Вояж к отеческим гробам. «Риэлтор», режиссер Адильхан Ержанов

Казахский фильм режиссера Адильхана Ержанова, которому нет еще тридцати, честно заработал спецприз жюри юбилейного «Киношока». Во-первых, он просто веселый и красивый. Во-вторых, в большой панораме кинематографа бывших республик СССР предельно ясно дал понять кое-что про современное русское кино. Не в нашу пользу, к сожалению.

«Риэлтор» снят, как легкий «кислотный» клип молодой фолк-роковой группы. При этом сутью его является не апология наркотических трипов и не спекуляция на ряженых скинхедах. Суть его — духоподъемная и патриотически-пафосная. У нас по такому поводу снимают лишь гипсокартонные «1612» и «Тараса Бульбу».

Казахам удалось легко соединить то, что у нас несоединимо, — настоящее с прошлым. Почему? Потому что у них этот тонкий и деликатный процесс начался не вчера. Двадцать лет назад, после распада СССР, все республики были в идеологическом (философском, этическом и эстетическом) шоке. Вся культура на время затаилась и распалась на молекулы, признала за собой слабость, и продолжалось это не один день. Но со временем казахи (киргизы, таджики, азербайджанцы — все, за исключением особо тяжелых случаев) поняли, что, в какой бы дикий рынок и первобытный капитализм они ни попали, они все же — у себя дома. У них есть дом, а в доме есть легенды, предыстория, родословная, даже вера есть. Им есть куда вернуться и к чему прислониться. И они начали восстанавливаться на ощупь.

Лет восемь назад на современном материале появился мифологический «Охотник» Серика Апрымова — сюжетное, зрительское кино, задействовавшее, однако, все национальные реалии: степь, кочевников, ковры, узоры, юрты, инстинкты «загадочного Востока». Шесть лет назад вышел казахско-русско-голливудский «Кочевник» Ивана Пассера и Сергея Бодрова-старшего. Его разругали за «тарасбульбовскую» урапатриотическую патетику, и было за что ругать («Ты не назвал своего имени». — «Я казах. Нас так учит Ораз». — «А ты кто?» — «Я тоже казах. Мы — казахи»). Над ним посмеялись, однако мало кто заметил, что если в патетике он вовсе не превзошел природно-завиральные голливудские «Трою» или «Короля Артура», то по качеству съемок «сделал» их, как маленьких детей. Потому что работала живая натура: мы ничего не рисуем на компьютере, у нас все настоящее. В «Кочевнике» были не рапидно-балетные, а настоящие кровавые побоища номадов. Олени и саксаулы. Не пришлось рисовать «список кораблей до середины» — все нужные руины и курганы в сохранности, лошади скачут, избы горят. Эпическое полотно было наивно до смешного, но кинематографично не на шутку.

Сегодня, как на недавнем «круглом столе» в Сочи говорила киновед Гульнара Абикеева, в казахском кино царит поколение тридцатилетних (и уже подают голоса двадцатилетние режиссеры). Это поколение Интернета, рекламных роликов и музыки с канала MTV, и оно органически не способно на занудное «сидение в президиуме» конгресса по национальной идеологии. Оно динамично, самоиронично и эклектично от роду. И появилось уже после того, как выдохся постмодерн. И «Риэлтор» — дитя именно техногенной культуры. Черно-белое изображение современности без дрожи монтируется с цветным «эпическим прошлым». Вставки «из телевизора», мобильный телефон в эпоху Великого переселения народов, флэшбэки в цвете и без него не оскорбляют чувство стиля.

Если подробно разбираться в поэтике, то качество изображения обосновано в каждом конкретном фрагменте. Контрастно цветное, расплывчато нецветное, планы длинные и короткие образуют эффектную визуальную ткань. Информацию о происшедшем мы получаем не только из диалогов и перестановки фигур, но также из кадра как целого. Киноцентричный мир — тот, которым он стал в третьем тысячелетии — отличен от лингвоцентричного уровнем информативности. Ориентация на звукозрительную целостность, а не на простое соединение отдельных элементов — дело очень перспективное. Такая киноцентричная динамика в экспериментальном фильме Ержанова и предполагает массовый успех. Фильм легко доступен сознанию современной молодежи.

Ведь сюжет о маленьком Дарике с изъеденным оспой лицом и бегающими глазами на первый взгляд — элементарный. Будучи проигравшимся аферистом, привыкшим жить за чужой счет, Дарик попадает в лапы здоровенного отморозка Курбана, специалиста по выбиванию долгов. Курбан грозится переломать Дарику ноги. Спасение приходит через объявление в газете: какие-то японцы хотят за бешеные деньги купить пару гектаров земли в голой степи, которая отродясь никому не была нужна. Но именно в этой степи живут бабушка и дедушка Дарика, и план, «как стать миллионером» и отдать долги, немедленно готов. Едем к бабушке, японцев берем с собой, выпиваем, всем дружно запудриваем мозги и срываемся с деньгами. Однако возникает проблема. С одной стороны, дедушка, не питающий насчет Дарика никаких иллюзий, объясняет, что на участке полно захоронений предков. С другой — японец никаких таких обременений купли-продажи не приемлет. Он уже раз нарвался: казахская конституция защищает исторические ценности.

Дарик просто решает проблему: вместе с Курбаном, приковавшим его наручниками к себе и потерявшим ключ, идет сносить все надгробные камни, как будто их и не было. Но зря он это сделал. Последний камень повержен, и тут оба отморозка проваливаются в пространство мифа. Остаются они на том же самом месте, но лет на тысячу пораньше. Ну вот так получилось — перенеслись, попали, — а там, как и водится у номадов, лишь голая степь да война всех со всеми. Бандиты убивают шаманов, мелкие гопники грабят всех, а странствующий грек с любимым ослом, случайно перешедший дорогу мирным путникам, спустя минуту видит, как они поедают его уже зажаренного осла — путников было больше.

Все сбиваются в стаи и куда-то бегут. Дарик с Курбаном обнаруживают сперва, что их почему-то не трогает главный бандит Бахадур — гроза всей степи. Поэтому самое милое дело — срочно бежать от всех, кто бы ни пристраивался за ними, прихватив заодно золотишко, полученное обманом. Однако в степи не спрячешься — ну, только если под разлагающимися трупами, что не очень приятно. И вдруг Дарик замечает, что за ним увязались не только местные гопники. За ним гуськом следуют беззащитные женщины и дети убитых степняков. Зреет вопрос: а куда это мы бежим?..

Все, что изображено в «эпическом» антураже, не только снято «по-современному», но и отыгрывается на сленге современных отморозков. Порой хочется записывать: «Хорош порожняки гонять». — «Это ты порожняки гоняешь, а я в доверие втираюсь», «Ну ты чё, старик, это же ребенок — паранормальное явление», «Ты хотела бы за меня замуж?» — «Ты батыр нашего племени…» — «Да какой он батыр, он алкаш-фестивальщик». У Дарика главное слово — «запарили», у Курбана: «а я тебя закопаю». Постепенно на их «фене» начинает говорить даже «эпический» манкурт. Мало того, в разговорах всплывают Терминатор и форт Аламо. Отнюдь не элементарный контраст сегодняшнего сознания с элементарным сюжетом и вечно девственным пейзажем дает понять, что даже для полных отморозков, кочующих лишь по залам игровых автоматов, ничего страшного в прошлом нет. Оно их приемлет и даже гладит по голове, и они его понимают, так же как Терминатора. Параллельно вдруг понимают про «женщин и детей».

В фильме есть красивая балладная история, раскрывающая подоплеку степной войны. Это, конечно, любовь в духе «Алпамыса», «Коркыт-ата» или «Огуз-наме». Мифологическая несчастная любовь и все убийства, порожденные ею. На этом стоит любой эпос. Но главное в том, что в сегодняшнем Казахстане мелкие мошенники с мобильниками, вроде бы до основания изуродованные цивилизацией, при случае в состоянии разобраться со своим прошлым, осознать историческую ответственность и даже проявить массовый героизм. Женщины. Дети. Манкурт затесался. Грек с ослом. Их надо спасать. И не терять при этом современное чувство юмора: «Кто все эти люди? Как же я так попал!» По сути, «Риэлтор» — национальная версия «Кин-дза-дза», но уводящая не к чужим звездам, а к собственным предкам и семейным преданиям. Вроде как Апокалипсис — не будущее, а прошлое. Он когда-то случился, теперь мы все восстанавливаемся.

К сожалению, дальше обозначения вех, куда возвращаться, фильм не пошел. Не вырвался из схематизма первичных человеческих импульсов. Но если ты не «схематичный» — не мошенник и не урод и с раннего детства в курсе истории рода, смелости и благородства, что тогда делать в нынешнем Казахстане? Где брать силы для жизни в первобытном капитализме, диком рынке? Фильм все-таки ограничен политическим режимом своей страны и лишнего не говорит. Драматургия «Риэлтора» менее свежа, чем режиссура. Совсем избавиться от пафоса к финалу не удается, как бы режиссер-юморист с этим ни боролся, а назидательность — не дело веселого искусства. Но то, что фильм все-таки говорит, — вовсе не «чья-то» идеология, а конкретное личное объяснение, почему «старики, женщины и дети» неприкосновенны всегда. Потому что это естественно.

К тому же сама сегодняшняя жизнь подарила одно оправдание. Дарик — сокращенное от Даурен (Касенов), реального имени исполнителя главной роли. Весь фильм ты смеешься вместе с ним, так как это «незападло». Аферист стал батыром, Давид победил Голиафа, случилось воспитание чувств. Но на титрах его фамилия вдруг появляется в траурной рамке, и ты понимаешь, что парень (молодой непрофессиональный актер, работавший охранником и живший примерно так же, как его персонаж), в сущности, повторил судьбу своего героя. Невольная дополнительная информация придает фильму даже больше смысла, чем планировал режиссер. И еще до премьеры умер самый старый участник съемок — артист, игравший шамана…

Вот тут и начинаешь задумываться, почему за себя обидно. Даурен Касенов уже остался в своей тысячелетней казахской культуре. А за что зацепиться нам, за какую преемственность? Да и была ли она, если тысячу лет назад тогдашние «новые русские» истребляли русских язычников, потом татаро-монголы долго истребляли всех, потом новые «новые русские» истребляли старообрядцев, потом большевики истребляли всех православных вместе с «иноверцами», и не сохранилось, в сущности, никаких традиций и обрядов, никаких способов «неистребительной» самоидентификации (включая обскурантизм РПЦ). Было ли вообще когда-нибудь жизнеспособное определение «русского народа»?

Что теперь, когда вырубили все вишневые сады, превратили природу из храма в мастерскую со свалкой ядерных отходов и выхлопными газами, снесли памятники архитектуры, заменив их дешевым новоделом, а национальным героем упорно выбирают родного товарища Сталина? Наша бездомность вечно будет проявляться в «Иронии судьбы—2», «Служебном романе—2», колоризации Штирлица и «стариков»? Мы способны только на то, чтобы переснять в 3D «Кавказскую пленницу» и «Бриллиантовую руку»? В нас что, нет более глубоких культурных слоев, чем тот, что заложила советская власть? Она — предел нашей личной культуры?