Мелодия любви. «Тоталитарный роман», режиссер В. Сорокин

«Тоталитарный роман»

Автор сценария М.Мареева
Режиссер В.Сорокин
Операторы С.Астахов, В.Миронов
Художники В.Банных, Е.Буссе
Композитор В.Биберган
Звукооператор Л.Гавриленко
В ролях: Г.Бокашевская, С.Юшкевич, О.Волкова, С.Крючкова, Т.Уржумова, Ю.Скряга и другие
А.К.В. при участии киностудии "Ленфильм"
Россия
1998

Я пошла смотреть "Тоталитарный роман" со своей соседкой, интеллигенткой в первом поколении, непричастной к искусству милой женщиной, живущей семейной обеспеченной жизнью без излишеств. Она обрыдалась, плакала неостановимо, кинулась к режиссеру и актрисе, которые стояли в уголке (это было в Доме кино), -- а такая прыть ей несвойственна, -- благодарила их, заливаясь слезами.

Это мой, так сказать, маленький социологический опрос и прогноз: значит, картина трогает и должна иметь своего зрителя. По крайней мере, из милых женщин среднего возраста.

Теперь, правда, чуть не самая главная задача нашего кино -- иметь своего зрителя. Любой ценой. Любая цена -- это кровь и любовь -- степень авторской вседозволенности, а вернее, бесстыжести. Чтобы одной рукой обнимались, а другой стреляли -- стоя, лежа, с колена. Желательно голыми. А уж если не стреляли, то чтоб происходило нечто небывалое, ни на что не похожее. Скажем, человек богатый влюбляется в бедную женщину с хорошей фамилией Шереметева. Кругом таких фамилий пруд пруди, но ему подавай именно эту, которая лестницы в подъезде убирает, чтобы ее возвысить до себя, а она, соответственно, его бы до себя возвысила, ибо простоват не только по фамилии.

Об этом трудно писать без легкого зубоскальства, но ведь как не понять укорененную в человеке страсть к чуду. В чуде, может, главная правда и заключена: Золушка должна ехать на бал, потому что она этого заслуживает, потому что она самая настоящая принцесса, ибо в ней есть поистине удивительные, чудесные качества -- доброта, нежность, верность. И, наконец, чего не бывает. Влюбился же когда-то граф Шереметев в свою крепостную девушку Парашу.

Сюжет "Тоталитарного романа" сценаристки М.Мареевой не столь экзотичен, как ее же история "Принцесса на бобах", которую я пыталась кратко пересказать и которая имела большой успех, поставленная В.Новаком. Тем не менее уже в самом названии заключена крепость жанра мелодрамы. Это роман, и он тоталитарный. То есть речь идет о любви, которой препятствуют некие социальные силы. А ведь это всегда было зерном высокой мелодрамы -- любовь и частная жизнь как главная ценность и невозможность этой любви из-за каких-то социальных препятствий. Именно это, а не острота интриги, преувеличенная эмоциональность, резкое противопоставление добра и зла -- непременные сопутствующие, которые тоже никто не отменял.

Лучшее, что я видела на экране из мелодрам -- это, конечно, "Эльвира Мадиган" шведа Бу Видерберга. Перескажешь сюжет -- будет тоже почти смешно. Он, аристократ, циркачку полюбил. "Она по проволке ходила, махала белою ногой". Именно, именно так. Вместе они не могут быть в этой жизни, и тогда они выбирают -- быть вместе в смерти. Едут за город на пикник, и там он стреляет сначала в нее, потом в себя. Ужас какой-то! А ведь нежнейший, воздушный фильм, снятый со всей прелестью импрессионистической манеры, о последней красоте уходящей жизни, где нет ничего пугающего, одна радость от высокой травы, плетеной корзинки со снедью и бутылкой вина, крахмальных салфеток, его белой рубашки, ее мягких волос и оттого, что они вместе. Главное -- это любовь. И она здесь. Из воздуха соткалась.

Рассказать историю стало почти заклинанием в нашем кино, в котором с этим не слава Богу. Рассказать мелодраматическую историю, может быть, еще труднее. Конечно, если жанр зовет, а нынче жанр мелодрамы насущен, следует оборотиться и к жанру, ибо очень хочется, чтобы кино было, как ему и назначено, искусством массовым. И все же здесь есть почти непреодолимое противоречие. Мелодрама, изначально рассчитанная на массовый успех, надо признаться -- чаще всего грубое зрелище.

Что же наш "Тоталитарный роман"?

Фильм снял питерский режиссер Вячеслав Сорокин, который в грубости не замечен. Думаю, он очень хороший режиссер. Думаю, лучшее, что он снял -- дебютный фильм "Жил-был доктор...". Как раз в самом конце тоталитарного режима, в 1984 году. Это был очень заметный фильм. Как бы приглушенный по всем стилевым параметрам (отсутствие героического в герое, бытовая в общем-то история, неяркий, словно полинялый цвет), он явил массу профессиональных достоинств, умение создать атмосферу, настроение. А главное, то самое томление духа, вроде беспричинное, вроде от слабости воли героя, на самом деле от духовности его, деревенского доктора, которому бы по справедливости быть крупным столичным клиницистом. Томление духа, которое и есть глубинная черта русского мироощущения. Небо в алмазах -- там, высоко, а здесь надо нести свой крест.

Может быть, главным профессиональным достоинством режиссера В.Сорокина с самого дебюта явилось его умение находить безвестных актеров и работать с ними так, словно они рождены для этих ролей и как актерские индивидуальности, и как социальные типажи. Таков был незабываемый белорусский актер А.Ткаченок, исполнивший главную роль в фильме "Жил-был доктор...". Таковы Г.Бокашевская и С.Юшкевич -- Надежда и Андрей, главные персонажи "Тоталитарного романа", женщина и мужчина. Он -- столичный интеллигент с мягким юмором и драматичным пониманием жизни. Она -- провинциалка, простолюдинка, затурканная советским оптимизмом до восторженного идиотизма, но золотая душа.

Собственно драма "Тоталитарного романа" -- это ее, Нади, Наденьки драма.

Помню давний разговор моих приятелей-музыкантов, один из них собирался навсегда уехать в Америку, другой ему говорил: "Витя, Витя, ну ты хорошо подумай, ты ведь там не найдешь себе женщину, а ты без этого не можешь. Никакую. Даже маляра. Потому что там и маляры другие..."

Да, у нас и маляры другие.

В фильме "Тоталитарный роман" тоже почти аристократ почти циркачку полюбил. Тут есть тоталитарные силы, да не простые, а золотые -- местный КГБ, фабулу движет именно он, а сюжет все-таки -- "мы разного круга, но любим друг друга". Но если в той же "Эльвире Мадиган" не нужно было разбираться, почему он ее полюбил, полюбил и все тут, не до размышлений, то наш "Тоталитарный роман" интересен тем, как столь разные люди становятся родными, парой. То есть самое важное здесь -- отношения героев. И тут видны удачи и потери.

Замысел "Тоталитарного романа" и сценарно, и режиссерски имеет свойства как мелодрамы, так и психологической драмы. Этот жанр можно определить как русскую мелодраму. Жанр трудный, приходится дрейфовать между двумя типами сюжетосложения.

Итак, на экране 1968 год. В провинциальный городок, где-то, надо полагать, в Сибири, приезжает молодой человек из хорошей семьи, примкнувший к диссидентам и распространявший антисоветские листовки в связи с чешскими событиями. Приезжает он к тетке (немке, некогда сосланной в эти края) в надежде укрыться от преследований и пересидеть здесь какое-то время.

Конечно, надо полагать, ему и тяжко, и одиноко, и тревожно. Он встречает ее, у них завязывается роман, а потом, когда и здесь становится опасно оставаться, он уезжает, обещая вернуться.

Знакомятся они в первом же эпизоде фильма, у кинотеатра. Показывают "Три тополя на Плющихе". Ей очень хочется посмотреть. Она приходит с мужчиной, но тот не достал билет. А у нашего героя Андрюши есть лишний. И они идут вдвоем в кинотеатр. Знакомство состоялось по подчеркнуто мелодраматическим канонам. Авторы сделали несколько телодвижений, которым не слишком доверяешь. Они вынули героиню из быта, чтобы ее явление предстало, как гром небесный: вот появилась женщина в коротком и белом. Короткое -- как знак сексуальности, белое -- как знак таинственности самой судьбы.

Действительно, русской мелодраме много труднее, ибо секса у нас нет, как и было сказано. Во всяком случае, в 1968 году, когда мы еще были застенчивые, секс был не открытая порода, а порода глубокого залегания. В ином фильме, преимущественно ихнем, мужчина и женщина только взглянут друг на друга, ясно, что постели им не миновать. А здесь и тока любовного не видать (хоть в коротком и в белом), и рассказ невразумительный.

Как-никак она пришла с мужчиной. Дальше, правда, выясняется, что она его не любит. Тем не менее воскресный день вместе проводят, чего уж его так обижать. Все тут выстроено, но видны строительные леса. Если Надя безумно хотела посмотреть этот фильм, а работает она в Доме культуры зав. лекционным отделом и хорошо знает своего сожителя-тюфяка Сережу, то, наверное, она сама позаботилась бы о билете и не оставляла на него такое трудное дело, рискуя не попасть на столь желанную картину.

А фильм "Три тополя на Плющихе" для нашей ленты знаковый. Ефремов и Доронина -- как бы аналоги героев "Тоталитарного романа". Он -- длинный и проникновенный, она -- деревенская, но женственная. И Надя -- Г.Бокашевская со старательным, надо сказать, восторгом смотрит на экран.

Далее Андрюша, желая ей понравиться, валяет в кинозале дурака, и его выставляют на улицу. Но почему-то и Надя уходит с ненаглядного фильма с незнакомым человеком. А с какой радости? Ну пусть бы себе и шел своей дорогой. Но ведь надо уже завязывать и обострять их отношения, которые без видимых авторских усилий не завязываются.

Короче, хоть и говорит Надя вскорости своему бывшему сожителю, что она Андрея полюбила без памяти, но это информация поверх восприятия -- когда и за какие муки и с какой стати, непонятно. Понятно только в самых общих чертах: почему и не полюбить молодого симпатичного мужчину из Москвы?

Не слишком разработаны в фильме и побочные линии, важные для характеристики персонажей. Вот, скажем, шестилетняя дочка Нади. Общение с ней совершенно формальное. Про Андрея я уже не говорю, все-таки это чужой дядя (хотя и можно было бы придумать что-нибудь поинтереснее того, что незнакомый человек уводит девочку из детского сада, соблазнив шоколадкой). Но и самой героине ребенок как-то ни к чему, так, формальное обозначение того, что Надежда -- вдова и живет с дочкой. Будучи прелестным, добрым существом, она общается с девочкой как-то образцово-показательно. А в остальном она существует немного на работе, в Доме культуры, и преимущественно -- в своем тоталитарном романе.

Опять же, для мелодрамы, может, и хорошо, а для русской мелодрамы -- смерть, ибо ты же после этого не мать, а... не знаю кто.

Слишком стремительно и потому непонятно развивается линия матери Андрея, ехавшей из Москвы трое с половиной суток, чтобы повидаться с сыном. Не успела она присесть, как они поругались, и он настаивает на ее немедленном отъезде обратно. Конечно, слышно, что споры их идеологические, что она надоела ему своими упреками в диссидентском поведении, но все же ехала не в ближний край, хотя бы выспаться дали немолодой женщине или чайку попить. А то только поставила чемоданы, и снова сын гонит на вокзал. Спасибо, Надя поднесла вещи. А он прибежал в последнюю минуту ручкой махнуть. Так проникновенные молодые люди, образованные и с юмором, в 68-м году не поступали. Разве что теперь...

Мелодраматический нажим в отдельных эпизодах ощутим безмерно. После того как Надежда, вызванная в КГБ, отказала Андрею от дома, он ходит-бродит поздним зимним вечером у ее крыльца. Она отдирает заклеенную раму и босиком бежит по снегу к возлюбленному. А он на руках вносит ее в дом и растирает замерзшие ноги.

Если подумать маленько, то чего это даже в самом доме, в ее бараке, отапливаемом среди зимы буржуйкой, ходить босиком? Тем более чего вскрывать рамы среди зимы и сигать через окно -- в дверь и в тапках быстрее и надежнее. Но надо, опять же, явить любовное безумие: "по морозу босиком к милому ходила". А он, большой и сильный, чтобы носил ее, маленькую и хрупкую, на руках. Здорово! Сама хотела бы быть маленькой и хрупкой.

Барак, в котором Надя живет, тоже подчеркнуто функционален, но уже со стороны тоталитарного реализма. Вот, мол, как люди жили. Жили, может, и хуже, да и сейчас кое-кто не удивится такому житью. Но барак этот не то что ужасающе нищий, он словно бы из картона. Тут не то что Высоцкого нельзя за стенкой включить, потому что стенки словно и нет, тут не знаешь, как с милым другом в койку залезть -- лучше на Красной площади.

Барак этот -- символ тоталитарной жизни, а не среда обитания героини. Здесь не хватает атмосферы, хотя бы одного такого же убедительного персонажа, как две героини второго плана: директор Дома культуры (С.Крючкова) -- идеологический работник средней руки, этакая бандерша Дома культуры, которая тем не менее не потеряла желания хоть иногда побыть человеком, и тетка Андрея (О.Волкова) -- сосланная немка, которая всегда оставалась человеком.

И в этом коммунальном быте важен не экзотический любитель Высоцкого, который, получив кассету на ночь, срочно ее переписывает, а что-нибудь попроще.

И все же, когда в фильме разворачивается сугубо тоталитарная история, все приобретает характер невыдуманного драматизма. Дело в том, что Надежду вызывают в КГБ, объясняют, кто такой ее возлюбленный, рекомендуют за ним следить и в управление доносить, а ему ничего не говорить.

И тут все сделано точно. И кагэбисты -- не Бог весть какие звери. Встретили Надежду на улице и без лишних слов затолкали в машину. Профессионалы. Потом извинились. И следователь, можно сказать, деликатный человек -- не требует, а объясняет. Здесь разворачивается во всю силу подлинно драматическое дарование актрисы Г.Бокашевской. Она играет страх необъяснимый, ужас почти мистический. Она ведь патриотка своего отечества, взглядов своего возлюбленного вовсе не разделяет, она советская женщина, счастливая до такой степени зашоренности, о которой Свифт писал как о "счастье дурака среди мерзавцев". С ней вежливы, перед ней извиняются, а она трясется от страха. И теперь уже не сможет жить спокойно, ибо душа ее разорвалась на части. Советская власть -- ее родная власть, и она со следователями согласна, но они хотят, чтобы она предала своего возлюбленного. А она не может и не умеет предавать. Душа у нее простая, но не подлая. "И весь твой облик слажен из одного куска". И оттого, что следователи, будучи, как она понимает, в своем праве, требуют от нее невозможного, почти маниакальный ужас поселяется в каждой ее клеточке. Шаги мужчины, который идет за ней по улице, кажутся ей шагами Командора.

Андрей уезжает. Надя с теткой его провожают на вокзале. У Нади болевые схватки, характер которых она не сразу осознает и изо всех сил старается держаться. И только когда скрывается последний вагон, героиня кричит от боли, валится в снег, и он становится красным от огромного расползающегося пятна крови -- у Нади выкидыш. На дальнем плане тетка идет, раскинув руки, прямо на едущий грузовик и бухается на колени перед выскочившим шофером.

И финальный замечательный эпизод -- в Доме культуры. Прошло какое-то время. Грустная, но спокойная Надя занята будничной работой, а директор Дома культуры зовет ее на помощь. Мальчишки из самодеятельности мало того что носят длинные патлы, так еще всякий раз закрываются в одной из комнат и слушают запрещенную музыку. Вражескую, вредную -- "Битлов". Надя и не знала их прежде. Любимое было "Где-то на белом свете, там, где всегда мороз...". Но однажды Андрей спел ей: "I want you, I love you, I need you...", -- и чужая, враждебная мелодия проникла ей прямо в сердце. И Надя спросила: "Что такое -- "I need you"?" Именно это она и спросила. И Андрей ответил: "Я нуждаюсь в тебе". И они склонили головы на плечи друг другу.

Надя, аборигенка, как ее не без справедливости назвала мать Андрея, услышала чужую мелодию, как свою, почувствовала то, о чем, переиначивая Сартра, можно сказать: "Рай -- это другие".

"Я нуждаюсь в тебе". Это и есть русская мелодрама.

Директриса Дома культуры и зав. лекционным отделом пришли выгонять мальчиков, слушающих чужую музыку, и вдруг из магнитофона раздалось: "I want you, I love you, I need you..." И Надя закричала: "Подождите, это Андрей пел!" И стала плакать. Долго, неостановимо, не стесняясь, взахлеб, на крупном плане, лицом к зрителю. Не хочу сравнивать, и все же это слезы Кабирии в феллиниевском финале, когда жизнь пропала, но она продолжается.