Билли Уайлдер: «Америка»

Профессия: репортер

22 июня 1934 года на корабле «Аквитания» я прибыл в Нью-Йорк. Мой брат жил тогда на Лонг-Айленде. Утром, проснувшись, я увидел за окном снег. Я смотрел на него и не верил своим глазам. К соседнему дому подъехал большой «Кадиллак», из него выскочил мальчишка, бросил на крыльцо газеты и снова юркнул в машину. Затем «Кадиллак» остановился возле дома моего брата. Повторилась предыдущая сцена. Мальчик бросил газеты на крыльцо и исчез в машине. «Доставка газет на „Кадиллаке“! Это — Америка!» — с восторгом подумал я.

За завтраком жена брата объяснила, что обычно мальчик пользуется велосипедом, но сегодня из-за снега отец-миллионер дал ему «Кадиллак» с личным шофером. Мальчик должен учиться зарабатывать собственные деньги.

Когда моя гостевая виза закончилась, друзья посоветовали мне поехать в Мексику и там обратиться к консулу за эмигрантской визой. Я так и сделал. В дешевых, грязных отелях тысячи эмигрантов ждали решения своей судьбы. Я вошел в консульство мокрый, как мышь, не только от жары, но и волнения. Вдруг мне не позволят вернуться назад, в Калифорнию?

Я знал, что у меня недостает многих необходимых документов. Например, справки с предыдущего места жительства о том, что я не являюсь преступником. У меня на руках были только паспорт, водительское удостоверение и два рекомендательных письма моих друзей. В них сообщалось, что я хороший парень. Но кто поверит этим утверждениям, если они не заверены подписью с печатью!

И вот я стою перед консулом. «Это все?» — спрашивает он с недоумением. «Все», — подтверждаю я и объясняю, что бежал из Берлина и едва ли смогу получить справки у нацистских органов власти.

Консул поднялся и стал медленно прохаживаться у меня за спиной.

— А что вы хотите делать в Америке? Я имею в виду профессиональные интересы?

— Писать фильмы, — ответил я.

— Неужели? — удивился он.

Он снова поднялся и стал прохаживаться по комнате, потом присел к столу, взял мой паспорт и решительно поставил в нем штамп. Затем возвратил его мне и пожал руку. — Пишите, только хорошие.

На протяжении всей жизни в Америке я продолжал вспоминать слова этого консула, который ждал от меня хороших фильмов. Правда, потом я узнал, что этот человек не был консулом. Тот как раз находился в отпуске. А право жить в Америке мне дал его заместитель Мейер.

Впрочем, получить американскую визу было довольно просто. В отличие от Швеции, Франции и Швейцарии, здесь были рады эмигрантам и поощряли их стремление стать гражданами страны. Мне кажется, в этом нужно искать причины конфликта, возникшего между Чаплином и Америкой. Он получил здесь возможность работать, стал знаменитым, одна— ко не хотел становиться американцем. Американцы чувствовали себя обманутыми, как брошенный любовник.

Спустя пять лет я должен был сдавать экзамен и получить гражданство. Что, впрочем, было простой формальностью. Мы вошли в кабинет вместе с госпожой Ландау, девяноста пяти лет.

— Сколько штатов в США? — спросил чиновник.

Старушка покачала головой и после некоторых раздумий ответила: «Десять или двенадцать…»

— А кто был первым американским президентом?

— Линкольн? — ответила старушка вопросом на вопрос.

— Почти правильно. А почему Вашингтон имеет буквы DC¹?

— Это значит Вашингтон, столица, — догадалась старушка.

— Поздравляю вас с тем, что вы стали гражданкой США, — с явным облегчением произнес чиновник.

Поначалу английский язык был моим ограничителем. Я писал сценарии на языке, которым плохо владел. Потому с самого начала стремился работать не с немцами, а с американцами. Я выучил язык, слушая спортивные новости и «мыльные оперы». Через три года я поймал себя на том, что думаю по-английски. Через пять лет я уже не имел с языком никаких проблем.

Английский все больше и больше становился языком международного общения, было ясно, что за ним будущее. Варварская изоляция, на которую Гитлер обрек немецкое кино, избавила Голливуд от его главного конкурента.

В 1935 году я побывал в Австрии. Я приезжал за матерью, надеясь убедить ее переехать в Америку, где жили оба ее сына. Мать, которая после смерти отца второй раз вышла замуж, сказала, что она слишком стара, чтобы начинать все сначала. После войны я узнал, что мать, отчим и бабушка погибли в Освенциме. Я собственными глазами видел их имена в списках евреев, уничтоженных в этом концентрационном лагере.

Поначалу я работал для студии «Фокс» и получал там жалованье 175 долларов в неделю. Как-то я пришел в кассу и мне выдали всего 125 долларов. Потом кассир объяснил, что 50 долларов из моей зарплаты пошли на избирательную кампанию губернатора Олсена. Я смирился, потому что был новичком в этой стране и боялся протестовать.

Как-то Сэм Голдвин попросил меня и моего постоянного соавтора Брэккета сделать хороший сценарий для Гари Купера. Мы перебрали множество сюжетов и решили остановиться на пьесе «От А до Я», со— временном варианте сказки «Белоснежка и семь гномов». Я пришел к Голдвину, изложил наш замысел, он его одобрил, и мы договорились, что я получаю 7500 долларов, а если фильм будет иметь успех, то еще 2500.

За постановку взялся Хоукс, и фильм вышел на экраны под названием «Шаровая молния». Он имел огромный успех. Я позвонил Голдвину: «Где обещанные деньги?» Тот очень удивился: «Если я что-то обещаю, то только в письменной форме». «Если ты не помнишь свои обещания, тогда катись к черту!» — в сердцах сказал я и бросил трубку. Прошло 10 минут, Голдвин перезвонил мне сам: «Послушай, Билли, — сказал он примирительно, — я не хочу, чтобы в Голливуде болтали, что я обманщик. Приходи и получи свои 500 долларов». Оставшиеся две тысячи я так никогда и не увидел.

Когда я услышал, что Голдвин собирается снимать фильм с участием дирижера Стоковского, то решил предложить ему сюжет из жизни Нижинского.

— А кто такой Нижинский?

Я постарался объяснить, что это великий русский танцовщик, музыку для которого писал великий дирижер и композитор Игорь Стравинский. Я постарался как можно ярче описать образ танцовщика.

— А знаете, кто его открыл?

— Понятия не имею.

— Дягилев… Великий импресарио русского балета… Он увидел юношу и без памяти в него влюбился…

— Дягилев — это его жена?

— Да нет… Дягилев — это мужчина…

— Что за дикая история! Два мужчины, любовь и ни одной женщины! Ну, знаете ли, Уайлдер!

Я попытался объяснить, что Дягилев сделал Нижинского величайшим артистом XX века. Однако потом началась настоящая трагедия. Во время турне по Южной Америке Нижинский влюбился в красивую молодую женщину, танцовщицу их труппы. В Буэнос-Айресе они поженились. Дягилев узнал об этом в Петербурге. Когда Нижинский вернулся, тот закатил ему скандал. Между ними разгорелась вражда, в результате танцовщик сошел с ума.

— Минуточку, минуточку! Только что вы рассказывали о двух педерастах. И теперь один еще и с ума сошел. Разве можно такое снимать! Я потеряю репутацию! — Но ведь я еще не закончил! Нижинский попал в швейцарский санаторий и там вообразил себя лошадью…

— Лошадью?! — изумился Голдвин.

— Да, лошадью, — подтвердил я. — Как только открывалась дверь клиники, он шел в сад и там галопировал.

— Лошадь, педерасты, галоп… Что за дурацкая история! вы отняли у меня столько времени!

— Мистер Голдвин! У этой истории может быть счастливый конец. Нижинский не только думает, что он лошадь, но и выигрывает дерби в Кентукки.

Голдвин угрожающе приподнялся из-за стола. У меня было всего несколько секунд, чтобы выскочить за дверь.

Окончание следует

Перевод с немецкого Г.Красновой

¹ DC — округ Коламбия. — Прим. ред.