Михаил Ширвиндт: Дог-шоу с человеческим лицом

Интервью ведет Марина Топаз

Михаил Ширвиндт, сын «того самого Ширвиндта», получил актерское образование и семь лет работал в театре другого «сына» — Константина Райкина, которого вся страна называла Костей. Костя сумел отделить свое имя от славы отца, не расставаясь с театром. Михаилу пришлось сменить музу.

Его путь к собственной телепрограмме Дог-шоу «Я и моя собака» был тернистым. Идею придумали, выносили, выпестовали втроем — с режиссером Надеждой Хворовой и сценаристом Александром Коняшовым. Больше года трое молодых авторов мыкались по телевизионным кабинетам и коридорам. Бесконечные разговоры, бумаги, ожидания, нервотрепка. Им не отказывали, но и не запускали в производство. В конце концов Михаил отчаялся и готов был отказаться от своего детища: «ВсT. Видно, идея наша вялая, раз так не везет». И тут, уже ни на что не надеясь, они попали в телекомпанию REN TV. Ее президент Ирена Лесневская сразу выделила съемочную группу, аппаратуру и арендовала помещение для съемок. Сделали пробный, так называемый «пилотный», выпуск. И… не получилось. Бывает. Творчество — дело непредсказуемое. Но там, где оно связано с производством, с затратами — законы жесткие. Если неудача — сходи с дистанции. Однако Лесневская рискнула еще раз. И не пожалела об этом. С тех пор по средам в коридорах REN TV гуляли собаки, пришедшие на собеседование.

Михаил Ширвиндт. В начале телекарьеры я попал ведущим в «Лотто-Миллион». Друзья относились к этому скептически. Не убивали, но издевались — ввязался в сомнительное дело. Не творчество, не профессия и вообще черт-те что. Но я был в эйфории — впервые попал на ТВ, в прямой эфир. Попробовать себя было заманчиво. Придумал концепцию действий в студии. Чтобы было на съемке весело, а значит, и смотреть интересно. Мои предложения приняли, но когда мне разонравилось то, что я сам же придумал, никто не захотел ничего менять. Я взъерошенно объяснял, что именно меня не устраивает. Но мне сказали — не устраивает, так не работай. Тогда-то мною и была поставлена жирная точка на проектах, где я не являюсь инициатором.

Еще когда «Дог-шоу» и в помине не было, я все равно то и дело оказывался на ТВ. Сделали с друзьями монтаж отечественной кинохроники на тему «Советский Союз, который мы потеряли». Одночастевка. Все ее кадры про то, как сказочно мы жили, но ощущение в итоге — кромешное. В «Пресс-клубе» Новодворская кричала, что это осиновый кол в гидру коммунизма, а Лимонов — что нас убить мало. Потом стали снимать цикл «Кому на Руси жить хорошо… сегодня». Задумывался он как документальные разговоры с людьми. Сняли три фильма, тоже показали в «Пресс-клубе». Жаль, сейчас нет сил на этот цикл.

Марина Топаз. «Дог-шоу» — это не кинологическая рубрика, а программа-общение. Программа демократична в том смысле, что порода собаки или ее отсутствие не имеют никакого значения. Доброжелательное жюри, обаяние участников, никакой зависти у проигравших к победителям. От чего больше зависит эта атмосфера? От самих собак?

М. Ширвиндт. Присутствие любимой, открытой души все преображает. Отношения собаки и человека — модель идеальных отношений. Рядом с собаками их хозяева становятся свободными и живыми. Даже те, кто на собеседовании кажется зажатым или неинтересным, раскрываются с лучшей стороны. Помню, Говорухин участвовал в программе «Час пик». В течение двадцати минут он был в своем обычном амплуа: сволочи, дерьмократы, продали Россию, ненавижу, доколе… Все в привычной стилистике. Смотрелось в полглаза. В конце интервью Листьев спросил: у вас есть домашние животные? Оказалось, что да, есть собака. Говорухин начал рассказывать про нее. Перемена была разительна. Он стал нормальным человеком.

На примере любви к своим собакам можно выстраивать человеческие отношения. В первой передаче я сказал: «Не путайте нас с ток-шоу (если вспомнить, что «ток» по-русски — электричество), мы — дог-шоу. У нас никакого напряжения не будет». Если бы в Думу все приходили со своими собаками, на худой конец с кошками, с птичками, у нас была бы совершенно другая жизнь. Сказочная. Собака Жириновского прекрасно могла бы общаться с собакой Гайдара.

М. Топаз. Собака — друг человека. Хотите иметь друга — становитесь людьми. Может, сделать такую программу — с политиками и их собаками?

М. Ширвиндт. Политики прекрасно чувствуют себя без нас. А мы без них. Однажды на съемке я задал вопрос об охотничьей собаке Энгельса. Пришлось объяснять школьницам, что Энгельс и Маркс — основоположники учения, еще недавно единственно верного.

М. Топаз. Среди зрителей в студии возникают знакомства «по интересам». У вас не рождалась идея организовать клуб, который выходил бы за рамки программы?

М. Ширвиндт. Возникало столько идей! И газету издавать, и конкурсы финалистов. Был даже проект клуба-ресторана с условным названием «Собачья радость». Туда приходят с собаками, собачье меню и так далее. Но все не до того — текучка и авралы. Моя любовь к собакам незыблема, независимо от того, делаю я эту программу или нет. Но при том, что дело любимое, я подустал. «Дог-шоу» для меня — уже состоявшийся проект. Есть опасность потерять свежесть отношения.

Я очень люблю лениться, но, к сожалению, нет на это времени. Вынужден быть начальником, отвечать за все накладки, за то, что прорвался задник, что не проплатили вовремя аренду в цирковое училище… Каждую неделю — передача: трое участников с собаками, четыре звезды в жюри, сто зрителей, знакомство, отбор.

Можно было бы делать все лучше, скрупулезнее, если бы не были загнаны в такие временные рамки. Работаем на потоке. Поиски жюри из-за нехватки времени превращаются в катастрофу. Апофеоз нашего позора был, когда договорились, что придет судить редакция популярной газеты, а ее представили два корреспондента и муж наборщицы, сказавший, что сама наборщица не смогла прийти.

М. Топаз. вы не платите жюри?

М. Ширвиндт. вы могли бы задать другой вопрос — берем ли мы у звезд деньги. Нет, не берем. Хотя это многих удивляет. Но один раз возьмешь — потом не отмоешься.

М. Топаз. Существует ли какой-нибудь рецепт от привыкания к программе?

М. Ширвиндт. Делать параллельно другие программы. Мы хотим создать свою собственную студию. На REN TV мы избавлены от очень многих проблем. Компания помогла нам состояться, а мы в какой-то степени отплатили добром, сделав не самую плохую программу. Но теперь хочется самостоятельности. Сейчас работаем над передачами на весь предстоящий год, а потом полюбовно расстанемся.

По НТВ идет наша новая программа «Живые новости». Она обо всем живом от кактуса до бегемота. Это и «нарез» зарубежной хроники, и сюжеты, снятые у нас. Еще есть проект собачьей «мыльной оперы». Игровой еженедельный сериал с собакой в главной роли. По мере съемок щенок повзрослеет и в жизни, и в фильме. Я буду соавтором cценария, а Сережа Урсуляк — режиссером. Он не просто старый друг — он ангел-хранитель, партнер по жизни, а сейчас еще и режиссер «Дог-шоу». Раньше они работали по очереди с Надей Хворовой, а теперь она ушла на другие программы.

М. Топаз. У вас смешные и неожиданные конкурсные вопросы. Откуда такая эрудиция по части собачьей тематики?

М. Ширвиндт. Нам помогает молодой человек, весь такой литературно-исторический, совершенно не от мира сего. Он, несчастный, сутками сидит в библиотеке. Как найдет где-то слово «собака», так от руки выписывает весь текст, каждую неделю приносит нам толстую папку. Кончил библиотечный институт. У него «слишком» хорошее образование: при сегодняшнем отношении к культуре ему очень трудно найти работу. Нам же без него не обойтись.

М. Топаз. Если бы вы писали критическую статью о программе, какие бы достоинства и недостатки назвали?

М. Ширвиндт. В конкурсе «Домашнее задание» нужно делать гораздо больший акцент на людей, не превращать все в демонстрацию дрессировки. Когда человек зажат — полбеды, я могу это преодолеть прямо на съемке. Хуже, когда бойко начинают показывать домашнее задание, не реагируя ни на что вокруг. Остается только ждать, пока отработают номер. Тогда я бываю побежден. Судьи поставят свои пятерки, но для меня самое важное, чтобы хозяин (чаще — хозяйка) предстал живым человеком. Мужики у нас идут вне конкурса, как в пединститут. Они вообще-то предпочитают сидеть в зале, болеть за жен. Видно, стесняются — боятся, что несолидно.

Но уж если выходят — бывают очень открыты, за ис— ключением профессионалов-собачников, не понимающих условий игры.

Раньше я сидел на собеседованиях, заполнял анкеты, узнавал истории, которые рассказывали участники, чтобы придумать вопросы. Во время репетиций объяснял, где стоять, куда выходить. Сейчас жизнь заставляет снимать без репетиций. Но несмотря на неизбежные накладки — все к лучшему. Выхожу на площадку, зная только имена, написанные на бумажке. «Мотор!», выходят люди, я их вижу в первый раз. Все — импровизация. Это — идеально. Моя задача — чтобы гости почувствовали себя естественно, то есть их надо раскрутить до состояния открытости их собак. И провести сквозь программу (я как бы их внутренний союзник против жюри). Когда перед началом спрашивают: «А можно, я сделаю…» — кричу: «Стоп! Ничего мне не говорите. Что сделаете, то сделаете». Года полтора назад у нас была журналистка из « Лос-Анджелес таймс». У нее возникла интересная мысль, что такая программа могла появиться только в демократической стране. При тоталитаризме она невозможна.

М. Топаз. Есть противоречия между установкой на дружелюбие и игрой — конкурсы, призы… В результате победители выбираются субъективно. Справедливость оценок не входит в задачу жюри. Нет ли в этом двойственности?

М. Ширвиндт. А у вас часто возникал протест против выбора победителя? Не соответствует ли этот выбор, как правило, и вашему ощущению? При том, что у нас абсолютно произвольное судейство, побеждает обычно наиболее яркая личность среди участников. Иногда собака этому способствует, иногда и нет. В любом случае это состязание людей. Бывают, конечно, письма: «Никогда в жизни не буду больше вас смотреть». Замечательное письмо — значит, болеют. Мы же тоже ненавидели судей, снижающих оценки в фигурном катании.

М. Топаз. Значит, приз ваш — за обаяние, приз человеческих симпатий.

М. Ширвиндт. Перед началом мы все подробно рассказываем жюри. Ведь некоторые из приглашенных программу никогда не видели. «Пожалуйста, учитывайте не только трюки, но и взаимоотношения с собакой. У нас всегда хозяин может что-то сделать вместо собаки, выручить ее». А если бы торжествовало всеобщее равенство и справедливость без азарта, зрелище пропало бы. Мы свою программу сперва вообще не считали семейной, не рассчитывали на детей. Но наши взрослые ведут себя как маленькие, и детям-зрителям это нравится. Решили делать специальные детские выпуски. В первый раз попросили жюри подо— гнать одинаковые оценки, чтобы никого не обидеть. Знаете, как были расстроены все три участника. Они же не глупые, они поняли, что мы сделали для них не настоящую взрослую игру, а поддавки. Проявили неуважение. Трогательную историю не надо делать трогательно, получится сироп. Хотя призы стараемся делать примерно равными. Победителю — большой магнитофон, проигравшим — поменьше.

Теперь даже если случайно набирается равное количество очков — проводим дополнительный конкурс. Нет победителя — нет интереса ни у участников, ни у зрителей. Перед началом я им открываю страшный секрет: двое из вас сегодня проиграют. Поэтому у меня просьба — не скрывать своих чувств. Никаких сдержанных выражений лица, только крайние эмоции. За слезы в три ручья — отдельная упаковка «Чаппи».

М. Топаз. Но вам самому как ведущему не свойственно выражение крайних эмоций.

М. Ширвиндт. Зачем же мне их выражать, для этого есть участники. Два дня назад я был на станции техобслуживания, ко мне подошел крутой по виду мужик: «Ну, видел я… Передача твоя нормальная. Но я рекомендую тебе быть, как этот, про мелодию который. Поразвязней. Руками побольше шевели…» Не мне судить, хорошо это или плохо, но руками махать не хочется. При всей развлекательности нашей программы она тем не менее — авторская. Я могу назвать на нашем телевидении всего две игровые программы, которые не куплены, не украдены, не позаимствованы, а придуманы самостоятельно. Это КВН и «Что? Где? Когда?». Но и наш велосипед мы изобрели сами. Пусть корявый, с квадратными колесами, но свой.

М. Топаз. Значит, программа вас, авторов, устраивает, если не считать нюансов?

М. Ширвиндт. Наша авторская группа — Сережа Урсуляк, Саша Коняшов, Игорь Золотовицкий и я — скептична и адекватна. Мы первые бьем тревогу, если что не так. Но даже если бы все устраивало стопроцентно, надо развиваться. Нужны изменения. Иначе дело заглохнет. В прошлом году стали приглашать жюри с семьями, с детьми, с собаками. Мы не ожидали, что дети до такой степени полюбят «Дог-шоу», не ждали, что получится программа для всех возрастов. Собираемся устраивать конкурсы с участниками из разных городов. Первое время были проблемы — даже москвичей приходилось уговаривать прийти на съемки. Теперь идут письма отовсюду. Из Вологды вместе с тремя участниками приехал целый автобус народу. Нам прислали из провинции газету со словами русская народная игра «Дог-шоу». Так что игра уже стала народной. Конкурсы такие же, как у нас, а призы часто и получше, подороже. Мне звонили из одной школы в Марьино, приглашали посмотреть — они проводили там свое «Дог-шоу». И собираются ехать в Скандинавию на соревнования.

Сегодня у нас в стране очевиден дефицит трогательности, сострадательности. А зрителю они нужны. Идут сплошь жесткие, холодные программы. Посмотрите хоть «Времечко» — какой процент сюжетов с трупами. Разве они валяются на каждом шагу? Сколько раз в день вы в жизни видите трупы? А по ТВ? Это — установка на ужасное. Считается, что именно этого зрители и хотят. Плюются, но потребляют. Но даже если и так — задача тех, кто занимается таким деликатным делом, как средства массовой информации, все-таки не потакать низменным вкусам. А нас можно смотреть и бабушкам, и внукам. Наша концепция — это телевидение с человеческим лицом. Отсутствие человеческого лица перечеркивает телевидение.

М. Топаз. Что ж вы себя сравниваете с «Дорожным патрулем». Сравните с игровыми программами.

М. Ширвиндт. Знаете, в чем разница? Наша программа дает возможность самовыражения. Нас спрашивают — где вы находите таких живых людей? Во многих, если не во всех, игровых передачах участники — это статисты. В некоторых они проявляют интеллект. Но не характеры. А успех «Дог-шоу» больше зависит от участников, чем от меня. Самое главное — их настроение. Когда жюри сидит унылое, участники тоже моментально скисают, программа валится. Я прошу жюри: в любой момент перебивайте меня, выходите на площадку, хоть на голове ходите, но реагируйте. Любая импровизация только приветствуется.

М. Топаз. Получается, на съемках играют не для телезрителей, а для тех, кто собрался в студии?

М. Ширвиндт. Конечно, это же в полном смысле представление. Чтобы не нарушать атмосферы, мы снимаем не кусками, а все целиком, в той последовательности, в которой видят телезрители. Один раз переставили конкурсы для удобства съемки и оказались виноваты перед семьей, которая из-за этого не выиграла. Дело в том, что в конкурсе с лабиринтом сложно устанавливать конструкцию. Решили подготовить заранее и начать с него, хотя по сценарию лабиринт шел третьим. Одна собачка, спаниель, запуталась и получила мало очков. А дальше начались другие задания, и хозяева спаниеля — муж и жена — всех очаровали. Вместе с собачкой они пели песню, играли на рояле, прыгали и лучше всех отвечали на вопросы.

Если бы лабиринт шел после этого, спаниелю простили бы все промахи! Люди проявились как личности, остальное не важно. Мое святое убеждение, что плохих собак не бывает, есть плохие хозяева. Все зависит от того, у кого именно пес родился и с кем вырос. Собака — всегда абсолютный слепок хозяина. Уверен, что агрессивные собаки в основном у закомплексованных бандитов. Не хватает крутости и ее добирают за счет собак. Сделать из собаки монстра не сложно — это очень податливые души.

М. Топаз. Но тогда и у хороших родителей дети должны бы вырастать хорошими, а бывает по-всякому.

М. Ширвиндт. Собаки — пластичнее. Люди думают, а собаки только чувствуют, что хочет от них хозяин, и делают для него все, что могут. Ведь что такое собака? Это абсолютная любовь. Причем единственная, которую можно купить.