Объект охраны

Поговорка "На всякого мудреца довольно простоты" пришла мне в голову, когда я читал мемуары генерала А.В.Коржакова, отставленного в июне 1996 года начальника охраны президента России. Книга под названием "Борис Ельцин: от рассвета до заката" интересна не тем, что представляется интересным ее автору, не сенсационными разоблачениями, компроматами на конкурентов, разгадками тайн новейшей русской истории, в которые генерал был посвящен. Все это в записках Коржакова есть, хотя он постоянно держит руку на информационном кране, сортируя то, что уже созрело для придания публичности, и то, что откладывается на будущее или вообще не будет разглашено. Он балансирует на острие обычной для "посвященного" дилеммы: не сказать слишком мало (это сделает книгу неинтересной для читателя) и не сказать слишком много (это могло бы навлечь обвинение в разглашении государственной тайны).

Но для меня в книге всесильного фаворита интересно то, что ему самому представляется не имеющим отношения к политике, тривиальным, само собой разумеющимся и поэтому ускользает от авторской цензуры, проговаривается как бы автоматически. Эта зона невинности власти содержит куда больше сюрпризов для внешнего наблюдателя, человека со стороны, чем тщательно дозируемые "разоблачения" и "тайны", ценные для их носителя и его ближайшего окружения. Нерефлексивное поле властвования, в центре которого находится тело президента, описывается в "Борисе Ельцине..." с удивительной непосредственностью. Неформальный момент явно доминирует над формальным: формально генерал отвечает за личную безопасность президента, а неформально является его "кровным братом". Комментируя свою вынужденную отставку летом 1996 года, Коржаков роняет странную на первый взгляд фразу: "Одной размашистой подписью Ельцина я был освобожден от тех обоюдных (курсив мой. -- М.Р.) клятв и присяг, которые мы давали друг другу". Эта фраза не является опиской: генерал явно считает, что президента их частные "клятвы и присяги" связывали в не меньшей степени, чем его самого. Ельцин являлся для него президентом лишь формально, "при посторонних", а неформально, "наедине" превращался в "кровного" брата. "Если мы оставались наедине, Ельцин никаким президентом для меня не являлся. Друг друга мы считали "кровными" братьями -- в знак верности дважды резали руки и смешивали нашу кровь. Ритуал предполагал дружбу до гробовой доски. При посторонних же я всем своим видом показывал, что Борис Николаевич -- президент при любых обстоятельствах". Неформальный уровень настолько важнее формального, что Коржаков, отвечающий за личную безопасность президента, сплошь и рядом действует так, как если бы ему была вверена безопасность государства.

У Коржакова отождествление с президентом было максимальным, "ножницы" между формальным и неформальным статусом -- беспрецедентно огромными. В приказном тоне он требует от политиков, впавших в немилость соратников президента, писателей и т.д. воздерживаться от негативных высказываний в адрес "шефа", заранее квалифицируя их как "вранье". Политическая жизнь России последних лет предстает непрерывной цепью предательств. Оказывается, Ельцина предали политик Явлинский, бывший пресс-секретарь Костиков, министр обороны Грачев, писатель-сатирик Задорнов и многие другие. Всех их начальник охраны причисляет к стану своих личных врагов. При этом ответственность самого президента символически бесконечно возрастает, но в каждом отдельном случае ликвидируется в фигуре "предателя" (за чеченскую войну отвечает Грачев, за развал экономики -- Гайдар и Чубайс и т.д.). Сам генерал в конечном счете не в силах выдержать то неформальное доверие, которое оказывает ему "кровный" брат, и также становится "предателем". Просто для себя он находит оправдания, в которых отказывает другим.

Уверен, что читатель не истолкует воспоминания Коржакова как акт предательства, вероломства по отношению к президенту. Напротив, написание этой книги, какими бы мотивами ни руководствовался ее автор, представляет собой, по всей вероятности, самый гражданственный поступок в его жизни. Печально то, что пока этот от природы неглупый человек осознает себя гражданином лишь инстинктивно, под влиянием нанесенной ему личной обиды.

Президент Ельцин предстает в мемуарах своего близкого друга колоритной, непредсказуемой и необузданной личностью. И дело не просто в его пристрастии к спиртному. В мемуарах создается целая мифология "простого мужика" с рабочими руками, явно унаследованная от советского периода, когда она была официальной. Слово "мужик" неизменно наполняется позитивным смыслом и возникает, когда генерал чувствует свою близость с кем-то, будь то канцлер Коль ("Этот мужик никогда и ни в чем не уступит нашему президенту"), выпившие по семьсот граммов водки руководители охраны американского президента ("Возникло ощущение, что мы сидим за столом с русскими мужиками, только разговариваем через переводчика") или собственные друзья и сотрудники. Его умиляет скромность обстановки в доме немецкого канцлера, а по поводу резиденции американских президентов в Кэмп-Дэвиде у него вырывается неожиданное признание: "Скромность и простота резиденции повергла меня в уныние... Видимо, не одно поколение россиян должно вырасти в достатке, прежде чем к власти придет президент, способный без жадности воспринимать материальные блага, сопутствующие восхождению на престол". При этом он не понимает, что в США нет "престола" в привычном для него смысле: разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную ставит каждую ее ветвь в строго определенные, в том числе и материальные, рамки. Это непонимание имеет активный характер: именно то, что восхищает генерала на Западе, с яростью искореняется им и ему подобными в России. Не кто иной, как его заместитель, "седой, жилистый русский мужик", предлагает план расстрела из танков здания парламента в октябре 1993 года. План удивляет даже видавших виды армейских генералов. Расстрел Белого дома по этому плану послужил прологом к принятию конституции, которая de facto ограничила демократию в России, сосредоточив основную власть в руках президента, вновь воссоздав покачнувшийся было "престол". Почему то, что восхищает наших консервативных соотечественников на Западе, так раздражает их у себя на родине? Почему пока они воспринимают демократию лишь как экзотиче-ское зрелище, чарующее издалека, но смертельно опасное вблизи?

Если верить генералу, Ельцин почти не смотрит телевидение и редко читает газеты. Создается впечатление, что Коржаков делает это еще реже. Он обеляет своих друзей -- Сосковца, Тарпищева, Барсукова и других. Тарпищев только играет в теннис и волейбол, Сосковец -- по-стахановски работает и т.д. Между тем, судя по многочисленным публикациям в российской прессе, отношения друзей президента с властью были опосредованы немалыми финансовыми вливаниями (например, правом беспошлинного ввоза алкоголя для возглавляемого Тарпищевым Госкомспорта). Просто эти вливания оказались менее рентабельными, чем у их противников. Драматически это обстоятельство обнажилось в период президентской избирательной кампании 1996 года. Приводимые Коржаковым слова Ельцина, сказанные им по случаю отставки генерала и его друзей, видимо, надо понимать буквально: "...они много на себя брали и мало отдавали". Как показали выборы, рентабельность денежных вложений оказалась более важным фактором безопасности президента, чем высказывания о нем Явлинского, юморески Задорнова или мемуары Костикова. Этот-то фактор начальник охраны, занятый поисками малейших признаков антипрезидентской крамолы, и проглядел. Серьезная политика его по сути дела интересовала мало.

В книге воспеваются трудовые мозолистые руки простых мужиков, даже если это премьер-министр ("У вас нормальные руки", -- говорит Коржаков Черномырдину), генерал или посол. Зато достается тем, чьи руки не соответствуют высокому идеалу. Особенно почему-то раздражают мемуариста руки банкира В.Гусинского. Впервые увидев его в Кремле, генерал заметил что-то неладное: "...я сразу обратил внимание на его пальчики -- почти детские, коротенькие, с маникюром. Мужскими такие руки никак не назовешь". Не устраивают Коржакова и руки руководителя НТВ И.Малашенко: на них он также не обнаруживает трудовых мозолей.

Представляю себе результат столкновения мозолистой руки Коржакова с изящной рукой Брюса Ли... Что-то подобное, собственно, и случилось летом 1996 года. Трудовые мозолистые руки оказались бессильны перед пухлыми, детскими ручками господ Гусинского, Малашенко и других "служителей капитала". Неформальная приватизация власти кланом "друзей" уступила место приватизации более формальной, опосредованной деньгами.

Рухнула еще одна советская мифологема.

Проповедь равенства и безудержная роскошь, сознание символического величия России и компрометирующее ее поведение, благие намерения и их неуклюжее проведение в жизнь (здесь приходит на ум крылатая фраза премьера Черномырдина: "Хотели как лучше, а получилось как всегда") -- описанием всего этого изобилуют мемуары человека, которого еще недавно называли вторым лицом в государстве. Демократические институты Европы и США уже не представляются их автору враждебными, но вся книга свидетельствует о том, насколько политическая реальность современной России далека от них.

Однако некоторые ритуалы так просто отдают глубокой древностью. Меня по-человечески расстроил бравурный рассказ генерала о том, как по приказу президента его пресс-секретарь был сброшен в Енисей с верхней палубы корабля. На следующий день этот немолодой человек пришел в ресторан с распухшим лицом и пил из чайника коньяк, чтобы как-то привести себя в чувства. Коржаков демонстративно презирает его, так как считает, что тот -- "голубой". И когда "шута" (так называли этого пресс-секретаря) назначают послом в Ватикан, всесильный фаворит дарит ему фигурку монаха, у которого, если приподнять сутану, выскакивает огромный половой член. Намек более чем прозрачный, но покорный пресс-секретарь сносит и это. После чего следует грозное предупреждение: "В твоей будущей книге о президенте не должно быть ни слова "вранья". Как будто не ужасна рассказанная генералом правда?

Название книги имеет аллегорический смысл. Генерал был свидетелем расцвета политической карьеры Ельцина, после его отставки, намекает он, начинается ее закат. Последняя глава так и называется "Осень патриарха". Заканчивается она словами: "Наступила глубокая осень в вашей жизни, Борис Николаевич". Трудно назвать это словами друга. Да и как может считаться другом человек, не видящий середины между слепой преданностью и вероломством?..