Катрин Денёв. В тени собственной тени. Дневник актрисы

«Танцующая в темноте», режиссер Ларс фон Триер, 1999

Катрин Денёв

Отъезд в Копенгаген. Рассматриваю из окна самолета поля рапса, напоминающие полотна Полякова. Очень болит горло, знобит. Добираюсь под дождем до отеля, номер на последнем этаже, с деревянным балконом, все, кто направляются в свои номера, проходят под моими окнами! Встреча с Ларсом у него в маленьком деревянном доме в глубине сада. Нам предстоит чтение сценария вместе с Бьёрк, но она болеет, ее агент звонит из Лондона, чтобы сказать, что она не сможет прийти. Болтаем с Ларсом, я чувствую, как не просто будет понять его теоретические «мотивации». Довольно рано ухожу к себе и остаюсь в номере до вечера, погода скверная, хандра.

На другой день. Отправляюсь на студию с официальным визитом, чтобы познакомиться с местом предстоящих съемок. Прекрасное кирпичное здание в двадцати минутах езды от города, принадлежавшее военным и превращенное в студию, конторы, столярные цеха и прочее, с расположенным в глубине кабинетом Ларса, напоминающим бункер. Перед ним полно пустых ящиков из-под боеприпасов. Предстоит срыть большую насыпь под окном.

Позднее. Весьма поспешное размещение служб, усилия которых направлены на обеспечение всем необходимым для съемки фильма. Читаем сценарий с Бьёрк, одетой под эскимоску: полосатые чулки и грубые ботинки, вид немного диковатый и застенчивый, но весьма раскованный для первого неформального чтения. Жан-Марк Барр, играющий в фильме Норманна, тоже с нами, он только что приехал из Парижа на один день, к нему никаких особых вопросов. Ларс кажется почти довольным. Ни слова о костюмах и моем нездоровье. Грипп позволяет мне раньше уехать в Париж — с чувством, похожим на облегчение, но и с некоторым беспокойством: у меня какая-то неуверенность после всего, что я здесь увидела. Не помню, подписала ли я уже контракт?

Возвращение в Копенгаген для репетиции музыкальной сцены на фабрике, подгонки костюмов и проб. На листочке с распорядком дня все обозначено очень четко, на студии работает масса народа. Стук молотков слышен со всех сторон, и все же на площадке и вокруг нее я замечаю некоторую суматоху, многое делается на глазок, мне понадобится время, чтобы во всем разобраться, понять метод работы Ларса. Проект очень громоздкий, подготовительный период задерживается, Ларс же думает, как сохранить в актерах некую свежесть восприятия до начала съемок. Почти все костюмы доставляются из Сиэтла, США. Сознание, что тебя не выделяют, к тебе никто не проявляет какого-то особого внимания, само по себе приятно. Но моя одежда выглядит бедновато — фасоны, расцветка, как и у всех, — что я буду думать обо всем этом через два месяца?

"Танцующая в темноте", режиссер Ларс фон Триер

Ужин с Ларсом и продюсершей в ресторане затягивается. Только подумать, что еще совсем недавно он просто не отваживался зайти в ресторан! На другой день мы ужинаем с Бьёрк. Пьем вино, она весела, застенчива и открыта. Наблюдаю за Ларсом. Похоже, она заставила его долго себя упрашивать, иногда я ощущаю, как в нем поднимается раздражение. По главному же вопросу все в порядке: Ларс знает, чего хочет, все будут послушно следовать за ним, что, наверное, временами непросто. Для студии, для команды Ларса это большая продукция, первая наверняка. Начало съемок откладывалось трижды, я начинаю 1 июня. Отправляясь в Гётеборг, в Швецию, знаю, что они уже отсняли с помощью ста камер сцену в поезде и по ходу его движения. Разумеется, все камеры тщательно спрятаны, он ведь снимает с обзором в 360 градусов. Расписание составлено ужасно, непременно выйдем из графика, в общем, все, как у всех. Бьёрк плохо себя чувствует, придется прервать съемки на два дня. Я начинаю со сцены с ней в автобусе. Немного поругались. Ларс дает пояснения, а потом решает снять репетицию, к этому потом он будет прибегать часто. Он снимает повсюду. Ему нужен этот материал, чтобы насытить воздухом то, что слишком литературно написано в сценарии. Он даже скажет, что текст не имеет значения. Ему нужны интонации, правда наших отношений, и я его понимаю. Бьёрк спрашивает меня, так ли всегда бывает на съемках. Опускает глаза, говорит: «О?кей» — и начинает играть. Уже при первом чтении я была удивлена тем, что Ларс заставил нас импровизировать без него с репетитором (в его кабинете). Я сказала Бьёрк, что для меня это тоже впервые, но она не обеспокоена. В ней есть неподдельное волнение и искренность, как в песенке Брассанса о белой лошадке.

В этот день снимается сцена в ювелирном магазине, где я молча выражаю героине Бьёрк свое неодобрение тем, что она делает. Ларс справедливо говорит, что я должна смотреть на нее, а не на ювелира, находящегося около камеры. Полное доверие. Почти три часа работаем над сценой, заканчиваем, как всегда, без репетиции, и в конце концов я играю обратное тому, что написано. Импровизировать на английском довольно трудно, репетитор поправляет мое произношение слова «нет» с вопросительной интонацией, как на французском. Бьёрк произносит твердое «р» на шотландский лад! Утром я видела, как она пришла в свой трейлер: она не гримируется и все время, не переставая болтать, теребит свои кудряшки, подбирая их шпильками и не глядя при этом в зеркало. Она отказалась постричь волосы по моде того времени. Вот и укладывает их теперь, как умеет.

Ранний ужин в отеле вместе с веселым Ларсом, пьем пиво и воду. Мы ужинаем в половине восьмого и сразу идем спать, так как завтра рано вставать. Разумеется, я плохо сплю, кровать стоит в алькове, шторы одинарные, а мне нужна полная темнота. Я сорвала дикорастущие голубые лютики. Лето в Швеции запаздывает на месяц. Цветы, стоящие в купленном ведерке для шампанского, придают праздничный вид моему номеру.

В Гётеборге по-прежнему холодновато. Воздух прекрасный, чистый, прелестные деревянные дома выкрашены в удивительный желто-красный, вечерами кажущийся почти черным цвет. Мне надо привезти домой эту краску, чтобы покрасить загон для овец. Севернее местность еще красивее, холмисто, почти нет ни машин, ни поездов, как нигде очень много зелени, дождь идет почти каждый день, вокруг огромные озера. Несмотря на унылый дождь и два с половиной часа в машине, я отправляюсь пешком к озеру. Слегка напоминает Ирландию. Отель замечательный. Без телефонов в номерах, довольно большой, никого кругом, почти как в горах.

"Танцующая в темноте", режиссер Ларс фон Триер

У меня одна смена. Никаких репетиций. Нас довольно много. Играем, все чаще импровизируя и все более отходя от текста в сцене скромного праздника, когда ребенок получает в подарок велосипед. Мне кажется, что сцена длится двадцать минут. Ларс в восторге. Он вспомнит об этом в Копенгагене. Мне так хочется, чтобы и там в нем было такое же удивительное сочетание энергии, собранности и непринужденности.

Возвращаемся на три дня в Копенгаген для репетиций танцевальной сцены в суде. Участников много. На второй день приходится делать над собой усилие, ибо все строго рассчитано, а пространство узкое, и мне тут почти нечего делать, я не очень занята. Слишком много времени уходит на такую малость, к тому же сниматься эта сцена будет через месяц. Возвращаюсь в Париж.

Воскресенье, 20 июня

Возвращаюсь в Копенгаген для репетиции сцены на фабрике. Я многое забыла, но тело помнит и находит нужные отметки. Хотя мне танцевать не трудно, но каждый шаг рассчитан по секундам, и вокруг меня профессиональные танцоры. Не хочется показать свою неподготовленность. В первый раз мне все удалось сразу, и я очень гордилась собой. Сегодня куда меньше. Я понимаю, что надо все запомнить для съемки. Сто камер. С любопытством пытаюсь их обнаружить, они отлично скрыты, чтобы снимать с любой точки. Ларс намерен сделать два-три дубля без фонограммы. Он считает, что при повторах пропадает что-то главное. Но ему пришлось это сделать их-за Бьёрк. Ей никак не удавалось ударить Билла (Дэвида Морса) перед тем как его убить. Ей не удается также ударить сына, я сама это видела. В конце концов режиссер сделал то, что обычно все делают: снял откинутую назад от удара голову. Но я не уверена, что он сохранит этот дубль. Сына играет юный серб, будущий боксер, чувствительный и агрессивный парень. Машины грязные, в масле. Я работаю у станка, штампуя рамы для раковин. Станки огромные и шумные, очень старые, сделанные, вероятно, в 50-е годы.

Бьёрк написала великолепную музыку для фильма. Мне не терпится по-смотреть отснятый материал на экране телевизора, ибо затем с магнитки изображение будет переведено на нормальный размер пленки — для показа на широком экране. Мне известно, что в Швеции видели некоторые куски, снятые сотней камер. Говорят, результат поразительный, цвет необычный и при переводе на пленку он становится мягче. Напоминает старые фильмы, как говорит Ларс. Он даже снимал Бьёрк в реке с помощью подводной камеры.

Возвращение в отель «Адмирал». Мне нравится большая комната на по-следнем этаже с видом на порт, три окна, много света, я вижу, как отплывают рыбачьи шхуны. Быстро уясняю, что спрашивать Ларса что бы то ни было о моей героине бесполезно. Тем более что у меня мало сцен. Пытаюсь са ма понять женщину, столь не похожую на меня. Я говорю себе, что Кати будет такой, какой я ее сделаю, импровизируя, чтобы привнести в образ свое. Это напоминает состязания, когда все известно на старте и неизвестно, что будет на финише. Бьёрк участвует во всех сценах. Конечно, все, что касается других персонажей, будет зависеть от самих актеров. Я знаю, что Ларс сохранит для фильма то, что ему покажется точным, живым. И это немного возбуждает.

Понедельник, 21 июня

Костюмная репетиция в декорации фабрики. За месяц я почти все забыла. Танцоры говорят, что тоже забыли, но они быстро наверстывают упущенное. Мне же не хватает энергии, надо бы лечь пораньше, ибо дни длинные, ритм съемок какой-то рваный.

Второй день. Более трудный, более сложный, нет ощущения, что наметился хоть какой-то прогресс. Я чувствую растерянность Бьёрк после того как Ларс сказал ей о «благородстве», хотя ей был бы понятнее термин «соучастие». Я по-пробовала рассеять это недоразумение, но вижу, что ей плохо. Перед уходом в три часа крепко обнимаю ее. Она устала, растеряна, и в этот вечер мне как-то грустно.

Среда, 23 июня

Съемка на фабрике. К счастью, не очень жарко, в конце каждого дубля долго не могу отдышаться. Сцена снимается целиком. Наверное, работают все сто камер, так что у Ларса будет выбор и он оставит в фильме лучшее. Достаточно ли у него общих планов?

Четверг, 24 июня

Станки, работа, планы с танцорами. Галдеж ужасный. Приходится говорить очень громко, чтобы тебя услышали. По-прежнему импровизируем, но Ларс крепко держит штурвал, и судно идет в нужном ему направлении. Некоторые планы длятся по тридцать или сорок минут, и держать тяжелую (из-за особых объективов), килограммов на тридцать, камеру ему, несмотря на пояс, тяжеловато. Я вижу его утром перед репетицией, когда, сняв майку, он закрепляет снаряжение. Его тощее и бледное тело напоминает мне куклу, которую я купала в детстве. Сила его — не в мышцах, в чем-то другом, и какое умение сопротивляться! Он много шутит…

Понедельник, 28 июня

Скоро закончим снимать в этой декорации, станет легче ушам. Но какая фабрика! Все машины работают, и каждый делает свое дело. Настоящий улей. В этой сцене мне надо сыграть гнев и сделать это без репетиции. Получается средне, у меня почти нет текста. Почему мне все время приходится действовать приблизительно? Не могу понять. Лень? Боязнь заштамповаться? Часто вспоминаю Андре Тешине и ужасную сцену в «Ворах», когда мы снимали в Лионе, он был не прав и прав одновременно, но меня так задели его замечания…

С Ларсом следует все время быть начеку, готовым начать в нужную ему минуту, ничего не готовить заранее и находиться с ним на одной волне. Поддерживать интерактивную связь. Короче, сегодня я не очень довольна собой. Правда, вижу, что он все-таки доволен, хотя не более того. Хочу с ним поговорить до обеда, он отвечает, что в любом случае сохранит минимум, диалоги написаны не блестяще, немного слишком «объяснительные», из-за перевода с английского, вероятно. Поэтому он и хочет, чтобы мы отходили подальше от текста, импровизировали.

Возвращаюсь из Парижа 5 июля. Ларс встречает в аэропорту продюсершу Вибеке, он ничего не снимал и раздражен постоянными конфликтами, даже разбил телевизор. Бьёрк обозвала его на прошлой неделе трусом, тираном, и в этот понедельник он не работал. Вибеке срочно прилетает из Италии. Совещание на высшем уровне вечером, около одиннадцати, в номере Бьёрк. Ларс сказал потом, что удалось кое-что уладить, она будет сниматься завтра.

Понедельник, 12 июля

Восемь дней в студии. Все подготовлено, и вдруг известие — Бьёрк не приедет. Она хочет, чтобы финальная сцена шла на ее музыке. Ее английский агент не велел ей приходить в студию, пока он все не обсудит, не зная, что ее требования не предусмотрены договором. Какое безрассудство, ведь уже вы-званы тридцать шесть танцоров! Как это возможно? Представляю, что сказал бы мой агент Бертран, если бы я его разбудила в шесть утра и потребовала нечто подобное. Но Бьёрк привыкла быть центральной фигурой и хочет все контролировать. В одиннадцать часов в студийном кафе обсуждаем ее условия. Сначала выслушиваем адвокатов, чтобы определиться с правами на музыку.

Если она не станет продолжать сниматься, кто обладатель этих прав? Спустя несколько часов появляется возбужденный Ларс. Он ищет возможность закончить картину за восемь дней. Это мало и много. Раньше были предусмотрены три недели. Я вижу, как он обеспокоен, оскорблен, как он не может скрыть свою ярость. Мы подумываем даже о дублерше и компьютерной съемке сцены в суде. Я говорю, что если можно сделать фильм с актерами и мультипликацией, вроде «Кролика Роджера», почему бы ему не использовать огромные куски снятого материала с голосами за кадром? Песни уже записаны. В общем, мы все возмущены и пытаемся как-то успокоиться.

Вибеке очень взволнована, но не выражает желания мстить агентам

Бьёрк. Как ни странно, но скрытый в самом начале конфликт получил сейчас выход. Вспоминаю неуверенность Бьёрк, отказы сниматься и упадок духа в течение всего года, когда она говорила то «да», то «нет», а в конце концов подписала договор; вспоминаю особенности ее характера, ее постоянное желание вмешиваться во все и при этом музыкальный талант, желание добиться своего, не отказываясь от спора. Словом, все стало особенно очевидным сейчас. Музыку она написала великолепную, оригинальную, но для нее, привыкшей все делать в одиночку, всякое обсуждение того, что она делает, невыносимо.

Предлагаю поговорить с ней наедине в кафе, если это может помочь, хотя и не очень охотно иду на такие разговоры. Мы расходимся и ведем переговоры по своим мобильникам. Из Лондона должен приехать директор студии звукозаписи. Кажется, она разумный человек. Я брожу с телефоном, пью без конца кофе и постепенно теряю присутствие духа. Все это абсурдно, безумно печально. Я предложила Вибеке сказать Бьёрк и ее агенту, сколько стоит один съемочный день или даже полдня, чтобы они оценили всю серьезность создавшегося положения. Но она отказывается! Бьёрк поинтересовалась, во сколько ей обойдется разрыв контракта. Неужели она может оплатить эту сумму? Не убеждена. Чтобы заработать двенадцать миллионов долларов, надо немало потрудиться.

Долгие переговоры вечером. Ларс в конце концов соглашается пойти к ней. Он остается у Бьёрк до одиннадцати, и, похоже, ему удается все уладить. На каких условиях? Не знаю. Ведь прежде обе стороны отказывались от взаимных уступок, и, по правде говоря, для такого режиссера, как фон Триер, любые уступки невозможны. Возобновление съемок завтра? Репетиция утром и съемка после полудня.

Вторник, 13 июля

Я немного деморализована. Ничего не хочу. Бьёрк появляется к одиннадцати часам, даже не пытаясь объясниться и не извинившись. Ее поведение не поддается логике, надо принимать ее такой, какая она есть, то есть дикаркой, единственной в своем роде. Мне неохота ее понимать, скорее бы все кончилось. Я чувствую, что прежнюю атмосферу съемок не вернуть, и это обидно и несправедливо, ибо хорошее настроение, которое создавал Ларс, было совершенно необходимо. Мне даже кажется, что вся проблема в том, что он — сердце фильма. А она не приемлет атмосферу, как она сказала, похожую на тот кошмар, что царил на съемках фильма «Ребенок Розмари». Все вокруг нее такие милые, симпатичные, улыбчивые, и она одна перед лицом этих «чудовищ». Что ей сказать? Окружение Бьёрк, конечно, одобряет ее поведение, дурное настроение, желания, неожиданные отказы… Она ведет себя иррационально, она неуправляема. Мне совершенно ясно, что теперь уже ничем не восстановить то, что было. Ларс испытывает после пятницы некоторое облегчение.

Пятница, 16 июля

Сцена перед казнью снята. Очень трудная. Ларс нервничал из-за Бьёрк. Как она отреагирует на его предложения? Не сорвется ли? Он принимает все меры на случай, если придется ограничиться одним дублем. Просит меня прийти пораньше и подготовиться, чтобы, когда явится Бьёрк, снять сцену незаметно и быстро, без репетиции, конечно, как всегда. Эта сцена очень трудна и для меня. Но он не хочет об этом думать. У него хватает забот с исландскими продюсерами. Я для Ларса солдатик, на которого всегда можно положиться. Но при этом он не уделяет мне достаточно времени. Я не являюсь источником неприятностей, режиссер же всегда напоминает пожарного, который мчится туда, где он особенно нужен. Грустно это констатировать. Ларс очень нервничал в день, когда снималась казнь. Он рано закончил съемку. Мало планов, в основном длинные, все стоящие у монитора взволнованы. Ларс улыбается, играя цинизм. «Правда, это хорошая терапия?» — говорит он мне. После этой сцены он может вздохнуть с облегчением. Еще два плана в комнате свиданий, и я свободна. В копенгагенской студии он начинает с нее.

В сущности, ведь это история Сельмы, а мы всего лишь ее партнеры. Надеюсь, фильм от этого не пострадает… На вечеринку по случаю окончания съемок Бьёрк не придет. А я так хотела задать ей несколько вопросов. Может быть, я приеду встретить 2000 год в Исландию. Может, тогда она мне объяснит свои отказы выйти на площадку, уход со съемок. Она очень умна. Я без труда понимаю, какое давление оказывалось на нее, от этого можно было сойти с ума. Стало известно, что она добилась своего участия в укладке музыки при монтаже.

Я не видела ни материала, ни фотографий и ничуть от этого не страдала. Мне было интересно участвовать в подобном эксперименте, не слишком тесно общаясь при этом с людьми, которые со мной работали. Что ж, это ведь северяне… Ларсу не терпится приступить к монтажу. Он взял трехдневную передышку — только посмотрит на затмение солнца в Ютландии и сразу начнет монтировать. Он вручил огромное количество отснятого материала трем монтажерам, один из них француз. Собирается ехать в Канн, мы договорились встретиться в отеле Капа1 на Новый 2000 год.

«Восток — Запад», режиссер Режис Варнье, 1998

Меня торжественно встречают в аэропорту Софии — цветы, полно фотографов, телевидение, поклонники. Погода прекрасная, не слишком холодно. Едем в Пловдив. Сто пятьдесят километров. Отель «Руайаль». Как тут говорят, «Руайаль-мафия». Маленький новенький роскошный отель с претензией на шик, как бывает в Восточной Европе. Для нуворишей. Такие же встречаются сегодня на Востоке и в Москве.

Утро понедельника […]

Чистое голубое небо. У меня красное манто. Бархатный берет. Приезжаю на машине в отель, где я должна сообщить мужу Мари (Сандрин Боннер) Алексею Головину (Олег Меньшиков) известие о том, что она, если захочет, может вернуться во Францию. Это происходит почти в финале картины. Сразу вспоминается «Последнее метро». Комендатура. Прекрасный старый отель, в котором живет часть съемочной группы. Большие красные диваны, огромный, но приятный бар на антресолях, отделанный темным деревом. Его не тронуло время. Смотрю отснятый и подмонтированный материал на телеэкране, с музыкой. Прекрасный план, снятый Лораном Дайаном. Сандрин великолепна, очень красива, а это важно для фильма. Мне приятно встретить много знакомых лиц. Обед в большой столовой отеля, огромные длинные столы, поставленные параллельно, в архитектуре немного чувствуется сталинский стиль. Я много шучу, чтобы растормошить Режиса, ибо, несмотря ни на что, на съемочной площадке ощущается некоторая натянутость, ведь он требует соблюдения дисциплины. Я пока мало снималась, и у меня немного реплик.

"Восток-Запад", режиссер Режис Варнье

Вчера съемка на студии. Большое здание в неоклассическом стиле, построенное в 60-е годы, находившееся в довольно жалком состоянии и отремонтированное для съемок. Много народу. Болгарская часть группы многочисленна. Переводчики. Нас человек сто. Съемочный павильон, отделанный деревом, старый и отличается невероятным резонансом, напоминая мне старую студию в Булонь-Бийанкуре. Мы снимаем на голубом фоне сцены в машине. Рирпроекция. Это нужно для соблюдения ритма при монтаже. Быстренько переходим к сценам в театре и в посольстве. Разговариваю с Сандрин. Все сцены разбиты на короткие куски и настолько абстрактны по отношению к ситуации, что разобраться довольно трудно. Особенно ей, тихо сидящей при неоновом свете рядом с камерой, от которой она отделена ветровым стеклом.

Живу в люксе отеля «Кемпинский», немного в отдалении от города. Сегодня не снимаюсь и отправляюсь в город вместе с моим шофером-переводчиком Явором. Идет снег, не очень холодно. Заходим в православную церковь святого Николая. Ставлю две большие свечи перед прекрасными иконами для А. и С., чтобы им было хорошо и в доказательство того, что много думаю о них. Обед в бывшем русском клубе. Еда не лезет в горло. Все жирное. Наедаюсь салатом из помидоров или хожу в японский ресторан отеля.

У нас украли, несмотря на охрану, лихтваген. Невероятно. Вмешался министр внутренних дел, и после газетных статей наш лихтваген обнаружили увязшим в грязи в пятнадцати километрах от города. А потом тридцатитонный грузовик вломился прямо на съемочную площадку. Задержка, вызванная этим инцидентом, правда, не была долгой.

Сегодня съемка финала фильма на границе с бывшей Югославией. Пока мы ехали в машине, шел густой снег. В группе считают, что съемка не сорвется. К счастью, нет ветра, низкое солнце, облака, прекрасный свет в такой классической «декорации»: шлагбаум, солдаты в форме, немецкие овчарки выглядят необычайно выразительно под белым снежным покрывалом.

Несколько наших планов в старом «Мерседесе». Ожидание, документы, обмен репликами, очень холодно, когда не двигаешься, к счастью, на мне меховые сапоги. Последний план. Машину по мосту подталкивают, словно это санки, рабочие, чтобы избежать панорамы и выиграть время, ибо быстро темнеет. В пять часов все закончено. На меня производит впечатление плакат: «Югославия — 5 км». Царящие там ужасы так близко.

Понедельник, 23

Когда мы приехали, было холодно, но так красиво, потом пошел снег, но теперь свинцовое небо, увы, оно выглядит в этом пейзаже органично, нависая над всем вокруг — над серыми домами, улицами в выбоинах, людьми. Поражает не столько бедность, сколько печаль этого пейзажа. Ночная съемка в театре. Мое появление в комиссариате в театральном костюме. Прошел снег, и все выглядело очень киногенично. Режис не стал снимать в начале вечера. Ему не очень нравится декорация. Русский художник не успел сдать ее вовремя. Мы постоянно вносим в нее коррективы, требующие быстрых изменений, а в России художнику фильма дают подчас два года на работу. Актерские уборные в театре настолько реальные, что мне немного страшно сидеть перед туалетным столиком, окруженным работающими громкоговорителями, задействованными в съемке. Страх перед сценой, хотя тут мы снимаем только кулисы. Не напоминает ли мне это мое детство?

"Восток-Запад", режиссер Режис Варнье

Вторник

Почти рыжая, в театральном гриме, в красивом черно-золотом платье, моя Мария Тюдор выглядит очень эффектно. К тому же платье тяжеленное, с корсетом. День будет длинным и трудным.

Четверг

Дворец царя Симеона близ Софии. Его охраняют, но, боже мой, какое запустение! Очень холодно, как бывает только в пустых, неотапливаемых помещениях. Мраморная лестница еще больше усиливает ощущение холода. Согреваемся у газовых горелок, от которых у меня мигрень. Через два дня моя комната, пропитанная запахом ладана и мандаринов, становится более терпимой. Но надо уезжать. Впечатление такое, будто только что кончилась война. Особенно когда я вижу себя на фотографии в кресле перед горелкой, в наброшенном на плечи меховом манто. Это как бы продолжение истории моей Марион в «Последнем метро», только без любовных сложностей. Нет, в фильме рассказана не моя история. Начало и конец фильма показывают

Габриель женщиной, которая живет, пользуясь своим влиянием. Она, несомненно, более зрелый человек, чем я. Мне всегда трудно заучивать текст диалогов. Не то что я манкирую своей работой. Просто так хочется выглядеть органичной на съемке. Может быть, я и ошибаюсь. Когда освобождаешься от проблем, связанных с текстом, это дает определенный козырь. Иногда я сама попадаю в свою же западню. Я боюсь произносить текст механически, быстро, кроме сцен с длинными диалогами. Мне нужно ощущение неуверенности. Но боюсь ошибиться, а это подчас лишает свободы, когда хочешь сыграть не совсем то, что заложено в тексте. На съемке все происходит так быстро! А тут я чувствую, что Режису не хватает времени, он позволяет себе максимум четыре-пять дублей. Нужно спешить, хотя он очень внимателен и добивается своего в каждом плане. Используя подчас две камеры, мы выигрываем время. Сцена спора с послом, его очень точно играет Рене Фере — он играет человека своего времени, чему помогают внешность и немного старомодная прическа. Я боюсь статичности, ибо режиссура Режиса скорее фронтальная, чем подвижная — немного похожая на него самого. Снимает Лоран Дайан, и мне так нравятся его мягкий взгляд и энергия. Если бы только не кричали постоянно «Тишина!», обстановка была бы более теплая. Но все равно, дела идут неплохо, я, наверное, просто устала, дни кажутся такими длинными. Пью много чаю и какао, ибо еда в столовой не ахти какая. Вечером с трудом засыпаю.

Снимаем в посольстве. Дни такие короткие. Очень холодно, и после каждого плана спешу к батарее. Перерыва на обед не будет. Заскакиваю в итальянское посольство, куда меня пригласили попробовать пирожные. К ним подали белое вино, так что готова опять к морозу и последним планам. Зарядил мелкий дождь. Несмотря на две камеры, мы так и не сняли сцену целиком. Придется вернуться в субботу, ибо это единственный день, когда разрешено снимать на посольской улице, рядом с собором Александра Невского. Режис умеет выходить из трудного положения, даже когда приходится действовать одному против всех. Мне далеко до него, но это не важно сегодня. Меня беспокоят слишком легкие туфельки Сандрин. Режис — к моему удивлению — недоволен ее костюмами и гримом. Но ведь действие происходит в России в 50-е годы. Он хочет, чтобы Сандрин была красива, а ведь надо учитывать, что она жила в советской коммуналке. Потом, я думаю, он изменит свое мнение. Так всегда бывает, когда на экране приходится восстанавливать прошлое: что-то придумывается, а затем слегка или всерьез меняется. Режис хочет переснять сцену с Сандрин в бездействующем бассейне. У меня с ним были такие же конфликты на «Индокитае». Обещаю быть более бдительной. Все время думать о фильме не хватает времени. Поражает русский актер Олег Меньшиков, который заучивает французский текст, стараясь повторять все фонетически точно, и которому удается при этом хорошо играть. Его переводчик пишет ему французские слова по-русски. Это вовсе не просто и требует от исполнителя изрядной смелости. Очень зажатый актер, нервный и скрытный, но привлекательный.

Я стибрила эмалированную пепельницу 50-х годов в театре, она будет выглядеть прелестно, надо только ее хорошенько отчистить…

В субботу идет снег. Тишина, покой, нищета, скрытая под снегом. Снег завалил Софию. Сандрин устраивает вечеринку в «Голубом доме». Очень симпатичное место. Пытаюсь танцевать, но по-настоящему войти в атмосферу вечеринки не удается, несмотря на присутствие такого веселого человека, как Юбер Сен-Макари. Мне знакома часть группы, но я чувствую себя случайной прохожей. Это не мой фильм. Я занята всего три недели. Чувствую это, снимаясь с Сандрин, героиней картины. Это непросто, я не привыкла быть не-главной фигурой даже в течение нескольких съемочных дней, хотя и играла эпизоды в фильмах Каракса, Гарреля и Рауля Руиса.

Вторник, декабрь

Мне назначено сниматься попозже, и это хорошо. Немного волнуюсь, поскольку придется играть очень театральную пьесу в огромном зале, в котором сегодня заседает парламент, а прежде помещалось ЦК ВКП(б). Четыре сотни участников массовки. Декорация скупая: черный фон с золотыми оборками, черное канапе, черный пол, черно-золотые костюмы. Прямой свет, зрители первого ряда ослеплены освещением, так как идет съемка в зале. Снова вспоминаю «Последнее метро».

Тяжелый костюм сильно стесняет. Молния расстегнулась. Чувствую себя скованной. В такой одежде многие вещи сделать невозможно. Это тюрьма для тела и для головы тоже. Отмена корсета — настоящая революция!

Побудка в субботу в 8.30 — надо доснять сцену перед посольством. Небо чистое, голубое. Приходится прерваться на обед, так как на площади слишком много солнца! Съемка в университете — имитация коридора ТNP2, в котором играет моя героиня Габриель. На мне красивый черный костюм с карманами. Волосы опускаются на плечи кольцами. Только два плана — уже поздно. Я ощущаю свое присутствие, но все равно я здесь словно проездом. Когда отснят последний план, Режис сообщает всем о моем отъезде. Мы не прощаемся, ибо вечером состоится банкет, который устраивают костюмеры и гримеры.

Надо бы поговорить с Режисом о Сергее3. В идеале его надо было бы частично дублировать. Он говорит по-французски, но недостаточно свободно.

«Индокитай», режиссер Режис Варнье, 1991

Суббота, 20 апреля, Ханой

"Индокитай", режиссер Режис Варнье

После двадцати часов полета я на месте. Спала лучше обычного, здесь холоднее, чем предполагалось. Небо в темных тучах. Нас встречают у трапа, прекрасная машина с кожаными сиденьями, шофер превосходно говорит по-французски. Пока проходим таможню, ожидаем в большом зале на по-крытых чехлами скамейках. Это напоминает мне VIP-салоны аэропорта Шанхая. Таможня не спешит, и я мирно засыпаю, поджав ноги на твердой скамье.

Прибытие в отель (точная, говорят, копия кубинского!), серый камень, маленькие фонтанчики воды поливают бамбук, плоская галька, мостики, не очень подходящая по стилю витая лестница наверх, четкий и улыбчивый персонал, достаточно хорошо понимающий французскую речь. Это отель «Интернасьональ». Мой люкс находится позади главного здания, в одном из кубиков на сваях, связанных между собой деревянными мостиками, висящими над большим заросшим прудом. В пруду копошатся женщины и дети, вытаскивая оттуда крабов, мидии и другую живность, некоторые рыбачат до глубокой ночи…

Визит в конце дня на местную «Чинечитта», где находятся кабинеты продюсеров и мастерские для изготовления декораций и костюмов. Помещение запущенное, но просторное, в нем царит какая-то особая атмосфера. Мастер-ские по пошиву костюмов просто удивительные, сюда привезли целую деревню мастеров, мужчин и женщин, чтобы расшить одежду для сцены приема. Они все молодые, жесты уверенные, продуманные, дело-то ведь трудное — вышивание по шелку. Характерный, очень приятный звук — от иголок, протыкающих нить через натянутую на бамбук ткань, — напоминает звук дрожащей струны. В красильне стоят большие чаны, на столах — выкрашенные в природные цвета материи. Есть тут и мастерские по изготовлению музыкальных инструментов, бумажных игрушек. Делают на студии и мебель, часть которой отправляется в Малайзию.

Ужин в ресторане «202» (по названию улицы), вокруг нас одни французы, ибо тут снимает группа фильма «Дьенбьенфу». Подают фаршированных крабов и горький чай, приходится просить кипяченую воду, чтобы его разбавить. Возвращаемся по улицам, заполненным людьми, жизнь тут кипит до одиннадцати вечера.

Я живу в Хайфоне, в прекрасном месте, где сумели поселить лишь десяток людей, это скорее резиденция, чем отель, с большими комнатами, с деревянными рамами на окнах, выходящих на террасу вдоль всего этажа. Простота, но роскошь, есть холодильник, москитная сетка и большой ковер. Не жалею, что привезла с собой стоваттные лампочки для чтения по вечерам.

Понедельник, 22 апреля

Я решила отправиться на лодке посмотреть, как снимают объект «Форт». Огромный залив, который бороздят сампаны с черными парусами, напоминающие бабочек на фоне зеленой воды, окружен горами, поросшими седыми елями.

Декорация великолепная. На месте взорванных скал выбиты ступеньки, чтобы добраться до вершины, с которой можно видеть с двух точек построенную декорацию: бамбуковые арки, мост с одной стороны, контора больницы — с другой. Великолепная по своей простоте, как все, что создается руками ремесленников, она отличается хрупкостью и одновременно способностью, как и сами здешние люди, сопротивляться времени! Французская столовая размещается между двумя судами на барже под полосатым навесом, у нас еще есть два автобуса, приспособленные под трейлеры, холодильник, кровати и туалет. Все тщательно подготовлено к длительным съемкам, которые желательно обеспечить максимальными удобствами. Я такого не ожидала! Нам ведь советовали даже мыло привезти, я, правда, проявила предусмотрительность лишь в отношении еды, прихватив, по примеру англичан, йогурты, мед и чай.

Вторник, 23 апреля

Последний день отдыха перед первым моим съемочным днем в банях Паоло Кондора: это почти финальные сцены фильма, во всяком случае, последняя встреча с актрисой Лин Дан — Камиллой, моей дочерью по картине. Трудно себе представить — из-за места действия — что-либо более сложное для ак теров, которые только начинают работу в фильме! Не надо бояться, и лучше всего довериться самой сцене, силе ее воздействия.

Среда, 24 апреля

Побудка в 6.30, поскольку дорога плохая. Так что едем без завтрака, и приходится взять термос. Путь в 30 километров займет целый час. Детали декорации поразительные. На море отлив, длинная полоса топи и посредине маленький аэродром, на котором работают пленные и моя Камилла, и все это на фоне гор, седых елей, отражающихся в воде, и темных, как уголь, стен. Черная пыль проникает в вас сразу, не успеваешь от нее защититься. Массовка более достоверна, чем сама природа. Небольшое опоздание, ибо каторжники выглядят, с точки зрения Режиса, слишком молодо для политических заключенных, и он отказывается снимать нашу сцену, не отсняв предварительно колонну, которая должна, наконец, сказать зрителю, что герои находятся в несвободном мире. Потом солнце будет появляться и исчезать. Размещение статистов самое приблизительное, ибо сцена должна воздействовать чисто эмоционально, поэтому снимается длинный общий план, а затем одновременно два крупных двумя камерами. Не будем торопиться.

Возвращаюсь в свой автобус и спокойно засыпаю, пока меня не разбудят, чтобы сказать, что нет никакой надежды снять даже первый план приезда моей героини. Уже пять часов. Но время потеряно не для всех, первая часть сцены — без меня — отснята вполне благополучно, несмотря на трудности, возникшие по вине вьетнамской группы, весьма ловко использующей малейшие затруднения для увеличения сметы расходов и не очень заботящейся о крестьянах из массовки. Они с самого утра и до двух часов дня ничего не ели, кое-как защищаясь своими туниками от палящего солнца. Похоже, на их питание в смету не заложены деньги, а может, они пошли на другие нужды. Приходится проявлять большой такт в наших отношениях с вьетнамскими коллегами, съемки тут продлятся до 13 мая.

Четверг, 25 апреля

После того как плохо спала ночью, чувствую усталость перед первым моим настоящим съемочным днем. К счастью, съемка начала первого плана задерживается, и я отдыхаю в своем автобусе. Режис поговорил со мной и Лин Дан отдельно, так как сцена очень эмоциональная, долгих репетиций не будет, только с массовкой пленных, солдат, полицейских (роли которых играют русские и болгары). Нас двоих снимают с помощью длиннофокусной оптики и стедикамом. Мой пробег к Камилле и ее отказ уехать со мной Режис хочет закончить очень крупным планом с обеих камер, он стремится ничего не потерять, не упустить, и я ему благодарна за то, что он не жалеет времени, чтобы объяснить всем значение этой волнующей сцены. Он говорит с нами до последней минуты. Я чувствую его нервозность в работе с оператором, который снимает ручной камерой не очень умело. С трудом узнаю Лин Дан в веренице заключенных, настолько она плохо выглядит (я рада, что настояла на том, чтобы ей сделали в ее черных волосах седую прядь, которая смотрится как эмоциональная рана). Мало дублей, к тому же не хватает естественного света, поэтому не удастся закончить сцену. Сыграть то, что нужно, будет непросто, особенно ей: я ведь только слушаю ее, но выбора нет, и придется извлечь из того, что сняли, максимальную пользу.

Пятница, 26 апреля

Судьба благоволит нам, и мне тоже, я много спала, часов восемь, не просыпаясь, чего со мной уже давно не случалось. Свет для ракорда появился только после полудня, у меня полно времени, чтобы подготовиться. В конце концов помогает погода, и мы заканчиваем снимать сцену без спешки, которой бы не избежали накануне. Текст адски трудный. Режис требователен и заставляет нас повторять его несколько раз, ибо наша сцена требует большой эмоциональности. Она стала длиннее и представляется мне более достоверной в показе мучительного для обеих героинь расставания. Я знаю, что меня любят, мной восхищаются, я ощущаю это, но в атмосфере всеобщего восхищения чувствую, что все отдают себе отчет, какой важный фильм снимается и что успешное начало еще не гарантия качества целого. Однако какое же удовольствие погрузиться в настоящие чувства, в работу, которой умело руководит режиссер. Какое удовольствие сниматься, когда знаешь, что сцены хорошо отрепетированы. Выкрашенные вручную в неопределенные тона, костюмы массовки просто великолепны. Художник по костюмам Пьер-Ив проделал невероятно трудную работу, но он знает, что это будет всеми замечено. Я чувствовала себя легкой и расслабленной, возвращаясь вечером в отель. Было темно, 19.35. Я уже научилась бежать по дороге, лавируя среди грузовиков, машин, велосипедов, рикш с их повозками. Все люди вокруг работают, руки у них всегда чем-то заняты.

Среда, 12 июня

Ночная съемка. Иду поужинать со всеми. Канонерка у пирса. Венсан и Тибо великолепны в своей белой форме, такие правдивые и молодые. Режис не-много волнуется. Слишком шумно на реке. Сцена трудная, и по требованию звукооператора придется отложить начало съемки на полчаса. Ночь предстоит нелегкая, работа будет продолжаться до трех часов. А ведь придется сжечь сампан, и это затянется до семи утра. У меня изменился график работы, осталась только репетиция первой сцены с мадам Мин Тян. За десять дней мы отстали по графику на три дня, и продюсеры нервничают. Но график работы такой сжатый, а надо снять столько сцен, что просто трудно сделать все хорошо, учитывая смету, двести тридцать человек массовки, которую непросто перевозить с места на место. Малайзийцы не похожи на вьетнамцев, которые были заинтересованы в работе. Америка без Америки. Вчера, приехав в деревню, я впервые ощутила атмосферу нашего фильма. Вспоминаю Ханой, бухту Алонг — такие близкие и далекие. Венсан великолепен в трудных сценах. Ему помогает опыт работы в театре. У него, как всегда, строгий и одно-временно нежный взгляд.

Пятница, 14 июня

"Индокитай", режиссер Режис Варнье

Мы репетировали вчера первую сцену с актрисой, играющей мадам Мин Тян, все шло нелегко, она непрофессиональная актриса, и Режису в работе с ней подчас не хватает выдержки. Ему пришла в голову хорошая мысль: пусть она говорит по-вьетнамски, это скроет слабости ее игры. Но ей даже удались последние сцены. Какой же это риск для такой важной роли!

Суббота, 15 июня

На следующий день после курильни опиума. У нас будут некоторые сложности с другой актрисой, но и для профессионала сыграть эту сцену было бы тоже непросто. Ей надо двигаться, властно говорить, курить. Мне она кажется скованной, боязливой и Режису подчас приходится подталкивать ее. При наличии разных отснятых планов этой сцены она даже будет в конце смены совсем недурна, так что можно будет ее дублировать.

Четверг, 20 июня

Длинная сцена, снятая одним планом. Приезд Жан-Батиста, который просит взять ребенка, первая наша сцена после пощечины на Рождество. Я спросила разрешения надеть зеленую индокитайскую тунику, купленную в Хуэ и принадлежавшую семье императора Бао-Дая. Эта сцена — последняя, в которой я вижу его живым. Жаль. После четвертого дубля Режис понимает, как мы измотаны, но ему хотелось бы, я чувствую, снять еще один, последний, дубль. Мы по-прежнему ждем возможности посмотреть отснятый материал.

В Париже они не понимают нашего нетерпения и говорят, что все хорошо, мы должны, стало быть, успокоиться и быть довольными. Но они не делают фильм и не понимают здешних трудностей. Ведь у нас нет ничего под рукой, чтобы что-то заменить, что-то повторить, улучшить. А это необходимо, учитывая вложенные средства и усилия, То, что было сделано во Вьетнаме, невозможно сделать тут, в Малайзии.

Пятница, 21 июня

Одиннадцать часов. Наконец-то смотрим материал в Бальном зале отеля. Но проектор не совсем исправен, и все выглядит туманно. Пытаемся что-то подкрутить, но через час понимаем, что бесполезно. Вместе с Режисом решаем просить, чтобы из Парижа прислали видеокассеты. Пока испытываются новые тонвагены, снимаем сцену признания с Лин Дан в зимнем саду, ночную сцену, короткую, но очень трудную для нее, ибо она должна все время громко плакать. Режис решает снимать двумя камерами. Оператор уступает в интересах фильма, хотя думал поиграть с бликами на лицах актеров. Всего три дубля, и все получается так же хорошо, как если бы моим партнером был Венсан. Когда помогаешь партнеру на его крупном плане, ты играешь для него за кадром, чтобы облегчить ему задачу. И у него все получается.

Суббота, 22 июня

Снимается танго. Успокаиваю Лин Дан, говорю, что будет по меньшей мере четыре плана, две камеры, чтобы снять реакции, и потом мы же не в Берси перед двадцатью тысячами зрителей стадиона, если не получится — переснимем. Сегодня она более уверена в себе. Снимаем первый план, когда я тащу ее танцевать танго, ее профиль, мой профиль, крупный план, за нами наблюдают сотрапезники, пытаюсь не показывать свою растерянность!

С танго все прошло хорошо, мы стали увереннее, несмотря на три камеры и множество людей. В монтаже, убеждена, это будет безупречно. Режис решает снимать спор и пощечину одним планом, мы опять вечером выйдем из графика. Я замерзла. Моя вилла стоит на высоком холме, белые облака плывут в нашу сторону, одиннадцать часов, и они забираются, подобно приведениям, в дом. Стараюсь подремать на диване в декорации, чтобы слегка набраться сил. Вся массовка ушла, осталась только Лин Дан. Четыре дубля, мы оба с Венсаном в большом напряжении, боюсь сделать ему больно, так как обе пощечины следуют в конце плана, как разрядка всей сцены. Венсан глух к моим словам, бледен, решителен. У меня вспотели руки, хотя мне холодно. Режис очень взволнован. Он любит снимать важные для него сцены, которых боится сам, ибо они получаются сильнее, чем написаны в сценарии.

Вероятно, не нужно показывать, как мы все счастливы на съемках: удовольствие, удовлетворенность приносят успокоение. Может, поэтому я перестала волноваться и следить за темпоритмом каждой сцены. Надо быть бдительнее, но Режис так радуется тому, что делает, что отсутствие напряжения может навредить картине. Во всяком случае, об этом надо будет поговорить с ним, он готов все выслушать.

Среда, 26 июня

Сумбурный день — съемки днем и вечером. Ракорды в конце вечера с пощечинами, конечно, превышаем отпущенное на это время, снимая последний план с Лин Дан. В довершение всего меня укусило под глазом какое-то насекомое. Пары гостей великолепны, прически, платья по моде 30-х годов. Завтра режиссер видеоролика о съемках фильма и корреспондент «Стюдио» Жан-Пьер Лавуанья заменят отсутствующих актеров массовки. Хотя они и любители, но с ними легче. Начинаю волноваться по поводу материала и поведения продюсеров, которые нервничают из-за задержек на целую неделю. Режис дает мне прочитать письмо страховой компании, которая гарантирует успешное окончание съемок к 20 июля, говорит о том, что надо нагнать упущенное время и о том, что следует снимать быстрее. Надо, чтобы Режис сам позаботился об этом. Группа это оценит. Приближение грозы не помешает отснять приход Венсана и потом полную луну.

Пятница, 28 июня

Звонок Кьяры из Рима разбудил меня, она беспокоится из-за операции Марчелло4, боится, что он не проснется, успокаиваю ее, надеюсь, что все обойдется, но, разволновавшись, не могу уснуть. Уже 7.30, тем хуже. Приходится спокойно заняться банальными вещами, но мой радикулит не отпускает меня впервые после отъезда. Внезапно начинаю все чаще вспоминать Париж, может быть, я слишком глубоко все это запрятала внутрь. Я еще не готова к возвращению. Поэтому глотаю лекарство на голодный желудок, давлю сок из купленных на рынке мандаринов, пью кофе. Тосты, мед, музыка, небольшая уборка, но все это меня не успокаивает. Приезжаю на съемку, погода хмурая, царит волнение, аппаратуру спускают вниз. Они, наверное, будут работать всю ночь, и это напоминает о том, что съемки подходят к концу. Снимаем сцену обеда до признания Лин Дан, короткие планы, необходимые, но «не важные», как говорит Режис. Снимается воздушный змей… Сегодня вечером фотосъемка всей группы.

Понедельник, 1 июля

Возвращение на фабрику. Три перемены костюмов. Ракорды первой недели, с кровотечением из носа, общий план сцены пожара с отцом. Мы снимаем этот план в начале дня, он короткий, мне надо плакать, мне действительно больно, я обманута в своих надеждах, так что можно будет снять быстро. Потребуются три дубля. Мы работаем тут последний день. У меня одна сцена встречи с Жан-Батистом на плантации. Я и не рассчитывала на это. Косари с лампами на касках, утренний плотный туман, я в сапогах делаю надрезы на деревьях, крупный волшебный план, и еще один, где я освещена свечой кули. Начинается мелкий дождь, и мы успеваем снять последний общий спокойный план плантации, такой дорогой мне, с аккуратно высаженными каучуконосами и с ведерками, подвешенными к надрезам на стволах. Если пойдет дождь, то все пропало, и молочко собирают лишь, как они выражаются, для «крафта», из которого изготовливают каучук невысокого качества, идущий на покрышки. Вся французская жадность — в этих стаканчиках, в которые собирают драгоценную жидкость, текущую потихоньку, как мед. В этой жидкости — оправдание жизни французов тут, вдали от дома. Сегодня молочко больше не собирают, предпочитая пальмовое масло, которое более рентабельно. Каучук в наше время не нужен.

Среда, 3 июля

Последний план в порту Ипох. В принципе, три плана, запаянный гроб с Жан-Батистом в ангаре среди индокитайских докеров, несущих лед, овощи и сырое мясо, запах и жара вызывают тошноту. Я не предполагала, какой шок вызовет вид гроба с Жан-Батистом. У меня сдали нервы, и никак не удается сыграть волнение на крупном плане. Несколько дней назад была годовщина смерти Франсуазы, вчера день рождения Пьера и Сильви, моей сестры, которая сообщает, что ее невестка Каролина ждет ребенка. Такова жизнь, я же так далеко, подчас мне хочется бросить фильм, который отнимает столько сил, и вернуться хоть ненадолго в мою обычную жизнь. Кьяра и Пьер летят в США. В воскресенье начинаются каникулы, а тут значение имеет лишь фильм, к счастью, он богат событиями и полон всякой всячины.

Четверг, 4 июля

После некоторых перипетий еду в машине в Ипох, снимаюсь вечером в сцене в деревне, которая будет сожжена, а потом в течение двух дней, точнее ночей, предстоит длинная сцена с Ги (эту роль играет Жан Янн), которая заканчивается посреди горящей деревни! Чтобы ее снять после зарядившего дождя, требуется еще два часа работы. Все соглашаются. Мы счастливы. У меня возникли трудности с текстом, в котором полно маленьких загвоздок, реплики трудно произнести громко. Режис говорит, что те же затруднения были у Доминик во время длинной тирады при отъезде с фабрики. Сцена снимается двумя камерами. Та, что на среднем плане, будет снята под разными углами во время двух последних дублей. У меня пусто в голове, слишком много неконтролируемых внешних элементов, чтобы понимать, как все будет выглядеть. Все вокруг так красиво, а мне приходится бежать между двух домов в конце сцены. В последнем дубле я пасую, ибо жар от огня слишком силен и горящие соломенные крыши опасно обрушиваются прямо под ноги. Но пожарные начеку, готовые в любую минуту прийти на помощь. Усталость, дым, душ, легкое снотворное, приятное ощущение усталости после физической нагрузки. Просплю до полудня.

Понедельник, 8 июля

Отель «Континенталь». Семьдесят второй съемочный день. Настоящая студийная декорация. Прекрасный фасад, терраса, ширмы из полосатой соломки, вся эта роскошь, скрывающая нищету, белое здание, превращенное в банк Индокитая. Шумно. Решаюсь поговорить об этом с Режисом, он отвечает: «Да, может быть, но так красиво». Ладно, согласна, была бестактна. Рядом идет настоящая стройка. Утром они снимали сцену на рынке Шолона, лихтваген вышел из строя после первого дубля, остановка на два часа. Стало быть, я не успею сняться в этой первой сцене, когда Ги делает мне предложение. Просматриваем материал с Режисом на большом экране в его номере. Цвет прекрасный, и снято отлично. Жаль, что не смогла увидеть это раньше.

Среда, 10 июля

Отель «Континенталь». Быстро снимаем план приезда в машине после смерти Жан-Батиста. Заворачиваю ребенка в свой белый пиджак, надо поскорее его спрятать. Допоздна беседуем с Бертраном, моим импресарио, как люди, давно знакомые друг с другом. Говорим об «Артмедиа», о развитии кинопроизводства во Франции, и хотя я никак не связана с этим важным процессом, понимаю, что актеров все более втягивают в монтаж картин. Он настроен более оптимистично относительно взаимоотношений кино — телевидение — власть. Мы не имеем права ошибаться, на экранах все меньше успешных фильмов. В связи с почти одновременным выходом «Любовника»5 и «Индокитая» я полагаю, что надо серьезно обдумать выпуск на экран нашего фильма.

Пятница, 12 июля

Регата. Снимаем быстро, часто двумя камерами, очень короткими планами, старт и финиш. Режис нервничает и много кричит. Особенно достается его ассистенту Жаку.

Суббота, 13 июля

Вечером мы с Венсаном организуем в саду дома, где строят декорации, праздник по случаю 14 июля. Доминик принесла обещанные лампады, а Гийом занимается музыкой. В четыре часа утра праздник завершится обливанием водой. Я была в белом платье с красным крестом, мы просили, чтобы одежда у всех была цветов национального флага. Режис назвал меня Красным крестом. Преодолев негативное отношение к празднику, он начал веселиться, танцевать, запивая виски кока-колой. Глаза его блестят, шутки бывают весьма жестокими!

Воскресенье, 21 июля

План прибытия в дом Эмиля. Разрушенный деревянный, но великолепный дом с каменными колоннами, рядом — раскидистое дерево. Предгрозовая жара преследует нас. Вечером она помешает съемкам последнего плана. Когда идет дождь, включенные диги становятся опасны. Мы задержимся на час. Небо окрашено в фиолетовый цвет. Дождь хлынет как из ведра.

Вторник, 23 июля

Снимается отъезд Лин Дан после обручения, это ее последний съемочный день. Мы выпьем по рюмке, и Режис запишет для нее сообщение по радио, какое делают перед прибытием поезда… В полдень съемка закончена. Венсан принес свою видеокамеру, вся массовка останавливается, это сюрприз для Лин Дан, она в слезах от волнения. Ведь она вместе с нами получила единственный в своем роде опыт в жизни. Слезы не мешают ей смеяться. Послание Режиса — длинное и теплое. Выпиваем по бокалу шампанского. Затем роскошный обед в прекрасном отеле 40-х годов рядом с вокзалом.

Среда, 24 июля

Мы приступаем к большой сцене под дождем, машина, разрыв с Венсаном, предусмотрены две ночные смены. Чувствую усталость. Невероятная влажность. Мы задыхаемся. Особенно Венсан в своем костюме. Режис показал мне раскадровку. Двадцать планов. Перебрав время для съемки, мы сумеем отснять лишь пять. Сердцевину сцены Режис хочет снять от начала до конца (ее не было в раскадровке). Венсану неудобно в его костюме. Сложные перемещения, скученность и присутствие камеры делают каждый дубль все труднее и все невыносимее. Настоящее пекло. Мы все взмокли, плохо себя чувствуем, нами почти не руководят, ибо планы очень короткие. Режис в напряжении, нам так и не удается все отснять, и я уговариваю его не заканчивать сегодня вечером, отложить оставшиеся планы на завтра. Мы просто без сил.

Пятница, 26 июля

Последняя ночь, полнолуние, не так утомительно, несмотря на недостаток сна, я рада, что эта сцена похожа на вздох облегчения. Вчера бы мы ее не сняли в нужном ритме. Длинный план — сцены в машине вдвоем. Венсан сидит на полу, положив мне голову на живот. Режис сумел удержаться от искушения снять два крупных плана. Сюрреалистический план с искусственным дождем, сквозь струи которого видны мы двое, освещенные прожекторами, не смеющие взглянуть друг на друга. А над нами, как у Магритта, висит луна, которую не посмеет скрыть искусственная буря. Час ночи. Знаю, что Режис хочет выпить перед своим отъездом в Пинанг, где будет снят последний объект в Малайзии.

Воскресенье, 28 июля

Вылет из Пинанга через Бангкок в Париж. Глотаю снотворное в Бангкоке для двенадцатичасового перелета. Сердце немного сжимается. В семь часов прибываем в Копенгаген, пересадка, завтрак, покупаю семгу, прогуливаясь по аэровокзалу, опаздываю на посадку. Весь мой багаж и сумочка на кресле улетели без меня. Я в растерянности, к счастью, при мне паспорт (но билета нет) и большой кусок семги в руке. «Эр Франс» отправит меня следующим рейсом. По правде говоря, приехать после четырех месяцев отсутствия с одним паспортом и куском семги — непозволительная роскошь. Купив цветы на авеню Марсо, я вхожу к себе домой на площади Сен-Сюльпис с таким чувством, словно просто вернулась с рынка.

Окончание следует

Перевод с французского А. Брагинского

Фрагменты. Публикуется по: D e n e u v e Cathrine. A l?ombre de moi-mкme. Edition Stock, 2004.

1 Кап д?Антиб — поселок на Лазурном берегу Франции. — Здесь и далее прим. переводчика.

2 Парижский Национальный театр.

3 Речь идет о Сергее Бодрове, исполнявшем в фильме роль Саши.

4 Марчелло Мастроянни — отец дочери Катрин Денёв Кьяры.

5 Фильм Жан-Жака Анно по роману Маргерит Дюрас.