Чем вдохновлялся Федор Бондарчук, задумывая сверхамбициозный для российского кинематографа экшн «Притяжение», – очевидно. Оба события произошли в 2013 году; оба в той или иной степени оставили след в новейшей отечественной истории: впрочем, на этом сходство и исчерпывается. Первое скорее позабавило россиян, хотя мировые ученые отнеслись к нему очень серьезно. По оценке НАСА, это было падение крупнейшего небесного тела на Землю более чем за сто лет – да, собственно, после нашего же Тунгусского метеорита. Вы уже догадались, что речь о так называе-мом Челябинском метеорите, который взорвался над городом-миллионником.

Узнаёте? В приподнятой атмосфере щекотания нервов обыватели ждут безопасного, в общем, зрелища – эффектного метеорного дождя. Почему-то все телекамеры и толпы зрителей собрались в каменных джунглях московского района Чертаново, а не на открытых площадках, но это не важно. Чудаковатый учитель то ли астрономии, то ли истории (Евгений Коряковский) намекает, что такие зрелища всегда дорого стоили цивилизациям, но этого зануду в здешней школе и за человека-то не считают. Жители Чертанова еще успевают удивиться, что из облаков выплыло вовсе не то, чего они ждали. Колоссальная тарелка, подбитая сначала метеорами, а потом и ПВО Москвы, сносит полрайона (кадры, не уступающие лучшим образцам жанра) и остается лежать в руинах на неопределенный срок и в неопределенном статусе.

Прогремев февральским утром 2013-го, Россия удивила мир и уникальным видеоконтентом. В основном многочисленными записями с автомобильных регистраторов и оригинальной реакцией их владельцев за кадром. Ведущие мировых ток-шоу весело недоумевали, зачем россияне массово ведут видеосъемку в машинах. Но и без регистраторов мобильные записи челябинцев впечатлили иностранные медиа. Сначала все с радостным любопытством пырятся, что это за тучный дымный след над головами; затем – ба-бах! – звон стекол, ор сигнализаций, ничего не видно и не понятно, студенты с радостными матюками бегают вокруг вуза, рядом с которым прогуливали пары. Кстати, это интересно: Федор Бондарчук в «Притяжении» начисто отказался от эстетики псевдомобильной, псевдолюбительской съемки «от первого лица», которая, казалось бы, почти уже узаконена для жанра. Эффект присутствия индустрия довела до того, что кинопрокату порой приходится вывешивать объявления о возможном головокружении и тошноте, как было в США на показах «Монстро». Шире – обращаясь к жанру, исхоженному вдоль и поперек, Бондарчук отказывается от всей барочности и излишеств, налипших на борт ракушек, собранных к XXI веку. Он следует не просто классическому, а прямо-таки аскетичному канону 80–90-х.

Там, где это может выглядеть несовременно, Бондарчук изобретателен. К примеру, истины, которые изрекает инопланетный разум в последней сцене, могли звучать всерьез с пиратских кассет в видеосалонах, но сегодня трудно сделать ровно те же слова не пошлыми, не пародийными, не убийственно-пафосными. Так «пришелец» (в кавычках, потому что с военными разговаривает уже сам корабль, а не гуманоид, сильно пострадавший в Чертанове) мягко прибавляет в конце каждой фразы: «Это не точный перевод». Остроумная находка. В кино крайне малое пространство маневра для такого рода хитростей. В литературе легче, там переходят на косвенную речь («он рассказал, что»), чтобы не свалиться во все эти – в том числе и жанровые – ловушки.

«Притяжение»

Гуманоид Хэкон (Риналь Мухаметов) в два счета загрузил в себя русский язык, но разговаривает на нем безынтонационно, дистиллированно; Бондарчук – дистиллированно и почти безлично следует колее традиции. Это не недостаток, это позиция. Это как рецепт водки. Она вся одинакова, потому что, какими бы ресурсами, амбициями и т.д. ни обладал производитель, улучшать здесь – значит ухудшать. Это может поставить критика в тупик, потому что о произведении, вполне совершенном в своем законе, в определенном смысле может быть нечего сказать, и режиссера это устраивает.

Авария инопланетного корабля, эффектное разрушение многоэтажек – OK. Пришелец, который пришел не убивать, но этого никто не понимает – OK. Тонкая душа и беззащитное тело за всесокрушительной металлической броней – OK. Земная девушка, которая оказывается способна это понять и по наитию поверить, – OK. Мысль о том, что нечеловек в итоге здесь самый человечный, – OK. Конфликт солдафона с собственной дочерью, который может затмить государственные интересы, – OK. Конфликт солдафона, в котором что-то дрогнуло, и вконец бездушного совбеза – OK. (Кстати, совбез-то как раз хорошо знаком российскому зрителю, однако режиссер здесь специально рисует американско-галактическую абстракцию, а не то, что в программе «Время» каждую субботу показывают.) Конфликт солдафона (-ов) и чудика-ученого-гуманиста, который один против всех, презираем, но прав, – OK. Озверение масс перед Лицом – OK. OK, OK, OK. В этом смысле смешно читать наивные претензии в соцсетях о том, что тарелку Бондарчук детально позаимствовал оттуда, костюм пришельца – отсюда и т.д. и т.п. Эта совершенная титановая конструкция (я про фильм) – не то, что в принципе уязвимо для разговоров о «вторичности». Пытаться говорить о «Притяжении» в подобных категориях – то же самое, что обстреливать инопланетян из земного оружия... но, впрочем, как мы помним, российской ПВО в начале истории многое удалось.

Второй источник из реальности-2013, и это уж совсем секрет Полишинеля (без экивоков и всякого кокетства подтверждено в многочисленных интервью создателей картины), – гражданские волнения в Бирюлеве. Которые затронули и сопредельное Чертаново. И кстати: у этого события есть еще одна общая черта с историей Челябинского метеорита. Оно тоже описывается учеными (только уже социологами) как «крупнейшее за…» самые массовые беспорядки в России за последние годы, если брать за точку отсчета хоть новый век, хоть путинскую эпоху, что, впрочем, для нас одно.

В ночь на 10 октября в Востряковском проезде мигрант-азербайджанец зарезал двадцатипятилетнего москвича Егора Щербакова. 11 октября фото убийцы массово разошлось по националистическим группам соцсетей. Начиная с 12 октября почти неделю район сотрясали ежедневные «народные сходы», в которых участвовали не только местные жители, но и тысячи молодых людей, стягивавшихся со всей Москвы. Спецназ был вынужден оборонять то райотдел полиции (сотрудников которого обвинили в том, что они покрывают преступника), то торговые центры, то овощебазу, которая считалась вообще рассадником «нечисти». В окрестностях метро «Пражская» начались погромы. Введя план «Вулкан» и заблокировав основные площадки вроде Манежки, власти не очень понимали, как поступить: попытаться пресечь «революцию» или пойти вместе с ней, жестко покарав убийцу и диаспору.

Федор Бондарчук экранизирует события почти дословно, начиная с детального исследования механизмов вирусных призывов в соцсетях и заканчивая кадрами точечных вылазок на оцепленную овощебазу, точнее, в жилой район, оцепленный и густо присыпанный пеплом. В результате падения корабля гибнут две сотни людей, в том числе лучшая подруга главной героини – бойкой школьницы Юли Лебедевой (Ирина Старшенбаум). Юля живет с папой-полковником (Олег Меньшиков), немного сдвинутым на теме безопасности страны и на дочери. Но падает тарелка, и папа днями и ночами пропадает в штабе спецоперации. Предоставленная сама себе, Юля призывает своего парня Артема (Александр Петров) и его банду (группа актеров «Гоголь-центра») немедленно вышвырнуть пришельцев из Москвы и с Земли, потому что власти ни на что не способны, уж она-то знает. Начинает раскочегариваться риторика «Мы их не звали», «Пусть убираются», «Это наш район» (к тому же корабль начинает потреблять воду из инженерных сетей, что нервирует горожан). В итоге Юля отколется от борьбы, сосредоточившись на романтических отношениях с гуманоидом, но этого поначалу никто и не заметит, потому что все увлечены митингами по периметру зоны, провокациями, файерами и почти уже...

Принципиальное отличие от бирюлевской истории не только невиновность лично гуманоида в том, что случилось, но и его даже будто бы неучастие в событиях. Давно уже покинув зону, он шатается в прикиде хипстера по Москве, нетвердо зная о том, что где-то там в Чертанове все еще пикетируют его пустой корабль. Здесь Бондарчук отходит от голливудской кальки и с удовольствием вспоминает свое, родное: на «Старика Хоттабыча», киноклассику 1956 года, похождения парочки Юля – Хэкон похожи даже в мелочах. Будучи во всех смыслах не от мира сего, Хэкон даже не в курсе, что на него повесили не только падение тарелки, вообще-то, сбитой военными, но и убийство одного из Юлиных дружков, а то и потасовку с конной полицией.

Так получилось, что в дни премьеры «Притяжения» я временно жил в Чертанове и читал местные группы в соцсетях. Естественно, киношное крушение собственных домов было для жителей района событием номер один, что подогревали и создатели фильма, устроившие премьеру именно там и именно для них. Под шумок рэпер Жак-Энтони, чья песня вошла в саундтрек, пригласил возбужденных чертановцев сняться в этих же пейзажах для клипа, отчасти замешенного на кадрах из фильма. Сотни людей сначала ломанулись, чтобы выкрикивать на заднем плане «Это наш район!», а затем, посмотрев клип, массово спрашивали в тех же группах соцсетей: а чё это негр поет «Это наш район»? Как бы и беззлобно, как бы и отчасти в шутку, но своего рода шизофреничность ситуации забавна: сегодня бежать-сниматься, с энтузиазмом участвовать, чтобы завтра возмутиться.

Некое раздвоение личности даже в таких пустяках: то, чего мы сами не замечаем. Всё как бы не всерьез, но неизвестно, с какого момента всерьез. Мы как бы против черных, но согласны с политикой партии и правительства, со всей этой правильной, округлой, интернациональной риторикой. Мы как бы против памятника Сталину, потому что вот Владимир Владимирович правильно сказал, но как бы и за, потому что, как же, порядок должен быть. Если приглядеться, это во всем российском контексте последних лет. Не лицемерие! Его мы проходили раньше. Эталонно описанное в «1984» (кстати, сюжет «Притяжения» весьма похож на специфику отношений оруэлловских мужчины и женщины), оно бледнело рядом с нашим 1984-м, когда все привыкли, что трескучие лозунги – это вообще не про жизнь и надо механически жевать какие-то пустые оболочки слов, потому что таковы правила игры.

В том же романе есть отличный термин «двоемыслие», означающий способность придерживаться двух противоположных убеждений одновременно. Оруэлл описывает его как «состояние бессознательное» и «непрерывную цепь побед над собственной памятью», но я не уверен, что в романе это доведено до такой степени отсутствия внутреннего конфликта между убеждениями. (Или отсутствия убеждений.) Они скользят в противоположных направлениях без всякого трения. Когда мы и против, и за, мы полны внутреннего согласия и даже добродушия. Наших военных нет на Украине, но порядок должен быть. Всё что угодно. Любой вопрос. Торжество диалектики.

Где границы между двумя позициями? А их нет. Условные мы – зрители – должны быть согласны и с героями, которые идут крушить летающую тарелку, и с пафосом фильма (ребята, давайте жить дружно, не надо крушить). Все искренне, местами наивно. Эта теория нескольких взаимоисключающих правд важна для «Притяжения», и я не соглашусь с теми критиками, которые писали, что Бондарчук чуть ли не держит фигу в кармане, выставляя условную «власть» в неприглядном свете. Или что просвещенный интеллигент (тот самый учитель) оказывается не чудиком, а духовным победителем, примерно как в «Сотникове» – «Восхождении». Да нет, он чудик, лох. Он-то как раз никому в этом внутреннем Чертанове не нужен, так как его позиция означает победу одной правды над другой, причем мучительную, некомфортную.

В большей или меньшей степени двоемыслием как нежеланием выбирать заражены все герои во главе с Самым Главным, которого сыграл Сергей Гармаш. В сопроводительных материалах к фильму его называют вице-премьером, что выглядит, конечно, лукавством: с какой стати какому-то вице-премьеру вести совбез и оставлять за собой последнее слово, когда на Россию напали пришельцы. А где тогда, спрашивается... Ну ладно, не хотел Бондарчук называть и «персонифицировать», так не хотел. Но герой Гармаша оказывается не способен не то что принять решение, но, скорее, занять позицию. Это не тайная слабость при внешней решительности, а привычка жить без руля и ветрил при соблюдении внешнего всесокрушительного образа «все схвачено». Ну так, ну не так, не важно. Делайте что хотите – отдавайте инопланетянам их двигатели, не отдавайте, но закройте проблему за полчаса.

Настрой гаражной банды громить чужеродцев тоже преувеличен. Их пытается накручивать Юля – героиня Старшенбаум: мол, только лайки ставить умеете, но поначалу они, скорее, мечутся между SMM и мародерством. Их радикализация проходит под соусом «государство обидело». В этом тоже есть интересная двойственность: выступая против риторики и действий властей, мы поддерживаем то, что считаем его, государства, сутью (мыслей, подтекстов, новояза); борясь с государством – мы будем ему помогать. Здесь хороша психологическая дуэль Артема – героя Александра Петрова – с безымянным и бессловесным спецназовцем, который оказывается то противником (тактическим, но не стратегическим), то – в штатском – союзником, – в общем, постоянная смена позиций, когда не поймешь, кто на кого здесь влияет. Чтобы стать наконец человеком действия, Артему приходится заметно деградировать внешне, то есть превратиться из первого парня на районе, плейбоя и в меру чуткого кавалера в подонка и узкоглазого от пьянства бомжа. Хотя сам он сравнивает себя с Че Геварой.

Что касается героя Олега Меньшикова, то вопросы выбора единственно правильной позиции терзают его больше всех, хотя внешне его лицо твердокаменно. В последней сцене в космическом корабле он оказывается парадоксально близок к себе двадцатилетней давности: «Он русский. Это многое объясняет». Точнее, она (дочь офицера) – землянка, и это порождает для инопланетного разума много необъяснимого, о чем он (разум) многословно и даже как-то взволнованно рассказывает невозмутимому полковнику Лебедеву. Традиционная «загадка русской души» корректируется с поправкой на всю Землю и обеспечивает пафос финала.

«Притяжение»

То, что в конце мы причалили к кинематографу Никиты Михалкова, не странно. В последние годы и он может быть образцом парадоксального двоемыслия, когда риторика и убеждения творца общеизвестны и понятны, а фильмы... А их просто никто не смотрит с этой точки зрения. Одной из немногих критиков и культурологов, посмотревших «альтернативно» на эпопею «Утомленные солнцем–2», была покойная Валерия Новодворская, и ее подробное восторженное эссе может вогнать в ступор любого, кто знает, кто такие Михалков и Новодворская. Но никто не изумится, не прочтет эссе и не посмотрит фильм (фильмы), сразу списанные в архив со штампом «апофеоз великодержавного трэша». Эти противоположные потоки не пересекутся и не помешают друг другу.

Бондарчук тоже работает в жанре, условно определяемом как большое державное кино. Начинаешь думать, что разные формы двоемыслия – родовая черта нашей державности. Но «Притяжение» в этом контексте интересно и тем, что это не только одно из бессознательных его воплощений, но и попытка сознательной рефлексии. Едва ли не первая в нашем кино такого типа.