Времечко. Портрет Дориана Грея

Казалось бы, программа «Времечко» если на что и претендует, так это быть хроникером московской улицы конца века. Проза жизни, жэковские страсти-мордасти, герои — изгои и чудики, «униженные и оскорбленные»… Откуда же жизнерадостный эффект передачи? Секрет — в особо настроенной оптике, которая есть продолжение этики. А этика кодируется ключевым некрасовским словом «времечко» — насмешливо-ласковым, панибратским, игровым, балансирующим между реальностью и мифологией, между физиологическим очерком и городским фольклором. Будничная, лишенная историче— ских амбиций информация, кажется, всегда готова в этой программе превратиться у нас на глазах в живое предание.

Беседу с Львом Новоженовым ведет Алла Боссарт

«Времечко» захватывает НТВ, как спрут. Три ежедневных эфира — это, согласитесь, круто. Даже мне, знакомой с Новоженовым практически с детства, когда он с присущей ему неторопливостью служил курьером, — даже мне Лев Юрьевич кажется теперь таким пауком-мафиози, оплетающим канал сетью своих программ.

Алла Боссарт. Лева, как тебе, человеку с газетной стороны, удалось внедриться на ТВ столь тотально?

Лев Новоженов. Вот ты не поверишь, а ведь все без исключения почины исходили не от меня. Я вообще с некоторых пор стараюсь не вносить предложений. Во всем, что я говорю, люди склонны почему-то видеть какой-то подтекст, какую-то интригу…

А.Боссарт Откуда же такая репутация?

Л.Новоженов. Пытаюсь сейчас анализировать… Меня еще из класса выгоняли за то, что «так улыбаюсь». «Ты чего это так улыбаешься?» А я не ощущаю, что улыбаюсь, понимаешь? И вот я начинаю думать, что у меня лицо такое.

А.Боссарт. С подтекстом?

Л.Новоженов. Да. Видимо, мое лицо выдает во мне коварство.

А.Боссарт. Не это ли твое лицо во многом определило стиль «Времечка»?

Л.Новоженов. Когда 4-й канал, еще не НТВ, начинал совместный с «Московским комсомольцем» новый проект некоей информационной программы, Павел Гусев¹ (я был тогда его заместителем) сказал: «А тебе вообще не надо быть в кадре». «Почему?» — спрашиваю. «Ну чего… — говорит, — пожилой еврей…» Вот так буквально. На правду не принято обижаться, но как-то мне стало неприятно. Думаю, он предчувствовал, как у меня все обернется с телевидением, и искал наиболее сильные аргументы.

А.Боссарт. Но, тем не менее, из газеты ты ушел и, мягко говоря, присутствуешь в кадре. Да еще и народец подобрал себе под стать: Гурвич, Воеводин, Ухов, глумливый Эйбоженко…

Л.Новоженов. Дело в том, что, концептуально сложившись, программа сама начала притягивать к себе нужных людей и отторгать ненужных. Она ведь изначально возникла как реакция на существующие информационные программы с их плакатными ведущими типа «храните деньге в сберегательной кассе!». Этот плакатный человек был похож на всех людей вместе, как бы вообще на «советского человека». Наша задача была ввести в свою программу характеры. Ввести персонаж «из очереди», не похожий на другого, странный.

Вот Гурвич. Мне говорили: ну, это же невозможная вещь, у него же тик! Но мы взяли его не потому, что у него тик, а потому, что он очень хорошо ориентирован в вопросах культуры. Может рефлектировать на эти темы. Событие для него — повод для немедленной реакции в эфире. Он сам — человек-событие. Но почему-то получается, что люди, которым есть что сказать, — у них тик. А у кого нет тика, им и сказать нечего. Видимо, Господь скуповат.

Так же было и с «рыжим», с Воеводиным. Нужно было втащить человека не «типичного», а откуда-то с улицы, нелепого, наглого… Вот мне часто говорят об одном нашем ведущем — ну как можно его держать? Послушай, что он мелет! А зрители (хотя и не все, конечно) его обожают. Он такой магазинный резонер, каких любят слушать в очередях, в трамваях, в жэках: «Правильно говорит!»

Все это в сумме называется «коллективный имидж». Стереоскопия. Ни в одной информационной программе непонятно, кто ее делает. А мы задумывали информационную «мыльную оперу» — с любимцами, с узнаваемыми героями, в идеале уходящими в фольклор.

А.Боссарт. Как бы ты сформулировал концепцию «Времечка»?

Л.Новоженов. Концепция такая, что главное информационное событие, определившее ход истории ХХ века, — это кража шинели Акакия Акакиевича. Вот что для человека по-настоящему важно. Гораздо важнее, чем смены правительств, войны и путчи. В основе всей нашей жизни лежит именно эта ситуация. Фундаментальная суть частного факта впервые сформулирована Гоголем, и с этого времени началась новая эпоха.

А.Боссарт. Полагаешь, что и в социальном смысле? Не только новые литературные времена?

Л.Новоженов. Конечно. Литература всего лишь отражает, как известно, то, что происходит в жизни. Это символ. Вся советская власть — как бы вторая кража шинели несчастного Акакия Акакиевича. Все, что происходило потом, происходило вокруг этого так называемого маленького человека, который, собственно, и есть человек — именно не с большой, а с маленькой буквы. Эта борьба — с ним или за него, что одно и то же, — продолжается и сейчас.

А.Боссарт. Ты, значит, сознательно лишаешь свою программу (или, правильнее, программы) общественного, так сказать, звучания; ориентируешь их на частного гражданина и ему посвящаешь?

Л.Новоженов. Я не считаю, что общественный, государственный пафос выше частного. Я считаю, что частная проблема — это самая высокая проблема. И смотри, везде сейчас идет эта битва позиций: то ли мы великая страна и должны отстаивать интересы в Чечне, бороться с НАТО, отдавать или не отдавать Курилы и долги Франции, или мы все-таки страна, где самое главное — человек, и заниматься следует судьбой каждого человека, устраивать счастье личности, а не общества и тем более — человечества. И телевидение (как зеркало общественных процессов), пожалуйста, тоже демонстрирует эту борьбу. Вот я, скажем, своей программой, ее концепцией представляю вторую точку зрения, защищаю интересы частного человека.

А.Боссарт. Насколько популярна эта точка зрения на телевидении?

Л.Новоженов. Вначале, когда я только пришел — в 1993 году, — она казалась неслыханной. Апологетов чистого, красивого, профессионально сделанного телевидения мы возмущали. Возмущала наша маргинальность. Возмущала грязь, мусор жизни, который мы тащим на экран. Нас обвиняли в том, что «Времечко» — это программа, которая «чинит туалеты». Что она не поднимает важных вопросов. Что она никому не нужна. Что тратит столько телевизионных денег. И вообще: что это за ведущий — бомж волосатый?! И критики немало поупражнялись в этой травле. В общем, когда начались наши структурные перелицовки, мы почти не сомневались, что нас закроют. Доброжелатели так и говорили: всё закроют, что было у Малкина ², а в первую очередь — «Времечко», которое является позором не только 4-го канала, а вообще всего телевидения, да и национальной культуры в целом.

Помню, как НТВ впервые вышло в эфир — во всеоружии своего стиля… Мы все, а было нас человек двена— дцать, сидели, совершенно подавленные величием того, что увидели. Было ясно, что со своей «деревенской» передачей мы «не канаем». Наши друзья-критики сразу откликнулись, наперебой хва— лили НТВ в печати: замечательный канал, сильный, стильный, лучшие фильмы! И кабы не «Времечко», вообще было бы гениально. Потом тон стал меняться, говорили, что «Времечко» вообще-то неплохая передача, только не для этого канала. А потом стали потихоньку поругивать НТВ и выделять репортажи «Времечка»…

А.Боссарт. Сегодня, мне кажется, можно говорить о феномене «Времечка», о построении шоу с человеческим лицом в одной отдельно взятой программе. Твоя личность и, как следствие, твоя передача по-прежнему выпадают из русла канала; она по-прежнему совершенно не вписывается в его контекст и все дальше уходит от пресловутого стиля НТВ качественно. Однако программа по-прежнему называется у вас «развлекательной». Что вы вкладываете в это слово?

Л.Новоженов. Ну, дело-то в том, что неразвлекательных программ вообще не может быть на свете. Та программа, которая не развлекает, не нужна. Все, что смотрится, — это развлечение. Если мы и пугаем зрителя «чернухой», в чем нас упрекают, то это тоже развлечение. В человеческой природе есть потребность пугаться. На этом принципе строятся все триллеры и «ужастики». Нужно учитывать и время выхода. В 0.20 надо показывать такое, чтобы смотрели, не отрываясь. Восемь каналов ведь рядом с тобой, не считая спутниковых и кабельных. И все борются за своего зрителя. Все пытаются утащить его к себе. И в этой ситуации мы должны зачаровать тебя, да еще когда ты устала, ночью. То есть именно развлечь. Вообще телевидение — это то, что смотрят. А что не смотрят — не телевидение.

А.Боссарт. Ну, «Угадай мелодию» тоже смотрят…

Л.Новоженов. И это телевидение! Если человек добился успеха — значит, он уже прав. Любой успех должен заставить нас внимательно к нему отнестись. Вот критикесса написала: посадили людей на иглу и держат. В смысле — некоторые передачи, как наркотик. А зрители, значит, нар-команы. Но меня нельзя посадить на иглу, если я этого не хочу! Значит, мне нужна эта игла, эта игра, этот Пельш. Молодец.

А.Боссарт. Пусть, выходит, расцветают все цветы?

Л.Новоженов. Вообще-то только так и можно жить. Это и есть демократия — в широком смысле. Чем занимается вся наша журналистика? Показывает проблемы, проблемы, проблемы. Человеку не дают вздохнуть, он не видит выхода. Весь день перед ним: крушение самолета, убийства банкиров, войны, тюрьмы, резня. Как выжить в такой ситуации, в таком ужасном мире?

А.Боссарт. И как же? Угадать мелодию?

Л.Новоженов. Не обязательно. Тут вопрос вкуса и мастерства. Когда ты смотришь репортаж из самолетной лаборатории о «черных ящиках» и слышишь последние слова пилота: «Бля, какая красота во— круг!» — то в этом есть колоссальный оптимизм, потому что люди перед смертью говорят удивительные вещи, исполненные веры в жизнь вообще. Да, они матерятся: «Боже мой, не дай ебнуться, дай пожить, у меня баба, я не докурил…» Последние слова вспышкой освещают жизнь, и вдруг мы видим, что эта жизнь имеет смысл, сколько бы ты ни прожил. Это огромный подарок, и даже за пять минут жизни ты должен благодарить.

Поэтому трагические вещи всегда оптимистичны. Я, например, всегда перед работой слушаю «Реквием» Моцарта. Для меня это — самая жизнерадостная музыка на свете, она наполняет меня небывалой энергией.

Настоящее художественное произведение не может показать человеку ужас и сказать: это твоя участь, всё. Штука в равновесии: показать жизнь во всех ее проявлениях, трагических и светлых; показать, что и трагическое может быть поводом для улыбки. Дать надежду.

А.Боссарт. Телепрограмма может быть художественным произведением?

Л.Новоженов. Вот мы подходим к самому главному.

Снимаем мы сюжет — в доме у женщины поселился Христос. Она рассказывает: «Он пришел ко мне, вот видите, здесь я на фотографии, а здесь…» Дальше она купила ему сапоги…

А.Боссарт. Лева, но это диагноз!

Л.Новоженов. Понимаешь, жанр информационной новеллы дает возможность интерпретировать материал. Из одной и той же ситуации можно вытащить множество разных тем. Тут проблема выбора. Можно, как ты, сделать медицинский вывод и затем — материал о шизофрении, о том, как люди сходят с ума на религиозной почве, с синхронами врачей и все такое прочее. Можно сделать сюжет о том, как люди, подавленные системой, пытаются найти помощь у высших сил. А можно рассказать просто человеческую историю — о любви, об одиночестве…

А.Боссарт. «Иисусов грех»?

Л.Новоженов. Да, как вот Бабель о тетке, что «заспала» ангела. В игровом кино это невозможно снять. Оно исходит из метафоры, гримируя ее под жизнь. А мы жизнь стараемся осмысливать как притчу, как метафору. Или этот наш знаменитый путевой обходчик со слепым гусем… А война слепых? К сожалению, не хватило времени, а может, мастерства, но я вижу, как сложить эту историю в метафору.

А.Боссарт. То есть степень художественности телевизионных форм зависит от степени обобщения?

Л.Новоженов. Художественного обобщения. В том-то и дело. Мы хотели бы отойти от «социальности». Не всегда это получается, жизнь — косная материя, она гнетет, пригибает, с ней трудно бороться. Но мы хотели бы показывать случай в доме № 5 на улице такой-то в квартире Иванова — как чистый жанр, как историю Иванова, которая никого не касается. Только так можно выходить на настоящие обобщения — без жэков, префектуры и суда. Поэтому мы берем сюжеты, которые нам просто интересны как типические истории и как эффектный материал для журналиста.

А.Боссарт. Но вы же едва ли не самая действенная, самая практическая программа на ТВ! Вас боятся, как боялись в свое время «Фитиля»…

Л.Новоженов. Ну, действительно, мы влезаем в жизнь, начинаем распутывать, добиваться правды. Совсем без этого нельзя. Ведь мы живем в стране обиженных, здесь всегда кто-то когда-то кого-то обидел, или обижает, или собирается обидеть. Но когда передача становилась на ноги, мы объясняли — в репортажах или непосредственно в эфи-ре, — что людям не на что рассчитывать, кроме как на самих себя. Ментальность, как сейчас модно говорить, такая: не хотим сами решать свои проблемы. Первый порыв — «навесить» их на ближнего, на власть, на телепрограмму. Советский человек всегда ждет «бога из машины». В генах надежда на товарища Сталина, который за нас думает, и уж он-то знает, он-то вмешается, вот еще немного, и он решит…

А.Боссарт. Вот я и спрашиваю: роль «бога из машины» не входит в конфликт с художественными задачами?

Л.Новоженов. Этот конфликт неизбежен. Я уже говорил о проблеме времени в коротком сюжете. Оперативность — она, конечно, палка о двух концах. Но в принципе, что было возможно в начале программы, недопустимо сейчас. Время лихих кавалерийских налетов: а-а ! давай, рубай их — власть, начальство, милицию! — это время уходит. Сегодня не только мы, но и любая программа, все телевидение встало перед проблемой осмысления.

А.Боссарт. «Времечко» уникально своими персонажами и сюжетами, штучными и совершенно самоценными. Где и как вы их добываете в таком количестве?

Л.Новоженов. У нас есть «горячая линия» — телефонная, практически круглосуточная. Это такое как бы народное телеграфное агентство. Основа нашей информации. Сейчас есть масса агентств. Все, что они передают, в том числе ИТАР — ТАСС и РИА, — это туфта, а не информация. В основном ее черпают на пресс-конференциях, презентациях, симпозиумах. В том слое жизни, который к жизни имеет условное отношение. А нам рассказывают такое, что не найдет места больше нигде.

А.Боссарт. Почему?

Л.Новоженов. Да потому, что нас это интересует! В отличие от очень многих. Потому что журналистика, ты сама это знаешь, депрофессионализируется. Хотя формы стали гладкими… Журналисты не занимаются своим прямым делом — наблюдением, поиском. Вместо этого они занимаются анализом и комментариями. Это уместно в толстых журналах, в документальном кино. Но телевидение — это же нарисованный камин в каморке у папы Карло. За ним ничего нет — фантом, вымышленная волшебная страна. И значит, нет повода так уж важничать и, кстати, видеть в нем, в телевидении, угрозу культуре. То, что сейчас называется телевизионным процессом, — это попытка выяснить, чем же является телевидение. По-моему, это средство коммуникации прежде всего. Средство общения людей.

А.Боссарт. Но ты же сказал, что ТВ стоит перед проблемой осмысления…

Л.Новоженов. Художественного осмысления, а не умствований говорящих голов.

А.Боссарт. Лева, какие у тебя отношения со временем?

Л.Новоженов. В каком смысле?

А.Боссарт. Ну, допустим, в философском. Хотя и в бытовом…

Л.Новоженов. Портрет Дориана Грея… Дориан Грей — вот телевидение. Вампир такой — сосет, высасывает, ничего не давая взамен. Оставаясь юным. Но как же оно старит! Я смотрю на себя и сравниваю с тем, что было четыре года назад. Как будто прошло пятнадцать лет! Знаешь, я уже говорил как-то, что, как верблюд, пользуюсь запасами, накопленными за тридцать лет в нашей застойной праздности, в ненужных разговорах, в выпивках, даже в снах… Жили в свое удовольствие. И не думали, что пригодится, что через тридцать лет будем питаться оттуда, из этих гробов. А больше неоткуда взять. Вдруг выяснилось, что ровесников нет, все люди младше. И мне приходится бесконечно, с утра до ночи отвечать на вопросы. А самому спросить не у кого. Все человечество моложе тебя.

Ты заметила — я все время разговариваю? Никогда так много не разговаривал. Прихожу на работу в одиннадцать и начинаю разговаривать. Отвечаю по телефону, говорю с корреспондентами, с ведущими, с режиссером, потом говорю с Малкиным, потом говорю в эфире. Потом я возвращаюсь домой, и у меня нет сил спросить: «Как дела?»

Видишь, как я постарел?

Говорить о «Времечке» как о программе и судить о ней с этой точки зрения не совсем правомерно. Это больше, чем программа. Это, скорее, мировоззрение, и оно укрепляется за счет дневного и ночного «Времечка». Это мировоззрение выражено в счастливо найденном названии: Лев Новоженов с командой складывает грандиозную головоломку сиюминутной жизни каждого из нас, хронометрирует конец века на нашей улице.
Лева, ты сам — портрет Дориана Грея: впитываешь чужую жизнь, чужие грехи. И время идет тебе за это на уступки, поворачиваясь своим домашним, ласковым лицом.

¹ Павел Гусев — главный редактор газеты «Московский комсомолец». — Прим. ред.

² Анатолий Малкин — генеральный продюсер АТВ. — Прим. ред.