроцесса и сказать: «Давайте вместе думать». Это ведь, в сущности, уже совсем иная идеология.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. У показчика два главных партнера: публика и дистрибьютор, доставляющий контент. Как он сегодня воспринимает зрителя-покупателя и поставщика продукта?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. С точки зрения кинотеатра, дистрибьютор — обыкновенный посредник.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. И всё? А его характеристики — надежный, профессиональный?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Думаю, большинство дистрибьюторов воспринимаются как лишнее звено.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Вы хотели бы, чтобы компании «ХХ век — Фокс» или «Дисней» с кинотеатром «Красная синька» в Саратове связывались сами?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Ну, во-первых, цифровые технолгии к этому и ведут. Но основные проблемы дистрибьюторов вытекают из непонимания самой природы рынка, из того, во что трансформировался бизнес некоторых дистрибьюторов — в основном это вопросы логистики копий: мы напечатаем полторы тысячи копий и их разошлем.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но часто именно дистрибьюторы ошибаются.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Это не очень важно сейчас. Важно, что эти проблемы стали особенно обнажаться при переходе на «цифру». Многие кинотеатры ждали от этого большей свободы. Что в пленочном мире не позволяет кинотеатру экспериментировать с фильмом? Экономика. Ты можешь сколько угодно экспериментировать, но стоимость пленки будь добр компенсировать. И это был действительно ограничивающий фактор. Там, где это массовый продукт, стоимость пленки нивелируется. В блокбастере в относительном проценте она стремится к нулю. А в маленьком фильме составляет очень высокую долю.</p> <p>И тут не поэкспериментируешь. Все ожидали от перехода на «цифру» как раз большей свободы.</p> <p>Сегодня нет музыки, которой вы не найдете в Интернете, той самой, что не могли найти в магазине. И все буквально транслировали этот принцип в кинотеатры. Там говорят: «Мы готовы попробовать показать этот фильм. Одним сеансом, двумя сеансами… Но именно попробовать, сделать шажок». А дистрибьютор в ответ: «Нет, я не могу тебе дать разрешение, потому что ты одним этим сеансом испортишь мне показатель наработки на экран. А мне надо отчитываться». Дистрибьютор не несет уже дополнительно никаких затрат, есть цифровая копия, все сделано. Да, это не сто тысяч долларов, а только тысяча. Но мы ее можем заработать. Нельзя, «вы испортите показатель наработки на экран». Это отношение как раз вытекает из идеологии наживы. Что такое наработка на экран? Это позиция капсоревнования, влияние на какие-нибудь полуабстрактные курсы акций данных компаний…</p> <p>Ситуации, в которых находятся дистрибьюторы и кинотеатры, разные. Когда говорят о низком интересе зрителей к какому-то фильму, все переживают — и продюсеры, и режиссеры, и дистрибьюторы. Кинотеатры кажутся нехорошими. А почему кинотеатры должны работать, когда в зале два человека, и нести свои эксплуатационные расходы на здание, оборудование и т.д.? Затраты на киномеханика не зависят от того, сколько людей присутствует в зале. Естественно, управляющие кинотеатром понимают, что выгоднее показывать большой блокбастер при полном зале, чем великий фильм, который смотрят два зрителя. Пустой зал — это убыток, но его цена для кинотеатра гораздо выше, чем для дистрибьюторов, у которых подобных расходов нет.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но где тогда больное место этой профессии? Или у дистрибьюторов все в порядке?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Они прекрасно понимают, что цифровая технология сводит на нет функцию распределения продукта.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Их роль, их участие в процессе если не умирает, то уменьшается?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да. При этом все понимают, что в Америке никогда не было больших дистрибьюторских компаний. Есть специализированные подразделения студий-мейджоров, которые работают с кинотеатрами через букеров. Чаще всего с пулом кинотеаров. Там нет такого Кинорынка (я имею в виду Кинорынка как мероприятия), как у нас, когда детально расписываются фильмы.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Мы можем уже не принимать дистрибьюторов в расчет как существенный элемент киноиндустрии?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. И да и нет. Есть разные типы дистрибьюторов. Есть опять же дистрибьюторы — представители студий, а есть кинопредприниматели, которые берут на себя ответственность, покупая права. Кто-то должен нести риск. Это не дистрибьютор в чистом виде, а, скорее, кинопромоутер: он продвигает фильм.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А у нас есть сильные кинопромоутеры?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. «Вест», «Парадиз», «Вольга», «Кино без границ», естественно. Но дистрибьютор у российского продюсера фильм не покупает, особенно на этапе сценария. Мы не берем во внимание историю с «Обитаемым островом», когда прокатчик вкладывался и в производство. В схеме, когда российская компания-дистрибьютор покупает права на зарубежный фильм, понятно, что это огромный предпринимательский риск. Такой дистрибьютор должен иметь качественную экспертизу, угадать, что через три года из этого текста получится фильм, который будет востребован.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А как прокатчики воспринимают зрителей, что про них думают?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. То, что те должны принести деньги. Прокатчик думает: «Зачем я буду терять деньги, работая на развитие зрителя, если он завтра пойдет к соседу?» Лояльность зрителя определяется не тем, что у нас показывается, а тем, насколько наш кинотеатр рядом, удобен. Единицы готовы работать на всю публику города. Дом кино в Питере, «Победа» в Новосибирске, «Пять звезд» в Москве…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Получается, что зритель — это огромная масса, нерасчлененка. Достаточно высокомерное, если не циничное, отношение.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Тут происходит, как с пассажирами электрички, которые не могут доехать до Москвы каким-то другим способом. Поэтому нечего с ними особенно нянчиться. Но мир меняется, и в кино теперь совершенно другая ситуация. У зрителя есть и другие способы смотреть фильмы. Еще пять лет назад все были уверены в том, что зрители никуда не денутся.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. В связи с этим кинотеатры пока и не психуют…</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Почему? Конечно, начинают психовать, ведь Интернет стал активно развиваться в регионах. Приходит телефонная компания, начинает продвигать dsl-подключения. Сейчас вся реклама, ну, хотя бы в Сочи, призывает: подключайтесь к широкополосному недорогому Интернету… Мне, например, очень интересно, как эта экспансия будет влиять на изменение всех прежних способов смотрения фильмов.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Что-то хотите подсказать кинотеатрам?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Наша логика исследований заключается в том, чтобы уловить тот вопрос, который нам зададут завтра. Я должен в какой-то степени быть готовым на него ответить. Вот осенью многие прокатчики придут и спросят: «А что нам делать?» Поэтому мы смотрим сразу на много рынков сбыта фильмов, мы разговариваем с кинотеатрами, а не только берем кассовые сборы и делим их на полученные данные…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Проводите опросы?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Мы говорим, общаемся, выясняем настроение не только владельцев, но и менеджеров: как это, как то, что ты чувствуешь? Мы не спрашиваем, как работают «Пираты Карибского моря», но фиксируем настроение. Есть очень интересный индекс, который мы, исследователи, постоянно публикуем, — индекс бизнес-настроений, который в какой-то степени отражает ощущение ближайшего будущего. И, как ни парадоксально, несмотря на то что мы вступили в период летних блокбастеров, этот индекс упал. Д.Дондурей. А «Пираты Карибского моря» сколько собрали?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Очень много. По всем математическим показателям они впереди планеты всей. Колоссальная касса уик-энда, очень широкий релиз, прекрасные кассовые сборы. Но если вы спросите об этом у директора кинотеатра, в его глазах прочитаете: фильм собрал не столько, на сколько рассчитывали. Потому что кинотеатры до этого полгода сидели на голодном пайке. Психологически ждали только «Пиратов…», которые решат все их финансовые проблемы. А они раз — и не решили. Вроде бы кассовый сбор невероятно вырос, продажи билетов рекордные, а с точки зрения отдельного кинотеатра… он его не спас! Фильм сработал превосходно, все рады этому, но он не решил все проблемы.</p> <p>Осознание того, что блокбастер даже такого масштаба не позволяет закрывать любые вопросы кинопоказа, приведет к тому, что осенью многие кинотеатры задумаются, что делать дальше. Моя задача как исследователя и аналитика рынка в этой области — хотя бы наметить некоторые ответы. Мы говорили пять лет назад: ребята, учтите, будет демографическая яма, аудитория уменьшается физически, ее становится мало, и сегодня основной — двадцатилетний зритель — тот, который родился в 90-м году. Но важный момент в том, что это та самая аудитория, которая наиболее легко переходит на другие платформы: на Интернет, «видео по запросу». Пятидесятилетнему тяжело перейти на Интернет, он у телевизора сидит. А двадатилетний очень легко это делает.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Что думают наши дистрибьюторы и показчики о «дальних» сегментах киноиндустрии — содержании фильмов, кинополитике, инвестициях, кредитах, о местной власти, о технологическом развитии? Не говоря уже о телевидении, пиратстве, торрентах и прочем.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Муж часто говорит о жене: «Она меня не понимает», а она: «Он меня не понимает». Так и здесь. Когда кинотеатры решили, что их партнеры по бизнесу их не понимают, то на все теперь смотрят через призму наживы. И если они не видят движения навстречу во всех сегментах кинематографа, позволяющих им развиваться, они, естественно, будут воспринимать все либо как их не касающееся, либо им мешающее. Что бы мы ни говорили про льготный НДС, потому что государство делает вид, что помогает маленьким кинотеатрам, сами они не воспринимают эту давнюю льготу как поддержку. Она была дана еще в 1996 году, на заре развития…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Действует с 1997-го.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Ее воспринимают уже как некую данность рынка. Новые кинотеатры всегда жили с ней. Поэтому, с точки зрения каждого конкретного кинотеатра, государство им никак не помогает.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Они в этом убеждены.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Для любого человека государство — это чиновники, которые сидят на местах. И никто не разделяет чиновников местной администрации и федерального ведомства, которое вообще никакого отношения сегодня к кинотеатрам не имеет. Скажем так: государство давно не выстраивает никакой политики, мотивирующей деятельность кинотеатров.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А вы как-то разделяете кинотеатры на группы, подвиды, типы? Большие сетевые, работающие в торговых центрах, не в торговых, самостоятельные, эффективные, независимые и неэффективные, совсем маленькие, нищие? У каждого ведь есть своя экономика, собственная философия, ограничения. Вы смогли бы как-то охарактеризовать их интересы, проблемы, ценности? Предположим, я вице-премьер Александр Жуков и хочу узнать, кому помогать, а кому нет.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Кинотеатры в торговом центре — это чистый «Макдоналдс», фастфуд. Со своими законами: быстрым просмотром, с повторяемостью фильмов — кто-то пришел в пять часов, кто-то в полшестого, кто-то — в семь. Это массовое кинопотребление. Оно не подразумевает каких-то особых размышлений.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Сколько процентов такие зрители составляют от общей массы?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. 70—80 процентов, я думаю. Это последствия развития отечественного рынка. Любой владелец кинотеатра понимает, что сегодня построить в поле новый объект — это безумие. Поэтому, естественно, все идут в торговый центр, где девелопер эти риски берет на себя. Но за это и кинотеатр должен играть по правилам торгового центра.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А из тех пятидесяти процентов кассового сбора, которые остаются после расплаты с дистрибьютором, владельцем прав, сколько такой кинотеатр, если он не владеет, а арендует залы, платит владельцам помещений торгового центра?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Иногда очень много. Платежи по аренде могут доходить до четверти всех доходов кинотеатра. Опять же проблема ведь в том, что кинотеатры не могут прогнозировать свой бизнес — они сильно зависят от текущего репертуара и настроений зрителей. Для них ощутимы даже изменения в курсе валют, так как аренда очень часто выражена в долларах, в евро — в условных единицах. Билет продается и зафиксирован в рублях, а величина аренды может двигаться в зависимости от курса. И для многих это порой вопрос выживаемости. Я знаю кинотеатры, для которых февраль и март были убыточными. Их доходы от кинопоказов не покрывали эксплуатационных расходов. Тут и пожарная безопасность, и общественная. Кинотеатр — это все-таки место массового скопления людей. Конечно, можно поставить рамки, как в аэропорту, на входе в любой кинотеатр, но как только зритель пройдет ее, он развернется и уйдет, потому что это вызывает у него совсем другую эмоцию. В кинотеатр люди приходят отдыхать. На самом деле средняя рентабельность кинотеатрального бизнеса — это 10—15 процентов.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Да, но она тоже определяется типом кинотеатра?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. От этого зависит концепция работы. Человек не может безгранично тратить деньги. Например, вы повышаете стоимость билета…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. …или безумно завышаете стоимость еды перед сеансом.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Вы не можете безумно ее завышать — это ведь рынок, ограниченный покупательской способностью. Еда стоит столько, сколько вы за нее готовы заплатить. Например, при появлении 3D цена билета резко повысилась. Многие заметили, что сразу же снизилась выручка баров. Зритель, приходя в кинотеатр, имеет в голове некую сумму, которую он готов потратить. На билет и на еду вместе взятые.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Тысячу рублей, например.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Он решил, что не может потратить больше тысячи, и если билет стоит семьсот, значит, у него останется триста рублей на еду. Одна из причин падения посещаемости сейчас — это снижение реальных доходов населения. Все понимают: рост зарплаты не успевает за инфляцией.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Это с одной стороны, а с другой — есть более сложные факторы, в частности, уменьшение статуса киноудовольствия в системе развлечений, в структуре досуга. В отличие от французов, наша молодая публика не знает, что кино — это культурно значимо, интеллектуально интересно. Не хуже, чем съесть салат в ресторане на углу.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. И это опять же вопрос общей идеологии: куда вообще движется кино — к чистому развлечению или это все-таки нечто более сложное, требующее от человека определенных усилий. Или есть некий дуализм: с одной стороны, это, безусловно, развлечение, а с другой — все-таки искусство. В каком-то случае оно заставляет множество людей расслабляться, но в каком-то другом — напрягаться. Я думаю, что поиск именно этого баланса будет существовать всегда.</p> <p>Мы делали опрос руководителей кинотеатров прошлой осенью. «Что вы хотели бы попросить у государства?» Практически все ответили: «Ничего». Прокатчики не верят в то, что им кто-нибудь поможет. Есть, конечно, вопросы общепредпринимательские, они связаны с взаимоотношениями с местными властями, с контролирующими органами, есть юридические проблемы. Когда начался массовый переход на «цифру», с большими затратами на дорогое оборудование…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Кинотеатры хотели помощи?</p> <p><strong>О.Березин.</strong> Да, но: если попросим что-то у государства, то будем ему должны. В нормальных странах и кинематографиях, в той же французской, сейчас меньше апеллируют к государству. Потому что с ним придется как-то рассчитываться. Имеются в виду, естественно, не налоги, а политика, репертуар — что смотреть, как смотреть, что показывать.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. А вот если посмотреть на это с точки зрения запросов к продюсерам? Типа, пошли вы к черту, продюсеры, снимаете разную никому не нужную ерунду…</p> <p><strong>О.Березин</strong>. На самом деле показчики всегда хотят кино, которое было бы интересно зрителям.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Но в первую очередь тем зрителям, которые уже есть, и с уровнем развития, который уже есть.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Да, но некоторые уже сегодня понимают, что нынешняя аудитория ограничена. Было бы здорово ее расширить.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Без Эрнста ее не расширишь.</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Вот он и разрешает Гордона по ночам. А кино нужно продвигать, необходима коммуникация со зрителем, которая теперь утеряна. И это проблема не государства, а киносообщества — дистрибьютора, продюсера, критики, фестивалей. Работа со зрителем — не задача одного кинотеатра. Все участники кинопроцесса, все двенадцать элементов киноиндустрии должны работать со зрителем, думать о нем. Ведь это и есть гражданское общество, когда все участники кинопроцесса работают на некую общую историю. Оно не существует отдельно. Гражданское общество — не тринадцатый компонент. Так не бывает. Вот эти двенадцать сегментов индустрии сообща и формируют гражданское общество. И фестиваль, показывая уникальные фильмы, должен подавать зрителю сигнал о том, что есть произведение, которое критики посчитали требующим просмотра. Мы вас, дорогие зрители, предупреждаем: это сложно, но необходимо. Зритель понимает: ага, если это прошло на «Кинотавре», авторитеты его отметили…</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. Показчики действительно сегодня все это осознают?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Они готовы участвовать в общем процессе, но не хотят делать это в одиночку, без остальных кинематографистов. Должен действовать принцип командной эстафеты: одни дают деньги, другие снимают кино, третьи предлагают его зрителям, десятые уговаривают зрителей пойти посмотреть.</p> <p><strong>Д.Дондурей</strong>. И тогда кинотеатры оказываются готовы поработать с фильмом и зрителем?</p> <p><strong>О.Березин</strong>. Конечно, это же суть кинотеатра.</p> <p>&nbsp;</p></div> 2012-01-05T10:08:49+04:00 2012-01-05T10:08:49+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article17 Виктор Матизен

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p class="MsoNormal"><strong>Виктор Матизен</strong>. Андрей Сергеевич, в этом году исполнилось четверть века со времени V съезда кинематографистов CCCР, фактически обозначившего рубеж между советским и постсоветским кинематографом. За двадцать пять лет многое изменилось, и по нынешним позициям многих участников и наблюдателей этого безусловно исторического события видно, как они изменились и как мутировало их отношение к случившемуся. А ваша оценка происшедшего и ваших собственных действий в тот период как-то трансформировалась? Считаете ли вы, что «перестроечным» руководством СК были допущены ошибки, которые повлекли за собой кардинальные последствия?</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article17">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p class="MsoNormal"><strong>Виктор Матизен</strong>. Андрей Сергеевич, в этом году исполнилось четверть века со времени V съезда кинематографистов CCCР, фактически обозначившего рубеж между советским и постсоветским кинематографом. За двадцать пять лет многое изменилось, и по нынешним позициям многих участников и наблюдателей этого безусловно исторического события видно, как они изменились и как мутировало их отношение к случившемуся. А ваша оценка происшедшего и ваших собственных действий в тот период как-то трансформировалась? Считаете ли вы, что «перестроечным» руководством СК были допущены ошибки, которые повлекли за собой кардинальные последствия?</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article17">Подробнее...</a></p></div> 2012-01-05T09:45:42+04:00 2012-01-05T09:45:42+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article16 Елена Паисова

<div class="feed-description"><p>Пожалуй, лучшего названия для фильма о браке и потенциальном семейном благополучии, чем «Мир крепежа», придумать невозможно. Название вполне прозаического «нефэншуйного» магазина, расположенного напротив стильного кафе, где и встречаются герои, без прикрас являет саму суть современного брака — крепежной конструкции со множеством сочленений, гаек, заклепок, шурупов и прочего, главным винтом в которой традиционно считалась любовь. В случае с героями картины Михаила Сегала Олей и Митей все не так однозначно.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article16">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>Пожалуй, лучшего названия для фильма о браке и потенциальном семейном благополучии, чем «Мир крепежа», придумать невозможно. Название вполне прозаического «нефэншуйного» магазина, расположенного напротив стильного кафе, где и встречаются герои, без прикрас являет саму суть современного брака — крепежной конструкции со множеством сочленений, гаек, заклепок, шурупов и прочего, главным винтом в которой традиционно считалась любовь. В случае с героями картины Михаила Сегала Олей и Митей все не так однозначно.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article16">Подробнее...</a></p></div> 2012-01-05T09:40:12+04:00 2012-01-05T09:40:12+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article15 Тамара Дондурей

<div class="feed-description"><p>Не секрет, что сейчас короткие фильмы снимают все и всюду на любые носители: ими переполнен Интернет, для них организуются специальные фестивали. Ролики профессионалов конкурируют на равных с любительской хроникой. Можно сказать, что сегодня жанр короткометражки претерпевает затянувшийся переходный период, а его границы размываются, как никогда прежде. Казалось бы, выбор бесконечен, но даже классики в качестве разминки не всегда с честью проходят испытание крохотной зарисовкой. Чаще всего в коротком метре эксплуатируются разного рода клише, однако если у начинающего режиссера есть идеи, то хронометраж из саднящей помехи перерастает в амбициозный вызов ремеслу и таланту.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article15">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>Не секрет, что сейчас короткие фильмы снимают все и всюду на любые носители: ими переполнен Интернет, для них организуются специальные фестивали. Ролики профессионалов конкурируют на равных с любительской хроникой. Можно сказать, что сегодня жанр короткометражки претерпевает затянувшийся переходный период, а его границы размываются, как никогда прежде. Казалось бы, выбор бесконечен, но даже классики в качестве разминки не всегда с честью проходят испытание крохотной зарисовкой. Чаще всего в коротком метре эксплуатируются разного рода клише, однако если у начинающего режиссера есть идеи, то хронометраж из саднящей помехи перерастает в амбициозный вызов ремеслу и таланту.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article15">Подробнее...</a></p></div> 2012-01-05T09:38:01+04:00 2012-01-05T09:38:01+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article14 Елена Стишова

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><strong>Елена Стишова</strong>. На минувшем «Кинотавре» традиционный конкурс короткого метра отпраздновал десятую годовщину. Праздник удался. Конкурс был, что называется, не слабый. А главное, публика просто валом валила. Все просмотры были аншлаговые. А ведь совсем недавно в большом кинотеатральном зале, кроме жюри, собиралось не более десяти персон — журналисты и критики по долгу службы. Как ты объясняешь энтузиазм публики? Это случайное стечение обстоятельств или все-таки результат многолетних усилий, направленных на то, чтобы повысить престиж самого конкурса?</p> <p><strong>Ирина Любарская</strong>. Тут все факторы вместе сработали. И, к счастью, не только в этом году — в прошлом тоже был большой интерес к программе. В принципе, тут я должна была произнести довольно длинную «оскаровскую речь» с благодарностью всем, прежде всего организаторам «Кинотавра», которые действительно относятся к короткому метру серьезно, вкладывают в него силы и деньги, довольно пышно устраивая внутри большого фестиваля этот мини-фестиваль с насыщенной трехдневной программой, спецпоказами, мастер-классами и финальной церемонией. Все это очень важно. Можно набрать два десятка отличных картин, но не суметь сделать из этого событие. Дирекция «Кинотавра» последние годы планомерно раскручивала этот конкурс как представление новых имен для нашей, так сказать, растущей индустрии. Можно, конечно, по поводу этой индустрии и применимости термина иронизировать. Однако цифры все-таки показывают, что у нас в стране снимается изрядное количество фильмов, и кадры для этого необходимы. Конечно, в Москве существуют прекрасные, хорошо организованные конкурсы студенческих работ — вгиковский фестиваль и «Святая Анна». Однако там молодые авторы все же продолжают вариться в собственной среде. В Сочи же у них появляется возможность показать свои работы системно, обратить на себя внимание и найти работодателя, что не раз случалось. А тут уже пора говорить спасибо зрителям, которые в самое пляжное время, когда можно расслабиться, приходят в Зимний театр. Моя функция в данном случае предельно проста: я должна оправдать как усилия дирекции, так и надежды публики.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Насколько мне известно, став куратором программы четыре года назад, ты поменяла ее формат — то есть отказалась от документальных опусов. И добилась успеха. Это было трудное решение?</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Решение пришло само собой — его выбрали не только люди, но само время. Первый раз я собирала программу по прежнему принципу, рассматривая игровые, документальные и даже анимационные короткометражки. Уже на этапе отбора было понятно, что их невозможно судить внутри одного конкурса. Игровые работы смотрелись очень слабыми на фоне документальных, да и обаяние анимации при таком раскладе оказывалось безотказным соблазнительным манком для жюри. Победила в итоге, если помните, квазидокументалистика — «Коза» Игоря Волошина, «Москва» Бакура Бакурадзе и Дмитрия Мамулии и «Люди из камня» Леонида Рыбакова. Был там еще, например, очень хороший фильм Бориса Хлебникова и Валерии Гай Германики «Уехал» про белорусского гастарбайтера, приехавшего домой на побывку из Москвы. В сущности, для старта очень многообещающий набор имен. Все призеры были уже в запуске с полнометражными проектами. Но это же 2007 год, самый расцвет обольщений нашей киноиндустрии. Нефтяные деньги без вопросов вливались в кинематограф. Продюсеров развелось, как грибов в лесу. Кажется, Сергей Члиянц как раз тогда сказал, что огрызок бросишь — обязательно попадешь в продюсера. Зрители вдруг после «Дозоров» начали интересоваться отечественной продукцией. Казалось, мы сейчас прямо на ровном месте построим наш Голливуд и будем деньги грести лопатой. А что для этого нужно? Кузница кадров.</p> <p>Поэтому было решено попробовать на следующий год набрать полновесный конкурс только из игровых картин — основного блюда индустрии. Честно говоря, я трусила, что придется добирать явными неликвидами, потому что игровое кино было самой слабой составляющей: ученическое, плохонько сыгранное, топчущееся на «общих местах». Думаю, требование времени — не пустой звук. Иначе откуда появилось больше сотни присланных на отбор картин? Конечно, качество вот так, по запросу сообщества, мгновенно вырасти не могло. Тем не менее конкурс 2008-го аукнулся двумя полнометражными работами тогдашних призеров «Короткого метра» в этом году — «На крючке!» Натальи Углицких и «Мой папа — Барышников» Дмитрия Поволоцкого.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Такое впечатление, что конкурс в новом формате ощутимо повлиял на молодых кинематографистов. Коротышки стали снимать не только зеленые дебютанты, которым бюджет диктует метраж, но и режиссеры, уже имеющие опыт полного метра, — к примеру, обладатель Гран-при нынешнего года Михаил Сегал. Он запомнился по антивоенной драме «Франц + Полина».</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Насколько я понимаю, Миша Сегал — как раз пример режиссера, судьба которого точно отражает извивы нашего времени. Вот сейчас, чтобы уточнить, набиваю его имя в Гугле. И что получаю первой строкой?</p> <p>«В Санкт-Петербурге гениальный клипмейкер Михаил Сегал покажет свою короткометражку «Мир крепежа».</p> <p>Когда я смотрела его фильм, то знала только про «Франца + Полину», который видела в свое время на «Киношоке», и гадала, где ж он был столько лет. Насколько я понимаю, он действительно суперизвестный и востребованный клипмейкер, звезда шоубиза и рекламы, не потративший время на киношколу. Он еще и книги пишет, как я выяснила. Это другой самодостаточный мир и другой путь в кино, не похожий на то, как клипмейкерами в начале 90-х становились благополучные выпускники ВГИКа вроде Федора Бондарчука, оказавшиеся в полном тупике — кино практически перестало существовать. Не зря же «Безразличие» с тем же Федором в главной роли мы вытащили в большой конкурс. Это вполне осознанное программерское заявление, пусть не все с ним готовы согласиться. Мне кажется, Сегал из той породы режиссеров, которые будут делать кино только тогда, когда ему лично это будет нужно. Знаю, что ему были предложения — после «Кинотавра» — поработать на конкретном проекте. Он отказался. И, наверное, был прав.</p> <p>Впрочем, у меня был в конкурсе еще и Александр Котт с короткометражкой «Рыба» — он говорит, что просто любит малый формат. А вообще, я бы целому ряду известных режиссеров посоветовала периодически разминаться в коротком метре. Это отличный тренажер.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Любопытно, что в этот конкурс возвращаются победители прошлых лет — тот же Местецкий. Возвращаются и участники прошлых конкурсов, желая победить и в этом соревновании. Соревновательный драйв, азарт — это очень важно для атмосферы.</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Возвращаются, да. Чаще — в основной полнометражный конкурс, что меня невероятно стимулирует, естественно. Иногда не получается ко мне вернуться, вот у Ивана И.Твердовского («Словно жду автобуса») в этом году не вышел фокус, хотя парень он очень одаренный. Маша Агранович, Наташа Углицких, Антон Бильжо возвращались уже. Соревновательный азарт — вещь, конечно, хорошая. Но я всегда говорю на заключительной церемонии, что желаю конкурсантам сохранить способность радоваться успеху товарища и без дурных последствий для нервной системы признавать, кто сегодня среди них лидер, чтобы не перекусаться, как старшее поколение, истерзанное причудами нашего госфинансирования. Михаил Местецкий для моих конкурсантов — явный лидер. Они его так поддерживали!</p> <p>В этом году дошло до смешного. Мне очень нравятся работы Нигины Сайфуллаевой, я второй год отбираю их («Хочу с тобой», «Шиповник»). Можно сказать, болельщица. Поэтому весной попросила, чтобы ей шепнули: вы едете на «Кинотавр». А мне передают, что она удивилась и спросила: а как же фильм Местецкого? Будете смеяться, он у меня в тот момент еще лежал в «пачке сомнений». Во-первых, совсем плохое название, на память не воспроизведешь — «Незначительные подробности случайного эпизода», слова можно переставлять в любом порядке. Это раздражает с первого взгляда. Во-вторых, при общем профессионализме и сделанности его картины мне мешало именно то самое «общее место», какая-то очевидность и искусственность ее структуры.</p> <p>Но это вопрос вкуса, а у отборщика он не главный — важнее интуиция.</p> <p>Я вспомнила «Топоры в батонах» и переложила фильм Местецкого в стопку отобранных.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Конкурс короткометражек превратился в летнюю киношколу. Не припомню, с какого года это повелось, но сегодня — уже традиция приглашать опытных режиссеров для «разбора полетов», устраивать мастер-классы. Побольше бы денег — и можно было бы конкурировать с Берлинским МКФ, который так гордится своим Кампусом. Молодые кинематографисты стремятся попасть в десятидневную киношколу Берлинале.</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Судя по тому, как наши участники воспринимают «разборы полетов», все эти усилия не зря. Но тут комплименты надо адресовать Ситоре Алиевой, программному директору. Это она планирует всю образовательную сетку «Короткого метра». Но не думаю, что скоро мы начнем конкурировать с кем-либо, кроме самих себя. Не потому что нет желания. Просто «Кинотавр», как известно, всегда был фестивалем, проводимым на частные средства. Конечно, есть поддержка из госбюджета, но она просто вопиюще не соразмерна статусу и роли этого фестиваля в нашей кинематографической жизни.</p> <p>Я как журналист об этом не раз писала. Увы, это единственное, что со своей стороны могу сделать, чтобы выразить свое уважение Александру Роднянскому. Конечно, я все время хочу выпросить у дирекции хотя бы еще один денек и хотя бы общую пресс-конференцию для журналистов, самоотверженно проводящих просмотровые часы в зале. Но для этого, как я понимаю, фестивалю нужен не такой узкий в бедрах бюджет.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Ты несколько лет подряд отсматриваешь каждый сезон эдак под двести работ соискателей. Понятно, что есть динамика. Но что, на твой взгляд, самое важное в этой динамике? Что обнадеживает, а что огорчает?</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Обнадеживают талант и юмор, а огорчает то, что это есть не у всех, кто берется снимать кино. Вначале, как я уже говорила, игровое студенческое кино производило удручающее впечатление. Как выяснилось, только появляется социальный запрос, как тут же возникает и художественный ответ. Однако нормальное развитие в целом — дело лет, а не месяцев. Для молодого кино все карты смешал кризис, по-моему. Стало понятно, что индустрия, соблазненная нефтью, буксует. А соблазн породил «время активных людей», как назвала его Ситора Алиева. И отбор показал эту болезнь в полный рост. Помню, я была в ярости, какие банальности и в каком невероятном количестве (около двухсот заявленных на отбор работ) мне пришлось просеивать, чтобы собрать нестыдный конкурс в 2009-м. Я уже знала, что жюри у меня будет звездное и очень непростое: Леша Герман — председатель, плюс Гука Омарова и Сережа Мокрицкий… Всего 14 картин наскребла, но среди них был «Начальник» Юры Быкова, на месте которого я бы попыталась развить этот образ в полный метр. Вот найдешь себе предполагаемого победителя — и кажется, что все не так уж плохо.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Легко выстроить впечатляющий список призовых фильмов большого конкурса, авторы которых начинали с конкурса короткого метра. Тут и Георгий Мамулия, и Андрей Стемпковский, и, кажется, даже Бакурадзе. Все они, кстати, выпускники Высших курсов сценаристов и режиссеров. Создается впечатление — возможно, некомпетентное, — что этот инкубатор качественнее ВГИКа. Что ты скажешь по этому поводу?</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Ну, тут я могу только робкие суждения высказывать, потому что не анализировала всерьез свои программы с этой точки зрения. Пока я была моложе и лучше качеством — метала громы и молнии в адрес ВГИКа-ВГУКа. На мой взгляд, ему, как и многому другому в нашем кино, нужна перезагрузка. Сейчас туда направлены большие бюджетные деньги и наверняка тратятся они на важные хозяйственно-технические нужды. Однако все вгиковские студенты в том же Интернете клянут систему преподавания. Насколько я понимаю, она уже давно не держит советский стандарт, но зачем-то блюдет советскую марку. Кино — вещь вечно новая, модная, в сущности. Не беру случаи индивидуальной глубочайшей одаренности, когда человек способен созидать свой киномир вне всякой моды. Это гении. Но любому способному режиссеру нужна свобода владения ремеслом, которая достигается освоением разных техник — и в смысле знакомства с современной съемочно-монтажной техникой, и в смысле стилевом. Мне же кажется, что многие студенты ВГИКа совсем не видели современного кино — ни коммерческого, ни фестивального, никто с ними его не анализировал, поэтому они так стереотипно и старомодно работают со своими первыми фильмами. Могу сказать, что изрядное число конкурсантов «Короткого метра» выходит из мастерской Владимира Хотиненко, Владимира Фенченко, Павла Финна, из мастерской Алексея Учителя тоже.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. В одном из интервью ты призналась, что от года к году получаешь все больше удовольствия от работы по отбору фильмов для конкурса. Что, неудержимо растет художественный уровень? Рождаются звезды, и ты первая наблюдаешь процесс?</p> <p>И еще вопросик.</p> <p>Скажи, твой выбор и выбор жюри чаще сходятся или расходятся? И вообще, вердикт жюри — для тебя момент личный? Или — ничего личного? Это очень серьезный вопрос — я считаю, что личность куратора очень важна, от него зависит качество конкурса.</p> <p><strong>И.Любарская.</strong> Ну, кураторство — замечательный тренинг для критика, который может полностью заменить писание статей. Очень стимулирует то, что твои предположения и построения внутри собранной программы подтверждают либо решение жюри, либо зрительский интерес, а лучше и то, и другое сразу. Отбор же идет фактически анонимно — я не знаю этих имен, написанных корявым почерком на дисках. Я их вообще стараюсь не читать, пока не посмотрю фильм. Раскладываю все на три стопки: «да» — «нет» — «возможно». Естественно, те, что «возможны», пересматриваю. Отобранных всегда больше, чем вмещает программа. Бывает, приходится бросать монетку — какой фильм из двух взять, а какой нет. Так было, например, с короткометражкой Клима Шипенко «Ночной экспресс», которой выпала решка, и в конкурс попала картина «Эспрессо». Глупо, конечно, но вот такое почти рифмованное соревнование. Я потом Климу эту историю рассказала — он смеялся. Еще, кстати, за хороший юмор я могу и фору дать. А дальше уже надо как-то выстраивать программу для зрителей не только в целом, но даже и по дням — чтобы смотрелось не занудно и не монотонно. Личный метод у меня такой же, как при написании статьи, — сначала хочу найти заголовок, главную мысль. Так было с «Начальником», «Pal/Secam», «Миром крепежа». А вокруг них уже можно попытаться закрутить интригу и ждать, что из этого выстрелит. Практически всегда мои «заголовки» совпадают с решением жюри.</p> <p>&nbsp;</p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><strong>Елена Стишова</strong>. На минувшем «Кинотавре» традиционный конкурс короткого метра отпраздновал десятую годовщину. Праздник удался. Конкурс был, что называется, не слабый. А главное, публика просто валом валила. Все просмотры были аншлаговые. А ведь совсем недавно в большом кинотеатральном зале, кроме жюри, собиралось не более десяти персон — журналисты и критики по долгу службы. Как ты объясняешь энтузиазм публики? Это случайное стечение обстоятельств или все-таки результат многолетних усилий, направленных на то, чтобы повысить престиж самого конкурса?</p> <p><strong>Ирина Любарская</strong>. Тут все факторы вместе сработали. И, к счастью, не только в этом году — в прошлом тоже был большой интерес к программе. В принципе, тут я должна была произнести довольно длинную «оскаровскую речь» с благодарностью всем, прежде всего организаторам «Кинотавра», которые действительно относятся к короткому метру серьезно, вкладывают в него силы и деньги, довольно пышно устраивая внутри большого фестиваля этот мини-фестиваль с насыщенной трехдневной программой, спецпоказами, мастер-классами и финальной церемонией. Все это очень важно. Можно набрать два десятка отличных картин, но не суметь сделать из этого событие. Дирекция «Кинотавра» последние годы планомерно раскручивала этот конкурс как представление новых имен для нашей, так сказать, растущей индустрии. Можно, конечно, по поводу этой индустрии и применимости термина иронизировать. Однако цифры все-таки показывают, что у нас в стране снимается изрядное количество фильмов, и кадры для этого необходимы. Конечно, в Москве существуют прекрасные, хорошо организованные конкурсы студенческих работ — вгиковский фестиваль и «Святая Анна». Однако там молодые авторы все же продолжают вариться в собственной среде. В Сочи же у них появляется возможность показать свои работы системно, обратить на себя внимание и найти работодателя, что не раз случалось. А тут уже пора говорить спасибо зрителям, которые в самое пляжное время, когда можно расслабиться, приходят в Зимний театр. Моя функция в данном случае предельно проста: я должна оправдать как усилия дирекции, так и надежды публики.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Насколько мне известно, став куратором программы четыре года назад, ты поменяла ее формат — то есть отказалась от документальных опусов. И добилась успеха. Это было трудное решение?</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Решение пришло само собой — его выбрали не только люди, но само время. Первый раз я собирала программу по прежнему принципу, рассматривая игровые, документальные и даже анимационные короткометражки. Уже на этапе отбора было понятно, что их невозможно судить внутри одного конкурса. Игровые работы смотрелись очень слабыми на фоне документальных, да и обаяние анимации при таком раскладе оказывалось безотказным соблазнительным манком для жюри. Победила в итоге, если помните, квазидокументалистика — «Коза» Игоря Волошина, «Москва» Бакура Бакурадзе и Дмитрия Мамулии и «Люди из камня» Леонида Рыбакова. Был там еще, например, очень хороший фильм Бориса Хлебникова и Валерии Гай Германики «Уехал» про белорусского гастарбайтера, приехавшего домой на побывку из Москвы. В сущности, для старта очень многообещающий набор имен. Все призеры были уже в запуске с полнометражными проектами. Но это же 2007 год, самый расцвет обольщений нашей киноиндустрии. Нефтяные деньги без вопросов вливались в кинематограф. Продюсеров развелось, как грибов в лесу. Кажется, Сергей Члиянц как раз тогда сказал, что огрызок бросишь — обязательно попадешь в продюсера. Зрители вдруг после «Дозоров» начали интересоваться отечественной продукцией. Казалось, мы сейчас прямо на ровном месте построим наш Голливуд и будем деньги грести лопатой. А что для этого нужно? Кузница кадров.</p> <p>Поэтому было решено попробовать на следующий год набрать полновесный конкурс только из игровых картин — основного блюда индустрии. Честно говоря, я трусила, что придется добирать явными неликвидами, потому что игровое кино было самой слабой составляющей: ученическое, плохонько сыгранное, топчущееся на «общих местах». Думаю, требование времени — не пустой звук. Иначе откуда появилось больше сотни присланных на отбор картин? Конечно, качество вот так, по запросу сообщества, мгновенно вырасти не могло. Тем не менее конкурс 2008-го аукнулся двумя полнометражными работами тогдашних призеров «Короткого метра» в этом году — «На крючке!» Натальи Углицких и «Мой папа — Барышников» Дмитрия Поволоцкого.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Такое впечатление, что конкурс в новом формате ощутимо повлиял на молодых кинематографистов. Коротышки стали снимать не только зеленые дебютанты, которым бюджет диктует метраж, но и режиссеры, уже имеющие опыт полного метра, — к примеру, обладатель Гран-при нынешнего года Михаил Сегал. Он запомнился по антивоенной драме «Франц + Полина».</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Насколько я понимаю, Миша Сегал — как раз пример режиссера, судьба которого точно отражает извивы нашего времени. Вот сейчас, чтобы уточнить, набиваю его имя в Гугле. И что получаю первой строкой?</p> <p>«В Санкт-Петербурге гениальный клипмейкер Михаил Сегал покажет свою короткометражку «Мир крепежа».</p> <p>Когда я смотрела его фильм, то знала только про «Франца + Полину», который видела в свое время на «Киношоке», и гадала, где ж он был столько лет. Насколько я понимаю, он действительно суперизвестный и востребованный клипмейкер, звезда шоубиза и рекламы, не потративший время на киношколу. Он еще и книги пишет, как я выяснила. Это другой самодостаточный мир и другой путь в кино, не похожий на то, как клипмейкерами в начале 90-х становились благополучные выпускники ВГИКа вроде Федора Бондарчука, оказавшиеся в полном тупике — кино практически перестало существовать. Не зря же «Безразличие» с тем же Федором в главной роли мы вытащили в большой конкурс. Это вполне осознанное программерское заявление, пусть не все с ним готовы согласиться. Мне кажется, Сегал из той породы режиссеров, которые будут делать кино только тогда, когда ему лично это будет нужно. Знаю, что ему были предложения — после «Кинотавра» — поработать на конкретном проекте. Он отказался. И, наверное, был прав.</p> <p>Впрочем, у меня был в конкурсе еще и Александр Котт с короткометражкой «Рыба» — он говорит, что просто любит малый формат. А вообще, я бы целому ряду известных режиссеров посоветовала периодически разминаться в коротком метре. Это отличный тренажер.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Любопытно, что в этот конкурс возвращаются победители прошлых лет — тот же Местецкий. Возвращаются и участники прошлых конкурсов, желая победить и в этом соревновании. Соревновательный драйв, азарт — это очень важно для атмосферы.</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Возвращаются, да. Чаще — в основной полнометражный конкурс, что меня невероятно стимулирует, естественно. Иногда не получается ко мне вернуться, вот у Ивана И.Твердовского («Словно жду автобуса») в этом году не вышел фокус, хотя парень он очень одаренный. Маша Агранович, Наташа Углицких, Антон Бильжо возвращались уже. Соревновательный азарт — вещь, конечно, хорошая. Но я всегда говорю на заключительной церемонии, что желаю конкурсантам сохранить способность радоваться успеху товарища и без дурных последствий для нервной системы признавать, кто сегодня среди них лидер, чтобы не перекусаться, как старшее поколение, истерзанное причудами нашего госфинансирования. Михаил Местецкий для моих конкурсантов — явный лидер. Они его так поддерживали!</p> <p>В этом году дошло до смешного. Мне очень нравятся работы Нигины Сайфуллаевой, я второй год отбираю их («Хочу с тобой», «Шиповник»). Можно сказать, болельщица. Поэтому весной попросила, чтобы ей шепнули: вы едете на «Кинотавр». А мне передают, что она удивилась и спросила: а как же фильм Местецкого? Будете смеяться, он у меня в тот момент еще лежал в «пачке сомнений». Во-первых, совсем плохое название, на память не воспроизведешь — «Незначительные подробности случайного эпизода», слова можно переставлять в любом порядке. Это раздражает с первого взгляда. Во-вторых, при общем профессионализме и сделанности его картины мне мешало именно то самое «общее место», какая-то очевидность и искусственность ее структуры.</p> <p>Но это вопрос вкуса, а у отборщика он не главный — важнее интуиция.</p> <p>Я вспомнила «Топоры в батонах» и переложила фильм Местецкого в стопку отобранных.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Конкурс короткометражек превратился в летнюю киношколу. Не припомню, с какого года это повелось, но сегодня — уже традиция приглашать опытных режиссеров для «разбора полетов», устраивать мастер-классы. Побольше бы денег — и можно было бы конкурировать с Берлинским МКФ, который так гордится своим Кампусом. Молодые кинематографисты стремятся попасть в десятидневную киношколу Берлинале.</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Судя по тому, как наши участники воспринимают «разборы полетов», все эти усилия не зря. Но тут комплименты надо адресовать Ситоре Алиевой, программному директору. Это она планирует всю образовательную сетку «Короткого метра». Но не думаю, что скоро мы начнем конкурировать с кем-либо, кроме самих себя. Не потому что нет желания. Просто «Кинотавр», как известно, всегда был фестивалем, проводимым на частные средства. Конечно, есть поддержка из госбюджета, но она просто вопиюще не соразмерна статусу и роли этого фестиваля в нашей кинематографической жизни.</p> <p>Я как журналист об этом не раз писала. Увы, это единственное, что со своей стороны могу сделать, чтобы выразить свое уважение Александру Роднянскому. Конечно, я все время хочу выпросить у дирекции хотя бы еще один денек и хотя бы общую пресс-конференцию для журналистов, самоотверженно проводящих просмотровые часы в зале. Но для этого, как я понимаю, фестивалю нужен не такой узкий в бедрах бюджет.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Ты несколько лет подряд отсматриваешь каждый сезон эдак под двести работ соискателей. Понятно, что есть динамика. Но что, на твой взгляд, самое важное в этой динамике? Что обнадеживает, а что огорчает?</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Обнадеживают талант и юмор, а огорчает то, что это есть не у всех, кто берется снимать кино. Вначале, как я уже говорила, игровое студенческое кино производило удручающее впечатление. Как выяснилось, только появляется социальный запрос, как тут же возникает и художественный ответ. Однако нормальное развитие в целом — дело лет, а не месяцев. Для молодого кино все карты смешал кризис, по-моему. Стало понятно, что индустрия, соблазненная нефтью, буксует. А соблазн породил «время активных людей», как назвала его Ситора Алиева. И отбор показал эту болезнь в полный рост. Помню, я была в ярости, какие банальности и в каком невероятном количестве (около двухсот заявленных на отбор работ) мне пришлось просеивать, чтобы собрать нестыдный конкурс в 2009-м. Я уже знала, что жюри у меня будет звездное и очень непростое: Леша Герман — председатель, плюс Гука Омарова и Сережа Мокрицкий… Всего 14 картин наскребла, но среди них был «Начальник» Юры Быкова, на месте которого я бы попыталась развить этот образ в полный метр. Вот найдешь себе предполагаемого победителя — и кажется, что все не так уж плохо.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. Легко выстроить впечатляющий список призовых фильмов большого конкурса, авторы которых начинали с конкурса короткого метра. Тут и Георгий Мамулия, и Андрей Стемпковский, и, кажется, даже Бакурадзе. Все они, кстати, выпускники Высших курсов сценаристов и режиссеров. Создается впечатление — возможно, некомпетентное, — что этот инкубатор качественнее ВГИКа. Что ты скажешь по этому поводу?</p> <p><strong>И.Любарская</strong>. Ну, тут я могу только робкие суждения высказывать, потому что не анализировала всерьез свои программы с этой точки зрения. Пока я была моложе и лучше качеством — метала громы и молнии в адрес ВГИКа-ВГУКа. На мой взгляд, ему, как и многому другому в нашем кино, нужна перезагрузка. Сейчас туда направлены большие бюджетные деньги и наверняка тратятся они на важные хозяйственно-технические нужды. Однако все вгиковские студенты в том же Интернете клянут систему преподавания. Насколько я понимаю, она уже давно не держит советский стандарт, но зачем-то блюдет советскую марку. Кино — вещь вечно новая, модная, в сущности. Не беру случаи индивидуальной глубочайшей одаренности, когда человек способен созидать свой киномир вне всякой моды. Это гении. Но любому способному режиссеру нужна свобода владения ремеслом, которая достигается освоением разных техник — и в смысле знакомства с современной съемочно-монтажной техникой, и в смысле стилевом. Мне же кажется, что многие студенты ВГИКа совсем не видели современного кино — ни коммерческого, ни фестивального, никто с ними его не анализировал, поэтому они так стереотипно и старомодно работают со своими первыми фильмами. Могу сказать, что изрядное число конкурсантов «Короткого метра» выходит из мастерской Владимира Хотиненко, Владимира Фенченко, Павла Финна, из мастерской Алексея Учителя тоже.</p> <p><strong>Е.Стишова</strong>. В одном из интервью ты призналась, что от года к году получаешь все больше удовольствия от работы по отбору фильмов для конкурса. Что, неудержимо растет художественный уровень? Рождаются звезды, и ты первая наблюдаешь процесс?</p> <p>И еще вопросик.</p> <p>Скажи, твой выбор и выбор жюри чаще сходятся или расходятся? И вообще, вердикт жюри — для тебя момент личный? Или — ничего личного? Это очень серьезный вопрос — я считаю, что личность куратора очень важна, от него зависит качество конкурса.</p> <p><strong>И.Любарская.</strong> Ну, кураторство — замечательный тренинг для критика, который может полностью заменить писание статей. Очень стимулирует то, что твои предположения и построения внутри собранной программы подтверждают либо решение жюри, либо зрительский интерес, а лучше и то, и другое сразу. Отбор же идет фактически анонимно — я не знаю этих имен, написанных корявым почерком на дисках. Я их вообще стараюсь не читать, пока не посмотрю фильм. Раскладываю все на три стопки: «да» — «нет» — «возможно». Естественно, те, что «возможны», пересматриваю. Отобранных всегда больше, чем вмещает программа. Бывает, приходится бросать монетку — какой фильм из двух взять, а какой нет. Так было, например, с короткометражкой Клима Шипенко «Ночной экспресс», которой выпала решка, и в конкурс попала картина «Эспрессо». Глупо, конечно, но вот такое почти рифмованное соревнование. Я потом Климу эту историю рассказала — он смеялся. Еще, кстати, за хороший юмор я могу и фору дать. А дальше уже надо как-то выстраивать программу для зрителей не только в целом, но даже и по дням — чтобы смотрелось не занудно и не монотонно. Личный метод у меня такой же, как при написании статьи, — сначала хочу найти заголовок, главную мысль. Так было с «Начальником», «Pal/Secam», «Миром крепежа». А вокруг них уже можно попытаться закрутить интригу и ждать, что из этого выстрелит. Практически всегда мои «заголовки» совпадают с решением жюри.</p> <p>&nbsp;</p></div> 2012-01-03T07:44:32+04:00 2012-01-03T07:44:32+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article13 "Искусство кино"

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><em><strong>«Безразличие», режиссер Олег Флянгольц</strong></em></p> <p><em>Александр Баширов, актер</em>. Унификация современного общества заключается не в том, что людей опускают, превращают в дерьмо, а в том, что это еще эксплуатируется и продается, и чем больше публика потребляет низкое, тем больше ей нравится любая извращенная гадость. Здесь главная проблема — синефильство. Меня волнует сама поэтика происходящего в форме юродства. Когда Петр I запретил юродство, это, по мнению Бахтина, проявило наше абсолютное ханжество, изменило саму русскую самобытность, в том смысле, что — удивительная вещь — морально-нравственная категория юродивого исчезла. Когда я говорю, что иду работать в Кремль, к Николаю Досталю в фильм «Раскол» в роли юродивого, все думают, я шучу.</p> <p><em>Мария Безрук, газета «Трибуна»</em>. Почему для вас было столь принципиальным потрясающий неореалистический материал короткого метра, который у вас изначально был, довести до полнометражной картины? Расскажите подробнее об истории создания фильма.</p> <p><em>Олег Флянгольц</em>. Я всегда рассчитывал на полный метр. В 1989 году мы придумали сценарий и сняли этот фильм как могли. Потом все изменилось, и мы перестали его снимать.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. Не считаете ли вы эту эстетику утратившей сегодня актуальность?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Сейчас да. Но надо было все равно как-то завершить работу. Вообще-то, приятно заканчивать начатые дела.</p> <p><em>А.Баширов.</em> Эта эстетика не является эстетикой. Это образ жизни. И действия любого кинематографиста заключаются в том, что реальность он формулирует конкретно, понимая, что физическая реальность — как аура. Он во всех случаях формулирует ее через визуальную работу. И никогда нельзя говорить, что это только эстетика. Эстетика, как и этика, — это не проблема. Главная проблема — создание определенного сильного художественного пространства, которое включает сам образ жизни человека, художника. От Ван Гога до Пазолини он формулируется одним способом: или ты идешь на бессмертие, или ты — быдло.</p> <p>Я люблю беспощадность честности, потому что правда объективности несет в себе абсолютную вселенскую поэзию. Она обезоруживает не только меня, но всех тех, кого действительно волнует слово «Россия».</p> <p>Я против теории заговора, но считаю, что процесс унификации, глобализации и прочего предопределяет только одно — манипулирование терминологиями. Все семантическое пространство, которое мы сейчас имеем, наполнено убеждением, что права человека важнее, чем поэтическое и созидательное начало нашей жизни.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Для художника-модерниста его образ жизни — это часть нитей в ткани произведения. Как вы прожили эти двадцать лет — между началом фильма и завершением? Чем занимались?</p> <p><em>О.Флянгольц.</em> Жил, бухал, снимал видеоролики — панк-рок и рок-н-ролл.</p> <p><em>А.Баширов</em>. Слово «модернизм» мне не нравится, потому что мы существуем в постмодернистском пространстве, где фрагментируется социальная шизофрения, и это нормально, где каждый находит свою кочку и думает, что это главное. К сожалению, это беспощадная эксплуатация, вынужден признать, даже поражение прежних наших мечтаний… Мы сидим сейчас здесь и ностальгируем по тому, что видим в фильме, — Федю Бондарчука молодого, стилистику и энергию того времени. И таким образом сохраняем общую безответственность за происходящее. Потому что меркантильность, прагматичность, мелкобуржуазное сознание, звериный оскал капитализма — абсолютно мне не интересны.</p> <p><em>Нэнси Конди, университет Питтсбурга (США)</em>. Я, честно говоря, воспринимаю вашу картину под глобальным влиянием — в хорошем смысле слова — таких фигур, как Энди Уорхол, Кен Кизи, художников конца 50-х — начала 60-х, к творчеству которых применимо слово «кэмп». Не стёб, а именно кэмп.</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Энди Уорхола я очень люблю, но на этот фильм он никак не по-влиял. Больше повлиял, наверное, Антониони.</p> <p><em>Нэнси Конди</em>. А название «Безразличие» — откуда оно? Как его понимать?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Просто понравилось. Десять раз за эти два года, пока я доделывал фильм, меня убеждали сменить его. Но, слава богу, фильм «доплыл»-таки до конца с первоначальным названием.</p> <p><em>А.Баширов</em>. Считаю, что название фильма соответствует ощущению всех здесь сидящих. Надеюсь, что этот фильм получит главный приз фестиваля, потому что смысловое поле, которое присутствует в современном кинематографе, до сих пор именно таково. Мы — безразличны, абсолютно неэмоциональны, нам все равно, что происходит. Это естественное состояние нынешнего общества, конформизм теперь не просто идеологичен, он уже воинствующий. Я в отчаянии оттого, что любые разговоры начинаются и заканчиваются только баблом.</p> <p><em>Алиса Клима, интернет-журнал «Эпоха»</em>. В чем заключается главный посыл истории ваших двух героев?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Вообще-то, в большей степени я художник — рисую, фотографирую. Мне составление и сопоставление планов — паузы, паузки и тому подобное — интереснее, чем игра актеров. Я их очень люблю и очень им благодарен, но они меня не слишком волнуют. Для меня это своего рода композиционный момент, как цифра. У меня гениальный режиссер монтажа, из Питера, — мы сидим и планчики подставляем, по секундам. Все режиссеры так делают. А об актере я не беспокоюсь, он — биомасса, визуальное пятно. А история… да фиг с ней.</p> <p><em>Мария Безрук</em>. Если вы считаете актеров биомассой, почему снимаете игровое, а не, скажем, документальное кино?</p> <p><em>А.Баширов</em>. Не имеет никакого значения и никогда не будет иметь происходящее сейчас, потому что само существование Олега как кинорежиссера и художника — это его личное право и дело. Русская культура основана на страдании, и его личное страдание будет заключаться в том, что мы все равно не поймем, зачем он это сделал. Объяснить это невозможно. Для этого нужно с ним прожить, как я, двадцать лет.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Ваш фильм — идеальный пример конвергенции между современным искусством и кинематографом: с одной стороны, есть герой, которому можно сопереживать, с другой — насыщенное изобразительное пространство, довольно агрессивное. Как вы считаете, как должно развиваться это сращение, чтобы стать широко употребимым? Можно ли его развить из экспериментальной сферы в более или менее мейнстримную?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Зритель покажет. Если ему понравится такое кино, что-то подобное, наверное, будут делать, если нет — то не будут.</p> <p><em>А.Баширов</em>. Нет зрителей, нет публики, есть только потребители. На многие годы вперед у нас нет возможности разговаривать с русским зрителем, потому что у нас сам экран отсутствует и мы не можем с этим бороться. Социальные сети, клубы, где двадцать человек собираются и обсуждают какое-то кино, — все это бессмысленно, поскольку мейджоры, их восемь, сидят на каналах. Это же монополизация, тут антитрестовое законодательство должно присутствовать. Человечество все это уже проходило — монополизацию, договорные деньги. Сейчас есть лишь две позиции: военно-патриотическое кино и комедии — такое развлекалово, шоу. Это все зомбирование и предложение нам всем, чтобы мы уходили со своим искренним поэтическим кино в некие маргинальные клубы. Наше население уничтожается через наглую форму приоритета бабла. Это абсолютная смерть. Жизнь человеческая уже закончилась, происходит одна дегуманизация. Мы опять возвращаемся в кухни, в диссидентство, в пыхтение и сарказм. Всё! И слава богу. И чем больше давят этих гадов — поэтов, тем больше возникнет страсти сказать: хватит, доколе издеваться над нашим обществом? Мы вообще претендуем на то, что мы — в мире. А мы — не в мире. Это убивает нормальных людей, просто убивает.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Охотник», режиссер Бакур Бакурадзе</strong></em></p> <p><em>Мария Безрук.</em> Расскажите о драматургии звука в вашей картине. Правильно ли я поняла, что вы намеренно вы-травляли интершумы, не имевшие для вас значения, например, от сигареты, и при этом форсировали те звуки, которые были для вас принципиально важны: визг свиней, разрывающий уши, выстрелы, от которых все время вздрагиваешь?</p> <p><em>Бакур Бакурадзе</em>. Звук должен быть таким, какой он есть в жизни. Он был такой. Потом, когда я смотрю на экран, интуитивно чувствую, где не хватает тишины, где ее много. Какой-то особенной концепции в это не вкладываю, хотя понимаю, какой у меня получился звук, что он собой представляет, и мне он нравится. А есть вещи, которые я просто не люблю, их, естественно, убираю.</p> <p><em>Марина Тимашева, «Радио «Свобода»</em>. Объясните, почему ваш фильм называется «Охотник»? И почему вы выбираете позицию абсолютного дистанцирования автора от происходящего, стараетесь переложить нагрузку на самого зрителя, как будто бы не помогаете ему?</p> <p><em>Б.Бакурадзе. </em>Мне кажется, что это тоже некая внутренняя потребность. Если я сейчас начну рассказывать историю, она в любом случае будет приукрашена, литературно оформлена, в нее будет вложена моя эмоция. Но когда вспоминаю, как это происходило, мне совершенно по-другому видится вся ситуация — такой, какой она была, неприукрашенной. Кино — это здесь и сейчас. Это не реконструкция того, что было. Рассказ — это реконструкция, закадровый текст, прошедшее время. А кино — это настоящее. Я даже сценарии пишу литературно и приукрашивая, но снимаю по-другому. Таково мое внутреннее видение, подход. Я так чувствую. Это моя потребность, и мне кажется, что в фильме она не доведена до того уровня, до которого мне бы хотелось ее довести.</p> <p>Почему «Охотник»? Сложный вопрос. Из-за манеры поведения главного героя, в первую очередь. Мне кажется, у него особенный взгляд. Он ни во что не вмешивается — до самого нужного момента. Я так это понимаю.</p> <p><em>Виктор Матизен, президент Гильдии киноведов и кинокритиков</em>. Программисты «Кинотавра» пошли на обдуманный и довольно циничный эксперимент, сопоставив в программе два фильма, спродюсированные Сергеем Сельяновым. Один под названием «Бабло», другой — «Охотник». Первый, понятно, будет хитом. Что же касается вашей картины, то, я полагаю, всем совершенно очевидно, что даже при поддержке критиков она соберет в прокате тысяч пять-десять долларов, и никакие усилия просвещенной публики не сделают ее более доступной для зрителя, потому что высидеть этот фильм до конца не всякий даже нормальный образованный человек в состоянии. Разумеется, фильм проедет по всем фестивалям. Но вам не жалко, что у него будет такой ограниченный эффект?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Я, конечно, болею за то, что произойдет с финансовой точки зрения с этой картиной, но не очень сильно об этом думаю. Конечно, хотелось бы, чтобы она дошла до зрителя. Мне кажется, те, у кого есть желание картину посмотреть, рано или поздно будут иметь эту возможность. Наверное, «Охотник» будет показан по телевизору, на фестивалях. Думаю, фильм будет увиден.</p> <p><em>Алиса Клима</em>. Есть люди, которые говорят о событиях, есть те, кто говорит о людях, есть те, кто ставит вопросы. Мне показалось, что охотник — это человек, который может говорить только о фактах. Ничто не влияет на его жизнь, он сам принимает решения. Но в этой связи можно было бы назвать фильм не «Охотник», а «Животное», потому что он как бы вне контекста.</p> <p>В чем смысл жизни этого человека? И какие чувства вы испытываете к нему: ненавидите, любите, сострадаете?</p> <p><em>Сергей Сельянов, продюсер фильма</em>. Картина чувственная. Она, собственно, материя. Мы все время рефлексируем, додумываем, догоняем, социально встраиваемся — это обычная практика. Человек, действительно, существо в большей степени природное, чем принято считать со времен французских материалистов. Если вы к себе прислушаетесь, возможно, это услышите. Чувственные вещи предмет искусства составляют в гораздо большей степени, чем социальные. Это и стало содержанием, на мой взгляд, истории, которую не рассказал, а показал нам Бакур. Мне кажется, что таких фильмов совсем-совсем немного. В этом большая ценность высказывания Бакурадзе.</p> <p>Относительно того, люблю ли я этого героя или нет, это такой же вопрос, как «Любите ли вы себя?». С одной стороны, все мы себя любим, с другой — глупо как-то звучит. Все, что происходит с нашим героем, происходит внутри каждого человека. Это что-то такое почти архетипическое. В проживании показанного отрезка жизни, в движениях души героя есть что-то фундаментальное, существенное. Слова «любит», «не любит» в этом отношении не очень точны.</p> <p><em>Михаил Барскович, исполнитель главной роли</em>. Почему охотник, а не зверь? Если взять старые понятия о том, кем был мужчина в семье, увидим — тем же охотником, который обеспечивал семью. Добытчиком. А зверь есть зверь. Вот он создал — Иван Дунаев, мой герой, — мир вокруг себя, в который тяжело впускает любого постороннего человека. И появление двух женщин на ферме — это событие для него, какая-то отдушина, новое чувство. Обычно он холоден со всеми.</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Я долго думал, где бы мне снять этот фильм, чтобы человек максимально не был привязан к стандартам, традициям. Мне был интересен герой, который сам выбирает. Я помню, как в детстве смотрел фильмы Фасбиндера и удивлялся, насколько бесперспективное пространство он может создавать. Для меня было ново то, что все герои его фильмов воспитаны самими собой. Мне интересно исследовать человека в его собственных проявлениях, именно тогда, когда не существует влияющих на него факторов — извне. Поэтому я не мог этот фильм снять, допустим, на Кавказе. Меня устраивала Псковская область, потому что она малонаселенная, пейзаж ее — немного стертый, неявный, меня интересовал именно этот период жизни, когда после развала Советского Союза народ еще не смог определиться и никто ему ничего не мог предложить. Мне кажется, что все эти вопросы, время и пространство создали удобные условия для наблюдения за человеком, который сам принимает решения.</p> <p><em>Александр Рутковский, кинокритик (Киев)</em>. Второй фильм всегда показателен. Я узнал Бакурадзе в этой картине и, более того, увидел, что он берет псковские российские масштабы и «бакуризирует». Первые долгие ландшафтные кадры поля с седой травой, с приглушенной зеленью — это остров Хонсю.</p> <p>Я считаю, что по натуре, по философии вы одинокий самурай. Это не русские люди: молчаливые, сдержанные, с минимальным внешним проявлением чувств и в то же время упорные в достижении своих целей — это люди из вашего мира, одинокого и похожего, очевидно, на вас.</p> <p>«Охотник» впервые, может быть, после «Брата» (первого) говорит о том, как в этой хаотичной среде, в этом мире можно выжить — только благодаря верности себе, своему слову, рассчитывая на себя.</p> <p>Поясните приезд похоронной делегации. Он как-то корреспондирует с посещением памятника Матросову? Чисто фабульно мне непонятно, кто эти люди? Что за поминки в лесу? И расскажите немного о мальчике.</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Псковская область — это место ожесточенных боев, и на каждом шагу есть типовые памятники, рвы смерти и там же памятник Матросову, мемориал. Я на все это обращал внимание и понимал, что для людей, которые там живут, война еще не ушла. В этом озере затонул самолет, но могилы летчика нет.</p> <p>Существует генетическая связь между поколениями. Интерес ребенка к войне — отголосок того, что тогда происходило, и связь с миром через сильные стороны людей, героизм, например. Поэтому мне важно, что приехали родственники на могилу летчика.</p> <p><em>Ольга Суркова, Первый канал. Всемирная сеть (Амстердам)</em>. Фильм, на мой взгляд, говорит о том, что написано в Библии: «И будете добывать хлеб свой в поте лица своего». Цивилизация, естественно, внесла в нашу жизнь огромное количество орнаментов. Мы так привыкли к ним, они видоизменяются, мы — вместе с ними. Бакурадзе, с моей точки зрения, возвращается к первоистокам того, что составляет природу человеческого существования. Героя фильма, охотника, как Сергей Сельянов уже сказал, трудно любить или не любить, как самого себя. Это природные взаимоотношения, самые главные. Есть семья, любовь, ответственность, страсть, которая приходит и уходит. Вопрос в том, как смотреть картину, что в ней видеть, потому что фактура фильма и каждый кадр сделаны, по-моему, безупречно.</p> <p><em>М.Тимашева</em>. Бакур, расскажите, откуда люди, откуда Михаил Барскович, откуда та женщина, которая Любу играет. Где вы нашли их?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Мишу я нашел в Белоруссии, где смотрел места для съемок. Мы были в нескольких регионах страны, нам их показывали работники егерьских служб. Миша был одним из наших сопровождающих, возил на озера. Когда я вернулся, стал смотреть фотографии местности, и на них время от времени Миша попадался. Через эти изображения я что-то увидел. Потом мы вызвали Мишу. Ребенок и женщина — из Санкт-Петербурга. Все остальные — местные жители.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. А почему вы избегаете работать с профессиональными артистами?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. У меня иногда возникает вопрос: почему вообще режиссеры снимают профессиональных артистов. (Общий смех.) Единственная роль, на которую мог бы претендовать профессиональный актер, — это роль женщины. Она неизвестно какой профессии, могла быть и актрисой, и кем угодно, поэтому я рассматривал варианты. Мы искали артистов, но они как-то не прижились в этой материи.</p> <p><em>Мирза Алиев, дистрибьютор</em>. В роли Михаила я увидел знаменитую формулу Куприна, вопрос-ответ: «Где мое Куликово поле? Где стоишь, там и есть твое Куликово поле». На мой взгляд, этот герой проявил себя именно в таком контексте.</p> <p>Бакур, вы будете свой фильм вместе с продюсером «лечить», смотреть, как-то изменять на уровне монтажа, или это конечный вариант?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Монтажом можно заниматься очень долго. И я как-то понял, когда заканчивается для меня монтаж: когда у меня уже нет сил, когда понимаю, что больше не могу. И это обычно совпадает с моим ощущением, что все правильно сделано.</p> <p><em>Татьяна Москвина-Ященко, Кинопресса.ru</em>. Ваш фильм весь выстроен на длинных планах, кадрах, и, возможно, один из них был для вас главным, ради которого вы картину и снимали? Если можно, этот план обозначьте.</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Их несколько, ключевых для меня сцен. Когда главный герой и женщина вместе, когда она уходит и кадр, когда он в лесу. Все сцены по-своему ключевые. Не могу сказать, что есть одна — фундамент, на который все остальное достраивается. Такого нет.</p> <p><em>Елена Стишова, «Искусство кино»</em>. Я задам банальнейший вопрос, который сейчас считается «не комильфо». А именно: какие у вас, Бакур, отношения с классической русской литературой? Еще более конкретно: совсем недавно я перечитывала рассказы Бунина — в частности, «Суходол», «Деревню» и прочие — и довольно часто открываю деревенские вещи Чехова, которые всякий раз обжигают меня своей жесткостью, жестокостью даже, полным отсутствием какой бы то ни было сентиментальности. У нас сейчас любят говорить о чернухе, а на самом деле русская литература совершенно забыта, потому что на фоне чеховской повести «В овраге» или бунинских «Деревни» или «Суходола» все, что мы называем этим словом, — игрушки. Мне интересно, вы читали эти вещи и оказала ли русская литература на вас какое-нибудь влияние? Или это я вчитываю туда все эти параллели?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Мне кажется, что в общем, в большом масштабе, естественно, влияет. И это происходит бессознательно. Допустим, когда я снял «Шультеса» и прошло время, я уже какие-то конкретные связи с определенными произведениями сам начал видеть. Может быть, и с «Охотником» тоже так произойдет. Вообще, кажется, есть база, которая целиком влияет, а не какие-то отдельные вещи. Чехов, естественно, мне близок.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Громозека», режиссер Владимир Котт</strong></em></p> <p><em>Мария Безрук</em>. Мне кажется, в вашем творчестве красной нитью проходит тема взаимоотношений отцов и дочерей, настоящих или мнимых. Является ли это действительно одной из ваших главных тем?</p> <p>Принимал ли ваш партнер — канал НТВ — участие в работе над сценарием, влиял ли на кастинг и отразилось ли его участие в чрезмерной, на мой взгляд, жесткости киноязыка картины?</p> <p><em>Владимир Котт</em>. Главное для меня — человеческие взаимоотношения в экстремальных личных ситуациях. Не внешне экстремальных, а тех, когда драма внутри, когда у людей разрывается сердце и они не знают, как жить дальше. Я считаю, это и есть главная тема, другой не может быть. Если же просто помещать людей в неординарные ситуации, получатся боевики, блокбастеры, а мне это не очень интересно. Я стремлюсь понять, что происходит внутри людей. И мне кажется, «Громозека» — кино не жесткое, а грустное. Для меня это большая разница.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. Как канал НТВ, с его определенным продюсерским мышлением и идеологией, с позицией утверждения доминантного самца, с его политикой в эфире, позволил вам представить целое мужское поколение совершенно иного рода? Не то, про которое они рассказывают и на которое рассчитывают.</p> <p><em>Евгений Гиндилис, продюсер</em>. Это, скорее, вопрос к представителям НТВ. Но, я думаю, неправильно было бы любую программную политику сводить к какому-то одному качеству. Любое крупное СМИ, каким является и телеканал, нуждается в разного рода продуктах и точках зрения. И мы, собственно, и есть та иная, альтернативная точка зрения. Снимаем кино, казалось бы, про всем знакомых героев: это мужчины средних лет, по сути, целевая аудитория канала, но снимаем, исходя из совершенно другого посыла — реалистичного, социально ориентированного, ответственного по отношению к той теме, которую пытаемся разрабатывать. И я благодарен каналу НТВ за то, что он дает нам такую возможность. Это абсолютно независимое кино, в том смысле, что наши партнерские отношения с НТВ обеспечили лишь часть бюджета фильма, остальные средства мы сами привлекаем с рынка, у нас нет ни рубля государственной поддержки. Это и есть гарантия того, что мы можем занимать подобную альтернативную позицию без оглядки на какие-либо цензурные или идеологические ограничения.</p> <p><em>Марина Тимашева</em>. К какому все-таки поколению принадлежат ваши герои? И каковы отношения этих «Громозеков» с героем Кира Булычева?</p> <p><em>В.Котт</em>. Громозека — мультипликационный персонаж — все время опаздывает. В мультфильме он постоянно прибегает на место схватки, битвы, чтобы спасти друзей, а потом выясняется, что опоздал, и его коронная фраза: «Ну вот, опять опоздал». И моя история — про людей, которые опоздали жить, опоздали любить, страдать. Опоздали жить какой-то настоящей жизнью. Живут жизнью, придуманной их родителями, спроектированной по какой-то программе. Я немного застал советскую эпоху — мы с братом были комсомольцами в школе. Так воспитывали нас и моих персонажей: сначала надо быть октябренком, потом пионером, потом комсомольцем, потом закончить школу, отслужить в армии, поступить в институт, жениться… Это программа, которая все делает за тебя. А человек уже ничего не может решать, отсюда инфантилизм советских людей. Целое поколение разучилось, мне кажется, совершать поступки, что-то менять. Наша история — про людей, которые опоздали жить и не готовы совершать поступки. Такие чеховские персонажи, которые хотят что-то делать, а реально ничего не делают. Для меня это не жесткое кино и не супердрама, а, скорее, абсурдная история, смешение жанров, современная трагикомедия. Сегодня чистый жанр вообще невозможно снимать, если, конечно, не задаться целью сделать блокбастер, чисто коммерческую вещь. Я хотел, чтобы было и смешно, и грустно. Мы же не все время в одном состоянии пребываем — мы движемся, мы живые.</p> <p><em>Александр Рутковский</em>. Касаемо вашей идейной концепции. Это люди, которые опоздали к своему времени, не успели. Здесь им нет места, все верно. А может, и хорошо, что опоздали? Мне кажется, эта смысловая амбивалентность очень ценна. Мне кажется, они опоздали туда, куда и не стоило спешить. В настоящем-то их не ждет ничего хорошего, как раз в прошлом и было что-то ценное, в их игре на гитарах. Как вы это идейное противоречие решаете?</p> <p><em>В.Котт</em>. Опоздали — не значит, что они совершили некое преступление, просто они такие, какие есть, это констатация, тут нет идеологии. Они очень наивные и несчастные люди.</p> <p><em>Е.Гиндилис</em>. Мне кажется, наша картина как раз выходит за рамки идеологических штампов. Та амбивалентность, о которой вы говорите, отсутствие оценок вроде «тогда было хорошо, а сейчас плохо» или наоборот — это и есть та ткань жизни, которая нам интересна, ткань человеческих взаимоотношений, из которой эта жизнь сплетается. И в картине мы пытаемся эту ткань максимально честно «схватить» и передать зрителю на уровне эмоций.</p> <p><em>Игорь Селиванов, портал Кубань.ru</em>. Как вы думаете, почему молодое поколение должно сопереживать этим героям? Что оно может найти в них?</p> <p><em>В.Котт</em>. Дело тут не в возрасте. Это вопрос некоего промежуточного кризиса. Он может быть и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет, у некоторых и в семьдесят. У некоторых в двенадцать-тринадцать. Так или иначе это связано с тем, что человек вдруг понимает, что он жил неправильно и уже отчетливо видит перспективу своего «ухода». Видит, что жизнь одна, а ничего не сделано. Для меня — это кризис. Он возможен в любом возрасте. Так что картина может вы-звать понимание и у более юного зрителя. Но все-таки она прежде всего для более взрослых людей, у которых есть жизненный опыт.</p> <p><em>Алиса Клима</em>. Для меня Громозека в некоторым смысле антигерой, он милый, добрый, безобидный, но, в общем, бесполезный. Если бы вы в наше время снимали фильм про героя, кем бы он был и чем бы занимался? Был бы он женщиной или мужчиной?</p> <p><em>В.Котт</em>. Он точно был бы мужчиной. Я считаю, все мужчины слабы и все решает женщина. Она рожает детей, соглашается или не соглашается выходить замуж. Это моя внутренняя позиция. Мне вообще не интересны сильные герои, меня привлекают герои в моменты слабости, на сломе. Например, в фильме «Муха» герой Кравченко плакал, для меня это важно — когда герой плачет. Может, вот это и есть моя тема.</p> <p>Все люди, независимо оттого, кто они, кем работают, сколько у них денег и так далее, все равно мучаются и страдают одинаково. Мне сложно представить некоего конкретного современного героя.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Портрет в сумерках», режиссер Ангелина Никонова</strong></em></p> <p><em>Александр Рутковский</em>. Мне кажется, фильм «Портрет в сумерках», начинаясь узнаваемо, оперируя известными архетипами, получает необычное развитие. На языке современного, жесткого социального кино говорит о целях классической русской культуры, мирового кинематографа. Фильм подсказал важную идею — как выйти из ужасного нравственного положения в нашей стране с помощью спасительной любви. Картина помогает понять, как важно приласкать Россию, чтобы она стала другой.</p> <p><em>Елена Дюфор, сайт kinoglaz.ru</em>. Мне посоветовал посмотреть ваш фильм уважаемый мною человек. Но теперь я в абсолютном смятении. Единственная четкая мысль, которая у меня высвечивалась в сознании при просмотре: секс с австралопитеком — это, наверное, классно. У меня было ощущение, что вы персонажа Сергея очеловечиваете, но должна ли я испытывать симпатию к тому, кто насилует женщин? Я пыталась понять вашу героиню, залезла в каталог, прочитала синопсис. Там написано, что психолог пользуется профессиональными навыками, чтобы отомстить своему обидчику. Но по фильму я этого не почувствовала. Или жертва влюбляется в своего насильника? Что вы хотели сказать?</p> <p><em>Ангелина Никонова</em>. Это не призыв к действию. Выбор, который стоит перед героиней: наблюдать или принять участие в том, что ее шокирует, не устраивает. Она решила изменить ситуацию и выбрала для этого необычный способ.</p> <p><em>Ольга Дыховичная, соавтор сценария, исполнительница главной роли</em>. Мы написали этот сценарий вместе. Изначально история была о том, что через ущерб, который наносит главный герой героине, он делает ее живой. У нее неплохая ситуация: муж, работа, деньги. К сожалению, только через насилие она впервые ощущает что-то. Через излом два живых человека почувствовали друг друга, но это не любовь, не влюбленность. Через такое странное участие она меняет не только главного героя, но и себя.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. Стоит ли вызывать сочувствие к такого рода персонажу?</p> <p><em>О.Дыховичная</em>. Надеюсь, что в фильме нет однозначного ответа, кто он, этот герой, насиловал ли он ее. Изначально была идея, что он провокатор.</p> <p><em>Мирза Алиев</em>. Безнаказанность насилия в фильме меня покоробила. Женщину понять невозможно: чего хочет, что делает? Мне показалось, судя по сексуальным сценам, что она искала защиты в лице даже этого мужчины.</p> <p><em>О.Дыховичная</em>. Картину сложно интерпретировать, потому что у героини сплетены ощущения жертвы и палача.</p> <p><em>Виктор Матизен</em>. Существует множество подобных фильмов в европейских странах. На эту тему написаны диссертации, тома, где все мотивации, в том числе перечисленные здесь, были названы. О сцене изнасилования в машине ментами. Она предполагает жанровый поворот в сторону ужастика. Если такое и может произойти в жизни, то это закончится убийством, потому что оставлять свидетеля совершенно нерезонно. Почему вы не воспользовались этим поворотом? И почему не придали вашей истории ту единственную, естественную форму, в которой она может существовать: что некая сценаристка воображает себе весь фильм? Тогда была бы понятна вся ваша фантазматическая картина.</p> <p><em>А.Никонова</em>. Хоррор — это единственный жанр в кино, который мне совсем не близок. Фантазия сценариста есть и должна быть. Когда я прочитала сценарий, то была поражена. Ольга не попадала в такие ситуации, но они случались с моими приятельницами, и это проходило безнаказанно. Поэтому я благодарна ей за то, что она изначально сплела сценарий из цитат жизни.</p> <p><em>Сергей Тютин, режиссер, президент клуба «Арткино»</em>. Для меня стало очевидно, что не имеет никакого значения, на каком носителе делается кино. Фильм снят на Mark 2, но при этом держал в напряжении весь зал.</p> <p><em>Марина Тимашева</em>. У меня такое впечатление, что это среднеевропейская конъюнктура. Все штампы и шаблоны так называемого фестивального европейского кино я здесь увидела в полном наборе. Модненькие темы про сексуальные домогательства насажены на сцены насилия, все это еще с претензией на метафизику. Зачем нужен первый эпизод с изнасилованием проститутки? Оттого что они надругались только над героиней Ольги, изменился бы их морально-нравственный облик? Что мешает женщине поймать машину, даже если у нее из рук вырвали сумку?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Не люблю конъюнктурное кино. Если вам показалось, что я его сняла, мне жаль. Для меня было трудно решиться на картину, которая раскрывает темы, поднимавшиеся неоднократно. Был риск войти в ту же воду. Не буду оправдываться за огрехи, потому что не стремилась снять идеальное кино.</p> <p>Еще на этапе сценария Ольга решила, что сцена изнасилования героини должна быть на темном фоне. Я тоже не хотела ее показывать. Но для того чтобы зритель себе что-то дорисовал, мы показали вначале изнасилование проститутки. Это был мой выбор, осознанный.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Вы снимаете реалистическое психологическое кино. И героиня в начале фильма ведет себя в своей стране, как иностранка. Если подъезжает машина, у нее приоткрыто окно и в ней сидят двое мужчин, я отхожу от края тротуара. Если захожу в жуткую чебуречную — не жду, что мне вызовут такси и будут обслуживать, как в ресторане «Пушкин». Для меня начало фильма подрывает доверие к психологическим движениям героини в дальнейшем. Почему вы намеренно отказались от мотивировок ее простых, бытовых действий? Не намеренно ли вы сгустили эти краски?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Мне было важно показать разнокалиберность, разность героев. Вполне возможно, что утрирование их непохожести может раздражать.</p> <p><em>Мария Безрук.</em> Текст заявления, который пишет героиня при утере паспорта, такой намеренно маразматический, он был придуман или имел реальную подоплеку в вашей жизни? Абсолютно завораживает красота, выразительность и сексуальность Ольги и удивительная харизма Сергея, ему веришь безоговорочно. Где вы нашли эту сумасшедшую фактуру?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Это была одна из тех сладких случайностей, которые должны происходить во время съемок фильма. Знакомые попросили посмотреть настоящего милиционера для массовки. Я увидела Сергея и обомлела.</p> <p><em>О.Дыховичная</em>. Сцена изначально была короче в три раза. Когда ее снимали, у Ангелины украли сумку, и мы оказались в милицейском участке. Фразу про вертикальный карман и прочий абсурд услышали в тот же вечер и дописали эпизод.</p> <p><em>Жоэль Шапрон, Unifrance (Франция)</em>. Я считаю, что это очень сильное кино. Герой специфичен. Для меня он не может быть насильником, потому что его строго воспитывал дедушка. Да, он провокатор, из-за него все и происходит. Это притча, а не реалистическая драма. «Красавица и Чудовище». Только Чудовище ждет, что его полюбят, а герой «Портрета…» не хочет этого, не знает такого чувства. Почему вы все-таки решили не показывать сцену изнасилования главной героини? Почему вы оставили сомнение по поводу того, сделал ли это герой?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Мне важно было поставить знак вопроса, потому что порой физический акт насилия можно сравнить с надругательством нефизическим. Делал он это или нет — не важно.</p> <p><em>Татьяна Москвина-Ященко</em>. По жанру ваш фильм ближе к психодраме. Ольга, поскольку вы смоделировали этот мир, прожили всю ситуацию в кинематографе, каково ваше отношение к героине, герою и сюжету в целом? Можно было бы рассказать продолжение их отношений?</p> <p><em>О.Дыховичная.</em> К сожалению, я понимаю, что эти люди не способны к счастливой жизни вместе. Он ест, они смотрят телевизор или занимаются сексом — это предел развития их отношений. Но будущее есть у каждого из персонажей в отдельности. Я не понимаю своего отношения к героине, потому что пока слишком короткая дистанция между мной и фильмом.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Сергей, вы работали с двумя женщинами в авторском женском кино. Как вы себя чувствовали в этих обстоятельствах? Каково ваше отношение к герою, доверяете ли вы его поступкам?</p> <p><em>Сергей Борисов, исполнитель главной роли</em>. Поступкам его я не доверяю, ну а работал с прекрасными людьми. Работать было приятно и даже просто в каком-то смысле.</p> <p><em>А.Никонова.</em> Мне важно было не навязывать ничего актерам.</p> <p><em>Нэнси Конди</em>. В этом году среди участников «Кинотавра» больше отучившихся в американских заведениях режиссеров. В прошлом кино, сделанное для западного зрителя, было категорией с легким отрицательным оттенком. Начиная с «Портрета…» возможен другой разговор об иностранном влиянии в картинах. Мне кажется, ваш фильм — это пересечение американского образования и русской практики. Или я это ему приписываю?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Все имеет значение. Мне сложно себя разобрать на части. Однозначно, что обучение в Америке помогло мне решиться на такой проект. Я участвовала в съемках независимого кино и видела, с какой готовностью люди шли бесплатно работать, если им нравился сценарий. Способность творчески возбуждаться от профессии в Америке присутствует больше, чем в России.</p> <p><em>Ольга Тумасова, исполнительный продюсер</em>. Ваш фильм снимался в Ростове. Актеры профессиональные или нет?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Актеры непрофессиональные. У нас, помимо Ольги, задействованы еще четыре человека из театральных заведений города и окрестностей Ростова-на-Дону. Все остальные люди впервые оказались перед камерой, сами были в ужасе, но привыкли.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Родина или смерть», режиссер Виталий Манский</strong></em></p> <p><em>Марина Тимашева</em>. Было ли у вас намерение через Кубу напомнить людям, которые тоскуют по той жизни, по эпохе, в которой жили мы сами каких-то двадцать лет назад, о том, что было на самом деле? Чем вы сами объясняете природу фантастического жизнелюбия этих людей, живущих в нищете и несвободе?</p> <p><em>Виталий Манский</em>. В тот день, когда я прилетел с Кубы, со съемок, меня позвали в прямой эфир на телеканал «Ностальгия». Я пошел. И вот звонит по телефону человек и говорит: «Вот вы, как известный антисоветчик…» Я впервые услышал по отношению к себе слово «антисоветчик». Меня это покоробило, хотелось сказать: «Какой же я антисоветчик?» А потом думаю: «Да, я антисоветчик». Просто тогда не успел это произнести. Я абсолютный антисоветчик, и свою фундаментальную антисоветскость я, конечно, попытался в своей картине сформулировать, представить. Но не языком Станислава Говорухина, в том смысле, что «так жить нельзя», и не языком Майкла Мура и похожей пропагандистской публицистики, а иначе. Я антисоветчик в том смысле, что я — за достоинство человека, за его свободу, за его право на ту единственную жизнь, которая, к сожалению, очень быстротечна. Фильм в том числе и об этом.</p> <p>Жизнелюбие… Удивительно, насколько сильны на Кубе, насколько заметны ужас бытия и — оптимизм… Дистанция между этими двумя полюсами просто сносит крышу. Я никогда не был в Северной Корее, хотя меня эта страна очень интересует, но мне кажется, что там все пропитано обреченностью. Обреченность во всем. Когда видишь людей, чувствуешь, что у их нет никаких шансов. А на Кубе такая бурная, яркая, такая мощная жизнь, энергетика! К кубинцам сразу проникаешься сочувствием, потому что видишь: ну не заслуживают они кошмара, в котором существуют! Оковы тоталитаризма и свободолюбие, природная раскрепощенность кубинцев — этот союз просто противоестествен.</p> <p>Что удивительно (и мы в группе это много обсуждали), мы не чувствовали на острове предреволюционной ситуации. Хотя очевидно: революция вот-вот грянет — может, прямо завтра прочтем об этом в газетах. Страна стоит на пороге кардинального слома. Но даже если что-то и витает в воздухе, по людям этого как-то не видно. Впрочем, у нас в России было так же. Революции-то не было, просто объявились гэкачеписты, несколько отморозков, и все закрутилось вокруг Белого дома, а, в принципе-то, народ жил себе спокойно, стоял в очередях, как будто так и надо. Помню, я по утрам стоял за колбасой и даже не предполагал, что империя рухнет уже послезавтра.</p> <p><em>Геннадий Костров, продюсер фильма</em>. Хотел бы добавить по поводу жизнелюбия. Это интересный вопрос, и фильм частично на него отвечает. На Кубе ощущается влияние культа вуду, у кубинцев иное, чем у нас, отношение к смерти. Мы много ходили по кладбищу в Гаване, снимали, фотографировали, видели много похоронных процессий, но ни одной слезы. Там людям в детстве читали другие сказки. А отношение к смерти влияет на отношение к жизни.</p> <p><em>Вопрос из зала</em>. Я ждал, что фильм выйдет на ментальную или метафизическую проблематику. Но этого не случилось. Почему, как вы думаете, у кубинцев ничего не получается? Танцуют без конца…</p> <p><em>Виталий Манский</em>. Я не считаю, что до революции кубинцы жили в такой же убийственной нищете, как сегодня. Я видел старую хронику: дореволюционная Гавана — это совершенно фантастический белоснежный город, красавец. Я видел Гавану, в которой за все годы, прошедшие после революции, практически ничего не построено, а то, что было, все эти пятьдесят лет планомерно уничтожалось и приспосабливалось под человеческое… не существование, нет, а выживание. Даже главный памятник Хосе Марти — условно говоря, «кубинскому Ленину», — был воздвигнут за три года до революции, в 1956 году. На Кубе практически все было построено до революции.</p> <p><em>Андрей Русанов, «Живой Журнал»</em>. Сопровождал ли вас куратор от местного КГБ? Были ли у вас какие-то препятствия во время съемок?</p> <p><em>В.Манский</em>. Работать, вообще, было очень сложно. Наверняка все знают, что у Кубы с Россией безвизовый режим. Но если едешь снимать, тебе предстоит сложнейшая процедура оформления, и у нас на нее ушло около полугода. Потом выяснилось, что в посольстве лежит огромное количество отклоненных заявок от других съемочных групп: их не впускают. Это была нешуточная история. И, конечно, нас «пасли», и во время съемок были разные казусы, о которых даже не хочется сейчас вспоминать. Никого не обманывая, мы предложили сценарий, по которому, в общем, и двигались, и кубинские начальники прочли этот сценарий так, как смогли. Вообще-то, мы снимали фильм об основателях танца руэда де касино, о танцевальной группе. Все герои картины — участники этого ансамбля. Так было записано в сценарии.</p> <p>И они себе представили какой-то очередной фильм про танцевально-музыкальную группу, и благодаря этому нам удалось все снять. Но, должен сказать, меня крайне удивило и потрясло то, что они, например, искренне полагают, что картина «Клуб Буэна-Виста» является антикубинской американской провокацией, это официальная позиция руководства.</p> <p><em>Игорь Селиванов</em>. Когда я видел кадры, где иностранки танцевали с молодыми зажигательными кубинцами, у меня невольно возникали ассоциации с секс-туризмом… Было ли там что-то подобное?</p> <p><em>В.Манский</em>. Это отдельная история. То, что происходит на Кубе с проституцией, просто невероятно. Мы испытали настоящий шок. Проституция не то что массовое явление, это фактически единственный способ заработка для любого человека — мужчины, женщины, ребенка… Мы долго думали и, признаюсь, даже кое-что сняли из таких жестких моментов, но в конечном счете отказались включать этот материал в фильм, потому что он слишком «тянет на себя одеяло». Я понял, что это опустит картину, приземлит ее.</p> <p><em>И.Селиванов</em>. Насколько реально, что фильм может быть показан на Кубе и послужит своеобразным «говорухинским» «Так жить нельзя»?</p> <p><em>Г.Костров</em>. Несколько дней назад мы показывали картину кубинскому послу и его жене и недавно получили от них сообщение, текст которого коррелирует с вашим вопросом. Сейчас ведутся переговоры о том, чтобы показать ее в правильном русле, готовить почву для показа. Мы были бы счастливы, если бы фильм как-то повлиял на ситуацию на Кубе. Говоря «в правильном русле», я имею в виду, что картина могла бы как-то всколыхнуть общественное сознание. Мы намеренно убирали прямые высказывания насчет проституции, политики и так далее. Смысл фильма — сакральный, он более мощный. Перед показом мы даже хотели сказать, что это и не артхаус, и не экшн, что на экране не будет никакой политики, ничего социального. Это экзистенциальная вещь, мы старались делать картину, которая будет иметь значение не сиюминутное, о которой бы зритель думал какое-то время. Мы же говорим о консервативной революции. В сложившейся ситуации любая революция, на наш взгляд, обречена на неудачу, кроме консервативной — той, что происходит в сознании, в мозгу.</p> <p><em>Нэнси Конди</em>. Я смотрела картину, конечно, другими глазами. Если для вас это, может быть, был артефакт социализма, для меня это был артефакт холодной войны. Ответственность за то, как живет Куба, несет, конечно, в какой-то степени моя страна, Соединенные Штаты. Я понимаю, что говорю стереотипами американского либерала, прошу простить меня за это.</p> <p><em>В.Манский</em>. Кстати говоря, мы столкнулись с определенным раздвоением. Есть категория кубинцев, которые для себя приняли решение: валить с Кубы. А другая часть считает, что нужно оставаться здесь и ждать перемен. И те, которые хотят остаться, очень боятся американцев, причем кубинских американцев. Они понимают, что весь Майами сейчас вернется с кучей денег, всё купит и они, всю жизнь прожившие «мимо кассы», опять окажутся ни с чем.</p> <p><em>Виктор Матизен</em>. Можно ли сказать, что из остатков материала, который по объему гораздо больше, чем то, что вошло в фильм, можно скроить другую, грубо говоря, политическую ленту?</p> <p><em>В.Манский</em>. Запросто. Скроить-то можно. Когда-то мы снимали на пленку</p> <p>35-мм, один к трем, и жили в этих рамках. Сейчас, в цифровую эру, на стол ложится огромный объем материала. Я много работаю. Сейчас заканчиваю новую картину и замечаю, что вокруг фильмов неизбежно возникают «спутники», которые, может, завтра, а может, через годы и десятилетия покажут, что к этому материалу, очевидно, нужно возвращаться и делать новые фильмы.</p> <p>И про Кубу можно сделать еще не одну картину. Сейчас, работая над новым фильмом, я уже вижу, что там есть еще как минимум один большой полнометражный фильм, помимо основного. Это вообще очень интересно — думать над тем дополнительным потенциалом, который существует внутри отснятого тобой материала…</p> <p>&nbsp;</p> <p><em>Материал подготовили Анастасия Дементьева, Елена Паисова</em></p> <p><em>Фрагменты пресс-конференций фестиваля «Кинотавр». Модератор — Виктория Белопольская. </em>.</p> <p>&nbsp;</p></div>

<div class="feed-description"><p>&nbsp;</p> <p><em><strong>«Безразличие», режиссер Олег Флянгольц</strong></em></p> <p><em>Александр Баширов, актер</em>. Унификация современного общества заключается не в том, что людей опускают, превращают в дерьмо, а в том, что это еще эксплуатируется и продается, и чем больше публика потребляет низкое, тем больше ей нравится любая извращенная гадость. Здесь главная проблема — синефильство. Меня волнует сама поэтика происходящего в форме юродства. Когда Петр I запретил юродство, это, по мнению Бахтина, проявило наше абсолютное ханжество, изменило саму русскую самобытность, в том смысле, что — удивительная вещь — морально-нравственная категория юродивого исчезла. Когда я говорю, что иду работать в Кремль, к Николаю Досталю в фильм «Раскол» в роли юродивого, все думают, я шучу.</p> <p><em>Мария Безрук, газета «Трибуна»</em>. Почему для вас было столь принципиальным потрясающий неореалистический материал короткого метра, который у вас изначально был, довести до полнометражной картины? Расскажите подробнее об истории создания фильма.</p> <p><em>Олег Флянгольц</em>. Я всегда рассчитывал на полный метр. В 1989 году мы придумали сценарий и сняли этот фильм как могли. Потом все изменилось, и мы перестали его снимать.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. Не считаете ли вы эту эстетику утратившей сегодня актуальность?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Сейчас да. Но надо было все равно как-то завершить работу. Вообще-то, приятно заканчивать начатые дела.</p> <p><em>А.Баширов.</em> Эта эстетика не является эстетикой. Это образ жизни. И действия любого кинематографиста заключаются в том, что реальность он формулирует конкретно, понимая, что физическая реальность — как аура. Он во всех случаях формулирует ее через визуальную работу. И никогда нельзя говорить, что это только эстетика. Эстетика, как и этика, — это не проблема. Главная проблема — создание определенного сильного художественного пространства, которое включает сам образ жизни человека, художника. От Ван Гога до Пазолини он формулируется одним способом: или ты идешь на бессмертие, или ты — быдло.</p> <p>Я люблю беспощадность честности, потому что правда объективности несет в себе абсолютную вселенскую поэзию. Она обезоруживает не только меня, но всех тех, кого действительно волнует слово «Россия».</p> <p>Я против теории заговора, но считаю, что процесс унификации, глобализации и прочего предопределяет только одно — манипулирование терминологиями. Все семантическое пространство, которое мы сейчас имеем, наполнено убеждением, что права человека важнее, чем поэтическое и созидательное начало нашей жизни.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Для художника-модерниста его образ жизни — это часть нитей в ткани произведения. Как вы прожили эти двадцать лет — между началом фильма и завершением? Чем занимались?</p> <p><em>О.Флянгольц.</em> Жил, бухал, снимал видеоролики — панк-рок и рок-н-ролл.</p> <p><em>А.Баширов</em>. Слово «модернизм» мне не нравится, потому что мы существуем в постмодернистском пространстве, где фрагментируется социальная шизофрения, и это нормально, где каждый находит свою кочку и думает, что это главное. К сожалению, это беспощадная эксплуатация, вынужден признать, даже поражение прежних наших мечтаний… Мы сидим сейчас здесь и ностальгируем по тому, что видим в фильме, — Федю Бондарчука молодого, стилистику и энергию того времени. И таким образом сохраняем общую безответственность за происходящее. Потому что меркантильность, прагматичность, мелкобуржуазное сознание, звериный оскал капитализма — абсолютно мне не интересны.</p> <p><em>Нэнси Конди, университет Питтсбурга (США)</em>. Я, честно говоря, воспринимаю вашу картину под глобальным влиянием — в хорошем смысле слова — таких фигур, как Энди Уорхол, Кен Кизи, художников конца 50-х — начала 60-х, к творчеству которых применимо слово «кэмп». Не стёб, а именно кэмп.</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Энди Уорхола я очень люблю, но на этот фильм он никак не по-влиял. Больше повлиял, наверное, Антониони.</p> <p><em>Нэнси Конди</em>. А название «Безразличие» — откуда оно? Как его понимать?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Просто понравилось. Десять раз за эти два года, пока я доделывал фильм, меня убеждали сменить его. Но, слава богу, фильм «доплыл»-таки до конца с первоначальным названием.</p> <p><em>А.Баширов</em>. Считаю, что название фильма соответствует ощущению всех здесь сидящих. Надеюсь, что этот фильм получит главный приз фестиваля, потому что смысловое поле, которое присутствует в современном кинематографе, до сих пор именно таково. Мы — безразличны, абсолютно неэмоциональны, нам все равно, что происходит. Это естественное состояние нынешнего общества, конформизм теперь не просто идеологичен, он уже воинствующий. Я в отчаянии оттого, что любые разговоры начинаются и заканчиваются только баблом.</p> <p><em>Алиса Клима, интернет-журнал «Эпоха»</em>. В чем заключается главный посыл истории ваших двух героев?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Вообще-то, в большей степени я художник — рисую, фотографирую. Мне составление и сопоставление планов — паузы, паузки и тому подобное — интереснее, чем игра актеров. Я их очень люблю и очень им благодарен, но они меня не слишком волнуют. Для меня это своего рода композиционный момент, как цифра. У меня гениальный режиссер монтажа, из Питера, — мы сидим и планчики подставляем, по секундам. Все режиссеры так делают. А об актере я не беспокоюсь, он — биомасса, визуальное пятно. А история… да фиг с ней.</p> <p><em>Мария Безрук</em>. Если вы считаете актеров биомассой, почему снимаете игровое, а не, скажем, документальное кино?</p> <p><em>А.Баширов</em>. Не имеет никакого значения и никогда не будет иметь происходящее сейчас, потому что само существование Олега как кинорежиссера и художника — это его личное право и дело. Русская культура основана на страдании, и его личное страдание будет заключаться в том, что мы все равно не поймем, зачем он это сделал. Объяснить это невозможно. Для этого нужно с ним прожить, как я, двадцать лет.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Ваш фильм — идеальный пример конвергенции между современным искусством и кинематографом: с одной стороны, есть герой, которому можно сопереживать, с другой — насыщенное изобразительное пространство, довольно агрессивное. Как вы считаете, как должно развиваться это сращение, чтобы стать широко употребимым? Можно ли его развить из экспериментальной сферы в более или менее мейнстримную?</p> <p><em>О.Флянгольц</em>. Зритель покажет. Если ему понравится такое кино, что-то подобное, наверное, будут делать, если нет — то не будут.</p> <p><em>А.Баширов</em>. Нет зрителей, нет публики, есть только потребители. На многие годы вперед у нас нет возможности разговаривать с русским зрителем, потому что у нас сам экран отсутствует и мы не можем с этим бороться. Социальные сети, клубы, где двадцать человек собираются и обсуждают какое-то кино, — все это бессмысленно, поскольку мейджоры, их восемь, сидят на каналах. Это же монополизация, тут антитрестовое законодательство должно присутствовать. Человечество все это уже проходило — монополизацию, договорные деньги. Сейчас есть лишь две позиции: военно-патриотическое кино и комедии — такое развлекалово, шоу. Это все зомбирование и предложение нам всем, чтобы мы уходили со своим искренним поэтическим кино в некие маргинальные клубы. Наше население уничтожается через наглую форму приоритета бабла. Это абсолютная смерть. Жизнь человеческая уже закончилась, происходит одна дегуманизация. Мы опять возвращаемся в кухни, в диссидентство, в пыхтение и сарказм. Всё! И слава богу. И чем больше давят этих гадов — поэтов, тем больше возникнет страсти сказать: хватит, доколе издеваться над нашим обществом? Мы вообще претендуем на то, что мы — в мире. А мы — не в мире. Это убивает нормальных людей, просто убивает.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Охотник», режиссер Бакур Бакурадзе</strong></em></p> <p><em>Мария Безрук.</em> Расскажите о драматургии звука в вашей картине. Правильно ли я поняла, что вы намеренно вы-травляли интершумы, не имевшие для вас значения, например, от сигареты, и при этом форсировали те звуки, которые были для вас принципиально важны: визг свиней, разрывающий уши, выстрелы, от которых все время вздрагиваешь?</p> <p><em>Бакур Бакурадзе</em>. Звук должен быть таким, какой он есть в жизни. Он был такой. Потом, когда я смотрю на экран, интуитивно чувствую, где не хватает тишины, где ее много. Какой-то особенной концепции в это не вкладываю, хотя понимаю, какой у меня получился звук, что он собой представляет, и мне он нравится. А есть вещи, которые я просто не люблю, их, естественно, убираю.</p> <p><em>Марина Тимашева, «Радио «Свобода»</em>. Объясните, почему ваш фильм называется «Охотник»? И почему вы выбираете позицию абсолютного дистанцирования автора от происходящего, стараетесь переложить нагрузку на самого зрителя, как будто бы не помогаете ему?</p> <p><em>Б.Бакурадзе. </em>Мне кажется, что это тоже некая внутренняя потребность. Если я сейчас начну рассказывать историю, она в любом случае будет приукрашена, литературно оформлена, в нее будет вложена моя эмоция. Но когда вспоминаю, как это происходило, мне совершенно по-другому видится вся ситуация — такой, какой она была, неприукрашенной. Кино — это здесь и сейчас. Это не реконструкция того, что было. Рассказ — это реконструкция, закадровый текст, прошедшее время. А кино — это настоящее. Я даже сценарии пишу литературно и приукрашивая, но снимаю по-другому. Таково мое внутреннее видение, подход. Я так чувствую. Это моя потребность, и мне кажется, что в фильме она не доведена до того уровня, до которого мне бы хотелось ее довести.</p> <p>Почему «Охотник»? Сложный вопрос. Из-за манеры поведения главного героя, в первую очередь. Мне кажется, у него особенный взгляд. Он ни во что не вмешивается — до самого нужного момента. Я так это понимаю.</p> <p><em>Виктор Матизен, президент Гильдии киноведов и кинокритиков</em>. Программисты «Кинотавра» пошли на обдуманный и довольно циничный эксперимент, сопоставив в программе два фильма, спродюсированные Сергеем Сельяновым. Один под названием «Бабло», другой — «Охотник». Первый, понятно, будет хитом. Что же касается вашей картины, то, я полагаю, всем совершенно очевидно, что даже при поддержке критиков она соберет в прокате тысяч пять-десять долларов, и никакие усилия просвещенной публики не сделают ее более доступной для зрителя, потому что высидеть этот фильм до конца не всякий даже нормальный образованный человек в состоянии. Разумеется, фильм проедет по всем фестивалям. Но вам не жалко, что у него будет такой ограниченный эффект?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Я, конечно, болею за то, что произойдет с финансовой точки зрения с этой картиной, но не очень сильно об этом думаю. Конечно, хотелось бы, чтобы она дошла до зрителя. Мне кажется, те, у кого есть желание картину посмотреть, рано или поздно будут иметь эту возможность. Наверное, «Охотник» будет показан по телевизору, на фестивалях. Думаю, фильм будет увиден.</p> <p><em>Алиса Клима</em>. Есть люди, которые говорят о событиях, есть те, кто говорит о людях, есть те, кто ставит вопросы. Мне показалось, что охотник — это человек, который может говорить только о фактах. Ничто не влияет на его жизнь, он сам принимает решения. Но в этой связи можно было бы назвать фильм не «Охотник», а «Животное», потому что он как бы вне контекста.</p> <p>В чем смысл жизни этого человека? И какие чувства вы испытываете к нему: ненавидите, любите, сострадаете?</p> <p><em>Сергей Сельянов, продюсер фильма</em>. Картина чувственная. Она, собственно, материя. Мы все время рефлексируем, додумываем, догоняем, социально встраиваемся — это обычная практика. Человек, действительно, существо в большей степени природное, чем принято считать со времен французских материалистов. Если вы к себе прислушаетесь, возможно, это услышите. Чувственные вещи предмет искусства составляют в гораздо большей степени, чем социальные. Это и стало содержанием, на мой взгляд, истории, которую не рассказал, а показал нам Бакур. Мне кажется, что таких фильмов совсем-совсем немного. В этом большая ценность высказывания Бакурадзе.</p> <p>Относительно того, люблю ли я этого героя или нет, это такой же вопрос, как «Любите ли вы себя?». С одной стороны, все мы себя любим, с другой — глупо как-то звучит. Все, что происходит с нашим героем, происходит внутри каждого человека. Это что-то такое почти архетипическое. В проживании показанного отрезка жизни, в движениях души героя есть что-то фундаментальное, существенное. Слова «любит», «не любит» в этом отношении не очень точны.</p> <p><em>Михаил Барскович, исполнитель главной роли</em>. Почему охотник, а не зверь? Если взять старые понятия о том, кем был мужчина в семье, увидим — тем же охотником, который обеспечивал семью. Добытчиком. А зверь есть зверь. Вот он создал — Иван Дунаев, мой герой, — мир вокруг себя, в который тяжело впускает любого постороннего человека. И появление двух женщин на ферме — это событие для него, какая-то отдушина, новое чувство. Обычно он холоден со всеми.</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Я долго думал, где бы мне снять этот фильм, чтобы человек максимально не был привязан к стандартам, традициям. Мне был интересен герой, который сам выбирает. Я помню, как в детстве смотрел фильмы Фасбиндера и удивлялся, насколько бесперспективное пространство он может создавать. Для меня было ново то, что все герои его фильмов воспитаны самими собой. Мне интересно исследовать человека в его собственных проявлениях, именно тогда, когда не существует влияющих на него факторов — извне. Поэтому я не мог этот фильм снять, допустим, на Кавказе. Меня устраивала Псковская область, потому что она малонаселенная, пейзаж ее — немного стертый, неявный, меня интересовал именно этот период жизни, когда после развала Советского Союза народ еще не смог определиться и никто ему ничего не мог предложить. Мне кажется, что все эти вопросы, время и пространство создали удобные условия для наблюдения за человеком, который сам принимает решения.</p> <p><em>Александр Рутковский, кинокритик (Киев)</em>. Второй фильм всегда показателен. Я узнал Бакурадзе в этой картине и, более того, увидел, что он берет псковские российские масштабы и «бакуризирует». Первые долгие ландшафтные кадры поля с седой травой, с приглушенной зеленью — это остров Хонсю.</p> <p>Я считаю, что по натуре, по философии вы одинокий самурай. Это не русские люди: молчаливые, сдержанные, с минимальным внешним проявлением чувств и в то же время упорные в достижении своих целей — это люди из вашего мира, одинокого и похожего, очевидно, на вас.</p> <p>«Охотник» впервые, может быть, после «Брата» (первого) говорит о том, как в этой хаотичной среде, в этом мире можно выжить — только благодаря верности себе, своему слову, рассчитывая на себя.</p> <p>Поясните приезд похоронной делегации. Он как-то корреспондирует с посещением памятника Матросову? Чисто фабульно мне непонятно, кто эти люди? Что за поминки в лесу? И расскажите немного о мальчике.</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Псковская область — это место ожесточенных боев, и на каждом шагу есть типовые памятники, рвы смерти и там же памятник Матросову, мемориал. Я на все это обращал внимание и понимал, что для людей, которые там живут, война еще не ушла. В этом озере затонул самолет, но могилы летчика нет.</p> <p>Существует генетическая связь между поколениями. Интерес ребенка к войне — отголосок того, что тогда происходило, и связь с миром через сильные стороны людей, героизм, например. Поэтому мне важно, что приехали родственники на могилу летчика.</p> <p><em>Ольга Суркова, Первый канал. Всемирная сеть (Амстердам)</em>. Фильм, на мой взгляд, говорит о том, что написано в Библии: «И будете добывать хлеб свой в поте лица своего». Цивилизация, естественно, внесла в нашу жизнь огромное количество орнаментов. Мы так привыкли к ним, они видоизменяются, мы — вместе с ними. Бакурадзе, с моей точки зрения, возвращается к первоистокам того, что составляет природу человеческого существования. Героя фильма, охотника, как Сергей Сельянов уже сказал, трудно любить или не любить, как самого себя. Это природные взаимоотношения, самые главные. Есть семья, любовь, ответственность, страсть, которая приходит и уходит. Вопрос в том, как смотреть картину, что в ней видеть, потому что фактура фильма и каждый кадр сделаны, по-моему, безупречно.</p> <p><em>М.Тимашева</em>. Бакур, расскажите, откуда люди, откуда Михаил Барскович, откуда та женщина, которая Любу играет. Где вы нашли их?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Мишу я нашел в Белоруссии, где смотрел места для съемок. Мы были в нескольких регионах страны, нам их показывали работники егерьских служб. Миша был одним из наших сопровождающих, возил на озера. Когда я вернулся, стал смотреть фотографии местности, и на них время от времени Миша попадался. Через эти изображения я что-то увидел. Потом мы вызвали Мишу. Ребенок и женщина — из Санкт-Петербурга. Все остальные — местные жители.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. А почему вы избегаете работать с профессиональными артистами?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. У меня иногда возникает вопрос: почему вообще режиссеры снимают профессиональных артистов. (Общий смех.) Единственная роль, на которую мог бы претендовать профессиональный актер, — это роль женщины. Она неизвестно какой профессии, могла быть и актрисой, и кем угодно, поэтому я рассматривал варианты. Мы искали артистов, но они как-то не прижились в этой материи.</p> <p><em>Мирза Алиев, дистрибьютор</em>. В роли Михаила я увидел знаменитую формулу Куприна, вопрос-ответ: «Где мое Куликово поле? Где стоишь, там и есть твое Куликово поле». На мой взгляд, этот герой проявил себя именно в таком контексте.</p> <p>Бакур, вы будете свой фильм вместе с продюсером «лечить», смотреть, как-то изменять на уровне монтажа, или это конечный вариант?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Монтажом можно заниматься очень долго. И я как-то понял, когда заканчивается для меня монтаж: когда у меня уже нет сил, когда понимаю, что больше не могу. И это обычно совпадает с моим ощущением, что все правильно сделано.</p> <p><em>Татьяна Москвина-Ященко, Кинопресса.ru</em>. Ваш фильм весь выстроен на длинных планах, кадрах, и, возможно, один из них был для вас главным, ради которого вы картину и снимали? Если можно, этот план обозначьте.</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Их несколько, ключевых для меня сцен. Когда главный герой и женщина вместе, когда она уходит и кадр, когда он в лесу. Все сцены по-своему ключевые. Не могу сказать, что есть одна — фундамент, на который все остальное достраивается. Такого нет.</p> <p><em>Елена Стишова, «Искусство кино»</em>. Я задам банальнейший вопрос, который сейчас считается «не комильфо». А именно: какие у вас, Бакур, отношения с классической русской литературой? Еще более конкретно: совсем недавно я перечитывала рассказы Бунина — в частности, «Суходол», «Деревню» и прочие — и довольно часто открываю деревенские вещи Чехова, которые всякий раз обжигают меня своей жесткостью, жестокостью даже, полным отсутствием какой бы то ни было сентиментальности. У нас сейчас любят говорить о чернухе, а на самом деле русская литература совершенно забыта, потому что на фоне чеховской повести «В овраге» или бунинских «Деревни» или «Суходола» все, что мы называем этим словом, — игрушки. Мне интересно, вы читали эти вещи и оказала ли русская литература на вас какое-нибудь влияние? Или это я вчитываю туда все эти параллели?</p> <p><em>Б.Бакурадзе</em>. Мне кажется, что в общем, в большом масштабе, естественно, влияет. И это происходит бессознательно. Допустим, когда я снял «Шультеса» и прошло время, я уже какие-то конкретные связи с определенными произведениями сам начал видеть. Может быть, и с «Охотником» тоже так произойдет. Вообще, кажется, есть база, которая целиком влияет, а не какие-то отдельные вещи. Чехов, естественно, мне близок.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Громозека», режиссер Владимир Котт</strong></em></p> <p><em>Мария Безрук</em>. Мне кажется, в вашем творчестве красной нитью проходит тема взаимоотношений отцов и дочерей, настоящих или мнимых. Является ли это действительно одной из ваших главных тем?</p> <p>Принимал ли ваш партнер — канал НТВ — участие в работе над сценарием, влиял ли на кастинг и отразилось ли его участие в чрезмерной, на мой взгляд, жесткости киноязыка картины?</p> <p><em>Владимир Котт</em>. Главное для меня — человеческие взаимоотношения в экстремальных личных ситуациях. Не внешне экстремальных, а тех, когда драма внутри, когда у людей разрывается сердце и они не знают, как жить дальше. Я считаю, это и есть главная тема, другой не может быть. Если же просто помещать людей в неординарные ситуации, получатся боевики, блокбастеры, а мне это не очень интересно. Я стремлюсь понять, что происходит внутри людей. И мне кажется, «Громозека» — кино не жесткое, а грустное. Для меня это большая разница.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. Как канал НТВ, с его определенным продюсерским мышлением и идеологией, с позицией утверждения доминантного самца, с его политикой в эфире, позволил вам представить целое мужское поколение совершенно иного рода? Не то, про которое они рассказывают и на которое рассчитывают.</p> <p><em>Евгений Гиндилис, продюсер</em>. Это, скорее, вопрос к представителям НТВ. Но, я думаю, неправильно было бы любую программную политику сводить к какому-то одному качеству. Любое крупное СМИ, каким является и телеканал, нуждается в разного рода продуктах и точках зрения. И мы, собственно, и есть та иная, альтернативная точка зрения. Снимаем кино, казалось бы, про всем знакомых героев: это мужчины средних лет, по сути, целевая аудитория канала, но снимаем, исходя из совершенно другого посыла — реалистичного, социально ориентированного, ответственного по отношению к той теме, которую пытаемся разрабатывать. И я благодарен каналу НТВ за то, что он дает нам такую возможность. Это абсолютно независимое кино, в том смысле, что наши партнерские отношения с НТВ обеспечили лишь часть бюджета фильма, остальные средства мы сами привлекаем с рынка, у нас нет ни рубля государственной поддержки. Это и есть гарантия того, что мы можем занимать подобную альтернативную позицию без оглядки на какие-либо цензурные или идеологические ограничения.</p> <p><em>Марина Тимашева</em>. К какому все-таки поколению принадлежат ваши герои? И каковы отношения этих «Громозеков» с героем Кира Булычева?</p> <p><em>В.Котт</em>. Громозека — мультипликационный персонаж — все время опаздывает. В мультфильме он постоянно прибегает на место схватки, битвы, чтобы спасти друзей, а потом выясняется, что опоздал, и его коронная фраза: «Ну вот, опять опоздал». И моя история — про людей, которые опоздали жить, опоздали любить, страдать. Опоздали жить какой-то настоящей жизнью. Живут жизнью, придуманной их родителями, спроектированной по какой-то программе. Я немного застал советскую эпоху — мы с братом были комсомольцами в школе. Так воспитывали нас и моих персонажей: сначала надо быть октябренком, потом пионером, потом комсомольцем, потом закончить школу, отслужить в армии, поступить в институт, жениться… Это программа, которая все делает за тебя. А человек уже ничего не может решать, отсюда инфантилизм советских людей. Целое поколение разучилось, мне кажется, совершать поступки, что-то менять. Наша история — про людей, которые опоздали жить и не готовы совершать поступки. Такие чеховские персонажи, которые хотят что-то делать, а реально ничего не делают. Для меня это не жесткое кино и не супердрама, а, скорее, абсурдная история, смешение жанров, современная трагикомедия. Сегодня чистый жанр вообще невозможно снимать, если, конечно, не задаться целью сделать блокбастер, чисто коммерческую вещь. Я хотел, чтобы было и смешно, и грустно. Мы же не все время в одном состоянии пребываем — мы движемся, мы живые.</p> <p><em>Александр Рутковский</em>. Касаемо вашей идейной концепции. Это люди, которые опоздали к своему времени, не успели. Здесь им нет места, все верно. А может, и хорошо, что опоздали? Мне кажется, эта смысловая амбивалентность очень ценна. Мне кажется, они опоздали туда, куда и не стоило спешить. В настоящем-то их не ждет ничего хорошего, как раз в прошлом и было что-то ценное, в их игре на гитарах. Как вы это идейное противоречие решаете?</p> <p><em>В.Котт</em>. Опоздали — не значит, что они совершили некое преступление, просто они такие, какие есть, это констатация, тут нет идеологии. Они очень наивные и несчастные люди.</p> <p><em>Е.Гиндилис</em>. Мне кажется, наша картина как раз выходит за рамки идеологических штампов. Та амбивалентность, о которой вы говорите, отсутствие оценок вроде «тогда было хорошо, а сейчас плохо» или наоборот — это и есть та ткань жизни, которая нам интересна, ткань человеческих взаимоотношений, из которой эта жизнь сплетается. И в картине мы пытаемся эту ткань максимально честно «схватить» и передать зрителю на уровне эмоций.</p> <p><em>Игорь Селиванов, портал Кубань.ru</em>. Как вы думаете, почему молодое поколение должно сопереживать этим героям? Что оно может найти в них?</p> <p><em>В.Котт</em>. Дело тут не в возрасте. Это вопрос некоего промежуточного кризиса. Он может быть и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет, у некоторых и в семьдесят. У некоторых в двенадцать-тринадцать. Так или иначе это связано с тем, что человек вдруг понимает, что он жил неправильно и уже отчетливо видит перспективу своего «ухода». Видит, что жизнь одна, а ничего не сделано. Для меня — это кризис. Он возможен в любом возрасте. Так что картина может вы-звать понимание и у более юного зрителя. Но все-таки она прежде всего для более взрослых людей, у которых есть жизненный опыт.</p> <p><em>Алиса Клима</em>. Для меня Громозека в некоторым смысле антигерой, он милый, добрый, безобидный, но, в общем, бесполезный. Если бы вы в наше время снимали фильм про героя, кем бы он был и чем бы занимался? Был бы он женщиной или мужчиной?</p> <p><em>В.Котт</em>. Он точно был бы мужчиной. Я считаю, все мужчины слабы и все решает женщина. Она рожает детей, соглашается или не соглашается выходить замуж. Это моя внутренняя позиция. Мне вообще не интересны сильные герои, меня привлекают герои в моменты слабости, на сломе. Например, в фильме «Муха» герой Кравченко плакал, для меня это важно — когда герой плачет. Может, вот это и есть моя тема.</p> <p>Все люди, независимо оттого, кто они, кем работают, сколько у них денег и так далее, все равно мучаются и страдают одинаково. Мне сложно представить некоего конкретного современного героя.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Портрет в сумерках», режиссер Ангелина Никонова</strong></em></p> <p><em>Александр Рутковский</em>. Мне кажется, фильм «Портрет в сумерках», начинаясь узнаваемо, оперируя известными архетипами, получает необычное развитие. На языке современного, жесткого социального кино говорит о целях классической русской культуры, мирового кинематографа. Фильм подсказал важную идею — как выйти из ужасного нравственного положения в нашей стране с помощью спасительной любви. Картина помогает понять, как важно приласкать Россию, чтобы она стала другой.</p> <p><em>Елена Дюфор, сайт kinoglaz.ru</em>. Мне посоветовал посмотреть ваш фильм уважаемый мною человек. Но теперь я в абсолютном смятении. Единственная четкая мысль, которая у меня высвечивалась в сознании при просмотре: секс с австралопитеком — это, наверное, классно. У меня было ощущение, что вы персонажа Сергея очеловечиваете, но должна ли я испытывать симпатию к тому, кто насилует женщин? Я пыталась понять вашу героиню, залезла в каталог, прочитала синопсис. Там написано, что психолог пользуется профессиональными навыками, чтобы отомстить своему обидчику. Но по фильму я этого не почувствовала. Или жертва влюбляется в своего насильника? Что вы хотели сказать?</p> <p><em>Ангелина Никонова</em>. Это не призыв к действию. Выбор, который стоит перед героиней: наблюдать или принять участие в том, что ее шокирует, не устраивает. Она решила изменить ситуацию и выбрала для этого необычный способ.</p> <p><em>Ольга Дыховичная, соавтор сценария, исполнительница главной роли</em>. Мы написали этот сценарий вместе. Изначально история была о том, что через ущерб, который наносит главный герой героине, он делает ее живой. У нее неплохая ситуация: муж, работа, деньги. К сожалению, только через насилие она впервые ощущает что-то. Через излом два живых человека почувствовали друг друга, но это не любовь, не влюбленность. Через такое странное участие она меняет не только главного героя, но и себя.</p> <p><em>Виктория Белопольская</em>. Стоит ли вызывать сочувствие к такого рода персонажу?</p> <p><em>О.Дыховичная</em>. Надеюсь, что в фильме нет однозначного ответа, кто он, этот герой, насиловал ли он ее. Изначально была идея, что он провокатор.</p> <p><em>Мирза Алиев</em>. Безнаказанность насилия в фильме меня покоробила. Женщину понять невозможно: чего хочет, что делает? Мне показалось, судя по сексуальным сценам, что она искала защиты в лице даже этого мужчины.</p> <p><em>О.Дыховичная</em>. Картину сложно интерпретировать, потому что у героини сплетены ощущения жертвы и палача.</p> <p><em>Виктор Матизен</em>. Существует множество подобных фильмов в европейских странах. На эту тему написаны диссертации, тома, где все мотивации, в том числе перечисленные здесь, были названы. О сцене изнасилования в машине ментами. Она предполагает жанровый поворот в сторону ужастика. Если такое и может произойти в жизни, то это закончится убийством, потому что оставлять свидетеля совершенно нерезонно. Почему вы не воспользовались этим поворотом? И почему не придали вашей истории ту единственную, естественную форму, в которой она может существовать: что некая сценаристка воображает себе весь фильм? Тогда была бы понятна вся ваша фантазматическая картина.</p> <p><em>А.Никонова</em>. Хоррор — это единственный жанр в кино, который мне совсем не близок. Фантазия сценариста есть и должна быть. Когда я прочитала сценарий, то была поражена. Ольга не попадала в такие ситуации, но они случались с моими приятельницами, и это проходило безнаказанно. Поэтому я благодарна ей за то, что она изначально сплела сценарий из цитат жизни.</p> <p><em>Сергей Тютин, режиссер, президент клуба «Арткино»</em>. Для меня стало очевидно, что не имеет никакого значения, на каком носителе делается кино. Фильм снят на Mark 2, но при этом держал в напряжении весь зал.</p> <p><em>Марина Тимашева</em>. У меня такое впечатление, что это среднеевропейская конъюнктура. Все штампы и шаблоны так называемого фестивального европейского кино я здесь увидела в полном наборе. Модненькие темы про сексуальные домогательства насажены на сцены насилия, все это еще с претензией на метафизику. Зачем нужен первый эпизод с изнасилованием проститутки? Оттого что они надругались только над героиней Ольги, изменился бы их морально-нравственный облик? Что мешает женщине поймать машину, даже если у нее из рук вырвали сумку?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Не люблю конъюнктурное кино. Если вам показалось, что я его сняла, мне жаль. Для меня было трудно решиться на картину, которая раскрывает темы, поднимавшиеся неоднократно. Был риск войти в ту же воду. Не буду оправдываться за огрехи, потому что не стремилась снять идеальное кино.</p> <p>Еще на этапе сценария Ольга решила, что сцена изнасилования героини должна быть на темном фоне. Я тоже не хотела ее показывать. Но для того чтобы зритель себе что-то дорисовал, мы показали вначале изнасилование проститутки. Это был мой выбор, осознанный.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Вы снимаете реалистическое психологическое кино. И героиня в начале фильма ведет себя в своей стране, как иностранка. Если подъезжает машина, у нее приоткрыто окно и в ней сидят двое мужчин, я отхожу от края тротуара. Если захожу в жуткую чебуречную — не жду, что мне вызовут такси и будут обслуживать, как в ресторане «Пушкин». Для меня начало фильма подрывает доверие к психологическим движениям героини в дальнейшем. Почему вы намеренно отказались от мотивировок ее простых, бытовых действий? Не намеренно ли вы сгустили эти краски?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Мне было важно показать разнокалиберность, разность героев. Вполне возможно, что утрирование их непохожести может раздражать.</p> <p><em>Мария Безрук.</em> Текст заявления, который пишет героиня при утере паспорта, такой намеренно маразматический, он был придуман или имел реальную подоплеку в вашей жизни? Абсолютно завораживает красота, выразительность и сексуальность Ольги и удивительная харизма Сергея, ему веришь безоговорочно. Где вы нашли эту сумасшедшую фактуру?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Это была одна из тех сладких случайностей, которые должны происходить во время съемок фильма. Знакомые попросили посмотреть настоящего милиционера для массовки. Я увидела Сергея и обомлела.</p> <p><em>О.Дыховичная</em>. Сцена изначально была короче в три раза. Когда ее снимали, у Ангелины украли сумку, и мы оказались в милицейском участке. Фразу про вертикальный карман и прочий абсурд услышали в тот же вечер и дописали эпизод.</p> <p><em>Жоэль Шапрон, Unifrance (Франция)</em>. Я считаю, что это очень сильное кино. Герой специфичен. Для меня он не может быть насильником, потому что его строго воспитывал дедушка. Да, он провокатор, из-за него все и происходит. Это притча, а не реалистическая драма. «Красавица и Чудовище». Только Чудовище ждет, что его полюбят, а герой «Портрета…» не хочет этого, не знает такого чувства. Почему вы все-таки решили не показывать сцену изнасилования главной героини? Почему вы оставили сомнение по поводу того, сделал ли это герой?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Мне важно было поставить знак вопроса, потому что порой физический акт насилия можно сравнить с надругательством нефизическим. Делал он это или нет — не важно.</p> <p><em>Татьяна Москвина-Ященко</em>. По жанру ваш фильм ближе к психодраме. Ольга, поскольку вы смоделировали этот мир, прожили всю ситуацию в кинематографе, каково ваше отношение к героине, герою и сюжету в целом? Можно было бы рассказать продолжение их отношений?</p> <p><em>О.Дыховичная.</em> К сожалению, я понимаю, что эти люди не способны к счастливой жизни вместе. Он ест, они смотрят телевизор или занимаются сексом — это предел развития их отношений. Но будущее есть у каждого из персонажей в отдельности. Я не понимаю своего отношения к героине, потому что пока слишком короткая дистанция между мной и фильмом.</p> <p><em>В.Белопольская</em>. Сергей, вы работали с двумя женщинами в авторском женском кино. Как вы себя чувствовали в этих обстоятельствах? Каково ваше отношение к герою, доверяете ли вы его поступкам?</p> <p><em>Сергей Борисов, исполнитель главной роли</em>. Поступкам его я не доверяю, ну а работал с прекрасными людьми. Работать было приятно и даже просто в каком-то смысле.</p> <p><em>А.Никонова.</em> Мне важно было не навязывать ничего актерам.</p> <p><em>Нэнси Конди</em>. В этом году среди участников «Кинотавра» больше отучившихся в американских заведениях режиссеров. В прошлом кино, сделанное для западного зрителя, было категорией с легким отрицательным оттенком. Начиная с «Портрета…» возможен другой разговор об иностранном влиянии в картинах. Мне кажется, ваш фильм — это пересечение американского образования и русской практики. Или я это ему приписываю?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Все имеет значение. Мне сложно себя разобрать на части. Однозначно, что обучение в Америке помогло мне решиться на такой проект. Я участвовала в съемках независимого кино и видела, с какой готовностью люди шли бесплатно работать, если им нравился сценарий. Способность творчески возбуждаться от профессии в Америке присутствует больше, чем в России.</p> <p><em>Ольга Тумасова, исполнительный продюсер</em>. Ваш фильм снимался в Ростове. Актеры профессиональные или нет?</p> <p><em>А.Никонова</em>. Актеры непрофессиональные. У нас, помимо Ольги, задействованы еще четыре человека из театральных заведений города и окрестностей Ростова-на-Дону. Все остальные люди впервые оказались перед камерой, сами были в ужасе, но привыкли.</p> <p><br /><br /></p> <p><em><strong>«Родина или смерть», режиссер Виталий Манский</strong></em></p> <p><em>Марина Тимашева</em>. Было ли у вас намерение через Кубу напомнить людям, которые тоскуют по той жизни, по эпохе, в которой жили мы сами каких-то двадцать лет назад, о том, что было на самом деле? Чем вы сами объясняете природу фантастического жизнелюбия этих людей, живущих в нищете и несвободе?</p> <p><em>Виталий Манский</em>. В тот день, когда я прилетел с Кубы, со съемок, меня позвали в прямой эфир на телеканал «Ностальгия». Я пошел. И вот звонит по телефону человек и говорит: «Вот вы, как известный антисоветчик…» Я впервые услышал по отношению к себе слово «антисоветчик». Меня это покоробило, хотелось сказать: «Какой же я антисоветчик?» А потом думаю: «Да, я антисоветчик». Просто тогда не успел это произнести. Я абсолютный антисоветчик, и свою фундаментальную антисоветскость я, конечно, попытался в своей картине сформулировать, представить. Но не языком Станислава Говорухина, в том смысле, что «так жить нельзя», и не языком Майкла Мура и похожей пропагандистской публицистики, а иначе. Я антисоветчик в том смысле, что я — за достоинство человека, за его свободу, за его право на ту единственную жизнь, которая, к сожалению, очень быстротечна. Фильм в том числе и об этом.</p> <p>Жизнелюбие… Удивительно, насколько сильны на Кубе, насколько заметны ужас бытия и — оптимизм… Дистанция между этими двумя полюсами просто сносит крышу. Я никогда не был в Северной Корее, хотя меня эта страна очень интересует, но мне кажется, что там все пропитано обреченностью. Обреченность во всем. Когда видишь людей, чувствуешь, что у их нет никаких шансов. А на Кубе такая бурная, яркая, такая мощная жизнь, энергетика! К кубинцам сразу проникаешься сочувствием, потому что видишь: ну не заслуживают они кошмара, в котором существуют! Оковы тоталитаризма и свободолюбие, природная раскрепощенность кубинцев — этот союз просто противоестествен.</p> <p>Что удивительно (и мы в группе это много обсуждали), мы не чувствовали на острове предреволюционной ситуации. Хотя очевидно: революция вот-вот грянет — может, прямо завтра прочтем об этом в газетах. Страна стоит на пороге кардинального слома. Но даже если что-то и витает в воздухе, по людям этого как-то не видно. Впрочем, у нас в России было так же. Революции-то не было, просто объявились гэкачеписты, несколько отморозков, и все закрутилось вокруг Белого дома, а, в принципе-то, народ жил себе спокойно, стоял в очередях, как будто так и надо. Помню, я по утрам стоял за колбасой и даже не предполагал, что империя рухнет уже послезавтра.</p> <p><em>Геннадий Костров, продюсер фильма</em>. Хотел бы добавить по поводу жизнелюбия. Это интересный вопрос, и фильм частично на него отвечает. На Кубе ощущается влияние культа вуду, у кубинцев иное, чем у нас, отношение к смерти. Мы много ходили по кладбищу в Гаване, снимали, фотографировали, видели много похоронных процессий, но ни одной слезы. Там людям в детстве читали другие сказки. А отношение к смерти влияет на отношение к жизни.</p> <p><em>Вопрос из зала</em>. Я ждал, что фильм выйдет на ментальную или метафизическую проблематику. Но этого не случилось. Почему, как вы думаете, у кубинцев ничего не получается? Танцуют без конца…</p> <p><em>Виталий Манский</em>. Я не считаю, что до революции кубинцы жили в такой же убийственной нищете, как сегодня. Я видел старую хронику: дореволюционная Гавана — это совершенно фантастический белоснежный город, красавец. Я видел Гавану, в которой за все годы, прошедшие после революции, практически ничего не построено, а то, что было, все эти пятьдесят лет планомерно уничтожалось и приспосабливалось под человеческое… не существование, нет, а выживание. Даже главный памятник Хосе Марти — условно говоря, «кубинскому Ленину», — был воздвигнут за три года до революции, в 1956 году. На Кубе практически все было построено до революции.</p> <p><em>Андрей Русанов, «Живой Журнал»</em>. Сопровождал ли вас куратор от местного КГБ? Были ли у вас какие-то препятствия во время съемок?</p> <p><em>В.Манский</em>. Работать, вообще, было очень сложно. Наверняка все знают, что у Кубы с Россией безвизовый режим. Но если едешь снимать, тебе предстоит сложнейшая процедура оформления, и у нас на нее ушло около полугода. Потом выяснилось, что в посольстве лежит огромное количество отклоненных заявок от других съемочных групп: их не впускают. Это была нешуточная история. И, конечно, нас «пасли», и во время съемок были разные казусы, о которых даже не хочется сейчас вспоминать. Никого не обманывая, мы предложили сценарий, по которому, в общем, и двигались, и кубинские начальники прочли этот сценарий так, как смогли. Вообще-то, мы снимали фильм об основателях танца руэда де касино, о танцевальной группе. Все герои картины — участники этого ансамбля. Так было записано в сценарии.</p> <p>И они себе представили какой-то очередной фильм про танцевально-музыкальную группу, и благодаря этому нам удалось все снять. Но, должен сказать, меня крайне удивило и потрясло то, что они, например, искренне полагают, что картина «Клуб Буэна-Виста» является антикубинской американской провокацией, это официальная позиция руководства.</p> <p><em>Игорь Селиванов</em>. Когда я видел кадры, где иностранки танцевали с молодыми зажигательными кубинцами, у меня невольно возникали ассоциации с секс-туризмом… Было ли там что-то подобное?</p> <p><em>В.Манский</em>. Это отдельная история. То, что происходит на Кубе с проституцией, просто невероятно. Мы испытали настоящий шок. Проституция не то что массовое явление, это фактически единственный способ заработка для любого человека — мужчины, женщины, ребенка… Мы долго думали и, признаюсь, даже кое-что сняли из таких жестких моментов, но в конечном счете отказались включать этот материал в фильм, потому что он слишком «тянет на себя одеяло». Я понял, что это опустит картину, приземлит ее.</p> <p><em>И.Селиванов</em>. Насколько реально, что фильм может быть показан на Кубе и послужит своеобразным «говорухинским» «Так жить нельзя»?</p> <p><em>Г.Костров</em>. Несколько дней назад мы показывали картину кубинскому послу и его жене и недавно получили от них сообщение, текст которого коррелирует с вашим вопросом. Сейчас ведутся переговоры о том, чтобы показать ее в правильном русле, готовить почву для показа. Мы были бы счастливы, если бы фильм как-то повлиял на ситуацию на Кубе. Говоря «в правильном русле», я имею в виду, что картина могла бы как-то всколыхнуть общественное сознание. Мы намеренно убирали прямые высказывания насчет проституции, политики и так далее. Смысл фильма — сакральный, он более мощный. Перед показом мы даже хотели сказать, что это и не артхаус, и не экшн, что на экране не будет никакой политики, ничего социального. Это экзистенциальная вещь, мы старались делать картину, которая будет иметь значение не сиюминутное, о которой бы зритель думал какое-то время. Мы же говорим о консервативной революции. В сложившейся ситуации любая революция, на наш взгляд, обречена на неудачу, кроме консервативной — той, что происходит в сознании, в мозгу.</p> <p><em>Нэнси Конди</em>. Я смотрела картину, конечно, другими глазами. Если для вас это, может быть, был артефакт социализма, для меня это был артефакт холодной войны. Ответственность за то, как живет Куба, несет, конечно, в какой-то степени моя страна, Соединенные Штаты. Я понимаю, что говорю стереотипами американского либерала, прошу простить меня за это.</p> <p><em>В.Манский</em>. Кстати говоря, мы столкнулись с определенным раздвоением. Есть категория кубинцев, которые для себя приняли решение: валить с Кубы. А другая часть считает, что нужно оставаться здесь и ждать перемен. И те, которые хотят остаться, очень боятся американцев, причем кубинских американцев. Они понимают, что весь Майами сейчас вернется с кучей денег, всё купит и они, всю жизнь прожившие «мимо кассы», опять окажутся ни с чем.</p> <p><em>Виктор Матизен</em>. Можно ли сказать, что из остатков материала, который по объему гораздо больше, чем то, что вошло в фильм, можно скроить другую, грубо говоря, политическую ленту?</p> <p><em>В.Манский</em>. Запросто. Скроить-то можно. Когда-то мы снимали на пленку</p> <p>35-мм, один к трем, и жили в этих рамках. Сейчас, в цифровую эру, на стол ложится огромный объем материала. Я много работаю. Сейчас заканчиваю новую картину и замечаю, что вокруг фильмов неизбежно возникают «спутники», которые, может, завтра, а может, через годы и десятилетия покажут, что к этому материалу, очевидно, нужно возвращаться и делать новые фильмы.</p> <p>И про Кубу можно сделать еще не одну картину. Сейчас, работая над новым фильмом, я уже вижу, что там есть еще как минимум один большой полнометражный фильм, помимо основного. Это вообще очень интересно — думать над тем дополнительным потенциалом, который существует внутри отснятого тобой материала…</p> <p>&nbsp;</p> <p><em>Материал подготовили Анастасия Дементьева, Елена Паисова</em></p> <p><em>Фрагменты пресс-конференций фестиваля «Кинотавр». Модератор — Виктория Белопольская. </em>.</p> <p>&nbsp;</p></div> 2012-01-03T06:56:01+04:00 2012-01-03T06:56:01+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article12 Анжелика Артюх

<div class="feed-description"><p>Романтическая комедия (сокращенно — ромком) — жанр не для высоколобых. Что такого интеллектуального в сюжетной модели: парень встречает девушку, и между ними возникает любовь? Подавляющее большинство исследователей жанра считает, что ромком — типичный продукт для непритязательных представительниц женской аудитории. Может показаться, что «Два дня» Авдотьи Смирновой не особо нарушают традиции жанра. Даже диалоги, которые, учитывая немалый драматургический опыт Смирновой, должны были бы блистать остроумием, весьма незатейливы. Однако установка на внешнее упрощение компенсируется сложностью заявленного драматургического конфликта: любовь возникает очень непростая, поскольку в роли парня выступает федеральный чиновник высокого ранга, в то время как в роли девушки выводится представительница вымирающего слоя российской интеллигенции.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article12">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>Романтическая комедия (сокращенно — ромком) — жанр не для высоколобых. Что такого интеллектуального в сюжетной модели: парень встречает девушку, и между ними возникает любовь? Подавляющее большинство исследователей жанра считает, что ромком — типичный продукт для непритязательных представительниц женской аудитории. Может показаться, что «Два дня» Авдотьи Смирновой не особо нарушают традиции жанра. Даже диалоги, которые, учитывая немалый драматургический опыт Смирновой, должны были бы блистать остроумием, весьма незатейливы. Однако установка на внешнее упрощение компенсируется сложностью заявленного драматургического конфликта: любовь возникает очень непростая, поскольку в роли парня выступает федеральный чиновник высокого ранга, в то время как в роли девушки выводится представительница вымирающего слоя российской интеллигенции.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article12">Подробнее...</a></p></div> 2012-01-03T06:51:24+04:00 2012-01-03T06:51:24+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article11 Ольга Шакина

<div class="feed-description"><p>Игорь Волошин — один из самых неистовых представителей новой русской волны. Если Хлебников, Хомерики, Бакурадзе, Мизгирев, снимающие сдержанное интравертное кино, подпадают под определение «новые тихие», то Волошин явно не в этой компании. Снимая два первых фильма, он, образно говоря, не стеснялся в выражениях — за галлюциногенно ярким полнометражным дебютом «Нирвана», после которого его полюбили кинокритики, последовал «Я», фильм просто «вырви глаз», ту же критику по большей части разочаровавший.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article11">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>Игорь Волошин — один из самых неистовых представителей новой русской волны. Если Хлебников, Хомерики, Бакурадзе, Мизгирев, снимающие сдержанное интравертное кино, подпадают под определение «новые тихие», то Волошин явно не в этой компании. Снимая два первых фильма, он, образно говоря, не стеснялся в выражениях — за галлюциногенно ярким полнометражным дебютом «Нирвана», после которого его полюбили кинокритики, последовал «Я», фильм просто «вырви глаз», ту же критику по большей части разочаровавший.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article11">Подробнее...</a></p></div> 2012-01-02T15:17:42+04:00 2012-01-02T15:17:42+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article10 Зара Абдуллаева

<div class="feed-description"><p>«Охотник», показанный до Сочи в программе «Особый взгляд» Каннского фестиваля, — первый отечественный фильм, лишенный компромиссов, неизбежных в нынешнем положении «независимого кино». Здесь нет ни подражания, сколь угодно чуткого, его заветам, ни особой местной специфичности или экзотики. А есть универсальный сюжет, зрелая режиссура, конкретность кинематографической материи.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article10">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>«Охотник», показанный до Сочи в программе «Особый взгляд» Каннского фестиваля, — первый отечественный фильм, лишенный компромиссов, неизбежных в нынешнем положении «независимого кино». Здесь нет ни подражания, сколь угодно чуткого, его заветам, ни особой местной специфичности или экзотики. А есть универсальный сюжет, зрелая режиссура, конкретность кинематографической материи.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article10">Подробнее...</a></p></div> 2011-12-30T12:54:24+04:00 2011-12-30T12:54:24+04:00 http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article9 Игорь Сукманов

<div class="feed-description"><p>Режиссерский дебют Ангелины Никоновой стал одним из самых обсуждаемых фильмов конкурсной программы «Кинотавра». В кулуарах фестиваля он вызвал смешанную реакцию — любопытство, оторопь, удивление, насмешку. Картину с жаром пересказывали. Ее отчаянно хвалили, ругали, обсуждали и обмусоливали каждую деталь сюжета. Благо дело, что в режиссерском исполнении сам сюжет излагается очень доходчиво и внятно. Каждый образ прописан в соответствии с четкой логикой «железного» сценария. Что не так часто встречается в современном авторском кино России. Но дело не в этом — режиссерское ремесло как таковое не стало поводом для дебатов. Копья ломались вокруг самой экранной истории, которая на фоне привычных глазу картин российского распада выглядела до дикости непривычно. Мы увидели то, что всегда строго ассоциировали с кинематографом зарубежным, — гендерный радикализм, превращающий сферу чувств в полигон для садомазохистских игр. Именно эта чуждая форма сюжетосплетения — иное семя, павшее в почву нашего бытописания, — стала предметом бурных дискуссий.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article9">Подробнее...</a></p></div>

<div class="feed-description"><p>Режиссерский дебют Ангелины Никоновой стал одним из самых обсуждаемых фильмов конкурсной программы «Кинотавра». В кулуарах фестиваля он вызвал смешанную реакцию — любопытство, оторопь, удивление, насмешку. Картину с жаром пересказывали. Ее отчаянно хвалили, ругали, обсуждали и обмусоливали каждую деталь сюжета. Благо дело, что в режиссерском исполнении сам сюжет излагается очень доходчиво и внятно. Каждый образ прописан в соответствии с четкой логикой «железного» сценария. Что не так часто встречается в современном авторском кино России. Но дело не в этом — режиссерское ремесло как таковое не стало поводом для дебатов. Копья ломались вокруг самой экранной истории, которая на фоне привычных глазу картин российского распада выглядела до дикости непривычно. Мы увидели то, что всегда строго ассоциировали с кинематографом зарубежным, — гендерный радикализм, превращающий сферу чувств в полигон для садомазохистских игр. Именно эта чуждая форма сюжетосплетения — иное семя, павшее в почву нашего бытописания, — стала предметом бурных дискуссий.</p> <p class="feed-readmore"><a target="_blank" href ="http://old.kinoart.ru/archive/2011/08/n8-article9">Подробнее...</a></p></div>