Уходящая натура. Пьеса
Действующие лица:
А в с т р а л и е ц — русский, вернувшийся из Австралии, лет сорока-сорока пяти.
С л е с а р ь — его ровесник.
С а ш к а — Австралиец в детстве, четырнадцать лет.
Г е н к а — Слесарь в детстве, сын Николая и Маринки, четырнадцать лет.
(По решению режиссера героев в детстве и в возрасте могут играть одни и те же актеры.)
Ю л я — сестра Сашки лет шестнадцати.
Т а н я — подруги Юли, чуть старше.
Н а д ь к а.
Н а д ь к а в з р о с л а я.
О л ь г а — мать Сашки и Юли, лет сорока.
Н и н а и М а р и н к а — женщины-соседки от тридцати до сорока лет.
З о я.
Н и к о л а й — муж Маринки.
И в а н — муж Зои.
И г о р ь.
Р у с л а н.
Р ы ж и й — сын Ивана и Зои.
Б а б к а — мать Зои.
Д я д я Л ё н я — пенсионер.
М у ж ч и н ы, ж е н щ и н ы, д е т и.
Мужчина лет сорока-сорока пяти ходит по московскому окраинному микрорайону. Постоит, пройдет, вернется. Пойдет в другую сторону, опять замрет, постоит.
Все участники спектакля находятся на сцене — в глубине. В одну из его остановок они медленно приближаются к нему.
— Неужели ты не хочешь, чтобы тебя кто-нибудь любил?
— «Колечко-колечко, выйди на крылечко»!
— Он все восемь этажей пролетел — что там могло остаться?
— «Море волнуется — раз…»
— «Обслужу, обслужу, как надо, и вернусь!»
— Ты недостойна такого хозяйства! Такой финской кухни!
— Наверное, я пропащий человек, раз я знаю, что Бог есть, но… не верю.
— Если хочешь повыть хором с моей собакой, надо запеть что-нибудь очень печальное… Ну, там… «Степь да степь кругом».
— Двор — это не место, двор — это философия.
— «На месте морская фигура замри»!
Все замирают.
Только Австралиец продолжает оглядываться.
Мимо проходит Слесарь с чемоданчиком инструментов.
А в с т р а л и е ц. Извините…
Персонажи отступают на задний план, оставляя Австралийца со Слесарем.
А в с т р а л и е ц. Это ведь улица Зеленая?
С л е с а р ь. Ну?
А в с т р а л и е ц. А дом — тридцать три?
С л е с а р ь. Написано же.
А в с т р а л и е ц. Да… Но… Это другой. То есть… тот пятиэтажный был…
С л е с а р ь. Пятиэтажный два года как снесли. Вот этот выстроили.
А в с т р а л и е ц (как-то огорченно и беспомощно). Что ж… ничего не осталось?
Слесарь ухмыляется — мол, много тут больных ходит, идет дальше. Приезжий стоит, потерянно глядя перед собой. Слесарь вдруг замедляет шаг, останавливается, возвращается, смотрит на приезжего.
С л е с а р ь. Пеликан… Ты, что ли?
А в с т р а л и е ц (тоже вглядываясь в Слесаря). Генка? Генка! (Бросается к нему. Обнимаются, смеются. Австралиец отстраняется, рассматривает Слесаря.) Ну вот! Все-таки — родина!
С л е с а р ь. Кто — я?
А в с т р а л и е ц. Ты, конечно! Битый час хожу — не узнаю ни черта!
С л е с а р ь. А чего вернулся-то?
А в с т р а л и е ц. Да мать изнылась: «Помру тут среди кенгуру, Москву не увижу!» Вот пришлось делать ей экскурсию.
С л е с а р ь. А я не верил, что ты в Австралии!
А в с т р а л и е ц. Да я сам не верил!
С л е с а р ь. Надо же… Я ж помню, как вы въезжали. Это какой год? Восьмидесятый? Мужики всем подъездом пианино твоей сестре перли на пятый этаж.
А в с т р а л и е ц. «Еще четыре ступеньки — и победа наша»!
Смеются, опять обнимаются.
Мужчины — Иван, Николай, дядя Лёня — в глубине сцены.
И в а н. Поберегись!
Д я д я Л ё н я. Аккуратней, ребят. Меняем дислокацию!
Н и к о л а й. Заноси, заноси угол! Держу!
И в а н. Голову, твою мать!
Н и к о л а й. Спокойно! Еще четыре ступеньки — и победа наша!
И в а н. Теперь Шопенов через стенку буду заказывать!
На переднем плане парни обступают Сашку.
Р ы ж и й. Приехал?
Р у с л а н. Прописать!
Р ы ж и й. Борьбу какую-нибудь знаешь?
С а ш к а. Нет.
Р ы ж и й. Тогда Генку! Генка!
Напротив Сашки становится Генка. Они дерутся. Генка побеждает.
С а ш к а (уже лежа). Почему сразу бить-то?
Г е н к а. Да мы разве били? Мы знакомимся. Пошли, я тебе свой мопед покажу!
В другой части сцены на скамеечке Бабка и Ольга.
Б а б к а. Это, значит, вы в четвертый подъезд поселились?
О л ь г а. Да! Будем соседями! Я с сыном и с дочкой.
Б а б к а. А мужика-то где потеряла?
О л ь г а. Развелись… Разъехались… Так удачно. Такая квартира хорошая. Окна во двор…
Б а б к а. Подъезд только проклятый.
О л ь г а. Это — как?
Б а б к а. Девочке — ничего. А с мальчиком в этот подъезд лучше не селиться.
О л ь г а. Почему?
Б а б к а. А мрут здесь мальчики. Как заколдованы. Никто до армии не доживает. Прошлый год Димка с пятого этажа повесился. Прямо на балконе.
О л ь г а. Отчего же он?..
Б а б к а. Кто ж знает? Отчим, сестра младшая — ей вся любовь. Все внимание. А ему — скандалы одни, что подрался, что окно соседке разбил… Тут первую получку со стройки принес, а мать ему…
Ж е н щ и н а. Не нужна мне твоя получка и ты вместе с ней!
Б а б к а. Он в свою комнату ушел. Она на кухне чего-то варила. А потом слышит — соседка во дворе орет не своим голосом и на их балкон показывает. Ну, и всё. Не… Тут для мальчиков нехорошо.
Ольга в ужасе на нее смотрит.
К Ольге подходит Нина, пилкой для ногтей обрабатывая ногти, садится на лавочку. Бабка отходит.
Н и н а. Мужиков тут практически нет.
О л ь г а. Как? Совсем?
Н и н а. Ну, кто хоть чуть-чуть ликвидный, тот женат. Да и неликвидные все женаты. Вон Зойка с Иваном столько лет мучается — лучше одной.
И в а н (Ольге). Я этой пьянкой сам себя добью!
О л ь г а. Зачем?
И в а н. Чтоб не добили другие!
З о я. Я его однажды закодировала. Выяснилось, что я невкусно готовлю и белье не крахмалю, сын плохо учится, теща много разговаривает. Вообще житья не стало. Полгода мы так терпели, потом я ему сама налила… В тот же день он меня исколошматил. (Успокоено.) И все пошло своим чередом.
Н и н а (пожимая плечами). Есть женщины, которым нужно, чтобы муж их бил. Это такая форма общения.
О л ь г а (Нине). А ко мне сосед заходил. Розетку сделал. Николай.
Н и н а. Женат. И Маринка у него вообще без принципов. Неадекватная.
О л ь г а. Это как?
Н и н а. Она мужьям звонит. Ну, если узнает, что он с замужней крутит. Просто мужу звонит и рассказывает — так, мол, и так: «Вы не в курсе, где сейчас ваша половина, а она с моим Колей».
О л ь г а. Ой… как неблагородно.
Н и н а. Ну, я и говорю — подлая. Нам-то, конечно, бояться нечего — мы с тобой холостые. Но он ведь, Колька, — рабочий класс. Он же Марику Рёкк от Дины Дурбин ни за что не отличит!
О л ь г а. Про это я и с тобой могу. А у него такие руки… мужественные. А розетка так искрила…
Н и н а. О-ля! Искриться будем на стороне, а не в родном районе! В крайнем случае — объявление дадим! Хорошо, что ты приехала! Теперь я тут не одна! Теперь прорвемся! Пенсионер еще один есть…
Д я д я Л ё н я. Не только все ровесники умерли, ученики уже поумирали… Вот ведь…
Н и н а (Ольге). Ну, это если уж совсем будет дело плохо…
Д я д я Л ё н я. Я ведь еще и подрабатываю. Базу охраняю — СМУ. Там шесть КамАЗов и два подъемных крана. Но краны я, правда, никогда не видел.
Слесарь и Австралиец расположились на другой лавочке. Курят.
А в с т р а л и е ц. Слушай, а родители-то твои живы?
С л е с а р ь. Что им сделается? Булькают друг на друга потихоньку. Как молодые были — булькали, так и сейчас…
А в с т р а л и е ц. Молодые…
М а р и н к а. Коль, у нас сложности…
Н и к о л а й. Какие?..
М а р и н к а. Давай на лавочку сядем?
Садятся.
Н и к о л а й. Ну?
М а р и н к а. Оля из четвертого подъезда.
Н и к о л а й. Че-го?
М а р и н к а. Я должна сказать? Сам не скажешь?
Н и к о л а й. Жилы не тяни.
М а р и н к а. Ходишь к ней. Мне уже все говорят. Если б хоть не говорили.
Н и к о л а й (вспоминая, перечисляет). Плиту передвинул. Розетку починил.
М а р и н к а. Пусть электрика вызовет розетки чинить!
Н и к о л а й. Ты чего — всерьез, что ли?
М а р и н к а. Посмешище из меня не делай.
Н и к о л а й. Нашла к кому ревновать. У нее ж библиотека какая! Она
ж небось не знает, где у мужика — перёд, где — зад.
М а р и н к а. Тем более обидно! Весь двор говорит, что ходишь!
Н и к о л а й. Всё! Хватит эту чушь!
Встает, уходит.
С л е с а р ь. Я в твою сестру был влюблен.
А а с т р а л и е ц. Я знаю.
С л е с а р ь. Тоже к тебе в Австралию перебралась?
А в с т р а л и е ц. Не. Тут с отцом осталась.
Оля сидит и тихо подвывает. Рядом с ней на лавочке лежит письмо.
С а ш к а. Мам? Ты чего?
С л е с а р ь. А-а-а…
С а ш к а. Что случилось-то?.. От папы? (Берет письмо, пробегает по строчкам.) «Папочка, я очень тебя люблю и очень по тебе скучаю. Ваши с мамой дела — это ваши с мамой дела. Пусть они не влияют на наши отношения»… Это что?
О л ь г а. Сестра твоя. Родная. Любимая. Ненаглядная… Твоему отцу написала… После всего, что он мне сделал!
С а ш к а (снова читает). «Ты ведь знаешь, что я еще не зарабатываю…
Ну пришли хоть сколько сможешь…«
О л ь г а. Заткнись!
Вбегает Юля.
Ю л я. Мам, мы с Таней и с Надькой на латинские танцы записались.
В «Трешке». Нормально?
О л ь г а (тупо глядя перед собой). «Трешка» — это что?
Ю л я. Мам, ну, ты прямо как не местная. ДК имени Третьего Интернационала. Латинские танцы… «Способствуют развитию раскрепощенности и общему оптимизму личности»!
О л ь г а. И сколько нынче стоит оптимизм?.. Деньги тебе нужны? (Поднимается, хватает свою сумку, начинает судорожно вынимать из нее деньги и швырять Юле.) На! Сколько?! Вот! Вот! Возьми! Все возьми! Мало?! Я на трех работах! Мало?!
Ю л я (отстраняясь). Мам, ты чего? Саш?!
С а ш к а. Предатель ты.
О л ь г а. Ты думаешь, если он меня предал, так к тебе он другой будет?! Он и тебя предал, дура! Вот — письмо твое переслал. «Люблю… Скучаю…» По этой сволочи скучаешь?! Думала, я не узнаю?! А он — переслал! И ты такая!
Ю л я. Мам!
О л ь г а (Сашке). И тебе денег не хватает? Вы только за деньгами и подходите, а сделать что — не допросишься! Идите! Катитесь к нему! Оба! Мне никто не нужен! Мне никто не нужен!
Рыдает. Юлька тоже. Обнимаются, рыдают втроем.
Р ы ж и й. Слышь, ма, ну дай денег!
З о я. Ну нету, блин!
Д я д я Л ё н я. Дивизионная разведка. Семнадцать лет мне было. Сидел в засаде на дереве и координировал огонь наших орудий. В бинокль наблюдал за немцами. Они обедали: обед подвозила жирная такая, откормленная лошадь. А у нас подвозила обед хилая кляча. Немцы смеялись, пели свои песни. Наши смеялись — пели свои.
Рыжий быстро подходит к Генке и дает ему лампу, вынутую из телевизора. Генка прячет ее в карман.
Г е н к а. Откуда? Р ы ж и й. Правый нижний угол.
Рыжий отходит, к Генке следом подбегает Зоя.
З о я. Генк! Опять телевизор не показывает. Выручишь? У тебя все в руках горит! В смысле — ты такой умница. Зайдешь — посмотришь? Может, лампа какая перегорела…
Г е н к а. Конечно, тетя Зой. Только вы маме не говорите, что вы мне деньги даете, а то она ругаться будет, что не просто так.
З о я. Ну я разве не понимаю?! Все шито-крыто. Я разве не понимаю? Тебе ж на карманные расходы где взять? Ты же честно зарабатываешь. Своими руками! Если б мой так же!
Слесарь и Австралиец уже с бутылкой и закуской.
С л е с а р ь (разливая). Ну, с возвращеньицем!
Чокаются, выпивают.
А в с т р а л и е ц. А гаражи тоже снесли?
С л е с а р ь. Угу. Слушай, а я, Саш, не верил, что ты в Австралию уехал. Думал — врут. Ну на кой ляд тебе эта Австралия? Ты ж механик от бога! Сколько машин вместе починили, столько мопедов собрали, а там — одни кенгуру!
А в с т р а л и е ц. Я, Ген, там тоже машинами занимаюсь. Мотоциклами, вернее.
С л е с а р ь. Где?
А в с т р а л и е ц. Off road Viking называется. Сейчас модно. Мотоциклы по бездорожью. Покупаешь большой кусок земли и устраиваешь… типа гонки по пересеченной местности. Только в частных владениях можно.
С л е с а р ь. Развлечения для богатых?
А в с т р а л и е ц. Типа того. Выгодно и клево.
С л е с а р ь. А откуда же у тебя земля?
А в с т р а л и е ц. Это жены. Джулии. Я с ней на Арбате познакомился. Она Россию смотреть приезжала. От группы отстала. Потерялась. Я ее проводил…
Генка подходит к Рыжему, отсчитывает ему мелочь. Рыжий убирает в карман, кивает.
Р ы ж и й. Пожалуй, мало берем. Надо цену поднимать.
Г е н к а. За одну-то лампу? Если б ты хоть две выкрутил…
Рыжий смеется, уходит.
Б а б к а. А прошлое лето Максим с первого этажа вены себе вскрыл. Прямо в подъезде. Кровищи было! Насилу отмыли потом.
О л ь г а. Зачем вы мне всё это рассказываете?
Б а б к а. Так ведь мальчик у тебя.
Генка подходит к Юле.
Г е н к а. Юль. Это… Я…
Ю л я. Что?
Г е н к а. Ну, короче… Слушай… (Почти зажмурившись от смущения, быстро, монотонно.)
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…
Ю л я (перебивая). Ты чего, Ген? С яблони упал?
Г е н к а. Это нечестно.
Ю л я. Нечестно?
Г е н к а. Ты обещала: если я выучу, поедем на ВДНХ.
Ю л я (грустно помолчав). Ген… ВДНХ ситуацию не спасет.
Г е н к а. Ты говорила — на лодке.
Ю л я. Ну, это я так вообще говорила, что там на лодках катаются.
Г е н к а. Ну вот.
Ю л я. Ген, ну если мне это не нужно, то какой тебе смысл?
Г е н к а. А может… втянешься… в ситуацию…
Ю л я (печально улыбаясь, качает головой). Не втянусь.
Дядя Лёня на лавочке в окружении ребят — Генки, Сашки, Рыжего.
Д я д я Л ё н я (Сашке). А мы возле Кёнигсберга в лесу стояли. Я под машиной лежал — спал. Вдруг стрельба-пальба. Я вскакиваю, автомат хватаю…
Р ы ж и й. Думаешь: немцы прорвались!
Д я д я Л ё н я. А ты откуда знаешь?
Р ы ж и й. Так ты уж в сто двадцать пятый раз рассказываешь, дядя Лёнь.
Д я д я Л ё н я. Ну… вот Саша еще не знает… Ну, вот. Думаю — немцы про-рвались. А мне кричат: «Победа! Победа!» Палят в воздух… Словом, полный салют!
Подростки улыбаются.
А в с т р а л и е ц. Постой. А каток тут был. Вот, где супермаркет. Эх, что же вы его не отстояли? Помнишь, Танька Решмина какую ласточку делала!
С л е с а р ь. Пытались тут бабки, у которых внуки, — демонстрацию проводили. Приехал главный подрядчик, вышел к ним из джипа…
М у ж и к. Кому тут каток нужен? Я вам каток только так устрою. Кто сам не угомонится, того катком в асфальт закатаю, а то под фундамент!
А в с т р а л и е ц. Что? Так и сказал?
С л е с а р ь. Ну. Бабки и расползлись, не оглядываясь. А Танька вон в том доме живет. В новорусском.
Таня идет через темный двор. Из темноты возле стены выступает Руслан, преграждает ей дорогу. Она испуганно вздрагивает, останавливается.
Р у с л а н. Тихо!
Т а н я. Что?!
Р у с л а н (хватает ее за руку, тянет в темноту к стене). Тихо, сказал. Сюда иди.
Т а н я. Зачем? Куда?!
Р у с л а н. Сюда!
Т а н я. Что ты делаешь?!
Руслан достает нож.
Р у с л а н. Только пикни! (Начинает лихорадочно поднимать ей юбку.)
Т а н я. А-а-а!
Он останавливается.
Р у с л а н. Ты что — не поняла? У меня — нож.
Т а н я. Я поэтому и ору. Страшно же…
Смотрят друг на друга и вдруг начинают хохотать.
Т а н я. Я знаю — ты из двадцатого дома. Тебя зовут Руслан.
Р у с л а н. Откуда знаешь?
Т а н я. Брат говорил, что стенка на стенку ходили с двадцатым… И что ты там самый зверь. Ну, в смысле, когда дерешься — ничего уже не соображаешь… Я не чтоб обидеть…
Руслан внимательно смотрит на нее и медленно проводит рукой по бедру. Таня опять вздрагивает.
Р у с л а н. Боишься? Целка еще?
Т а н я. А без ножа нельзя было подойти? Познакомиться…
Р у с л а н. Что мне с тобой знакомиться? Мне не разговаривать нужно…
Т а н я. А если все-таки сначала поговорить…
Р у с л а н. Долго?
Т а н я. Я видела, как ты на меня смотришь. Вчера возле магазина стоял. А потом шел за мной…
Р у с л а н. Вчера здесь фонарь горел.
Т а н я. А сегодня ты его разбил заранее?
Р у с л а н (усмехается). Ты с Рыжим ходишь? Что ж он тебя не провожает так поздно?
Т а н я. Отпусти меня…
Р у с л а н. Ты ведь не хочешь, чтоб отпустил… Ты тоже на меня смотрела.
Начинает ее целовать. Она беспомощно защищается.
Т а н я. Подожди… Подожди…
Р у с л а н. Что?
Т а н я (глупо). Я ведь еще тебя не люблю…
Р у с л а н. Это необязательно.
Т а н я. Но… Неужели ты не хочешь, чтобы тебя кто-нибудь любил? Какая-нибудь девушка?
Р у с л а н. Ты… будешь меня любить?
С л е с а р ь. Нет никакой любви. Смешно все это. Да любая даст, не глядя. Вот понравилась баба в метро, ухоженная такая, интеллигентная баба. Красавица. Вышел я за ней на «Автозаводской». Подошел, заговорил. А в руках «Спорт-экспресс» держал. Так она мне тут же на этом «Спорт-экспресс» свой телефон нарисовала. Только сейчас ты, говорит, за мной не ходи, а то меня у турникетов муж встречает. Ну, я подождал немного, пока она поднимется, и пошел, чтоб из виду ее не терять. Интересно — какой у такой красотки муж. Какие отношения. И увидел. Муж с ребенком. Они так к ней бросились, так обняли. Она их тоже. Смеются все, радуются. Так, обнявшись, и пошли из метро. Ну, вот или я ничего в жизни не понимаю? Я ей на другой день позвонил. И в этот же день встретились. Я понял, что она пойдет, куда поведу. А вести ее мне было некуда. И я ее повел в подъезд ближайшего дома — на верхний этаж. На девятый. Трахнул прямо там. Стоя. Ее трахаю, а перед глазами — эта счастливая семья стоит. И больше никогда ей не звонил. Противно было. Все они бляди.
А в с т р а л и е ц. Много у тебя баб?
С л е с а р ь. Баб у меня много. Сами вешаются. И клиентки, бывает, понравятся. И так — на улице… По-всякому. Жить зовут, любят, ждут. Одной унитаз чинил. Раз пришел. Два пришел. Что ж такое, говорю, у вас, дама, как в том фильме «Про Клаву Иванову», одно и то же ломается. А что, говорит, за фильм, расскажите? А там эта Клава свой станок ломала, чтоб солдат из соседней части чинить приходил. И, веришь, она мне и заявляет…
Ж е н щ и н а. Ты еще долго надо мной будешь издеваться? Или уже догадаешься, что я нарочно?..
С л е с а р ь. Ну и понеслось… А другая, та, вообще, романтика…
Д р у г а я ж е н щ и н а. Геннадий Николаевич, когда вы уходите, у меня такое ощущение, которое последний раз на выпускном вечере было. Что вот мальчик из параллельного класса сейчас уйдет куда-то в свою другую взрослую жизнь и я его больше никогда не увижу. Ужас охватывает… Я хочу вас видеть… Часто… Каждый день…
С л е с а р ь. Тоже пришлось пожалеть. Я бы от своей ушел. Но мать жалко. Плакать начинает…
А в с т р а л и е ц. Чего? Так твою жену любит?
С л е с а р ь. Да не. Боится, что я к ним с отцом жить приду.
А в с т р а л и е ц. А дети есть?
С л е с а р ь. Дочка. Палец в рот не клади. Будь здоров! Вот так и живем. Гавкаемся иногда. Но ничего. Я их содержу. Они без меня — куда?
А в с т р а л и е ц. По отцовским стопам пошел?
Смеются.
Николай идет через двор. Дорогу ему пересекает Ольга.
О л ь г а. Коль, мне бы картинку перевесить на другую стену. Зайдешь?
Н и к о л а й. А чего ее перевешивать? Гвоздь возьми да и вбей, где надо.
О л ь г а. Ну, мне там еще… Кран на кухне течет. Ты бы посмотрел.
Н и к о л а й. Сантехника вызови — он посмотрит.
О л ь г а. Коль, ты почему так?.. Раньше ведь заходил…
Н и к о л а й. Раньше… Некогда. Дел много.
О л ь г а. Я тебя чем-нибудь обидела? Почему ты со мной так?
Н и к о л а й. Да как?
О л ь г а. Ну ведь стол чинил, плиту переставлял… Почему, Коль? Я ведь одна, ты же знаешь…
Н и к о л а й. Вот то-то и одна. И Маринка говорит: «Что ты к ней повадился — она одна». Извини, Оль. Мне скандалов не нужно, тем более на пустом месте.
О л ь г а. А не на пустом — так не боялся бы?
Н и к о л а й. Пойду я.
О л ь г а. Подожди минутку…
Н и к о л а й. Ну что?
О л ь г а. Она все правильно чувствует, Маринка твоя. Она лучше тебя чувствует.
Н и к о л а й. Оль, ну что ты мне душу рвешь? Мне эта история зачем?
О л ь г а. Я тебя люблю.
Н и к о л а й. Ну и дура… А зачем?
Быстро уходит.
Д я д я Л ё н я. Вань, а ты вот за день сколько выпиваешь?
И в а н. Ну четыре-пять.
Д я д я Л ё н я. Чего?
И в а н. Бутылок.
Д я д я Л ё н я. Водки?!
И в а н. Ну не пива же.
Д я д я Л ё н я. Каждый день?
И в а н. Ой, нет, это я вас обманул, дядя Лёнь. Четыре-пять — это то, что я помню.
З о я. Я однажды ему все-таки изменила… С прорабом. Он такой прямо главный у нас был. Основной. Все по струнке ходили. Ну пришла к нему домой на ночь. Ну и какая радость? Он всю ночь у окна простоял — все на дорогу смотрел, боялся, что жена с дачи вернется. Ну я и ушла, как чуть-чуть рассвело. Иду по этому болоту бирюлевскому. Поле за новостройками. Туман. Лягушки квакают. Серьги, кольца с себя сняла, в сумку положила. Босоножки взяла
в руки — иду. Думаю, чего дома скажу?.. Еще страшней делается. Прихожу, а муж пьяный спит, одетый, прямо на покрывале. Так я еще утром его и отругала, как проснулся. Повезло, в общем.
Н и н а. А я вот тоже как-то ночью пришла. Ну еще замужем тогда была. Ни одной версии в голове. Стою, молчу — глаза пялю. (Смеются.) А мой сам говорит: «Опять Вальку подменяла? А позвонить? Директора кабинет закрыт был?» Я только покивала, умылась и спать пошла.
А в с т р а л и е ц. Ген, а про Надьку Кудрявцеву что-нибудь знаешь?
С л е с а р ь. А что?
А в с т р а л и е ц. Ну так… Интересно.
На лавочке Надька и Сашка.
Н а д ь к а. А я и говорю: «Что-то у меня, Пал Петрович, километры с бензином не сходятся. По километрам — нормально. А по бензину получается, что за месяц вся наша автобаза три раза вокруг земного шара объехала!» (Сашка смеется.) А он у меня путевки забирает: «Иди, — говорит, — Надюша, отдыхай-обедай. Утомилась ты, много работать — вредно. Я сам быстренько пересчитаю».
Сашка на нее влюбленно смотрит.
Н а д ь к а. Ну что ты все молчишь? Я уж разговаривать устала. Кто кого развлекает?
С а ш к а. Может, в кино?
Н а д ь к а. Ох, какие вы все одинаковые! Хоть интеллигентные, хоть нет.
Б а б к а. А вот был еще мальчик Паша… Царствие ему небесное. Отзывчивый. Люстру мне вешал. Портреты прибивал. Фотографии у меня над кроватью — все им прибиты…
Д я д я Л ё н я. Михайловна, выходи за меня замуж.
Б а б к а. Ты ж только Нюру похоронил. Быстро…
Д я д я Л ё н я. Не могу один.
Б а б к а. Да отдохни ты. Она ж восемь лет лежачая была. Не надоело тебе, как каторжному, — то на балкон ее, то в ванну. А если я слягу?
Д я д я Л ё н я. Почему?
Б а б к а. Она у тебя — вторая? Первая тоже умерла? Бог троицу любит. Нет, я третьей не пойду.
Д я д я Л ё н я. Ты не отказывайся сразу — подумай.
Б а б к а. Да чего тут думать, Андреич? Ты помнишь, как тебя участковая врачиха-то после Нюркиной смерти охаживала? Ты ж отказался.
Д я д я Л ё н я. Злая она очень. Раздражительная… Ну, раньше была. А как про квартиру диспозицию усекла, стала доброй. Это неискренне. Ты вот даже из-за квартиры не идешь.
Б а б к а. Ты сам подумай. Если мы сейчас сойдемся — она ж нас уморит. Безо всякой медицинской помощи вообще останемся! (Смеются.)
Д я д я Л ё н я (посмеявшись, серьезно). Мне надо, чтобы было к кому воз-вращаться.
Б а б к а. Да ты и не ходишь-то никуда.
Д я д я Л ё н я. Ну… В магазин…
Руслан и Таня сидят на лавочке.
Р у с л а н. Я Коран прочел в армии. Там две книжки были. Коран и «Павлик Морозов»… на киргизском языке…
Т а н я. В армии плохо было?
Р у с л а н. Ничего. Сусликов в степи стреляли. Стрелы делали — длинные такие прочные травинки, и на конце — гвоздь. Потом местным сусликов относили. Они из них шапки шили. А нам жратвы давали…
Т а н я. Холодно.
Р у с л а н (снимает куртку, накидывает на Таню). Я два раза вешался. Казалось — жить незачем. Убежать из дому, подраться, повеситься — это все было престижно. Мерились — у кого сколько побегов… Первый раз в детприемнике — в Курске. Меня успели снять. А парня — моего друга — не успели. Второй раз дома — два шкафа сдвинул, между ними наверх швабру положил… Отец зашел, увидел, повалил один шкаф, и я упал. Минуты две повисел… Может, меньше… Потом к тетке отправили — в Москву. Ну, чтоб я среду обитания поменял. Чтоб на меня там не влияли. Теперь я тут влияю… Как-то пачку раунатина на спор съел. Ничего. Только давление себе испортил.
Т а н я. Ты не думай, я не легкомысленная… Просто мне сейчас… все равно…
Р у с л а н. Что — все равно?
Т а н я. Знаешь… У нас с Рыжим ребенок будет…
Р у с л а н (помолчав). Он знает?
Т а н я. Нет. Никто не знает… Что мне им говорить? Его мать меня терпеть не может. И жить негде. Меня мои — убьют.
Р у с л а н (после паузы). У меня есть где жить. Отец с матерью далеко.
А тетка меня боится.
Смотрят друг на друга.
С л е с а р ь. Чего вы так быстро поменялись отсюда? Я так и не понял?
А в с т р а л и е ц. Мать захотела. Не знаю.
Иван страшно стучит в дверь своей квартиры. Ольга несмело делает шаг — подойти к нему, но не решается.
И в а н. Открой, тварь! (Стучит.) Открой, войду — хуже будет!
Ольга все же робко приближается. Иван ее замечает, приостанавливается.
И в а н (спокойно, доверительно). Я ее на рынок послал. На строительный. Плинтуса не те купила. Я эти плинтуса об ее обломаю… (Опять обрушивается на дверь.) Открой, курва, все равно убью! Открой — убью небольно!
О л ь г а. Вань, ты не можешь прерваться минут на пятнадцать? А то ко мне сейчас квартиру смотреть придут. Потом продолжишь. А то кто ж к нам поедет?
И в а н. А, хорошо.
Иван затихает, отходит, закуривает.
К Ольге приходит Игорь — смотреть квартиру.
О л ь г а. Вот. Две комнаты. Светлые очень. А это Юля.
И г о р ь. Соседи не противные?
О л ь г а. Соседи… Да нет, они люди хорошие… В сущности…
Ю л я. С ними весело.
Юля выходит на середину комнаты и встает в самом центре.
О л ь г а. Это вот большая комната. Это только кажется, что она маленькая. На самом деле она большая.
Ольга делает Юле знак, чтобы та отошла, но Юля не шевелится.
И г о р ь. Да вы не волнуйтесь. Я вижу.
О л ь г а. А я вот с женщиной по телефону говорила. Она что же, смотреть не будет?
Ольга пытается незаметно для обменщика отпихнуть Юлю с середины, но та, с трудом сохраняя равновесие, остается стоять.
И г о р ь. Ей не надо. Мы с ней разъезжаемся.
О л ь г а. А-а… А я вот уже разъехалась.
И г о р ь. И как? Лучше?
О л ь г а. Жизнь… началась!
И г о р ь. А теперь что же меняетесь?
О л ь г а. А-а… мы…
Ю л я. Я в институт поступаю. Поближе к моему институту.
И г о р ь. Институт — это хорошо. Спасибо. Я все понял. Позвоню.
Игорь уходит. Проходит мимо Ивана. Иван провожает его взглядом, докуривает сигарету. О л ь г а. Ты совсем с ума сошла? Я тебе уж и так, и эдак! Комната пятнадцать метров! А ты стала посередине — как дерево! Ни обойти, ни объехать! Она и так маленькой кажется!
Ю л я. Там таракан полз. Я на него наступила.
Иван бросает сигарету, опять подходит к своей двери и начинает стучать с прежней силой.
И в а н. Открой, паскудина! Не зли меня лучше!
Д я д я Л ё н я. Мне как ветерану вязальную машину дают. Может, кому-нибудь нужно?
Никто не реагирует.
Сашка и Надька на скамейке.
Н а д ь к а. Ну, выйду замуж, рожу. Девочку. Работать буду всю жизнь на этой автобазе… Путевки выписывать. Растолстею от пива. А что еще?
С а ш к а. А… путешествовать, например?
Н а д ь к а. Куда?
С а ш к а. Ну… в разные места. Неужели тебе не хочется все посмотреть? Другие растения, животных… Кенгуру там, пеликанов…
Н а д ь к а. Сам ты — пеликан! В зоопарк больше не пойду — даже и не уговаривай! Когда ты уже повзрослеешь, Саш?
С а ш к а. А я обязательно куда-нибудь поеду! Давай вместе уедем — будем жить совсем в другом месте…
Н а д ь к а. Меня щас блеванет от твоей романтики, честное слово!
С а ш к а. Ты совсем не такая грубая, как хочешь казаться. Просто тебе подстраиваться приходится… под среду. Мимикрировать.
Н а д ь к а. Ладно, давай на спор! Если ты куда-нибудь далеко уедешь и проживешь там не меньше пяти лет, то ты мне должен… Ты мне должен будешь…
С а ш к а. Что?
Н а д ь к а. Ты мне должен — вернуться и… меня туда свозить! Вот. Билет, все такое…
С а ш к а. Хорошо.
Н а д ь к а. Клянись здоровьем мамы!
С а ш к а. Клянусь.
Н а д ь к а. Ну ладно. Тогда заметано.
Нина с газетными объявлениями в руках.
Н и н а. Все эти объявления — смесь человеческого цинизма и наивности одновременно.
О л ь г а. Так бывает?
Н и н а. Ну вот посмотри. «Пятидесятипятилетняя блондинка (заметь, пятидесяти пяти! А ты свой возраст считаешь пропащим), хорошая хозяйка, веселая, практичная, подвижная желает познакомиться с честным, серьезным, невспыльчивым мужчиной в возрасте 45-50 лет, ростом не ниже 170 см, спортивного вида, блондином, любящим садоводство». Вот у людей само-
мнение! Не треснет у нее морда от таких требований?! Тут бы хоть какого!
О л ь г а (берет у Нины газету, листает). Муся, Тася, Гоша…
Н и н а. Это, заметь, все пожилые люди.
О л ь г а. Не, это еще не пожилые. Пожилой вот.
Н и н а. Где?
О л ь г а. «104 года. Нужна подруга со знанием восточных языков и, желательно, моложе».
Н и н а. Думает, что ему старше найдут?
О л ь г а. Мне вот этот нравится. Просит «просто добрую женщину».
Н и н а. Эх, насчет доброты у меня слабовато, но можно постараться, хотя бы первое время… Ладно, зацени, я четверых отобрала: Валерий — человек искусства, Сергей — зав. продовольственной базой, Дима — инженер, Сергей — бывший военный. Кто мне не подойдет, тому ты напишешь.
О л ь г а (искренне). Спасибо.
Н и н а. Вот. Болванку заготовила: «Ваше объявление было единственным, которое заинтересовало меня…» Это начало, а потом каждому придется индивидуально — кто чего просит, то тому и напишем. Я — молодец?
Ольга печально кивает.
А в с т р а л и е ц. Так ты ничего про Надьку не знаешь?
С л е с а р ь. Зачем тебе?
А в с т р а л и е ц. Повидать хотел. Замуж-то она вышла?
С л е с а р ь. Ну.
А в с т р а л и е ц. Родила?
С л е с а р ь. Ну.
А в с т р а л и е ц. Девочку?
С л е с а р ь. Откуда знаешь?
А в с т р а л и е ц. Она говорила.
С л е с а р ь (привстает). Ты с ней что — переписывался?
А в с т р а л и е ц. Да нет, еще тогда говорила — в детстве, что девочку хочет.
С л е с а р ь. А-а.
А в с т р а л и е ц. Работает все там же — на автобазе?
С л е с а р ь. Автобаза теперь — Руслана. И автосервис — его… Из нашей мастерской вырос. Я там у него и работал, пока он совсем не скурвился. А как скурвился — так я в сантехники ушел.
А в с т р а л и е ц. А как — скурвился?
С л е с а р ь. Ну… Детство забыл, короче, напрочь. В новорусском доме живут. Это ж не дом, это город из камер-одиночек. Я там чинил. Они даже в лицо соседей не знают, не то что по имени. И двора никакого, только подземный гараж.
А в с т р а л и е ц. Слушай, ты мне зубы заговариваешь, а ведь знаешь про Надьку. Да?
С л е с а р ь. Что — старая любовь не ржавеет? Из-за Надьки, что ли, вернулся?
А в с т р а л и е ц. Из-за матери. Мать себя плохо чувствует. Родину по-
требовала… Ген, а что у тебя… с Надькой?
С л е с а р ь. Семья у меня с ней. Дочка.
Австралиец начинает смеяться. Слесарь через какое-то время тоже.
Н и н а. Слышь, Оль, самым оперативным оказался инженер. Черноволосый такой высокий красавец. Нужна московская прописка. Чудесно посидели
в кафе, посмеялись. Пожелал мне успехов в поисках оптимального варианта. Заплатил сам, чем почти покорил мое сердце. Еле удержалась, чтоб не прописать. Поехал в город Долгопрудный — отсматривать другую кандидатку.
О л ь г а. Люблю порядочных.
Д я д я Л ё н я. Ну что ж, если совсем невмоготу будет, у меня на крайний случай выход есть.
Б а б к а. Какой?
Д я д я Л ё н я. Тебе не подойдет — у тебя дочь, внук…
Б а б к а. А все-таки?
Д я д я Л ё н я. А разбегусь вон от стены и в окошко — с пятого этажа. Наверняка.
Б а б к а. Ты что? Полковая разведка! Тебя ж на войне не убили!
Д я д я Л ё н я. Не полковая. Дивизионная. Артиллерийский дивизион.
Б а б к а. Тем более.
Д я д я Л ё н я. Не могу один.
Б а б к а. А разбегаться-то зачем? С пятого-то этажа и так наверняка, даже если просто на подоконник встать.
Д я д я Л ё н я. С разбегу — это ощущение, что взлетишь. Понимаешь?
Н и н а. Валерий и Сергей отпали. Человек искусства ездит на гастроли, а живет с больной матерью, следовательно, жена ему нужна в качестве сиделки. Зав. продовольственной базой объяснил, что ему необходима женщина хозяйственная, умеющая создать домашний уют и с хорошим вкусом. Ну то есть — суперхозяйка. Он небось каждый день уйму продуктов притаскивает с базы, а я должна буду все это перерабатывать, как местечковый пищевой комбинат. Опять пролет. Завтра к четвертому поеду — к отставному военному. Пригласил. Вот адрес. (Дает Ольге листок.) Балашиха. Если не вернусь, будешь знать, что погибла в борьбе за любовь.
О л ь г а. Может, не ехать, Нин?
Н и н а. Кто не рискует — тот не выходит замуж!
Ольга кормит Сашку завтраком.
С а ш к а. Мам. Я после школы задержусь.
О л ь г а. Футбол?
С а ш к а. Не. За гаражи пойдем.
О л ь г а. Зачем?
С а ш к а. Руслан с Рыжим драться будут. Из-за Таньки.
О л ь г а. А ты при чем?
С а ш к а. Мам, ты говорила, что ценишь честность, а в жизнь не лезешь.
О л ь г а. Я только спросила.
С а ш к а. Если что-то не так будет, придется стенка на стенку с двадцатым домом.
О л ь г а. Ты же не умеешь драться!
С а ш к а. Там это не важно.
О л ь г а. Я с тобой.
С а ш к а. Мам, ты что? Совсем крыша поехала?
О л ь г а. Я тихонечко. Только за углом постою. С а ш к а. Мам, я зря рассказал?
О л ь г а. Не ходи!
С а ш к а. Всем можно, а мне нельзя? Ты думаешь, тетя Марина за Генку меньше волнуется?
О л ь г а. Тебе нельзя. Мы в неправильном подъезде живем!
С а ш к а. Чего?
О л ь г а. Здесь мальчикам плохо. Баба Лида сказала.
С а ш к а. Мам, с тобой все в порядке?
Б а б к а. Мы вот с моим дедом хорошо жили, пока он не помер. Тридцать лет… Ни разу не подрались…
М а р и н к а. Коль, у нас сложности.
Н и к о л а й. Ну?
М а р и н к а. Давай сядем.
Садятся.
Н и к о л а й. Чего такое?
М а р и н к а. Продавщица из овощного. Раиса.
Николай молчит, не отрицает.
М а р и н к а. Коль, ну я все понять могу, но зачем так-то? Чтоб все знали-то? Ну мне ж в магазин не сходить. Бабы меня жалеют. Удавиться от этой жалости!
Н и к о л а й (берется за сердце). Ох… Сердце колет.
М а р и н к а. Валидолу?
Н и к о л а й. Давай.
Она быстро достает валидол, он кладет его под язык.
М а р и н к а. Коль, она же старше на десять лет.
Н и к о л а й. Кто сказал-то?
М а р и н к а. Да все. Кто только не сказал.
Н и к о л а й. Вот ведь не живется людям своей жизнью.
М а р и н к а. Я же тебе говорила: я б терпела, если б никто не знал. Ну что ж я как оплеванная?
Н и к о л а й. Ладно. Все. Забыли.
М а р и н к а. Больше не будешь?
Н и к о л а й. Сказал — забыли.
М а р и н к а. Сердце не отпустило?
Н и к о л а й. Сейчас отпустит.
Ольга подбегает к Маринке.
О л ь г а. Марин! А ты знаешь, что у них стенка на стенку с двадцатым домом? За гаражами!
М а р и н к а. Коль! У детей — стенка на стенку с двадцатым домом! За гаражами! Иди за Генкой — чтоб не смел! Твое воспитание, твою мать!
Н и к о л а й (радостно). Мужики! Стенка на стенку с двадцатым домом!
М а р и н к а. Не смей, сволочь!
Н и к о л а й (не слушая ее). За гаражами!
Мужики бегут за гаражи!
М а р и н к а. Танька! Останови их! Поубивают ведь друг друга!
Т а н я (холодно, глядя в никуда). Я беременна, теть Марин. Мне волноваться нельзя.
М а р и н к а. Сука ты, сука!
Н и н а. Зойка! Твой Рыжий с Русланом дерется! Да что ж ты как не мать?! Возьми ты эту Таньку! Быстрей квартиру дадут!
З о я. Только через мой труп.
Н и н а. Хорошо, если через твой!
Голоса мужчин, подростков и мальчиков скандируют: «Ры-жий! Ры-жий! Ры-жий!»
С л е с а р ь. Ты помнишь, Пеликан, что когда ты падаешь, тебя никто уже не бьет. Ну раньше так было. Ты упал — все! Отходили, все, лежачего — не бьют. Это закон.
А в с т р а л и е ц. Ну да.
С л е с а р ь. А я тут по переходу шел. Трое одного метелят. Он уже лежит. Ну чего ж вы бьете-то? Вы ведь разобрались, все, он уже лежит. Даже если он не прав, но уже все!.. Уже понятно. Они как-то на меня посмотрели и начали метелить меня! Короче, начали метелить меня, а тот встал и убежал. Вот такого у нас никогда не было. Скажи?! Вот — люди меняются!
А в с т р а л и е ц. Меняются…
С л е с а р ь. Ладно. Сиди тут. Сейчас…
Слесарь встает, уходит.
Н и н а. Ну, приперлась я в Балашиху. Думаю — надо покорить этого бывшего полковника за день, максимум за два, то есть штурмом. Мне ж некогда там, мне ж в понедельник на работу. Но он, Оль, уже к вечеру первого дня так напился и так непосредственно заснул, что о «покорении» не могло быть и речи. Я даже отчасти порадовалась, что так быстро увидела его истинное лицо.
Юля подходит к Тане.
Ю л я. Сходи к нему. А? Мы с Сашей были.
Т а н я. Ну?
Ю л я. Ну загипсованный весь лежит. Ребра… Сходи, а? Он ведь даже не стал на Руслана заявление писать.
Т а н я. Как ты стих говорила?
Ю л я. Какой?
Т а н я. Про бега.
Ю л я. Не важно — кто от кого в бегах,
Пространство и время — нам не сводня.
К тому, как будет потом в веках,
Нужно привыкнуть уже сегодня.
Т а н я. Вот. Пусть привыкает. А то я только помешаю.
Б а б к а. Я Зойке сто раз говорила — перепиши его ко мне. Все-таки другой подъезд. А она все потом да потом… Вот! Доигралась — чуть не убили парня. Ну ничего, нам всего две недели осталось. Через две недели ему — восемнадцать. Тут только до восемнадцати плохо, а потом нормально. Живут.
Д я д я Л ё н я. Ниночка, я вот вам подарить хотел…
Н и н а. Что, дядя Лёнь?
Д я д я Л ё н я. Это вот мой альбом. Тут фотографии. Все с довойны еще…
Н и н а. А я-то… В каком смысле?
Д я д я Л ё н я. У меня к вам большая просьба. Вы его себе возьмите. Путь у вас лежит. Я ведь один совсем. Ни детей, ни родственников. Если со мной что, так ведь его на помойку отнесут. А там — мама еще в молодости. И мы с ней… За день, как мне на фронт уходить, сфотографировались на память — чтоб вдвоем. Я потом, когда вернулся, мы эти фотографии сравнили. У нее почти новенькая четыре года в этом альбоме пролежала. И мою рядом положили — такую помятую всю, с краев обтрепанную. Ну и еще… Даша, Нюра, в смысле жены… Сережа, Володя… В смысле — ребята из разведки… А у вас они все-таки еще сколько-то лет полежат… Хоть просто так. Он много места не займет. Альбом. Все-таки не на помойке.
С а ш к а. Законы такие: выходят два мелких, да? И один плечом толкает, или, там, рукой, или просто ну другого… ну страшно же, мелкие, страшно же, начинают драться, но все равно, драка начинается с того, что, в общем-то, когда за тобой стоят такие уже постарше, уже можно помахаться. Вот. И ты бум, толкаешь одного, да, и тот тебя толкнул, и это — знак на всю сходку. И брррр.. Сзади ничего не говорят, ну, может: «Ну ладно, давай, сосунок», там, ну, чего-то такое, типа. И потом уже все сходятся!
О л ь г а. Саш, к нам завтра человек один придет. Знакомиться.
С а ш к а. С кем? Со мной?
О л ь г а. Ну… с тобой.
С а ш к а. Зачем?
О л ь г а. Он одинокий. Он хочет семью.
С а ш к а. Именно нашу?
О л ь г а. Ну что ты издеваешься? Я уже пять лет одна!
С а ш к а. Ты со мной и с Юлькой!
О л ь г а. Вы — дети!
С а ш к а. Мне что? Пусть знакомится… Где ты его подцепила-то?
О л ь г а. Квартиру приходил смотреть. По обмену.
З о я (в телефон). Нин, он опять пьяный.
Н и н а. Это новость для тебя, что ли?
З о я. Нин, я больше не могу. Я его дихлофосом побрызгала и подушкой накрыла. Не могу больше!
Н и н а. С ума сошла! Открой немедленно! Пусть дышит!
З о я. Думаешь, лучше будет?
Н и н а. Открой, я сказала!
З о я. Жалко тебе его? Да забери насовсем!
Н и н а. Да я не о нем, я о тебе, идиотка! Тебя ж посадят! Скучно мне без тебя будет, без дуры! Пойди открой, я жду у трубки!
З о я (нехотя). Ну, щас…
М а р и н к а. Коль…
Н и к о л а й. Сложности?
Она кивает. Он безропотно садится на лавочку.
М а р и н к а. Валидол сразу дать или потом?
Н и к о л а й. Не жалеешь ты меня, Маринка. Жалела б — молчала б.
М а р и н к а. Я ведь… не могу без тебя.
Н и к о л а й. Я ж никуда не ухожу.
М а р и н к а. Но так я тоже не могу! На заводе баб, что ли, нету? И далеко, и никого знакомых! Почему во дворе-то надо обязательно? Издеваешься ты, что ли? И с кем?! Она же страшила, эта почтальонша!
Н и к о л а й. Слушай, но это-то ты как узнала?! Ведь ну неоткуда было!
М а р и н к а. Наивный ты, Коль. Ты думаешь, все такие, как я. Беречь тебя будут? Она сама и рассказала. Подробно рассказала, со словами, которые ты ей говорил. «Люблю», — говорил… Ну это врал, положим. Но что бананов ее Вовке купил — этого никогда не прощу. Домой ничего не покупаешь. Я все сетками таскаю. Бананов никогда не прощу.
Встает. Уходит. Николай вздыхает.
Б а б к а. А три года назад Тамарка со второго этажа умерла от сердца. Сына ее — дауна — тут же в интернат оформили. Уж так он плакал, так плакал.
Не ел, не пил. Не понимал, куда мамка делась и почему с ним так. Через месяц от тоски умер. Сразу квартира освободилась. Тоже семья с мальчиком приехала. Этот мальчик потом…
Ольга зажимает уши руками. Бабка беззвучно губами шевелит, словно она говорит, а Ольга ее не слышит.
Нарастают звуки латинских танцев.
Ю л я (Ольге). Я ее уговорила. Она пошла к нему — типа попрощаться. Тетя Зоя ее выставила. Тетя Зоя кричала: «Только через мой труп!» А Рыжий кричал: «Мне восемнадцать! Я сам решать могу!» А она что-то такое типа: «Чтобы глаза мои ее больше не видели!» А он: «Не хочешь ее видеть?! И меня больше не увидишь!» Разбежался от стенки и прямо в окно — с восьмого этажа. Тетя Зоя моргнуть не успела. Пока милиция, пока «скорая». Таня на лавочке сидела — прямо рядом. Он на газон упал. Она все говорила: «Это мой муж… Это мой муж».
Таня, Юля и Надька танцуют зажигательный латинский танец. До изнеможения…
К Австралийцу подходит Надька, уже взрослая, садится рядом.
А в с т р а л и е ц. Вот вы, бабушка, наверное, все тут знаете. Вон там раньше гаражи были, а за ними авторемонт… Ну мы, пацанами, сами чинили, мопеды собирали…
Н а д ь к а в з р о с л а я. Какая я тебе бабушка, Пеликан?! С баобаба, что ль, упал в своей Австралии? Я же Надька Кудрявцева!
Австралиец смотрит на нее во все глаза и не находит, что сказать.
Н а д ь к а в з р о с л а я. Я что? Плохо выгляжу?
А в с т р а л и е ц. Да нет… Что ты?.. Просто… время прошло… Ты другая.
Н а д ь к а в з р о с л а я. Нелегкие годы замужества, роды, пиво, скандалы…
А в с т р а л и е ц. Надь… Я тогда обещал… Ну, на спор…
Н а д ь к а в з р о с л а я. Ну?
А в с т р а л и е ц. Вот. Я все устрою — визу, билет… Хочешь, вместе с Геной и с дочкой? В гости… Мы вас там по пескам покатаем! По бездорожью…
Н а д ь к а в з р о с л а я. Мать-то как?
А в с т р а л и е ц. Болеть начала…
Н а д ь к а в з р о с л а я. Ты это… Расслабься, Сашк. Считай, что все выполнил. Ну какая нам Австралия? Не поедем мы.
А в с т р а л и е ц. А может, все-таки…
Взрослая Надька печально смеется, отрицательно качая головой.
Н а д ь к а в з р о с л а я. Ну насмешил! Ну, чудик ты, Пеликан! Как в детстве был чудик! Правда, что ли, из-за этого приехал?
А в с т р а л и е ц. Ну да.
Смеются вместе.
На другой лавочке во дворе они же — Сашка и Надька — подростки и еще
с ними Генка, Рыжий, Юля и Таня.
Ю л я. Нет. А вот для вас счастье — какое? Ну вот когда вы чувствовали самое-самое счастье?
Г е н к а. Самое крутое счастье — это тарзанка. Вон там два тополя стояли больших и тарзанка. Все, и большие, и маленькие, катались на тарзанке, самое интересное, что… да, во дворе прямо. И все мужики здоровые, там, по двадцать, за тридцать лет катались там, с большими задами… Я самый щупленький, самый худенький. Что ты думаешь, подо мной тарзанка обрывается, и я влетаю прямо в вишню.
Н а д ь к а. Самое счастье — когда мы лазили по яблоням, играли в обезьянок, рвали эти яблоки и, не слезая с деревьев, жрали их, бросались огрызками, помню этот боярышник, который у нас рос большими вот этими, прямо, аллеями и можно с дерева на дерево перелезть было. Шиповник, да, а шиповник внизу рос. Я помню ощущение: я самая главная обезьянка, я прыгнула на сук, и он подо мной сломался, и я упала в этот шиповник. Я была вся в полосочку, ходила.
С а ш к а. Самое большое ощущение счастья — это когда был дождь, большой дождь, это когда мы ездили на таких велосипедах «бабочка». Дед еще был жив, разрешил нам ездить в дождь на этих велосипедах, он был с нами рядом, дед стоял, и мы с другом упали в лужу. Я говорю: «Дед, а можно еще раз в лужу упасть?» Он говорит: «Давай, падай!» И мы начали на этих «бабочках» ездить по одной этой большой луже, вот, рассекая эти волны, да… «Бабочка» — двухколесная, маленькая такая. Нам лет шесть-семь, наверное, но, не важно это, главное, мы купались в луже, смеялись… Ну какой бы родитель разрешил это делать? А он разрешил, да. Я пришел весь мокрый, мне сразу ванную, греть, в горячую ванную — и это было полное ощущение счастья.
Т а н я. Я про велосипед тоже помню. Вот я еду — нарезаю круги вокруг дома на раздолбанном таком «школьнике», многолетнем. И у меня в колесе что-то блямкает все время. И так меня это бесит, а сделать ничего не могу — в технике не понимаю. Мне лет девять. А у первого подъезда дядя Ваня с дядей Колей сидят, курят. И вот я еду мимо них в очередной раз, а они говорят: стой-ка, тормози, слезай. И велик мой переворачивают рулем вниз, и откуда-то инструмент какой-то. Это я потом поняла, что они уже домой за инструментом сходили, пока я очередной круг делала. И вжих-вжих чего-то там починили, перевернули обратно. Теперь езжай. Я поехала — еду, ничего не блямкает! Вот было, знаете, чувство, как будто все на свое место встало, вот не только в велике, а вообще, в мире. Понимаете?
Б а б к а (неожиданно вклиниваясь, мечтательно). Самое счастье — это когда грибной дождь стеной, а ты стоишь с ним в телефонной будке и целуешься напропалую… И думаешь: хоть бы дождь не кончался и народ не шел мимо…
Д я д я Л ё н я. Счастье?.. Лежу под машиной, сплю. Вдруг стрельба-пальба. Я вскакиваю, автомат хватаю. Думаю — немцы прорвались…
Н а д ь к а. А еще было счастье. Мы в «вышибалу» играли, и мячик покатился на дорогу, и я за ним побежала, поскользнулась, упала на все четыре руки, ну, то есть на две коленки и две руки. И слышу — машина. Я ее даже не вижу, а слышу, что звуком приближается. И понимаю, что встать уже не успею. И вдруг меня такие две руки берут так сильно и на тротуар переносят. Это Витька оказался из дома двадцать два, корпус четыре. Он лет на пять был старше. Ну, мне — пять, а ему десять, например. И я потом ему всегда улыбалась, когда встречала, а он вообще не замечал, как будто и не запомнил меня.
Р ы ж и й. Еще одно счастье было — это когда мы прыгали с беседок в песок. Знаешь, в детских садах беседки стояли, большие беседки, но это уже постарше были. И по этой беседке разбегаешься, с этой крыши и летишь прямо в песочницу ногами. Это щас смотришь: «Ну, мудаки! Калеками могли остаться». И там у нас разные были категории, потому что у некоторых беседок были песочницы, которые рядом стояли, и не надо так далеко было прыгать,
а некоторые очень далеко от песочницы. И это были разные категории. «Долетишь — не долетишь», понимаешь? В общем, всегда долетали, слава богу.
С а ш к а. «На месте любая фигура замри…»
Музыка.
Елена Исаева (Жилейкина) — поэт, драматург. Окончила факультет журналистики МГУ. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Новый мир», «Современная драматургия» и других, в том числе иностранных. Автор семи книг стихов, двух книг пьес. Участница фестивалей современной драматургии «Любимовка», «Новая драма», «Документальная драма». Спектакль «Doc.тор» по ее пьесе получил Гран-при «Новой драмы» в 2006 году. Лауреат премий «Триумф» (молодежной) и «Действующие лица» (2003, «Про мою маму и про меня»; радиоспектакль, поставленный на Радио России по этой пьесе, награжден на Международном фестивале Европейского радиовещательного союза «Приз Европы» в Берлине в 2004 году).