К вопросу о сердечных заболеваниях

Федя, бредя, съел медведя. Так дразнили Федора Полякова в детстве. Сейчас его уже так не дразнят. Сейчас его уже никак не дразнят. Наоборот, все его любят и уважают. Особенно женщины. Потому что Федя Поляков -- донжуан. Это говоря по-испански. Англичанин сказал бы о нем так: "плейбой". Ну, а по-нашему, он бабник. Другие его школьные товарищи, звезд с неба не хватавшие, женились и стали врачами, летчиками и инженерами.

При всех своих положительных качествах Федя обладал одним непростительным для бабника недостатком. У него было большое и пылкое сердце. Настолько большое, что одна женщина никогда не сумела бы полностью его заполнить, и настолько пылкое, что Федины чувства никогда не остывают. Федя обзаводился новыми пассиями, не избавляясь от прежних. Кто назовет Федю ветреным и непостоянным, пусть бросит сам в себя камень. Ибо постояннее Феди только Гималайские горы. У всех в жизни была первая любовь. Что оставалось от этой любви через двадцать-тридцать лет? А вот первая любовь Феди по-прежнему горела яркой звездой на небосклоне его души. Правда, сейчас к ней добавились многие другие, но Федя всегда сумеет глазом опытного астронома найти ту, самую первую.

Благодаря злополучной особенности своего характера Федя обрастал привязанностями, как молодое дерево листьями буйной весенней порой. Когда их число достигало критической величины, перед Федей появлялась неприятная необходимость делать выбор. Феде было ненавистно слово "бросить". Ни на одну из своих женщин он никогда не посмотрел бы, как на старую надоевшую куклу. Больше всего на свете он боялся сделать им больно. И вовсе не потому, что читал Антуана де Сент-Экзюпери (а его он не читал, некогда было). Просто у него было большое и пылкое сердце. И благородное вдобавок. Женщины это качество в Феде ценили и называли его Фиделем. Что имеет что-то общее со словом "верный". Если, конечно, не врет большой этимологический испанский словарь объемом сто тысяч слов, 1974 года издания. "Ну, что мне поделать, если я их всех люблю?" -- говорил, засыпая, Федя Поляков. И было неясно, сетует ли он или, наоборот, втайне гордится.

Всякий раз, когда было необходимо выбирать, у Феди становилось одним седым волосом больше. Он садился писать письмо. И каждый раз совершал одну и ту же непростительную ошибку. Это помимо орфографических. Он писал, что не достоин, что ему лучше уйти, что он не вправе красть чьи-то лучшие дни. К письму всегда прилагался роскошный букет цветов с чужой клумбы и шоколадка с орехами. Стоит ли и говорить о том, что получательница такого послания немедленно являлась к Феде, чтобы лично уверить его в обратном. За этим всегда следовали шампанское, торопливые признания и жаркая ночь. Наутро Федя если и вспоминал о письме, то был готов рвать волосы от досады, что был таким дураком и чуть было не разрушил собственное счастье.

Впрочем, это не мешало ему писать новые письма, поскольку необходимость в них не исчезала, а, наоборот, возрастала. И поэтому, когда бы к нему ни заходили его друзья, Федю почти всегда можно было найти сидящим за письменным столом, при свечах, в белой шелковой сорочке, черные непослушные кудри падали на высокий лоб. Его прекрасный античный профиль слегка омрачала печать заботы. Что касается фаса, то его разглядеть нельзя было, потому что стол был вплотную придвинут к стене. Ох, и красив же был Федя в ту пору!

Многие из нас могут прожить всю жизнь и так и не узнать к концу, что, собственно, мы собой представляли. Феде же эта опасность не грозила. Благодаря возлюбленным Феди его загадочная многосторонняя натура постоянно препарировалась, разрезалась на тонкие ломтики и, наконец, торжественно демонстрировалась ему самому. Только женщины, обладающие известной душевной тонкостью и проницательностью, способны были разглядеть в Феде его достоинства, скрытые от глаз равнодушного обывателя. "Ты такой сладкий", -- откровенничала одна, и сердце Феди переполнялось необъяснимой гордостью. "Ты такой приятный", -- доверительно утверждала другая, и Федя уже свысока посматривал на всех вокруг. "Ты такой хороший", -- не мудрствуя, ставила точку третья, после чего у Феди не возникало сомнения, что именно он и только он один во всем мире воплощает в себе добро. Сколько женщин, столько и мнений, которые совсем не исключали друг друга, а, напротив, суммировались, исподволь создавая образ полубога. Ну как, скажите, как можно добровольно отказаться от столь увлекательного процесса самопознания?

Феде пришлось уйти с работы, потому что все его время поглощали письма, их последствия и... новые женщины. Иначе бы испанец взял назад свои слова о донжуане. А англичанин никогда не назвал бы его плейбоем. Да и я расхохотался бы тогда в лицо тому, кто продолжал бы считать Федю бабником.

Так он и встретил смерть -- в объятиях очередной возлюбленной одним прекрасным утром. Утро не перестает быть прекрасным оттого, что кто-то имел неосторожность умереть в часы рассвета. У Феди было большое и пылкое сердце. И благородное. Но, увы, слабое. Что и констатировал врач, вызванный перепуганной подругой Феди. На расспросы о том, кем она приходится Феде, женщина ответила, что зашла занять соли.