Ермек Шинарбаев: «Комплекс «Киношника» на телевидении»

Интервью ведет Вера Иванова

Ермек Шинарбаев — один из наиболее известных советских кинорежиссеров. Со своими фильмами он объехал едва ли не весь мир. Бывал участником форумов, симпозиумов и прочих встреч кинематографистов, деятелей культуры и т. д. Серьезное отношение к нему как режиссеру-игровику возникло сразу. За первую полнометражную картину «Сестра моя, Люся» он получил специальный приз жюри в Амьене. Под знаком «Мести» прошел сезон 1991/92: с каннского «Особого взгляда» пути пролегли через Монреаль, Каир, Хайфу, Гонолулу, Нью-Йорк, Филадельфию, Вашингтон, Сиэтл, Ванкувер, Роттердам, Токио, Подольск, Тур — с призами, прессой, телесъемками. В 1993-м «Место на серой треуголке» принесло две главные награды в Локарно — «Золотого леопарда» и приз ФИПРЕССИ (только наши критики отнеслись к «Треуголке» прохладно). Через год Шинарбаев получил специальный приз жюри в Сан-Себастьяне. Киноиздания Европы, Америки и Азии торопились использовать приезды Шинарбаева, чтобы взять интервью.

Москва для него была в свое время совсем родным городом — он здесь дважды учился во ВГИКе (окончил актерский у Б.А.Бабочкина и режиссерский у С.А.Герасимова), заканчивал свои картины на «Мосфильме», был членом редколлегии «Искусства кино», да и просто считался записным москвичом — по степени включенности во все планы и текущую жизнь Союза кинематографистов СССР. Начало 90-х годов стало для кинематографистов началом поисков иных связей и отношений. Осень 1995-го Ермек Шинарбаев провел в Германии, а вернувшись в Алматы, стал продюсером казахского многосерийного телепроекта «Перекресток». В октябре 1996-го количество серий «Перекрестка» перевалило за сто. В первый день того же октября 1996-го Ермеку вручили приказ о его назначении директором продюсерского центра национального кино. «Казахфильм» разделился надвое: на производственную часть и творческую. Первую возглавил экономист, вторую — режиссер. Надо надеяться, дело пойдет. А пока разговор о телевидении.

Вера Иванова. Сегодня обращение к телевидению не только вынужденная мера для самих кинематографистов. В каком-то смысле это и спасение самого кинематографа. Кинопроката нет, а телепрокат есть. Денег на кинопроекты нет, а телепроекты стоят меньше.

Ермек Шинарбаев. Телевидение прежде считалось «осетриной второй свежести». Поэтому я все время думаю, удастся ли преодолеть, работая на телевидении, комплекс неполноценности. Недавно приезжали немцы из Берлина снимать передачу о нашем сериале «Перекресток» и рассказали о своем знаменитом телесериале «Линденштрассе», которому уже десять лет. Первые два года и зрители, и критики негодовали: что за ерунда! Но сейчас смотрят все. И делает сериал элитарный режиссер, снимавший кино для немногих. Мне могут сказать: чем ты занимаешься? Нельзя так себя тратить. Что ты — забыл, как снимается кино? Могут сказать — и говорят. Конечно, из благих побуждений. Первое время меня это сильно ранило, а теперь нет. Почему? Прежде всего эта работа дает ощущение востребованности. Я не знаю, что бы я делал, если бы ее не было. Конечно, готовил бы кинопроект. Но найти миллион долл.аров на его осуществление в Алматы сегодня невозможно. Волна интереса к бывшему советскому кино на Западе схлынула, там денег теперь тоже не найти. И постоянны предостережения: если будешь сейчас снимать картину, то, с точки зрения сегодняшнего зрителя, ей не хватит остроты. А если подчинишься устанавливающемуся клиповому сознанию, не угодишь себе. Я замечаю, что от клипов вкус бесконечно портится, и своим студентам говорю: если будете снимать клипы, вам будет очень трудно потом сделать даже короткометражку. Может быть, вправду, нужно превратиться в рака-отшельника. Но я себя знаю. Я — трудоголик, мне нужна работа. И теперь меня уже не беспокоит вопрос: что это ты тут в глуши прозябаешь? Я и начинал как режиссер из провинции, приезжавший в Москву из Алматы. Я хорошо помню и годы во ВГИКе, и время, когда я делал свои первые картины в Москве. На меня смотрели, как на какую-то биологическую ошибку. Отношение к себе как к серьезному режиссеру я почувствовал значительно позже, пройдя через этап, когда ты никто. Теперь я уверен, что и на этой телевизионной стезе можно добиться очень существенных результатов. Но для себя проблема разноуровневости кино и телевидения не снимается.

В. Иванова. В начале века кино было киношкой и искусством не считалось. Хотя какие-то странные люди им увлекались до самозабвения. Ладно бы, театральные режиссеры, артисты, писатели, ладно бы, художники и фотографы. Но находились такие, которые бросали приличные профессии. Вспомните, из солидного химика сотворился Пудовкин, а Эрмлер и вовсе был чекистом. Кино постепенно формировалось как нечто сильное и авторитетное. А вдруг что-то еще не выясненное, но готовое вырваться наружу, заложено и в телевидении? Может случиться так, что сегодня вы говорите: дайте деньги, и я уйду снимать кино, а завтра так уже не скажете.

Е. Шинарбаев. Знаете, о чем я думал последнее время? Когда я закончил ВГИК и делал свою первую сорокаминутную картину «Красавица в трауре», у меня была очень мощная мотивация. Потом был долгий период, когда стало понятно — в советском кино я не буду существовать. Наступила перестройка, появилась возможность делать картины. Но все это время казалось — сниму картину и умру. Снимать картину было невероятным счастьем.

Опыт работы с французами привел к переоценке многого. Снимая фильмы дома, я был одновременно и продюсером, и монтажером, сам забивал гвозди и доставал бензин. При нормальной же системе я должен был двадцать четыре часа в сутки заниматься только режиссурой. Теперь-то я знаю: чтобы делать кино, нужна настоящая группа профессионалов. Нужно много денег. Вот здесь-то и начинаешь чувствовать, что теряешь энергетику. Нужно найти такой проект, который тебе безусловно интересен, в котором ты мог бы реализоваться, но еще нужно, чтобы продюсеры, вложившие деньги, могли их вернуть. А вот это для меня момент неизвестный, я этому не учился. Я боюсь подвести продюсеров, моя картина всегда может получиться непрокатной. Недавно я с удовольствием посмотрел десять французских картин, которые показало французское посольство в кинотеатре «Арман», и подумал: как хорошо, что они снимают такие замечательные картины. Но у меня не появилось даже мысли сделать что-нибудь подобное. Причин много. Кино индустриализуется и утрачивает то, что мы в нем так любили: непосредственность, способность светом, цветом выразить нечто глубинное. А вот я посмотрел окончательный вариант «Улыбки» Сергея Попова. Все мне нравится: здесь не технология, а что-то другое.

Когда мы учились во ВГИКе, мы изучали только авторское кино и готовили себя исключительно к нему. Мы со снисхождением смотрели на тех режиссеров, которые снимали фильмы для широкой публики. До 1993 года еще можно было делать дешевые фильмы, совершено не думая о зрителе. Был какой-то угар свободы и счастья. Вы знаете, я уже тогда понимал, что все это вот-вот кончится. И нужно успеть снять хотя бы одну, две (ах, если бы удалось три!) картины. И мне страшно приятно, что я сделал пять. Я знаю, что в них масса всяких слабостей, недостатков, сложностей, но в них — независимое сознание. И мне сейчас достаточно просто заниматься «Перекрестком», этой «мыльной оперой», потому что те фильмы у меня за плечами. А «Перекресток» — это совсем еще маленькое дело, и его нужно поставить на ноги. А потом уже заняться чем-то другим.

Я и сам замечаю, что тон у меня здесь становится каким-то извиняющимся. И я поясняю вслух себе же: что-то на «Перекрестке» не вытанцовывалось, что-то было не так. И вот сейчас происходит некая кристаллизация, форма стала образовываться. А это уже важный процесс. Ощущение потерянности постепенно начинает отпускать. Оказалось вдруг даже интересно. Конечно, на телевидении я все равно чувствую себя пока что студентом.

В. Иванова. Вам есть чему учиться у телевидения?

Е. Шинарбаев. Конечно. Ведь есть подозрение, что где-то уже существуют достаточно совершенные формы телевидения. Появился, говорят, новый американский сериал, построенный на эстетике MTV. Я подумал: как это интересно, ведь мне такая рваная манера по вкусу. Есть у них и такая серия: группа чуть ли не в сто человек снимает жизнь четырех или пяти молодых людей. Жизнь как она есть. И это мне остро интересно.

И вот в Алматы снимается «мыльная опера» и снимается на высоком технологическом уровне. А раз такая технология есть, то возникает востребованность и во мне как режиссере. И думаешь уже не о гвоздях, а о том, как добиться соответствующего художественного уровня.

Мне хочется многое попробовать — неигровые истории, к примеру. Можно пробовать, можно искать. Все-таки честолюбие сохраняется, живет. Мне по-прежнему, если не больше, хочется знать и узнавать. И ностальгические чувства я берегу. Мы теперь люди из разных стран.

В. Иванова. Да, конечно, телевидение заставляет отказываться от привычных представлений, дает новые: кино в неожиданных связях с телепрограммами открывается по-новому.

Е. Шинарбаев. Помню, я провел месяц в Пенсильвании и смотрел поначалу шестьдесят пять каналов, вернее, переключался с канала на канал. И вдруг обнаружил, что неосознанно отдаю предпочтение одному — каналу «Браво», который показывает американское черно-белое кино 40 — 50-х годов. И я думаю, когда и у нас появится много каналов, будут востребованы классные киноведы, которые принесут на телевидение свою культуру, обеспечат любой показ, и сделать это смогут киноведы, имеющие концепцию и воплощающие ее на телевидении.

В. Иванова. Но сегодня даже такой серьезный телеканал, как НТВ, не мог позволить себе принять программу, разработанную и предложенную летом 1995 года журналом «Искусством кино». Считается, что телевидение — коммерческая структура, то есть надо удовлетворять запросы миллионов зрителей.

Е. Шинарбаев. Телевидение должно быть разным. Только тогда каждый мастер кино найдет свое место и работу для себя. С 1 декабря 1995 года по сей день я работаю на «мыльной опере», пашу, как лошадь. И дело стоит того. Сто пятьдесят человек работают на сериале и, слава Богу, хорошо работают. А ведь было разное. Даже бунт был. Пришла ко мне делегация: «Ермек, мы решили бастовать, потому что до нас дошли слухи, что вы запускаете свой собственный проект и уезжаете в Париж». Я просто обалдел. Я-то знал, что не готовлю никакого проекта. Но, кроме того, понял, что есть момент ответственности, моей личной ответственности перед этими людьми. Я должен довести проект до результата, принести его в клювике. Нельзя, чтобы работа остановилась или даже сбилась с налаженного ритма, иначе все, что мы задумали со сценаристами, режиссерами, операторами, рухнет.

Сейчас мы снимаем в неделю две серии и в процессе работы продолжаем учиться. Набравшиеся уже опыта участники проекта говорят, что только-то лько начинают понимать, как надо снимать. И это несомненно нужно закреплять, а не растрачивать. Да к тому же появляется и азарт, увлеченность.

В. Иванова. Возвращаясь к кино и телевидению, хочу повторить, что они — опора друг другу. Мне во всяком случае кажется, что они еще не все друг другу сказали, еще не до конца поняли друг друга. Хотя влечение явно есть, и не только формальное.

Е. Шинарбаев. Конечно. Взаимопроникновение есть. У меня в «Слабом сердце» Адик пишет письмо Айжан на видеокассете. Я делал такие вещи намеренно. И встречаю подобное у других. Помню картину, где у героев есть видеокамера и они снимают друг про друга репортаж, который становится частью фильма, то есть видеоизображение вводится в киноизображение. Причем оба компонента оказываются взаимонеобходимыми. Телевидение влияет и на театр. Питер Селлерс нашпиговал оперную сцену в Бруклине маленькими видеокамерами, и время от времени сверху опускался огромный экран, на котором возникало видеоизображение: крупный план поющего лица. Фантастическое впечатление!

Я собирался поставить в Алматы пьесу, и мне хотелось, чтобы там работали телекамеры, чтобы было видео. В живом спектакле мне нужны были эти врезки, эти отражения. Меня спрашивали: ты что, собираешься делать киносценарий? Мне же казалось интересным соединить живое, непосредственное и то, что может дать видео— и телеизображение в столкновении, когда сами швы дадут неожиданный эффект, а зрелища признаются в широте и границах своих возможностей. Правда, возникает мысль: а не от бедности ли такие эксперименты?

В. Иванова. Каких только открытий не случалось в кино от бедности. Сколькими шедеврами мы этой бедности обязаны!

Е. Шинарбаев. Это тема моих пререканий со студентами.Даю задание снять игровой видеофильм на VHS. А они мне: нет, мы не хотим, только на 35-мм или по крайней мере на Betacam SP. Я настаиваю — на VHS. Они: но там же звук не записать. Я: значит, напишите этюд, где минимум звука или актер выходит на крупный план и говорит прямо в микрофон камеры. Это уж ваши проблемы, как вы это напишете, как оправдаете. Я не хочу знать, что вам не удалось записать звук, не удалось выстроить мизансцену. Вы должны принять как условие специфические возможности данной камеры. Используйте эти возможности как ваше оружие. Сегодняшние киностуденты ничего знать не хотят, не помнят, естественно, но и знать не хотят кино и времена, когда не было портативных камер, не было трансфокаторов, а были наезды и панорамы с тележек, использовались (и хорошо использовались) штативы. Они меня не понимают. Они не видели довоенных фильмов. Не видели и не знают, о чем я говорю.

В. Иванова. Зато они другое знают и, может быть, легче освоят новые правила и рыночные отношения, которые лучше и разумнее тех, к которым мы привыкли.

Е. Шинарбаев. И все же мы растерялись от свободы, но, правда, догадались не растерять друг друга, сохранить общее кинопространство, которое создавалось десятилетиями. А они, не знакомясь друг с другом во ВГИКе, поскольку учатся дома, не встречаясь на всесоюзных фестивалях или болшевских, репинских и прочих семинарах, не заведя друзей от Бреста до Владивостока, не могут беречь то, чем не владели изначально. Сейчас это особенно важно, когда нашему зрителю стали надоедать стандартные боевики и воскресает интерес к отечественным картинам. Подходит время нового «нашего» кинематографа. Это уже не просто надежды, а уверенность. И должны появиться новые кинематографисты, которые сумеют дать людям то, в чем они нуждаются. А для этого нужны талант, образование и ремесло. Чтобы предложить не похлебку, а хлеб насущный.

В. Иванова. Я просмотрела почту «Перекрестка». Удивительно, как она велика. И практически вся — дифирамбична. Людям нравится, что многое узнаваемо. Люди привыкают к такому типу зрелища. Вас это не пугает, не кажется, что оно вытеснит кино?

Е. Шинарбаев. Наверное, простого ответа нет, что такое для киношника телевидение. Ведь и здесь не ставишь перед собой только прикладные задачи. Кино для меня — вещь интимная. Телевидение, как ни странно, потребовало чего-то похожего. А может, я просто по привычке любую работу делаю как глубоко личную. И новая должность для меня не исключение.