Письмо второе

Русские пришли -- канал РТР введен в число непременных в туристских отелях на Крите, что в виду руин Кносса и Феста наполняет душу некоторой даже гордостью. Эта гордость несколько, впрочем, привядает при сопоставлении с NBC, во всяком случае, по части животного царства, ну да что поделаешь: долговременный контракт с "Нэшнл Джиографик" надо было заработать раньше. С этим можно бы и смириться, хотя после телевизионной баллады о шакале, изгнанном из стаи за нарушение кодекса и долго блуждающем в поисках подруги на фоне Йеллоустонского национального парка, зверушки на отечественном экране кажутся какими-то выцветшими.

Однако я вовсе не об этом хотел говорить. О звуке!

Я рос в эпоху радио. Мне было пять, когда по Остоженке с парада Победы ехали артиллерийские расчеты с конями, подобранными в масть: вороные, гнедые, каурые, серые в яблоко. Из черной тарелки репродуктора звенели "Ласточка-касаточка, подруженька моя", "Брянская улица на запад нас ведет" и прочее. Но из той же тарелки с единственной ее программой впитывались в сознание дивный голос Бабановой в сказках Андерсена, сериал "Клуба знаменитых капитанов", "Школа" Гайдара. Как будили воображение кудесники, творившие чудо звукового сценария! Эпоха трофейного аккордеона и трофейного же патефона, эпоха радиоприемника "Рекорд", в котором народные умельцы ловко перематывали ненужный второй средний диапазон на запретные 13 и 15 м, по которому я слушал репортажи из Будапешта 56-го. Может, по этой причине, особым музыкальным слухом отнюдь не обладая, я так чувствителен к звуку на ТВ.

Уже четверть века мы обучались произносить длинное слово "аудиовизуальное" и, может быть, даже понимать его незатейливый смысл. Тем не менее, отечественное телевидение и после смены поколений по ту сторону экрана сохранило устойчивое презрение к звуку. Пока идет фильм, даже самый скверный, регулятор громкости можно спокойно держать где-то на отметке 25: все слышно. Другой вопрос, что нередко от этого не много радости, так как в абсолютном большинстве случаев (пожалуй, фильмы Никиты Михалкова здесь скорее исключение) отечественные режиссеры звуковой климат кино понимают как-то уж очень упрощенно, в соответствии с чем звукорежиссеры старательно вытирают все "лишнее", отчего слышны или реплики, или музыка, или отдельный скрип снега.

Кстати, отчего это наш экран так склонен к некоему свинству? В американской, скажем, конвенции наиболее откровенная любовная сцена имеет обычно "снятый" характер, позволяющий видеть в ней эстетическое событие (даже если это и не "Основной инстинкт", все именно так). В огромной степени сие зависит от шлифовки движения, всегда выверенного (даже если это и не "Весь этот джаз", как обычно, переведенный совершенно невпопад, ибо первичное значение слова "jazz", в точности отражающее настрой фильма, -- вздор, ерунда). Эротически зазывный танец или, к примеру, проход модели по подиуму непременно остаются в сфере искусства, то есть искусственности, не терпящей никакого натурализма. На нашем экране все похожее по жанру, начиная с оголтелых эстрадных див и дэвов, непременно отдает похабелью. И все же главное, может быть, -- это все-таки звук, ассоциирующийся -- на переходе к обонянию -- с запахом пота (что скорее указывает на германское влияние)...

Однако из области высокой поэзии вернемся к прозе. Как только кончается фильм, регулятор громкости обычно необходимо передвинуть на 40, а то и больше, так как иначе чаще всего ничего не услышишь. В тех редких случаях, когда мне приходилось что-либо говорить в микрофон, я обращал внимание на то, что в сторонке непременно сидело юное существо в наушниках, в обязанности которого, по-видимому, входило блюсти силу и тембр звучания. Не сомневаюсь, что это существо отнюдь не исчезло с горизонта, но где блуждают его мысли, остается тайной, тогда как бесчисленным режиссерам и выпускающим редакторам на весь этот шум совершенно и глубоко наплевать. Но когда, глядя нам в глаза, мрачный, как похоронный марш, Сванидзе или, мягко выражаясь, темпераментный Пельш вещают нечто важное, со звуком все в порядке. Однако стоит кому-то из ведущих направить микрофон в сторону менее значительных лиц, прощай, звук, прощай.

Зато в последнее время чуть не на всех каналах воцарилась новая мода: течение документалистики прерывается этакими лихими щелчками с потягом, знаменующими, наверное, смену слайда в проекторе кодак-карусель. Это означает, что мой пессимизм неуместен и к звуку проявляют внимание. А что из этого выйдет, известно не более, чем содержание выражения "кислотно-щелочной баланс", которым мы обогатились в последние годы.

Все "зя-я-я", как говорил восхитительный Полунин, повтор телепередачи о котором относится, на мой взгляд, к числу крупнейших удач ТВ: не каждый день мы обзаводимся действительно крупным художником, успех которого был вскормлен телевидением, начиная с невинного баловства первых номеров его замечательного театра. Все "зя-я-я", и потому бесконечные длинноногие, надо признать, девицы, похожие, как сорок тысяч братьев Пресняковых, все уверяют почтенную публику, что они имеют отношение к вокалу.

Я вспоминаю первое прикосновение к тайне российской души, имевшее место на территории пионерлагеря под Набережными Челнами, где на заре перестройки мне довелось участвовать в деловой игре по поводу развития этой промышленной слободы-переростка. Рядом какой-то там учебе подвергались пионервожатые. Их учеба кончилась очень мило -- дискотекой. У местного диск-жокея был на редкость недурной подбор записей, но разошедшийся народ отвергал всю иностранщину, требуя вновь и вновь крутить нечто с припевом "Баня-баня-баня-баня-баня -- радость нашей жизни холостой". Чуть усложненную мелодику они не понимали, иноземных слов -- тоже. С тех пор мне легче понять, почему у какого-нибудь господина Буйнова достает куражу использовать голосовые связки в песенной манере, когда есть, к примеру, записи Фредди Меркьюри и "Куинз".

Впрочем, хватит о грустном. Все-таки умножение числа каналов и начатки конкуренции между ними есть великое дело. Вопреки общему засилью дурного вкуса, в утренний воскресный час к нам запросто заглядывает на редкость обаятельный Тимур Кизяков, подобравший себе в пару неулыбчивого партнера по консорциуму "Оч-умелые ручки", восхитительно возродившего превращение всякого хлама в якобы полезные предметы на манер рецептов американского журнала "Попьюлар Мекэникс" эпохи Великого Кризиса. Это почти противоестественно, что наисовременнейший молодой человек с безошибочным тактом, не теряя мягкой иронии, умеет разговорить практически любое, самое поначалу зажатое семейство! По классу работы Кизяков не уступает никому из западных коллег, и при этом он глубоко "наш", нигде более не мыслимый. Уже немало.

Но есть еще Артур Крупенин -- редкого обаяния ведущий "Профессии", вопреки ожиданиям сохраняющий способность изумлять подбором героев (достаточно назвать, скажем, татуировщиков), так что поистине всякий раз можно узнать нечто новое. Есть "Бесконечное путешествие", тоже вопреки любым ожиданиям продолжающее вытягивать из своего магического цилиндра все новых героев нашего времени, помыслить о существовании которых еще несколько лет назад было невозможно. То одинокий культуртрегер, заведший торговлю шляпами в какой-то части Африки. То отважная русская дама, увлекающая своего чернокожего супруга в гости к его экваториальной родне. То молодой человек, без денег и документов объезжающий пол-Европы, как если бы речь шла о моих однокурсниках, которые в отдаленном 1958 году перемещались в бывшем едином пространстве, хотя и теряя товарищей (один был в Белгороде заперт любвеобильной милиционершей на чердаке, полном яблок, другого передавали со свадьбы на свадьбу в Сванетии). Вольный дух бродяжничества, который занес нас как-то на волжский теплоход, где право проезда было выменено на магнитофонную ленту с тогдашними "хитами", затем в Красноводск, где мы за бешеные по тем временам деньги изобразили проект бани на огромном листе и оная баня отражалась в мокром асфальте вместе с "Кадиллаками", на образ которых был тогда большой спрос, затем на паром в Баку, на котором все заработанные дензнаки как-то растворились сами собой... Все это было, но с одним немаловажным отличием: тогда география и история были для нас более-менее одно и то же. Нынешние путешественники бродят по всему миру, но без посредства ТВ мы бы об этом не узнали.

Не без потерь, разумеется. Только успело стабилизироваться "Времечко", мило-глуповатое, как все наше российское естество. Только сложилась славная компания, где все замечательно дополняли друг друга, и на тебе! Разругались по каким-то, надо полагать, существенным причинам, разошлись, а в результате на одном канале новое "Времечко", которому так недостает манеры Льва Новоженова создавать вроде бы значимое настроение решительно "из ничего", а на другом -- бредовато названное от отчаяния "Сегоднячко", где обнаружилось: одной новоженовской манеры маловато, чтобы держать эфир. Такое было, такое будет, хотя все равно жаль. Но сам факт, что жаль потери принципиально легкомысленной программы, уже есть качественное изменение нашей жизни.

И все же многолетние размышления по поводу отечественных нравов не проходят без следа.

Может, Бог с ним, с телевидением, господин главный редактор? Некогда мы с вами служили по культурологической части, регулярно встречаясь в НИИ, который приютил наши легкомысленные упражнения в науках. Обсуждались все вещи сурьезные, но мне не давал покоя один прогностический сюжет. Одни настаивали на том, что в силу давней зажатости туземное дамское население никогда не впадет в стриптизную модальность, я же утверждал, что именно по этой причине при первой возможности оно кинется раздеваться на людях взапуски. И что же? Даже из прогноза погоды у нас ухитрились сотворить нечто подобное! Присмотритесь, как помавают ручками прогнозпогодные дамочки: сообщать о том, где какая температура, дождистость и прочие неинтересные вещи, им невмоготу, а раздеваться вроде не положено. Они помавают.