Письмо первое

Предложение "обозреть" телевидение застало меня врасплох и продолжает смущать. Тем более что неделя перед апофеозом Москорепа, почти по Войновичу, вполне нетипична. Я, впрочем, только что провел два месяца в скучноватом Вашингтоне, где по вечерам исправно пробегал по нескольким телеканалам, от нечего делать сопоставляя технику ведения ежедневных ток-шоу. Так что вроде подготовился. Поглядел.

Международное камлание вокруг смерти Дианы, к которому единодушно примкнули на нашем ТВ, поразительно. Красивую женщину, конечно же, особенно жаль, но хоть бы кто упомянул о личной драме Елизаветы и трагедии тысячелетней монархии, о которой были горькие слезы королевы в Вестминстерском аббатстве. Нет, наши дикторы с чувством в голосе все повторяли что-то о Золушке, на которую бедная леди Спенсер все же никак не походила. Уже от этого я впал в уныние настолько, что хотел отречься от писания. Тем более хотел, что немыслимая тяжеловесность московского юбилейства хоть кого могла доконать. Нет, разумеется, то, что город прибрали и помыли, прекрасно, и для этого все средства хороши. И все же оторопь берет.

Телевизионный экран безжалостен, и то, что, по-видимому, приемлемо читалось в сценариях, не будучи еще нерасторжимо сцеплено с картинкой, вроде приплытия (для этого хочется сделать особое существительное -- приплынутие) начальств к Петра-Зурабову-творенью или тех же начальствующих сидение на Скобелевской площади, в рамке смотреть уж очень тягостно. Тайминг -- великое дело. Стоит затеять нечто с участием тысяч людей, и вот уже одно занятие мест превращается в нескончаемый процесс, вызывающий нервный тик у охранников, городовых и операторов.

Моя муза слаба, чтобы отдать должное величанию Москвы на всех каналах, откуда оказались почти изгнаны враждебные зарубежные фильмы, каковые, говорят, угрожают самому существованию России.

Что-то с этим городом все же связано особенное, так что и у змееборца Кончаловского в паре с Гнеушевым не так чтобы получилось, хотя и драконозмей шмыгал по сцене, и стену возводили из пенопластовых блоков, и печку волокли по рельсам, и Сам справно изобразил набатный звон... Тем более что как ни включишь -- церковная служба, а я в религиях разбираюсь худо. Жарр на Воробьевых горах -- даешь побитие Гиннесса! Копперфилда им мало. Вот и Жванецкий с экрана уверял, что так себе, ничего особенного. Куда подевали воздушные шары? Я их на экране не успел поймать. Застойных времен стилистика уличных действ оказалась куда более живучей, чем можно было подумать до сентября 1997 года. Наверное, экран у моего телевизора маловат. Историческое кепи в него целиком не влезает.

Каналы отстраиваются постепенно, все явственнее отличаясь манерой неизбежной пока еще суетливости. Впрочем, все заметнее ощущается отсутствие чего-то, вроде Maryland Public Television, домашнего, без рекламы, все больше со зверушками, пейзажами, оперой и благотворительностью. Обойдемся. Зато есть на Шестом канале акулы пера, хотя и похожие скорее на рыб-прилипал, но шустрые, с индивидуальными масками, а перед ними все новые персонажи от попсового вокала и телодвижений. Из этой суеты нет-нет да и выделится нечто всерьез, вроде группы "Любэ", у которой и разобранность на голоса, и мелодический строй, и тексты. "Там, где поле рождает зарю..." -- это по разряду поэзии, несомненно.

НТВ отличается все большим сознанием величия: у всех без исключения ведущих неулыбчивые, застывшие маски, с каждым полугодием разрастающиеся в ширину, как приснопамятные загривки начальств ушедших, так что прислушиваться к их, очевидно, очень умным речам не хочется.

Может, Бог с ним, с телевидением? Лучше процитирую часть трактата, который по предмету "социология" недавно прислала мне заочная студентка одного из московских частных университетов Карепанова Тамара Васильевна из деревни Бряньково Суворовского района Тульской области.

"...Вот только вчера одна из молодых, Ольга N, совершила попытку ограбления нашего магазина с разбоем: приготовилась заранее -- сделала черный чулок под маску, нарисовала на нем даже усы, подготовила камуфляжную солдатскую форму. Перед закрытием магазина сделала разведку -- пришла, купила себе сигарет, потом в соседнем огороде переоделась, пришла снова в магазин, закрыла его изнутри, подошла к продавцу и стукнула железкой, тоже заранее приготовленной, по голове. Но не убила и не оглушила. Продавщица стала сопротивляться, потому что поняла, что может это сделать, и теперь начала удерживать Ольгу, чтобы та не убежала. Так они очутились на улице. Валентина-продавщица закричала "караул", и набежали люди, схватили Ольгу, били ее пинками, сорвали маску. Так она была раскрыта и попала в милицию. Теперь она дома, отпустили под подписку, позже будет суд".

Это ведь тоже о телевидении: что уже воспринято из технологизмов -- и не столько даже кино, сколько хроники на злобу дня, вроде "Дорожного патруля, -- то воспринято.

Нечего брюзжать -- кое-что на нашем телевидении есть. Вот на том же Шестом канале есть же Петр Фадеев и Анастасия Соловьева ("Те Кто") -- милые мальчик и девочка, которые на редкость воспитанным образом, но и не без перчика умеют извлечь по вечерам нечто любопытное едва ли не из всякого собеседника. Есть Ирина Зайцева, умная, красивая дама, в программе "Герой без галстука" (НТВ), какая только и может разговорить мощных господ, вроде газпромовского г-на Вяхирева, настолько, что они высказывают куда больше, чем, может быть, намеревались, не словами, а мимикой и жестом. Это теле-видение в чистой его форме.

Как во всем прочем и всегда, даже истово заимствованные вещи никогда не могут стать у нас копией заморского оригинала, все по-своему выходит. Вот, скажем, вполне естественно популярный "Сам себе режиссер" А.Лысенкова. Американская программа этого содержания отличается, во-первых, значительностью главного приза, равно как и совершенным демократизмом процедуры голосования: в публике нажимают на кнопки, получая от этого процесса социально-физиологическое удовлетворение. Во-вторых, ведущий американец умело создает образ доброй иронии, тогда как у нашего соотечественника в той же роли нет-нет да и проскальзывают нотки легкой злобноватости.

"Я сама" вроде бы родом прямиком из американских феминистских программ, однако г-жа Меньшова безусловно удачлива в том, что ей сопутствуют "добрый следователь" и "злой следователь". Соединение двух шаблонов породило нешаблонное третье -- шоу, из которого только и удается познать масштаб национальной склонности к мазохизму на людях. Кстати, на ежевечернем шоу Дэвида Леттермана из Нью-Йорка я видел однажды, как стоически включенно реагировали и действительно случайный зритель, и явно не готовый к этому Кевин Костнер на то, что ведущий с помощью здоровенных ножниц превращал их (свои, впрочем, тоже) брюки в шорты, дабы соответствовать рекордной жаре на улице. Хотел бы одним глазком глянуть, как бы на это среагировал наш, "в прикиде", зритель телешоу!

...И опять к Тамаре Васильевне: "Наша улица неофициально получила название Лентяевка из-за того, что первыми ее обживали молодые семьи, которые не держали коров, а только птицу, кроликов, поросят, что полегче. Они надеялись на родителей, какие живут тут же в деревне, но на других улицах. Сейчас коров держат все, да еще и не одну, а две или три, но название уже прилепилось". Ума не приложу, отчего г-н Говорухин так волнуется? Все в наших палестинах устойчиво и меняться не спешит: "А в ночь под Петров день наши молодые играли: перегораживали дороги, раскидывали дрова, угоняли тракторные тележки в овраги, в лужи; сломали у магазина крыльцо, раскололи от него шифер на кусочки. Так уж тут повелось и всегда безнаказанно: пусть молодежь порезвится, сами такие были".

Нет, не справиться мне с телевизионной сюжетикой. Нет в моих словарях слов, посредством которых удалось бы передать восхищение перед талантом студии "СВ-Дубль": ну, ладно бы, читали себе тексты без всякого окраса, как честно делали безвестные переводчики пиратских кассет. Так ведь нет: с выражением произносят, дьяволы! И все, мне кажется, нарочно стараются, чтобы подмосковные эти голоса особенно ловко не соответствовали злодейским зарубежным актерским маскам. Это чтобы мы прониклись омерзением и вновь прильнули к до боли знакомым кадрам Москвы, которая не верит слезам.

Если г-н главный редактор не сочтет обращение ко мне фатальной ошибкой, то о собственно телевизионном в нашем телевидении, о том, что часто удачно отличает его от других, мне известных, мы еще поговорим. Как умеренный оптимист, я хочу завершить первое письмо чем-нибудь вдохновляющим. Была, была на экране восхитительная вещь в воскресенье, 7 сентября. Увы, застал лишь вторую половину (говорят, это повтор) фильма Свердловской студии "Египтянин". Нет ведь сейчас у документалистов иного пути к благодарному зрителю, чем телевидение, так что низкий ему, телевидению, поклон. Всяческих чудаков в мире предостаточно: вот довелось мне в Лос-Анджелесе добраться (еще слабое слово для этой урбанизированной территории) к Башням Пратта, которые полуграмотный иммигрант лет двадцать воздвигал в благодарность новой для себя стране. Это, конечно, вещь. Но где еще в сегодняшнем мире встретишь попа-расстригу, который, бытуя где-то между Южным Уралом и Казахстаном, очень недурно расписал собственное жилище египетскими фресками, пошил себе египетскую хламиду и с редкостными отсутствием слуха и вдохновением возносил солнцу молитву Эхнатона?