Золушка на все времена. «Золушка», режиссеры Надежда Кошеверова, Михаил Шапиро

«Золушка»

Автор сценария Е. Шварц
Режиссеры Н. Кошеверова, М. Шапиро
Оператор Е. Шапиро
Художники Н. Акимов, И. Махлис
Композитор А. Спадавеккиа
Звукооператор А. Островский
В ролях: Я. Жеймо, Э. Гарин, А. Консовский, Ф. Раневская, В. Меркурьев, С. Филиппов и другие
«Ленфильм»
СССР
1947

Иные фильмы имеют свойство стариться и умирать, иные умирают, чтобы ожить через десятилетия. А «Золушка», как сказал один из авторов фильма — сказочник и драматург Евгений Шварц, — «живет себе да живет». И в 60-х, и в 80-х годах строгие критики называли ее неувядаемой. В чем же секрет такой удивительной жизнестойкости?

Сегодня всякий автор, берясь за экранизацию традиционного сказочного сюжета, сумеет «осовременить» его, ловко начинив аллюзиями, под видом «тридесятого царства» изобразив нынешнее государство со всеми его политическими особенностями. Да только велика ли в том надобность, когда все можно сказать и прямо? Другое дело: высмеивать тоталитаризм, живя в самом что ни на есть диктаторском режиме, что и делал Евгений Шварц, сочиняя «Дракона» и «Каина XVIII». Кстати, именно Шварц научил кинематографистов «рассказывать старые сказки на новый лад».

Взять хотя бы мачеху из «Золушки» — ведь это обыкновенная коммунальная склочница, да к тому же со связями, так что даже фея ничего не может с ней поделать. Волшебство оказывается бессильным перед бытовым хамством. Покидая пределы волшебного королевства, злая лесничиха огрызается так узнаваемо: «А еще корону надел!»

И все же Шварц знал секрет, позволявший ему не нарушать собственных законов сказки, наполнял ее самой что ни на есть современной бытовой реальностью. В отличие от многих интерпретаторов старых сказок, он никогда не пользовался простейшим перевертышем, то есть не делал Бабу-ягу доброй, а Снегурочку — развязной. Традиционная сказочная этика была свята для Шварца. Он чтил единственный извечный этический закон, где зло всегда остается злом, а добро — добром — без нравственной текучести и психологиче— ских подмен. И даже когда его Золушка говорит о себе: «Я ужасно гордая» — не верьте! В самой логике ее поступков прочитываются смирение и кротость, как и полагается Золушке.

Этот фильм заканчивается моноло— гом короля: «Связи связями, но надо же и совесть иметь. Когда-нибудь спросят: а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу — большой, а сердце — справедливым». Как здраво и трезво звучат эти слова особенно теперь — во времена беспримерной нравственной аморфности.

Но не будем забывать о том, что мы имеем дело не просто с текстом выдающегося драматурга, а с фильмом. У такого текста гораздо больше шансов на бессмертие, чем у легко устаревающего кинематографического произведения. Бывает ведь и такое, что фразы из фильмов бытуют, переходя из уст в уста, когда сами эти фильмы уже приказали долго жить.

Не то — «Золушка». Стоит произнести название фильма, и память легко подскажет не только смешные реплики или песенку «Про старого жука», но и совершенно живой зрительный образ: мягкие серебристо-жемчужные тона, уют сказочного королевства, прихотливо петляющую дорогу, по которой сопровождаемый запыхавшейся свитой вприпрыжку мчится длинноногий, чудаковатый король. Этот кадр снят общим планом, так что король и его свита кажутся крошечными на фоне могучих деревьев и нарядных островерхих домиков.

Но несмотря на то что фигурки, бегущие в глубине кадра, так малы, что и лиц разобрать невозможно, даже с такого расстояния прекрасно прочитывается взбалмошный характер короля, его жизнерадостность и обидчивость. Словом, мы сразу узнаем главного заводилу в этой сказочной игре: короля — Эраста Гарина.

Подпрыгивающий музыкальный галоп, сопровождающий пробежку свиты, написанный композитором Антонио Спадавеккиа, придает сказочным событиям особенную волшебность и притом самыми простодушными средствами.

Наметанный зрительский глаз определит, что кадр выстроен с помощью макета и комбинированных съемок. Но это ничуть не помешает нам с удовольствием погрузиться в сказочную и веселую атмосферу картины. Ведь кадр скомбинирован так безупречно, что мысль о макете не вдруг придет в голову. Реальность волшебного мира покажется безусловной, а его пространст-ва — вполне внушительными.

«Золушка», повторим, удивительно гармонична. Она не обманывает ожиданий. В ней всT на своих местах. А ходом событий управляет король, неукоснительно ведя сказку к счастливой развязке. Он делает все, чтобы Золушка и принц полюбили друг друга, буквально толкая прекрасную незнакомку в объятия сына и по-отцовски давая понять: сынок, не упусти свое счастье. А затем помогает принцу отыскать пропавшую незнакомку с помощью утерянной ею туфельки, затеяв кутерьму на все королевство.

Но кроме этой вполне утилитарной задачи у короля есть главное дело. Он делает сказку сказкой. Разумеется, над этим трудятся и художники Н. Акимов и И. Махлис, создавшие с помощью декораций и павильонов невероятно уютную и милую страну. И оператор Е. Шапиро, добившийся от простой черно-белой пленки с помощью света и ракурсов поистине волшебных эффектов. И исполнители даже самых крошечных ролей. Взять хотя бы кучера-крысу. Куда как мала роль, а сделана так, что кажется — убери ее и сказки не будет. Да, не один король делает сказку. Но все же и в этом он, как подобает королю, — главный.

Кстати, на эту роль пробовались и О. Толубеев, и К. Адашевский — и каждый был по-своему хорош. Но лишь в Гарине обнаружилась та мера эксцентрики и задушевности, которая нужна сказке. Он сумел стать тем бродильным началом, не позволившим осесть всей волшебной взвеси, что потом сплошь и рядом случалось со многими киносказками.

Действительно, как только какая-либо недостаточно сказочная нота начинает звучать чересчур назойливо, будь то ненасытная алчность склочной лесничихи, либо настоящая, взрослая печаль принца, либо недосмотр придворных, не заметивших, что королевский воротник порван, — король на все это реагирует неизменным, не раз испытанным и безотказно действующим образом. Его лицо принимает капризно-обиженное выражение, корона и парик порывисто срываются с головы, обнажая по-детски взъерошенные, как перья, торчащие в разные стороны, волосы и тонкую, беззащитную шею. «Ухожу! Ухожу в монастырь!» Смог ли бы кто-нибудь, кроме Гарина, произнести эти слова с такой неповторимой интонацией обиженного ребенка, которому — опять! в который раз! — испортили любимую игру. И с той же, по сути, детской нелюбовью к проблемам и потрясением и с тем же стремлением к покою и ладу мгновенно менять свой трогательный гнев на полное примирение: «Ну так и быть. Остаюсь на троне… Подайте мне корону!»

Сколько мы перевидели на киноэкране эксцентрических сказочных монархов! И все-таки лишь Гарин в «Золушке» с гениальным тактом нашел ту меру, за которой эксцентрика переходит не в идиотизм, но в мудрость. Только мудрость эта не величественно-подавляющая, а какая-то кроткая, происходящая от все той же неистребимой детскости.

«Если не будете, как дети…» Без сомнения, авторы «Золушки» помнили этот завет. Его помнила и сама Золушка — Янина Жеймо. Наверное, ни для кого не секрет, что актрисе в момент съемок было без малого сорок. Но ни на одном — даже самом крупном плане — зрителю не приходится вспоминать об искусстве травести. Яни— не Жеймо, как и самой героине, — пятна— дцать-шестнадцать лет, не больше. Она смотрит с экрана широко открытыми, доверчивыми и счастливыми глазами ребенка, искренне готового к чуду. Актриса сыграла в «Золушке» то, что было остро необходимо миллионам голодных золушек, завороженно смотревших на экраны в тысячах кинотеатров разоренной войною страны. Она сыграла замирающее, восторженное ожидание счастья.

Если бы сегодня хоть одна актриса сумела сыграть что-либо подобное, с какой благодарностью рванулись бы навстречу ей зрительские сердца! Увы! Есть вещи, которые не сыграешь. Ведь Янина Жеймо обладала тем, что сегодня кажется не только утерянным, но уже и позабытым: удивительной чистотой.

Вспомните, как танцует Золушка в полутемной кухне, среди своих «старых друзей» — кастрюль и сковородок. Ее танец незамысловат и простодушен: она научилась танцевать, натирая пол, да и деревянные башмаки сковывают движения. При этом она на редкость грациозна, ведь Жеймо не просто киноактриса, но еще и профессиональная цирковая артистка, владеющая своим телом в совершенстве. Но вот что еще важно: в ее грации нет стремления поразить, преподнести себя поэффектнее и — избави Бог! — показаться соблазнительной. Если бы Скромность и Чистота вздумали танцевать, они танцевали бы именно так.

В дальнейшем, когда с помощью феи Золушка из замарашки превратится в принцессу, она претерпит преображение чисто внешнее, не изменившее самой ее сути. И здесь совершенно лишними окажутся слова феи о том, что Золушка и в бальном платье останется прежней — трудолюбивой и скромной. Это очевидно и без слов. Янина Жеймо не нуждается в том, чтобы ее «играла свита». Она играет сама. И как играет!

Что можно сделать в небольшом по длительности кадре, содержание которого в сценарии исчерпывается фразой: «Золушка сидит в карете, везущей ее во дворец»? Жеймо наполняет сцену максимальным содержанием, сконцентрированной полнотой душевной жизни. Во-первых, она заботливо оправляет оборки платья. Во-вторых, осматривает внутренность кареты. Затем с детским любопытством и нетерпением выглядывает в окошко. И, наконец, когда карета въезжает во дворцовый парк, расцветающий волшебным салютом, Золушка, обмирая от волнения и счастья, закрывает глаза и не дыша прижимает руки к груди — жест, подчеркивающий невозможность охватить надвигающееся счастье! Видите, сколько здесь понадобилось слов. А актриса выражает все это одним движением.

И вот на дворцовой лестнице происходит знаменательная встреча двух главных действующих лиц сказки — короля и Золушки. Свободный, пологий спуск лестницы и верно найденный ракурс съемки — наискосок и сверху — создают впечатление простора, торжественности и одновременно гостеприимного уюта. Первой на лестницу ступает Золушка: замирая от волнения и в то же время изящно и с достоинством, она поднимается по широким ступеням. И вдруг — как выстрел шампанского! — из-за распахнувшихся портьер вылетает король и, протянув длинные, ломкие руки, как бы приглашая, торопя, желая и не смея обнять, с доверчивой радостью восклицает: « Наконец-то !»

Сцена знакомства короля и Золушки — это встреча родственных душ. В полнейшем отсутствии позы и жеманства — глубинное родство и неувядаемая прелесть двух этих сказочно прекрасных персо-нажей.

После встречи Золушки с принцем, которого с трепетной бережностью и удивительно мягко играет Алексей Консовский, будут объявлены «королевские фанты», и прекрасной незнакомке выпадает честь спеть и станцевать на королевском балу. Да, фея была права — Золушка в любой ситуации останется собой. Напевая «Встаньте, дети, встаньте в круг», она хлопает в ладоши и, словно белое перышко, летя по залу, вовлекает в танец и короля, и принца, и старенького неуклюжего придворного, и всех кавалеров и дам. И пока эти взрослые дети танцуют, заплетая и расплетая цепи, и поют «Ты — мой друг, и я — твой друг», задумаемся еще раз о тайне неувядаемой «Золушки».

Кажется, перебирая достоинства фильма, мы позабыли назвать блистательную Фаину Раневскую в роли мачехи, ее змеиную улыбку, презрительно прищуренные глаза и мечтательное: «Эх, королевство маловато: развернуться негде!» Такое уж это кино, что, начиная перебирать кадры, роли, эпизоды, вспоминаешь еще и еще, и так кажется без конца, и даже гениальная Раневская оказывается не из ряда вон, а «наряду с прочим». «Золушка» на диво гармонична. О ней можно сказать словами феи, гордо осматривающей бальный наряд своей крестницы: «Нигде не морщит, нигде не собирается в складки, линия есть. Удивительный случай!»

Отчего же для Н. Кошеверовой и М. Шапиро, режиссеров фильма, именно эта — первая, но отнюдь не последняя — встреча с драматургией Шварца стала столь счастливой? Отчего именно эта сказка вписала их имена в историю отечественного кино? Положим, Михаил Шапиро — режиссер высокой культуры и редкостного профессионализма — прожил в кино весьма скромную жизнь, его замечательный фильм-опера «Катерина Измайлова» многие годы пролежал на полке. Но судьба Надежды Кошеверовой сложилась, кажется, вполне удачно. «Укротительница тигров» и «Медовый месяц» до сих пор любимы зрителем. И все-таки лишь «Золушка» стала подлинным шедевром.

Есть в этой ленте, снятой полвека назад в павильонах нищего, послевоенного «Ленфильма», нечто помимо поддающихся простому перечислению профессиональных кинодостоинств. Есть некая тайна, разлитая в атмосфере, интонации, во всем настроении фильма. Здесь осуществилось желанное чудо — торжество справедливости. Скромная замарашка с ее «золотым сердечком», как никто, заслужила счастье. Об этом от века на разные лады твердил бродячий фольклорный сюжет, легший некогда в основу знаменитой сказки Шарля Перро. Но Евгений Шварц слишком понимал, какому народу и при каких обстоятельствах эту сказку пересказывал. И он, а вместе с ним и все, причастные к созданию фильма, до предела усилили мысль о неизбежности воздаяния за терпение, трудолюбие и кротость. Чего стоит один ликующий возглас короля: « Наконец-то !» — столь многое говорящий каждому зрительскому сердцу.

И наконец, «Золушка» снималась в 1946 году, в Ленинграде и ленинградцами. Наверное, только заглянув смерти в лицо, перенеся ужасы голодной блокады, можно научиться так светло и радостно воспринимать мир, с такой надеждой смотреть в будущее и так верить в счастье. «Золушка» явилась к зрителям 1947 года как долгожданный, заслуженный и с бесконечной благодарностью принятый подарок. Таким подарком она воспринималась и через годы. Такою остается и по сей день.