Автобиография

Фамилия, имя, отчество: Хотиненко Владимир Иванович.

Число, месяц, год рождения: 20 января 1952 года.

Место рождения: г. Славгород Алтайского края.

Национальность: украинец.

Партийность: член ВЛКСМ с 1966 года.

Профессия: художник-постановщик.

Образование: архитектурное, высшее.

Все было бы проще, если бы не писал я свою биографию специально «для…», а сам почувствовал однажды необходимость остановиться и вспомнить то главное в системе обстоятельств и своих собственных решений, что привело, собственно, меня сегодня в эту точку пространства-времени и что пока и составляет мою биографию.

Ну, давно и правильно сказано: «Лучше поздно, чем никогда», а вернее сказать, лучше к случаю, чем никогда, а потом не хочется, чтобы сухие строчки информации «родился, жил…» заслонили сейчас (уж раз такой случай) меня, живого и кое-что прожившего, от других живых людей, в чьи руки попадут эти листки…

Ощущаю под руками теплую шероховатость коры того дерева, веточка которого есть я сам. Задираю голову и вижу, как там, в ослепительной бесконечности пространства неба причудливо и непостижимо гармонично переплелись они все: и старые, и молодые; цветущие и увядшие. Смотрю и не могу не заметить того, как одна из них, высохнув, умрет или же прорежется прозрачно-зеленой порослью.

Прижимаюсь к нему — моей защите и опоре — всем телом и вслушиваюсь в едва уловимые сквозь толщу коры времени звуки живительных соков, что поднимаются из глубины земли, из самых его корней и расцветают музыкой шумящей листвы.

Но как же далеки и едва слышимы эти благословенные звуки. И как глубоки и незримы корни!

Казалось, прижмись сильней и услышишь лучше и больше, но бурая шершавая кора врезается в такую податливую человеческую плоть, мнет и рвет мне лицо и руки. Не пускает…

А если все-таки я сам в безнадежном исступлении надрублю ее, прорву эту толщу времени звенящим железом своего отчаяния, то и тогда оно — мое дерево — не откроет мне своих тайн, а умрет, покрывшись смолистой испариной, обнажив все те же сухие знаки — годовые кольца; потом превратится в трухлявый пень. И со временем растворится в толще земли мельчайшими частицами.

Но дерева не станет.

Я твердо знаю это, а потому оставляю топор и слушаю. Смотрю и слушаю…

Хотиненко — фамилия пусть и не со— всем удобоваримая (выговариваемая), зато редкая, даже уникальная, так как все, кто носит эту фамилию, одного со мной дерева. Это точно.

ВсT: и имя, и фамилия, и отчество, да и сам факт появления меня на свет — не зависело от меня, но все люди не забывают день своего рождения и, вспоминая об этом событии раз в год, радуются и как-то выделяют этот день.

Мне, как и всем, рассказали об этом позже: о том, когда (в какой день) я родился, и всякие другие подробности и, в частности, такую деталь, что родился я в рубашке, в самом прямом смысле этого слова…

Но было это позже. Нет этого на моей собственной памяти, словно этого никогда не было или могло бы не быть вовсе.

Лишь спустя некоторое время я на— учился запоминать из происходящего вокруг то, что и положило начало моей истории, которая, собственно, и есть сейчас моя память. И насколько проще забираться по веревке, усеянной узлами, настолько и удобней карабкаться по веревке-памяти, перехваченной узелками чем-то неуловимо значительных событий…

Самый первый — маленький заводской детсад, где в оранжерейном уюте среди прочих цветочков рос и я, читал стишки, стоя на табурете. Играл в новогоднем представлении самого маленького из трех медведей, умилительно неловкие кувырки которого увлажняли глаза присутствующих здесь же мам…

Но больше всего любил возиться с пластилином, и тогда на подоконнике и кухонном столе рождались и умирали люди, хрипели и мчались в неудержимом порыве кони, скрежетали гусеницами танки, бухали орудия могучих линкоров и их самих разламывало взрывами торпед.

Помню запах свежеокрашенных в черное и оттого торжественно самоуглубленных парт. Первый сентябрь, первый месяц, когда я зафиксировал время, — первое сентября 1959 года. И еще запомнил пылинки, нанизанные на пучки льющегося с улицы солнечного света.

От нетерпения букварь я прочел задолго до этого торжественного дня, а потому вскоре немного заскучал и от отсутствия под руками пластилина по простоте душевной рисовал поначалу просто на парте, на ее тыльной, откидывающейся стороне, которая была светлой. И погружался в мир необычайных приключений, от которых захватывало дух до очередной перемены…

Школьный хор, где я был запевалой… Кажется, даже слышу свой голос тогда — лет пятнадцать назад — в торжественно затихшем актовом зале воинской части, расположенной в нашем городе. Это был самый большой и красивый зал. Помню свой страх перед выходом, даже «гусиную кожу» на руках и ногах и дрожь, поднимающуюся изнутри, от которой голос звенел на грани срыва. «Орленок, орленок, взлети выше солнца».

Под аплодисменты я ревел за кулисами, уткнувшись в пыльную бархатную занавеску, и не мог остановиться…

Потом началась ломка голоса, и петь я на время перестал, а вскоре мои родители переехали в город Павлодар, что в Казахстане.

Я уже начал ощущать, как с возрастом ускоряет свой бег время.

К своему шестнадцатилетию я подошел длинноволосоджинсовым и уверенным в том, что иду верной дорогой, ведущей к заветной цели, конкретность которой я тогда постигнуть был не способен в силу увлеченности собственно жизнью, когда каждая клеточка в тебе упруго напрягается, призывая к движению.

Тогда я уже снова пел, играл на гитаре (такое было «гитаризированное» время) и всерьез относился к своему тогдашнему увлечению — спорту, а именно к легкой атлетике. Прыгал в высоту довольно успешно и входил в сборную Казахской ССР по легкой атлетике… Хорошо бы никогда не позабыть мягкую пружинистость обтягивающей грудь майки, отутюженную белизну спортивных трусов и свои взлеты, и падения…

Тяжелейшая травма пятки прервала мою спортивную карьеру, завязав последний — спортивный — узелок памяти, который, по правде говоря, оказался довольно чувствительным и ощущается по сей день. К непогоде.

Тогда же кончились и школьные узелки. И вот тут-то началось! Нужно было начинать все сначала, выйти из-под кроны убаюкивающего благополучия дерева и принять, наверное, первое в жизни серьезное решение…

Проработал почти год на тракторном заводе в бюро эстетики, так как тогда уже рисовал прилично. И поступление в архитектурный институт после этого казалось и мне, и окружающим вполне логичным и было даже похоже на ту самую цель, хотя и произошло оно при некоторой изначальной пассивности с моей стороны. Решающим оказалось то, что я умел рисовать…

Новые люди, новые заботы. Захватило — понесло. Архитектура — храм. Вошел во вкус и увлекся всерьез. Дорога хоть и пошла в гору, но кругом творилось такое!

Заниматься просто учебой и ничем другим более, как всегда, не смог и поначалу стал одним из создателей и участников группы с бесхитростным названием «Машина времени». Песни, как правило, писали сами и занимались всем этим с яростным энтузиазмом…

Но вот ощущаю под руками еще один узелок — театр «Беспечность». Вот такое беспечное было у него название. Вкусил очарование подмостков, но не заразился ими до конца: уже тогда относился к кино вполне осознанно и даже снял маленький фильм-пародию маленькой любительской камерой. Снял, но еще не догадывался, к каким «роковым» последствиям приведет эта импровизация, затеянная ко дню рождения однокурсницы.

А случилось то, что, увидев однажды, как оживает и расцветает на экране мир, созданный тобой просто в шутку, я впервые сопоставил виденное тогда (во время съемок) и теперь (на экране). Сопоставил и открыл для себя этот новый мир, где такие обычные предметы вдруг обретали необычные свойства и представали уже не просто предметами, а явлениями… Тогда я просто-напросто организовал на базе кинохроники в Свердловском архитектурном институте киностудию и начал (продолжал) снимать фильмы.

И было это время какого-то внутреннего покоя от того, что смысл был. Вот он под руками — в метрах этой вот кинопленки, в махонькой кустарной лаборатории…

Так прошло три года.

Окончание обучения нарушило этот покой и гармонию ставшего уже тесноватым, но такого близкого мирка нашей лаборатории. И опять: «нужно все начинать сначала…» А что начинать? И вообще, может, лучше продолжать то дело, которому ты все-таки отдал шесть лет и которое искренне любил, — заниматься архитектурой?

Нужно было время подумать, и вот тут обстоятельства предоставили его мне: на год я был призван в армию.

И я был рад этой передышке, стараясь работать и не терять из виду людей вокруг. Через год я уже точно знал, чего хочу, вернее, понял, что знал давно, но тогда, 6 мая 1977 года, выйдя за ворота военного городка, уверенно свернул с дороги, в конце которой в мареве майского дождя уже было показался волшебный храм — архитектура.

В июле того же года поступил на Свердловскую киностудию в качестве ассистента художника-постановщика (специальность пригодилась).

Вот так я вернулся к дереву и теперь уже в шорохе его листвы и течении соков пытаюсь найти и поддержку, и силы для того, чтобы пройти новый путь, по другой неизведанной дороге…

Но не зря все было. Не зря.

1979