О них, о шестидесятниках, о родимых!

Естественно, прежде чем начинать рассуждать, следует оговорить горизонт рассмотрения данного понятия и данной проблемы. То есть мало ли кто жил в 60-е — обо всех и пиши?! Обо всех и не напишешь. О них напишут (и по праву) другие. И по другому поводу.

Нас в данном конкретном случае интересует проблема культурно-поколенческая. Ну, типа — «орлы гнезда Петрова», «шестидесятники XIX века» и, соответственно, наши родные шестидесятники века недавно здесь бывшего и только что ушедшего. Кто еще? Ах, да, еще, конечно, и военное поколение, вернее, военные — 1812-го и 1940-го.

То есть имеются в виду поколения, чей возраст начала социальной активности выпадает на период существенных, кардинальных политических и социокультурных перемен.

Несомненно, в этом смысле, поколение 60-х выделяемо среди прочих — 70-х, к примеру, 80-х. Про 90-е еще неясно. Еще не время говорить. Тем более что шестидесятники, возможно, были последними в нашей несколько подмороженной, задержанной культуре, когда культурный и физиологический возраст еще совпадали. Когда, по примеру конца XIX и начала XX века, предполагалось и даже требовалось от каждого нового нарождающегося поколения явление новых социокультурных и культурно-эстетических идей. Ныне возраст физиологический и возраст культурный принципиально разошлись, и последний достиг длительности десяти-семи лет. А они, шестидесятники-то, длились долго. И длятся до сей поры. Стоит также отметить и то, что их либерально-утопические идеи во многом напитали атмосферу первых лет памятных событий перестройки и ГКЧП. Многие из них и сами играли весьма существенную идеологическую, организационную и культурную роль во время недавних перемен, чем навлекли на себя немалые нарекания и прямую неприязнь. То есть, как и все прочие типологически сходные поколения, они обладали и до сей поры обладают удивительной витальностью и упорством, не спеша уступать лидерские позиции и влияние новым нарастающим. Собственно, и претензии к ним весьма напоминают претензии к подобным же во все прошлые времена.

Именно они (претензии эти) и определяют во многом отношение к шестидесятникам нынешних молодых разных годов розлива. А и вправду, по многим, если не по всем, признакам — социальным и культурным идеалам, поведенческому стереотипу, идеализму и утопизму мышления, необыкновенной витальности и выживаемости — шестидесятники почти противонаправлены нарастающим молодым, многие из которых к тому же были воспитаны на примерах шестидесятников, примерялись к их ролям. Но внезапно рухнувшая система престижностей не дала реализоваться этим ожиданиям и амбициям, оставив по себе неутихающие фантомные боли. И, естественно, совсем уж неоспорим и неодолим сам исторический феномен их значимости и влиятельности в пределах уже невосстановимой системы иерархий занятий и социальных позиций. То есть — исторические личности! Куда денешься?

Ой, в основном все-таки эти споры и претензии имеют место в сфере культуры и искусства. А литературы — так и особенно. Конечно же, даже при всей упомянутой живучести и выживаемости шестидесятников им поневоле шаг за шагом приходится уступать наличествующие культурные позиции как по причине возрастной, так и культурно-возрастной. И по причине принципиальной и почти трагической смены социокультурной парадигмы.

При советской же власти в продолжение основных тенденций структуры и функционирования социума дореволюционной России с недоразвитыми (зачастую, только названными) социальными институтами и их собственными профессиональными языками медиации между властью и населением, почти в той же своей типологически сходной социокультурной функции воспроизвелась прослойка новой интеллигенции. По мере сил воспроизвелся ее социокультурный статус в пределах монолитного и строго иерархизированного общества. Ну, естественно, естественно, с многими-многими оговорками. Мне, человеку нестрогого и некритериального художественного мышления, подобные умозаключения дозволены. Вернее, простительны. Ну, если и непростительны, то с некоторой долей презрительного сожаления принимаемы во внимание. И все же.

Так вот, следуя сомнительной логике предыдущего рассуждения, будучи единственным и недифференцированным вышеупомянутым медиатором между народом и властью, она, интеллигенция, возымела амбиции быть властью — перед народом и народом — перед властью. Подобно всем сходным монопольным медиирующим структурам. Естественно, имеется в виду пора оттепельных послаблений, собственно, и вызвавшая к жизни наших героев. Понятно, что наличествующие социокультурные роли отбирали для себя (или для них отбирались) и соответствующие психосоматические типы деятелей, вызывающие просто самим своим внешним проявлением инстинктивную неприязнь (почти, условно говоря, биологическую несовместимость) иных психосоматических типов, призванных обслуживать и реализовывать наиболее актуальные социокультурные роли нынешнего социума. Ну, может быть, я несоразмерно много места уделяю неприязни некоторых групп активных людей и отдельных деятелей культуры по отношению к шестидесятникам. Но просто в пределах данной конфронтации и на основе конкретных претензий легче выделить и описать специфику и некий собирательный образ этого поколения.

Разумееться, в сфере и атмосфере преимущественно вербально оформляемых идеологем и мифологем и принципиальной текстоцентричности того времени наиболее влиятельной и актуальной стала гуманитарная часть интеллигенции. И, соответственно, наиболее ловкие и профессиональные манипуляторы языком — писатели. Таким образом, когда говорят о шестидесятниках, имеют в виду, в основном и прежде всего, именно писателей и поэтов. А последние, стихотворцы, вообще выдвинулись на роль пророков, национальных героев и поп-звезд, не имевших соперников на этой почве по причине наиболее чистой и сугубой приставленности к языку в его магическо-суггестивной функции. Ну, конечно, следует упомянуть и некоторых иных деятелей некоторых иных родов художественной деятельности — художников, людей театра и кино. Но на примере литераторов просто легче прослеживать названные нами поколенческие черты.

Нынче же времена переменились. Надеюсь, что переменились. И при наличии (предполагаемом или просто своевольно постулируемом для необходимой красоты рассуждения) многочисленных социальных институтов с их собственными способами и языками медиации между властью и народом и разнообразной артикуляции их смысла и назначения, когда рок и поп (свободные от непомерных нагрузок, свойственных интеллигенции прошлых лет) переняли на себя функции поп-геройства и идеальных адаптивных моделей социального поведения, поэты и литераторы отступили на второй, а то и на третий план влияния и явления помянутых социально-адаптивных моделей поведения и способов персональной и коллективной трансгрессии в пределах новоявленных социальных рамок. Ну, имеются в виду поэты и литераторы не столько как представители некоей сферы профессионально-художественной деятельности, сколько как некий доминирующий тип социокультурного поведения. Тем более, надо заметить, в пределах описываемого нами культурно-интеллигентского типа как раз профессионализм не был доминантой ни во внешнем его описании, ни в самоидентификации.

И что за польза пенять шестидесятникам — в абсорбированном и концентрированном виде явленным в образе вышеупомянутого Писателя (с большой буквы), — чьи имена были у всех на устах, да и поныне в памяти многочисленных поклонников, по поводу их устаревших идеалов и способов культурного поведения? Все ветшают. И нынешние скоро, если не уже (принимая во внимание уменьшение срока культурных поколений), сами оказываются в подобном же положении относительно последующих, нарастающих и не имеющих жалости наиновейших. Но счастлив тот, кого дух времени выбирал для своего явления и представительства!

Конечно, конечно, они были утопистами, что в нынешние постутопические времена предстает родом нелепости и старомодности. И, в свою очередь, претензии самих шестидесятников к этим нынешним временам и к их наиболее радикальным представителям во многом неадекватны. Да, да, конечно, цинизм сейчас воспринимается как наиболее удачная победительная стратегия — как в сфере культурной, так и социально-политической. И что? Доля, и немалая, цинизма всегда присутствовала в области социальной и политической активности. Просто нынче она откровенна, артикулирована и тематизирована и уж совсем минимально и даже небрежно камуфлирована лозун гами бескорыстия, духовности и народолюбия.

В своем противостояниии истеблишменту и власти шестидесятники (во всяком случае, в диссидентской и андерграундной свой составляющей) совпали с современным им тогда западным молодежным движением. Правда, на оси «левое — правое» они были принципиально разведены со своими западными современниками, что поначалу не очень замечалось, так как презентативные фигуры того времени — молодые разъезжавшие по всему свету поэты и прочие творческие личности — прокламировали свою приверженность великому Ленину (в противовес ужасному Сталину), что в атмосфере подъема тогдашнего европейского леворадикального сознания воспринималось как знак идейного родства. В то же время диссидентское движение внутри СССР и в его публицистических выходах на Запад, и в лице мигрировавших туда же представителей было принципиально праволиберальной направленности. Ну, разумеется, точный западный раскрой лево-правых идеологических и политических территорий для советской ситуации был не совсем приемлем. И представления о реальной сущности и практической реализации на нашей территории чаемой демократии и рынка в свете тотального противостояния наличествующей социальной системе были весьма романтичны, утопичны, типа: «Хочется поиграть на рояле». «Вот он — играй». — «Да? А я себе его как-то по-другому представлял». Вот мы и имеем то, что имеем.