Побег из XXI века. «Побег из Лос-Анджелеса», режиссер Джон Карпентер

«Побег из Лос-Анджелеса» (Escape from Los Angeles)

Авторы сценария Джон Карпентер, Дебра Хилл, Курт Расселл
Режиссер Джон Карпентер
Оператор Гэри Б.Кайбб Художник Лоренс Полл
Композиторы Джон Карпентер, Ширли Уокер
В ролях: Курт Расселл, Стив Бушеми, Питер Фонда
Paramount Pictures — R.Y.S.H.E.R. Entertainment
США
1996

Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить.
Ф. М .Достоевский.

«Записки из подполья»

Через пятнадцать лет Джон Карпентер вернулся к сюжету «Побега из Нью-Йорка » — одного из самых своих знаменитых, можно сказать, «культовых» (хотя это слово от частого употребления последнее время как-то девальвировалось), фильмов. Его новая картина называется «Побег из Лос-Анджелеса », и постаревший на пятнадцать лет Курт Расселл играет постаревшего на шестнадцать (теперь действие происходит в 2013 году) одноглазого Змея Плисскина, который, как мы узнаем, получил благодарность спасенного им в Нью-Йорке Президента, но, отвергнув предложение о сотрудничестве со спецслужбами, остался изгоем и сделался самым известным преступником Америки. В свою очередь новым городом-тюрьмой после Нью-Йорка оказался разрушенный (второй раз за кинематографическое лето 1996-го после «Дня независимости») Лос-Анджелес. На этот раз причиной стало землетрясение, заодно опустившее на дно океана всю территорию Голливуда.

Несмотря на этот «мостик» между двумя фильмами, мы получаем не столько сиквел, сколько почти образцовый римейк. (Кстати, это первый случай в карьере Карпентера-режиссера, когда он вернулся к своей старой ленте: несмотря на многочисленные предложения продолжить «Хэллоуин», его участие в работе над последующими сериями фильма ограничивалось соавторством в написании сценариев и продюсировании.) Злые языки шутили, что Карпентер и его соавтор Дебра Хилл просто переписали свой старый сценарий, изменив Нью-Йорк на Лос-Анджелес, а Президента — на дочку президента и черный ящик с секретным оружием. Действительно, и тут, и там мы имеем город, превращенный в тюрьму, куда под давлением властей отправляется для выполнения миссии, от которой зависит судьба мира, Змей Плисскин. В Лос-Анджелесе, как и в Нью-Йорке, Змея ждут двуличный водитель, местный царек, некогда предавший его старый приятель и еще несколько знакомых эпизодических персонажей. Из первой картины перешли во вторую даже отдельные реплики героя («Зови меня Змеем» в начале фильма и «Моя фамилия Плисскин» в финале). Это звучит комично для зрителей, хорошо помнящих старую ленту Карпентера: Плисскин походит на того бледнолицего из анекдота, который дважды наступает на одни грабли. Закрадывается подозрение, что еще лет через шестнадцать его ждет какой-нибудь «Побег из Вашингтона», а потом «Побег из Чикаго» и так до самой смерти. Циклическая модель жизни: раз в шестнадцать лет отправляться с секретной миссией в очередной город-тюрьму. Так сказать, «Шестнадцатилетие сурка». «Мы знали, что ты дурак, Плисскин, но не знали, что до такой степени», — как остроумно замечает в финале один из «отрицательных» персонажей.

Подобное беспамятство и/или глупость героя, впрочем, даже симпатичны и могут быть восприняты как признак модной «игры с жанром», тем более что и в первом, и во втором фильмах Карпентер на строгие жанровые правила вообще-то смотрит сквозь пальцы. Наиболее бросающийся в глаза момент — отсутствие героини-возлюбленной : стоит только появиться хорошенькой девушке, симпатизирующей Плисскину, как ее тут же подстреливают. В 90-е годы это выглядит уже стёбом в стиле Тарантино.

Впрочем, с точки зрения игры с жанром, гораздо интереснее то, что происходит с фигурой главного героя. Уже в «Побеге из Нью-Йорка » Плисскин напоминал не традиционного героя боевика «без страха и упрека», а попавшего в будущее персонажа вестернов Сержо Леоне: смелого и свободного, беспринципного и циничного. По своей сути он наемник, а не солдат; преступник, а не борец с преступностью; анархист, а не охранитель. Популярность такого рода фигуры, с одной стороны, связана с американским культом индивидуализма, а с другой — с возможностью изящного парадокса, когда асоциальный тип на поверку оказывается лучше и благороднее «положительных» граждан. Только он способен покарать зло (в вестерне или гангстерском фильме) и спасти мир (в фантастике). Сравнительно свежий пример героя такого типа — Джонни Мнемоник, которому, в общем-то, наплевать на человечество, но только благодаря ему все разрешается ко всеобщему благу. Известно: работая на контрасте, можно добиться большего эффекта.

Карпентер еще в первом «Побеге…» понял, что эстетическая привлекательность подобного персонажа — нравственно амбивалентного, хотя и вызывающего зрительскую симпатию — никак не связана с положительной миссией, им выполняемой. Поэтому в финале «Побега из Нью-Йорка » Плисскин выбрасывает кассету с речью Президента о новом ядерном оружии, которая якобы могла предотвратить третью мировую войну между США и СССР. Пафос подобного человеконенавистнического финала, правда, снимался вопросами типа: «Почему нельзя сказать то же своими словами, без всякой кассеты?» или «Неужели советская разведка не знает о новом оружии и без этого?».

Хотя аморальные и асоциальные герои пользовались симпатиями американского кинематографа с давних пор, до недавнего времени в обязательную программу входило наказание, которое в той или иной форме настигало их в финале. 90-е годы нарушили это жесткое правило — и тут Змей Плисскин пришелся ко двору.

Во время своего второго пришествия он не ограничивается уничтожением одной кассеты, а выключает электричество на всей Земле, тем самым отбрасывая цивилизацию «на пятьсот лет назад». Асоциальный герой-индивидуалист поворачивается к зрителю другим лицом — лицом безумца, стремящегося уничтожить мир. Но при этом не теряет ни своей привлекательности, ни симпатий зрителя.

Конечно, чтобы добиться такого неожиданного эффекта, Карпентеру приходится на протяжении всего фильма объяснять, что цивилизация образца 2013 года не заслуживает другой участи, кроме как быть уничтоженной. Во-первых, столицу США перенесли из Вашингтона в родной город очередного президента, во-вторых, со свободами покончено раз и навсегда: теперь уж не просто проституток, гомосексуалистов и прочих сомнительных элементов ссылают в город-тюрьму Лос-Анджелес, но и прочим гражданам запрещено ругаться матом и — до этого не додумался даже Оруэлл! — курить. Не случайно первое, что делает Плисскин в наступивших сумерках цивилизации, — закуривает. (См. эпиграф из Достоевского.)

Впрочем, возможно, дело в том, что в конце концов Плисскин избавился от своей странной амнезии и, вспомнив, что шестнадцать лет назад уже был в подобной передряге, решил подстраховаться, не дожидаясь 2029 года. Его можно понять. Да и зритель не очень жалеет этот далекий прекрасный мир: все-таки Голливуд был лучшей частью современной цивилизации и, если его все равно затопило, глупо скорбеть обо всем остальном.