Эпос невозможного

«Опасный метод» Дэвида Кроненберга - по жанру не просто байопик о Юнге, Фрейде и Сабине Шпильрейн, а скорее комедия о психоанализе, и комедия изящная, не злая. Совсем не фарс, как, наверное, многим бы хотелось. История излечения Шпильрейн в ней больше всего напоминает историю из практики антипсихиатрии.

Юнг вылечил свою русскую пациентку не столько разговорами на неудобные и неприличные темы, сидя строго у нее за спиной (как точно отметила  Эми Тобин в Film Comment, для изображения, talking cure, «разговорного лечения», как еще называют психоанализ, особенно подошла глубинная мизансцена, искажающая соотношение между передним и задним планом кадра) и даже не водевильным сексом с поркой. Лекарством для Шпильрейн (Кира Найтли) стал труд — тот факт, что Юнг привлек ее к медицинской практике в качестве ассистентки, пусть поначалу ее участие выражалось лишь в пристальном, с прилежно высунутым языком, наблюдении за одним из участков сложной цепочки механизмов, использовавшихся для теста на ассоциации. Что это, как ни самая настоящая антипсихиатрия: больной и пациент меняются местами, истерия Шпильрейн как будто передается подчеркнуто собранному и ригидному Юнгу, под ее воздействием впадающему в мистицизм и слишком смелые обобщения? Анахронистичные ассоциации усиливаются с появлением Отто Гросса (Венсан Кассель), от греха подальше сосланного к Юнгу Фрейдом. Гросс — уж точно богемный психоаналитик-клептоман, проповедник и проводник сексуального освобождения, как будто попавший в фильм из 60-70-х годов двадцатого века.

Антипсихиатрия могла бы послужить хорошим ключом к треугольнику Юнг-Шпильрейн-Фрейд. Сколько ни вкладывай туда антикварных деталей (хотя Кроненберг, явно, проделал исторический ресерч со вкусом, вот например страннейшее кресло Зигмунда Фрейда, модель которого была сделана для фильма), аутентично воспроизвести среду невозможно. Лучше подчеркнуть дистанцию и слегка перекодировать историю во что-то более знакомое и близкое по времени, например, придав ей ньюэйджевые обертоны. После блестящей, но ныне забытой работы Александра Эткинда «Эрос невозможного» (вместо того, чтобы переиздать ее, к премьере фильма зачем-то перевели топорную по исполнению пьесу Кристофера Хэмптона, по которой снят фильм) шутили: психоанализ, на самом деле, придумали русские. В фильме Кроненберга Венсан Кассель так ярок и убедителен, что можно подумать, что психоанализ придумал Отто Гросс. Что же до Шпильрейн, то мода на нее на Западе, безусловно, связана с феминизмом. Еще бы – гениальная женщина, позднее психоаналитик Пиаже и покровительница Выготского и Лурии, угнетенная авторитарными мужчинами, лечащими ее варварскими методами, у которой к тому же один (Фрейд), якобы, украл концепцию влечения к смерти, а второй (Юнг) так и не признал в качестве анимы.

«Опасный метод» - условный байопик, осознающий свою условность. Его лучшие сцены взяты в кавычки и не пытаются создать иллюзию естественности. Конечно, люди в жизни не говорят друг с другом цитатами из научных статей, как Юнг и Фрейд в фильме. Конечно, Юнг еще с юношеских лет в силу фамильной истории питал пристрастие к мистике и синкретическому знанию, включая астрологию, алхимию и спиритизм. Его дедушкой был Карл Густав Юнг, знаменитый профессор медицины в Базеле и человек широких гуманитарных и политических интересов, а прадедом по легенде, к которой сам Юнг крайне благоволил, - возможно, сам великий Гете. Внешне прилежно стилизованный под Юнга Майкл Фассбендер, однако, играет человека в футляре, а не харизматика и уже на тот момент сверхуспешного психиатра, в будущем, по новейшим исследованиям, близкого к тому, чтобы основать новый религиозный культ. Фрейд (Вигго Мортенсен, что само по себе крайне остроумный кастинг) отпускает в разговоре со Шпильрейн едкое замечание, что не дело евреям вязаться с арийцами — но это замечание тоже из будущего, когда Юнга станут называть крипто-фашистом. Впрочем, книга Дэвида Керра «В высшей степени опасный метод» (1994), солидная академическая работа, по которой написана пьеса Хэмптона, выставляет Фрейда почти что сталинистом, педалируя его тоталитарную волю к подавлению любого инакомыслия в рядах психоаналитического движения. Что же делать кино, если даже академические книги нуждаются в оживляже? Шпильрейн, «перебежав» к Фрейду, дала ему компромат, которым Фрейд мог бы воспользоваться, играя против отбившегося от рук Юнга. Но у того, согласно Керру, был еще более скандальный контркомпромат — якобы роман Фрейда с сестрой своей жены Минной. В итоге классики психоанализа разошлись корректно, а история Шпильрейн в их отношениях оказалась скорее побочным эпизодом. К чести Кроненберга нужно заметить, что фильм снят гораздо сдержаннее, чем к тому располагает исторический материал: даже истерию в нем играют физически внутри не самых коротких планов, а не создают при помощи лихорадочного монтажа.

К концу фильма, правда, сдержанность вырождается в скучноватую читку пьесы, как если бы, когда Шпильрейн пошла на поправку, Кроненберг, утерял нить повествования. Именно в выстраивании рисунка ее роли он проявил максимальную историческую точность, которую, по иронии судьбы, большинство рецензентов приняло за непозволительное переигрывание со стороны Киры Найтли. Однако Найтли играет здесь ту гротескную болезнь, которую лечили Шарко, Жане, Фрейд и Юнг, и которая имеет лишь отдаленное отношение к современной бытовой истерике/истерии. Та болезнь была больше похожа на полную психическую дегенерацию, которую играет Лена Нюман в «Осенней сонате» Бергмана, или на эпилептические припадки (неслучайно Фрейд диагностирует у Достоевского истерию, а не эпилепсию), и ее эпидемию нам сейчас так же трудно себе представить, как тогдашнюю эпидемию чахотки. Кроненберг внимательно изучил клинические описания поведения Шпильрейн, сделанные Юнгом, и иконографию болезни. Что, наверняка, ему импонировало, поскольку если и можно перебросить мостик между автором body horror, телесного хоррора, и нынешним мастером суховато-академического стиля, так это через угловатое, неловкое и неизящное тело и искаженную мимику хорошенькой коммерческой актрисы, которая призвана напомнить о монструозной женственности «Выводка» (где тоже лечили словом, да так, что тела пациентов покрывались наростами и пузырями) или «Бешеной».