Strict Standards: Declaration of JParameter::loadSetupFile() should be compatible with JRegistry::loadSetupFile() in /home/user2805/public_html/libraries/joomla/html/parameter.php on line 0
Конечная остановка. «Крестный путь», режиссер Дитрих Брюггеманн - Искусство кино
Logo

Конечная остановка. «Крестный путь», режиссер Дитрих Брюггеманн

Когда впервые блуждаешь в Иерусалиме по старому городу, маршрут, известный под названием Виа Долороза, ставит в тупик. Даже без провожатого, по путеводителю, ты без труда восстанавливаешь все девять остановок из тех четырнадцати, что составляют Крестный путь Христа. Пройти их можно минут за пятнадцать, и это как-то удручает. Вокруг снуют торговцы, монахи, паломники, дети, туристы, орет из динамиков какая-то арабская музыка – то ли попса, то ли проповедь. Как выжать из себя хоть каплю благоговения? Как почувствовать то, что должно? Простираться ли ниц на каждом пункте из девяти? Читать ли дополнительную литературу?

С одной стороны, эта дистанция – великий путь, видоизменивший историю и культуру, – удручающе ничтожна. С другой – непреодолима: через смысловую и эмоциональную пропасть не перепрыгнуть, как ни тренируйся.

Может показаться, будто фильм молодого немецкого режиссера Дитриха Брюггеманна «Крестный путь», сценарий которого написан им в соавторстве с родной сестрой Анной (за что жюри Берлинале и присудило им приз как лучшим драматургам фестиваля), о религиозном фанатизме и нетерпимости, стоивших жизни девочке по имени Мария. Но на самом деле картина именно об этой дистанции в четырнадцать (по числу прожитых Марией лет) остановок.

Крестный путь – дорога к запланированной, объявленной и неизбежной смерти. Мария, покладистая отличница, воспитанная родителями в послушании и богобоязненности, готовится к зрелости: символический ритуал – первое причастие – у нее материализуется в конкретное действие, мученическую смерть во имя излечения четырехлетнего брата (вероятно, аутиста), который так и не начал еще говорить. Четырнадцать стояний Христа в простой и протестантски строгой структуре фильма равняются четырнадцати остановкам камеры. Тщательные, скупые и точные, без изысканностей, tableaux vivants оператора Александера Засса обеспечивают режиссеру возможность играть с крупным и общим планами, глубиной кадра и светом. Однако пользуется Брюггеманн этими ресурсами взвешенно и неброско, без малейшего позерства. Как в гравюрах Дюрера, при всех деталях и завитушках, общий абрис и смысл рисунка остается внятным и прозрачным.

Кино есть движение. С тех пор как камера научилась обходиться без штатива – движение камеры. Статичная камера ассоциируется с аскетизмом, бескомпромиссностью, театральной условностью – или, напротив, с документальностью. Но в случае «Крестного пути» это еще и способ остановиться и вглядеться в пейзаж, интерьер, выражение лица. Камера непо­движна, чтобы мы ощутили, сколь трудноосуществимо привычное для нас движение: не только от кадра к кадру или от предмета к предмету внутри кадра, но и от человека к человеку. Идеальная задача здесь – преодолеть дистанцию между зрительным залом и миром по ту сторону экрана, а поскольку этот мир причудлив (радикальная католическая секта, выдуманная Брюггеманнами община св. Павла), то и дистанцию между нашим образом мысли и тем, к которому привыкла Мария. Внутреннее напряжение в ее глазах, в складках сжатого рта – от усилия еще большего: страстного желания преодолеть иную дистанцию – между будничным «сегодня» и мистическим миром Евангелия. Ее грядущее причастие должно стать, как у Иисуса, подлинной плотью и кровью, без которых чуду не свершиться.

Остановка первая: Иисуса приговаривают к смерти. Шестеро детей за столом вокруг восседающего посередине молодого пастыря, отца Вебера (актер Флориан Штеттер, чья благообразная умиротворенность эффектно контрастирует с жестоким догматизмом каждого пастырского наставления). Он рассказывает им о сатанинской музыке и дьявольских модных журналах, они отвечают на его вопросы готовыми, давно вызубренными формулами. Почти Тайная вечеря, фронтальный план. Мы знаем, что за этим ужином, остальные участники которого не подозревают о грядущем, свершается что-то важное. Известно об этом лишь сидящей по правую руку от священника Марии. К смерти себя приговаривает она сама, добровольно.

kreuzweg-2
«Крестный путь»

Вторая: Иисус берет крест свой. Начинается движение в сторону Голгофы. Спокойная уверенность ренессансной картины сменяется будто бы случайным натурным кадром, источающим тревогу: камера посреди проселочной дороги, где останавливается Мария. Она гуляет с семьей за городом, мы видим ее братьев, сестер, родителей и подругу – приехавшую по обмену француженку Бернадетт. На улице морозно, но Мария одета легко. Она остановилась, чтобы подождать отставшую семью; пейзаж признается красивым, мать – явно глава семьи, отец весь фильм безмолвен, – решает, что самое время и место для групповой фотографии. Картинку портит только безучастное лицо девочки, мать выходит из себя. Внутренний конфликт задан: движение для Марии, которая в своем (пока тщательно скрытом) религиозном пылу остраняет даже ландшафт, не желая нарушать аскезу любованием природой, и статичность для матери, цель которой – заключить как семью, так и окружающий мир в уютную формальную рамку снимка, где все улыбаются и счастливы.

Отец, который всегда молчалив и безразличен, лишь в похоронном бюро позволяет себе проявить чувства, причем посредством молчания: его фигура не столько символизирует, сколько намекает на отсутствие или, по меньшей мере, пассивность Бога. В «Крестном пути» его не видно, как нет его после моления о чаше в евангельских Страстях: вместо него – лишь страдающий человек. Зато есть две, как предписывает канон, Марии. Первая – главная героиня. Для своей семьи и строгого отца Вебера она – та же Магдалина, искупающая первородный грех (недаром одна из сцен фильма, пятая станция «Симон Киринеянин помогает Иисусу нести крест», – исповедь девочки, где невинная ложь о встреченном в библио­теке мальчике немедленно раздувается исповедником до греха блуда). Для остальных, от глумливых одноклассников до сочувствующих учителей и врачей, – дева Мария, чья непорочность становится поводом для смеха и недоумения. Вторая Мария – мать: ее встреча с дочерью после школы, снятая статичным планом изнутри автомобиля, носит подзаголовок «Иисус встречает свою мать» (остановка № 4). Младшая Мария ни разу не решается на открытый бунт против старшей. Их противоречие глубже, оно лежит в области метафор и их толкования. Ведь «мать» – это еще и исходная точка любого смысла, а в христианстве – сосуд первого чуда, с веры или неверия в которое начинается миф.

Для матери Марии – ее роль играет одновременно сдержанная и темпераментная Франциска Вайс, знакомая по «Пианистке» и «Собачьей жаре», – мир развращен чрезмерным доверием метафорам. Она, как и ее собратья по общине св. Павла, отреклась от Ватикана, допускающего слишком много отступлений от догм (интересно, что она сказала бы о последних выступ­лениях папы римского Франциска, назвавшего метафорой и ад, и Адама с Евой). Все заповеди следует трактовать буквально, лишь это – дорога к благодати. Она тоже понимает и признает трагическую дистанцию между временем, в котором жил Иисус, и безбожным XX веком; постоянная мысль о неизбежной безблагодатности, вкупе с немотой четырехлетнего Йоханнеса, мотивирует ее поведение и отношение к остальным детям.

Для Марии (потрясающая дебютная роль Леи ван Акен) все иначе. Для нее каждая метафора Евангелия материальна и воплотима в жизнь. Подзаголовки снятых единым планом главок, позаимствованные из Крестного пути Иисуса, вызвали недовольство ряда критиков – но «неточные совпадения» названия и происходящего на экране как раз подчеркивают и зазор между метафорой и ее воплощением, и страстные попытки Марии этот зазор преодолеть.

В сценке в школьной библиотеке она знакомится с Кристианом: имя звучит как метафора, это хороший знак. Совместное обсуждение музыки – новый приятель поет в церковном хоре и тоже не одобряет сатанинские ритмы современной эстрады – выливается в приглашение – нет, не в гости, а всего лишь на хоровую репетицию. Но в подтексте «Иисус падает в первый раз» (остановка № 3). Отступление от принятого плана действий, заранее вписанного в рамки жития будущей святой, не что иное, как падение. Каждая такая слабость трактуется как (грехо)падение. Окончательно Мария расстается с Кристианом в новелле под названием «Иисус встречает плачущих женщин Иерусалима» (остановка № 8). Очевидно, что «плачущая женщина» здесь не Мария, она, напротив, играет мужскую роль, стоически отказываясь от похода в кино или мороженого, а плакальщиком и слабой стороной предстает Кристиан.

kreuzweg-3
«Крестный путь»

В сцене, где «Иисус падает в третий раз» (остановка № 9), метафора наконец материализуется: измученная голоданием и другими видами самоистязания Мария действительно падает в обморок в момент первого причастия, так и не открыв рта. Символический обряд уже не для нее, а это падение сродни чуду. Усилием воли Мария приближает себя к добровольному мученичеству, переходящему из стадии фантазий в плоскость эмпирической реальности – и дистанция начинает сокращаться: камера двигается в первый раз, сопровождая подростков к причастию. Теперь даже тривиальный медосмотр – лишь подготовка к финальной стадии: «Иисуса лишают одежды» (остановка № 10). Не случайно именно попытка все-таки вкусить гостию уже на больничной койке («Нам еще не пора есть твердую пищу!» – кричит медсестра, но уже поздно) вызывает остановку сердца (глава «Христос умирает на кресте», остановка № 12). Тогда камера двигается еще раз, и дистанция сокращается до абсолютного минимума: свершается то, что верующий назовет чудом, – Йоханнес произносит свои первые слова. «Мария? Где Мария?»

Отныне мать – единственная Мария, и она способна лишь зафиксировать чудо, сообщив о нем доброжелательно безразличному гробовщику («Иисуса снимают с креста и кладут на колени матери», остановка № 13). Ее система взглядов не поколеблена, совесть по-прежнему молчит. Чудо интимно, чудо – предмет толкования и веры, а не громогласной явленности, как колокола в финале «Рассекая волны» Ларса фон Триера или «Слова» Карла Теодора Дрейера. Не заступая на опасную территорию религиозного кино, «Крестный путь» Брюггеманна не хочет укореняться и в безопасной почве антиклерикальных киноманифестов: в этом принципиальное отличие картины от эффектного «Реквиема» Ханса-Кристиана Шмида, истории умученной экзорцистами эпилептички. В конце концов ни отец Вебер, ни родители не требовали и не просили от Марии крайней жертвы. Община св. Павла, хоть и вдохновлена реальным Братством св. Пия X, все-таки вымышлена. А Бернадетт – казалось бы, персонаж в сюжете лишний – наглядно показывает, что можно быть прихожанкой этой церкви, оставаясь нормальным человеком и не отказываясь от радостей жизни.

Суть, конечно, не в этом, а в неожиданном ответе на вопрос о дистанции между сакральным и реальным. Передвигаясь по земле в рамках, установленных статичной камерой, невозможно преодолеть ее – и это знают все, от фанатичной матери до учительницы физкультуры, заставляющей школьников бегать по кругу под «сатанинскую» музыку. Лишь Мария поняла, что выход из этого замкнутого и, вероятно, дьявольского круга только один: по вертикали, вверх. Когда экскаватор закапывает гроб с ее телом – судя по всему, как и просила мать, белоснежный, чего зрителю все равно не покажут, – а стоящий рядом со свежей могилой Кристиан смотрит на неизбывную горизонталь горизонта, камера двигается в последний раз, взмывая к небесам и впервые глядя на облака.

Тело Иисуса кладут в гроб. Конечная остановка. Воскресение еще не произошло и вряд ли произойдет: ведь никто в него не верит. Как выясняется, ускользнуть на небо можно совсем незаметно.


«Крестный путь»
Kreuzweg
Авторы сценария Дитрих Брюггеманн, Анна Брюггеманн
Режиссер Дитрих Брюггеманн
Оператор Александер Засс
В ролях: Леа ван Акен, Флориан Штеттер, Франциска Вайс, Михаэль Камп, Мориц Кнапп, Бирге Шаде, Люси Арон и другие
UFA Fiction
Германия
2014

© журнал «ИСКУССТВО КИНО» 2012