Осколки. «Рассказы», режиссер Михаил Сегал

Так назывался журнал, где печатал рассказы ранний Чехов. Юмористические сочинения назывались «Руководство для желающих жениться», «Скверная история», «Ненужная победа», «Перед свадьбой» и т.д. На первый взгляд Михаил Сегал наследует эту традицию.

Отчасти так и есть: Сегал работает с демократическим жанром анекдота, но и с притчей, с пародией на триллер (где социальные маски следователей резонируют маскам цирковых коверных) или — на романтическую комедию. Четыре короткометражки он скрепляет в альманах жестко и элегантно, фильм называет «Рассказы» и снимает его в легком жанре. Но не Сomedy club, a «венской оперетты».

Прозаик, поэт, клипмейкер, режиссер, Сегал маневрирует из четырех углов в середину, создавая (опережая социологов из ВЦИОМа) контурную карту нашего мира. Эту карту-картину он склеивает из фрагментов или осколков (зеркала). Фрагмент — почтенный жанр романтиков, а не только единственный, как считается, правильный способ осмыслить стереотипы или хотя бы визуализировать поверхность современного, оно же «клиповое» или «мозаичное» сознание. Сегал рассказывает об этих стереотипах, о таком сознании и даже о «коллективном бессознательном» доходчиво, хлестко, но и отстраненно.

В отменном ритме. Напрямую, в открытом тексте, но и с тонкой, беспедальной переменчивостью в актерском существовании. Например, провинциальная невеста в первом рассказе, простодушно желающая «контролировать эмоции», на рандеву с ивент-менеджером покажет — сквозь слезы отчаяния — полсекундный хамский оскал. Это ее естественная и незапланированная реакция на выбор в ритуале свадебного «одаривания»: в случае явного, а не тайного подношения она выявит своих настоящих друзей, не скупердяев. Обхохочешься.

Реплики Сегала, как и должно комедиографам, разойдутся на цитаты. «О чем трахаться будем?» — возопит в четвертом рассказе мужчина, близкий к полтиннику, унаследовав от шестидесятников и сексуальную гиперактивность, и гражданскую боль. Но еще — пером зоркого Сегала — влечение к блатной «Мурке», которую он с ностальгическим вожделением напевает.

Образ уставшего от графоманов интеллигента-редактора, спустившего, не читая, рассказы неизвестного автора в мусорную корзину и склеившего молодую красавицу в красной машине, — не менее гротескный, чем образ его подружки, пропустившей в школе уроки зоологии, истории и потому фраппирующей своей темнотой любителя секса, шансона, Высоцкого и поговорить.

Гротеск в этих рассказах нисколько не преувеличение. Режиссер понимает его как сверхточность, продолжая традицию, возможно, о ней не подозревая, и такой трактовки приема. Сегал — не побоюсь процитировать рецензию Беккета на сборник рассказов О'Кейси — «мастер фарса в самом серьезном и почетном смысле: различая принцип расщепления даже в самых самодовольных из твердых предметов, он взвинчивает их до распада».

Беллетристическое дарование Сегала переводится в его режиссуре в образчик умного мейнстрима или арт-мейнстрима. Точнее, одушевленного мейнстрима, которого у нас нет и вот появился. Раздражать он может разве что агентов фестивального гетто. Прошли времена, когда столичные интеллектуалы в начале 90-х снобистски восхищались трэшем и беллетристикой, знакомящей жителей нашей родины с повседневной реальностью, с ее новыми реалиями и словарным запасом, полагая, что без этого фундамента будущий арт невозможен.

Очевидности, вскрытые Сегалом в его героях — не злоумышленниках, а молодых людях и старых, «с опытом» управления (как Губернатор из второго рассказа) или сексуальной чуткости (как редактор из четвертого рассказа), достигают в фильме такой степени обобщения, что социальные маски смягчаются — благодаря идеальному кастингу — типологией характеров. Не путать с типизацией, хотя и в ней ничего стыдного нет.

Таким образом, идиотизм, абсурд, воспринимаемый как бред только на какой-то инопланетный взгляд, становится открытием новой, персональной заорганизованности, как в первом рассказе «Мир крепежа». Там репетиция свадебного обряда «по-европейски» оборачивается репетицией судьбы жениха с невестой навылет, до гроба, с промежуточным кастингом их будущих любовников и любовниц. Но известный маразм, представленный как норма нашего существования, поведения, как норма, не нарушающая отечественные (культурологические) традиции, теряет здесь статус клишированной, исключительно социальной реальности. Сегал демонстрирует не только стилистический блеск, но и прозорливость антрополога с врожденным и отточенным чувством юмора.

Обаяние «Рассказов» и в умелой разработке разных решений для подрыва конкретного жанра каждого рассказа, и в изящном балансе глубины и поверхности. При том, что этот фильм лишен подтекстов, вторых планов и прочих авторских ухищрений.

Сегал — рассказчик-гражданин (в отличие от автора/исполнителя народного проекта «Гражданин-поэт»). Его первый сборник называется «Молодость» и кроме нежности, которой напоен голос рассказчика, кроме иронии, что сквозит в построении фразы то оттененной горечью, то парящей свободно, без светотени, есть в этой прозе сквозной мотив. Сегала страшно волнует время как таковое. Его течение, блокировка, размыкание, его ощущение (не обязательно переживание) разными персонажами. А еще — возраст героев. К великовозрастным людям и к детям он испытывает привязанность, внимательность. А вот «среднее поколение» — так в его прозе — или молодое, но уже «вступившее» в жизнь, его мало интересует. Может быть, потому, что оно — выморочное. В фильме «Рассказы» такой закономерности нет. «Круговое движение» (название второго рассказа) направляет не только фабульный «мотив коррупции» по горизонтальному и вертикальному срезу общества (от рабочего на станции техобслуживания до президента), но и большой сюжет о родовых приметах нашей родины, откомментированных высшей властью цитатами из Карамзина, Ключевского, Алексея Толстого.

В рассказе «Да» (из сборника «Молодость») пионеры заходят за макулатурой в дом, где застыли две старушки. На дворе 1987 год. Но старушки уверены, что школьники — из кружка фантастики. Они-то ждут своих женихов с 1937 года, который, им кажется, все еще длится, не прошел. В 2010-м бывший пионер оказался в родных местах и забрел в тот дом. Старушки остались на месте. Герой поведал им про эпохальные перемены. «—Война миров, — сказала Кира, и я это расценил как положительный ответ. Я рассказал про перестройку, про то, что Советский Союз распался, что страна была какое-то время во власти криминальной неразберихи, но теперь, слава богу, восстанавливается, структуризируется благодаря позитивным силам, к которым я тоже имею непосредственное отношение, так как являюсь самым настоящим помощником депутата. Рассказал про чеченские войны, про то, как русские стреляли в грузин и наоборот. Про то, что дружбы народов теперь нет, что, когда во время Великой Отечественной войны русским было плохо, их приняла и дала выжить Средняя Азия, а теперь, когда плохо людям из Средней Азии, русские обо всем забыли и не очень-то их гостеприимно встречают. Помолчали. Через какое-то время Кира сказала:

— Вы не бойтесь, мы никому не скажем. […] — Мы вас через черный ход выпустим, — сказала Шура, — чтоб никто и ничего. Будете, как в фантастике — Человек-невидимка».

Так выползает на страницы его прозы страх 30-х, оберегающий «шпиона» из будущего, бывшего пионера, настоящего помощника ненастоящего депутата, который уже ничего не боится. Даже нормально спуститься по лестнице, не через черный ход. Но персонажи Сегала, развитые и недоразвитые, мертвые и живые, наивные и ушлые, — все жертвы. Даже если не ведают о такой своей особенности. Такие же жертвы, как и герои Сигарева, но избранные из другой — по составу жанров — переписки Сегала-писателя с Сегалом-режиссером.

Быть жертвой — тоже сквозной мотив его прозы и фильма. Малодушной, наивной, искренней, унизительной, беспечальной. Быть жертвой мясника, забивающего коров (рассказ «Месть мяса» из сборника «Молодость»), или патерналистской зависимости тертого «патера»-менеджера по организации свадеб и похорон. Быть жертвой томительного, если не судьбоносного, выбора между десертом «Элегия» и «Восторг» («Мир крепежа»). Быть жертвой страха и жертвой свободы (рассказ «Да») или налаженных связей, необходимых для «стабильного общества» и обычной жизнедеятельности («Круговая порука»).

Смелый Сегал не боится буквальной визуализации клишированных сентенций. В одном из эпизодов его фильма главврач больницы, получивший взятку от сына пациентки, которой теперь будет сделана операция, отправляется к полковнику, чтобы отмазать сына от армии. Деньги передает в грязном туалете. Иного закутка в присутственном месте не найти — всюду жизнь. Деньги падают в говно. Полковник сушит их, проветривает у раскрытого окна. И они действительно перестают пахнуть.

Секретарша издательства (Дарья Носик) достает из корзины рукопись «Рассказов». Читает и становится героиней первой короткометражки альманаха («Мир крепежа»). Замредактора (Василий Мичков) берет рукопись в кафе и находит себя первым из череды персонажей, связанных услугой за услугу, второй короткометражки («Круговое движение»). Библиотекарша Анна Петровна (Тамара Миронова) читает стихи, похоже, стилизованные под Пушкина, в которых черпает сверхъестественную силу («Энергетический кризис»). Ее энергией пользуются следователи: без усилий библиотекарши не найти им убийц, маньяков и их жертв. Не справиться с «гиблым местом» (тут так говорят, не повторяя реплику Лозницы из фильма «Счастье мое»), с «очень неприятной энергией». Анна Петровна надевает пальто с пелериной («крылатку») и отправляется на помощь прелестным в своей цирковой сноровке нечувствительным милиционерам с речевками-рефренами, подражающими слогу сказки: «Сила в ней неведомая. Откуда берет, непонятно». А одна реплика, произнесенная с упоительной достоверностью, вообще стоит обедни: «Щас найдет. Может, даже живую». Анна Петровна входит в раж, почти находит пропавшую девочку, которая, чтобы согреться, поджигает томик Пушкина спичкой. Пожар обугливает тело ясновидящей. И переносится на пылающую библиотеку. Кто теперь будет преступников и жертв находить? Нет ответа. Зато Сегал знает, как задействовать саспенс и сказочный кошмар в соответствующих мизансценах, освещении, цвете. Так что была бы у него охота, снимал бы он сказки, фэнтези, триллеры, комиксы, выворачивая эти условные миры по своему разумению: саркастическому до трепета и трепетному до уморы.

Четвертый рассказ «Почему старик еще жив?» был опубликован в сборнике «Молодость». В фильме он называется «Возгорится пламя», и он про того редактора, который, оказавшись в пробке, ошалел от девицы с развевающимися волосами. Гламурных влюбленных с пропастью в возрасте, образовании, опыте Сегал направляет гулять, есть, пить, кино смотреть, заниматься сексом в правильные места для их мыслей и образа жизни. Мимо «Жан-Жака» до троллейбусного парка на Миусах, от кинотеатра «Художественный», где еще не было реконструкции, зато есть попкорн, до квартирыстудии редактора с красным, конечно, диваном и прочих локейшнов креативного класса и класса кретинского, зато сексапильного.

Однако ромком Сегал подрывает фарсом. А героями этого площадного жанра становится не только барышня в красной машине, купившая ее в кредит («это круто!»), но и редактор-пижон. Барышня не в курсе, что такое гандбол, сколько погибло во время сталинских репрессий, путает ЧК с чиксами, урок с орками, акул с дельфинами. Редактор же любит секс, шансон и, презрев барышню из машины, отвечает на зазывный взгляд коллеги-редакторши, с которой тоже можно потр…ся, но компенсировав неудовольствие от стареющего тела разговорами о Троцком.

В финале фильма автор (Владислав Лешкевич) «Рассказов», которому в издании было отказано, читает перед камерой рэп под кодовым названием «Новый Интернационал».

«Вставай, заклейменный проклятьем, лежащий по ту сторону радости мир сытых рабов, бегуших яростно от дня рождения к дню старости… то, что осталось от разума, не возмущается, не кипит. Глазом моргнуть не успеешь, будешь сидеть на одной шестой, будешь сидеть в одиночестве. Это и есть наш последний решительный бой, это жажда, жажда интернационального солнца, тобою разломанного на лучи каждому…»

О постреволюционных юмористических сочинениях Михаила Зощенко, издававшихся в голодное время, критики писали, что «нам нужен черный хлеб, а не сыр бри». Михаил Сегал, нежный автор и проницательный фарсёр, понимает, что в «настоящем стабильном обществе» вроде нашего или в мире крепежа, где бри в столице завались, можно из-за энергетического кризиса или прорехи в круговом движении остаться без хлеба. Тогда и возгорится пламя.

«Рассказы»
Автор сценария, режиссер Михаил Сегал
Оператор Эдуард Мошкович
Художник Виталий Труханенко
Композитор Анджей Петрас
В ролях: Игорь Угольников, Тамара Миронова, Константин Юшкевич, Любовь Новикова, Владислав Лешкевич, Сергей Фетисов, Елена Нестерова, Василий Мичков, Глеб Орлов, Андрей Мерзликин, Дарья Носик, Андрей Петров, Павел Ремнёв, Дмитрий Хопёрский
R.U.Media
Россия
2012