Майкл Корда: «Ослепительная жизнь»

Глава 8

Когда едешь из Парижа в Канн, Ниццу или Монте-Карло, обращаешь внимание на то, что виллы богачей жмутся почти по всему побережью на узкой полоске земли между морем и железнодорожным полотном, так что поезд, проходя совсем близко от этих шикарных домов, заставляет дрожать оконные стекла и покрывает слоем копоти выбеленные стены. Богатые предпочитают жить там, где, как они считают, им жить подобает, пусть даже в каком-нибудь другом месте было бы удобнее. Алекс не был исключением. Благодаря яхте он теперь мог обосноваться где только пожелает, но большую часть времени Elsewhere стояла на приколе кормой к причалу среди других судов в порту Антиба, где было шумнее и беспокойнее, чем в любом отеле.

Лето я тихо-мирно провел в Ле Розе. Отец говорил, что, может, мне стоит поехать к матери, но она отправилась в гастрольное турне по Америке. Сам отец собирался проехаться по Франции с Лейлой и моим новорожденным братом, чье появление на свет прошло без осложнений. Традиционные проблемы с именем решили, назвав малыша Александр Винсент Корда. Все называли его Уинки, все, кроме отца, который произносил его имя как Винки. И по сей день никто в семье не называет моего сводного брата Алексом, будто это имя по-прежнему принадлежит его первому владельцу и использование его в отношении кого-то другого -- табу.

У меня не было ни малейшего желания отправляться в путешествие по Франции в маленькой машине, управлять которой будет отец, и проводить время с младенцем и кормящей матерью. Винсента это и не удивило, и не обидело. Он любил путешествовать с удобной для себя скоростью, заезжая по дороге в музеи и рестораны. Так что путешествие из Англии на юг Франции вполне могло занять несколько недель, особенно если учесть, что проехать за день более ста километров отец считал выше сил человеческих.

Мне было дано указание вернуться в Лондон, а оттуда лететь в Ниццу и присоединиться к Алексу на его яхте. "Постарайся ему не надоедать, -- напутствовал меня отец. -- В последнее время Алекс делает глупости. Так что я не могу сказать, в каком он будет настроении. Если возникнут проблемы, приезжай к нам".

Я так и остался в недоумении, что же такого сделал Алекс, что отец счел глупостью, но тема эта больше не затрагивалась, и на следующий вечер я поездом выехал из Парижа.

Когда мы прибыли на берег, глаза у меня побаливали после бессонной ночи. Человек очень редко влюбляется в какое-нибудь местечко, но я вдруг понял, почему здесь так нравилось моему отцу и что каждый год заставляло приезжать сюда Алекса, хоть он почти никогда и не снимал пиджак. Возможно, увидев эти цвета, я понял, почему Винсент бросил писать, когда уехал отсюда. Юг Франции -- то единственное место, которое по-настоящему любили Алекс и Винсент и которое все трое братьев Корда считали своим домом.

Я вышел на вокзале в Антибе и прошел по площади, где старик поливал водой бетонные плиты. Посмотрел на порт, где с одной стороны стояла Elsewhere рядом с другими яхтами, а с другой суетились местные рыбаки. Было ясно, что я прибыл слишком рано. Я совершенно не представлял, когда меня ждут да и ждут ли вообще, но вовсе не собирался будить Алекса, так что накупил газет и уселся коротать время в кафе.

Отчасти я, конечно, оттягивал, насколько возможно, нашу встречу. Я не был уверен, что Алексу будет приятно мое присутствие, и еще менее был уверен, что сам я хочу здесь быть. Прожить некоторое время рядом с Алексом было все равно что сдать светский экзамен, которому перед второй мировой войной подвергались все желавшие получить место в престижном полку. Молодых претендентов приглашали на уик-энд в полк и все время смотрели, как они себя ведут, какие у них манеры, какая одежда, умеют ли они поддерживать разговор, знают ли, когда заткнуться, и вообще насколько легко они приспосабливаются к традициям полка.

Многие терпели фиаско и при этом не имели ни малейшего представления, почему. Например, в одном полку молодого человека не принимали, потому что после еды он аккуратно складывал салфетку и клал ее на стол "как в школе-интернате", вместо того чтобы скомкать ее и швырнуть на пол "как джентльмен, привыкший к тому, что есть слуги, которые поднимут ее, выстирают и выгладят, а не приберегут для следующей трапезы". Как сказал один кандидат, отказ можно было получить "не только из-за того, что у вас не так пострижены волосы, но и из-за того, что они не так растут". Примерно такое же ощущение было у меня от жизни под взглядом Алекса. После проведенного в Ле Розе времени я постоянно помнил о том, что считается правильным, а что неправильным, что нужно говорить "Я выпью чашку чая", а не "Я выпью чаю", что шнурки в ботинках должны быть вставлены прямо, а не перекрещиваться. Частенько я просто терялся, не зная, что нужно сказать, и не мог вымолвить вообще ни слова, мучительно краснея. Мне было не легче от того, что отец нарушал эти светские правила все подряд, если даже предположить, что он учитывал их существование, или от того, что Алекс устанавливал собственные.

Я не мог до бесконечности отсиживаться в кафе. Утренняя жизнь закипела вовсю, и я явно путался у всех под ногами. К тому же мне пришла в голову мысль, а вдруг Elsewhere ждет меня, чтобы поднять якорь: возможно, я уже доставил Алексу неудобство, и он в этот самый момент нетерпеливо расхаживает по капитанскому мостику, гадая, куда это, черт побери, я запропастился. С чемоданом в руке я направился в порт. К счастью, Алекса не было видно. Единственным человеком на палубе оказался француз средних лет в белой рубашке, белых брюках, белых сандалиях и белой широкополой шляпе. Он отличался атлетическим телосложением. Мужчина махнул мне, чтобы я поднимался на борт.

- Так, -- сказал он, -- молодой племянник. Ставь чемодан здесь. Кто-нибудь из мальчиков отнесет его в каюту и распакует. Мы послали человека встретить тебя на вокзале, но тебя в поезде не оказалось.

- Но я правда приехал поездом. Третьим классом.

Он удивленно поднял брови.

- Правда? Похвальная экономия для молодого человека. Тогда понятно, почему он тебя не нашел. Он смотрел в спальных вагонах. А что ты делал все это время? Поезд прибыл несколько часов назад.

- Выпил несколько чашек кофе. Мне не хотелось никого будить.

- Еще более похвально. В твоем возрасте я сделал бы то же самое. Позволь представиться. Я Эдуар Корнильон-Молинье, друг твоего дяди и отца. Я знал тебя, когда ты был еще ребенком, так что можешь называть меня Эдди, если хочешь. К тому же я генерал и сенатор от этого округа. Думаю, можешь снять пиджак и галстук. Обстановка у нас здесь неофициальная.

Я так и сделал -- становилось очень жарко -- и получше присмотрелся к Эдди. Его внешность полностью соответствовала его роли -- короткие армейские усы, большой нос, как у де Голля (похоже, все, кто поддерживал генерала, походили на своего кумира), пронизывающий взгляд командира. В лучших французских традициях сигарета была прилеплена к нижней губе, и Эдди без всякого труда удавалось держать ее зажженной и не пускать дым себе в глаза.

- А кто еще на борту? -- поинтересовался я.

- Ты, я, одна моя приятельница, с которой ты скоро познакомишься и будешь называть ее "мадам", твой дядя и его знакомая. Возможно, присоединится кто-то еще, но кто знает? А теперь я предлагаю тебе спуститься вниз и переодеться во что-нибудь более подходящее. Если тебе понадобятся легкие туфли, то они есть всех размеров и лежат в кладовке.

Когда, переодевшись, я вернулся на палубу, обнаружил,что к Эдди присоединилась элегантная дама лет сорока. На ней я впервые увидел бикини. Я никогда не предположил бы, что человеческое существо способно надеть столько колец. В одной руке дама держала стакан апельсинового сока, другой поглаживала шею Эдди. Ясно, что это и была "мадам", и не требовалось большой проницательности, чтобы понять, что она его любовница. Напротив устроилась угрюмая девушка лет двадцати в обтягивающих белых шортах. В отличие от тоненькой сексуальной мадам, молодая особа была чуть полновата, даже толстовата. У нее был здоровый загар, светлые волосы, стянутые в пучок, высокие скулы, прямой нос и очень красивые губы. Я сразу же заметил, что на ней дядины золотые часы и кремовая шелковая рубашка, на которой синим вышиты инициалы "А.К." как раз под сердцем. Или, как в данном случае, под пышной грудью. Я ясно видел ее соски.

Как обычно, я дико засмущался и начал переминаться с ноги на ногу, пока Эдди не спас меня.

- Voici, nous sommes complets. Это молодой племянник Алекса, le fils de Vincent, madame¹.

Я поклонился мадам, которая устало прикрыла глаза.

- Напротив меня, -- продолжал Эдди, -- мадемуазель Элекса Бойкан, знакомая твоего дяди из Канады.

Я подумал, что кланяться было бы излишне, ведь она была почти одного со мной возраста, так что я пожал ей руку.

- Tres bien², -- сказал Эдди. -- А теперь посиди. Твой дядя еще не встал, а пока он не появится, мы не узнаем, каковы наши планы на сегодня.

Теперь мне было понятно, что за "глупости" делал Алекс. Даже столь невинному созданию, как я, было очевидно, что Алекс едва ли отдал бы свою рубашку случайной знакомой. Присутствие Элексы открыло для меня новую сторону характера Алекса. Если у него и бывали романы, то все они держались в глубокой тайне, и эти дамы никогда не показывались в его квартире при гостях.

Элекса явно относилась к иной категории. Она позвонила, чтобы стюард принес еще один стакан апельсинового сока с водкой для мадам. Держалась она на борту скорее не как гость, а как хозяйка. Даже Эдди относился к ней почтительно, правда, в его манере сквозили одновременно и ирония, и лесть.

Алекс появился в голубых летних брюках, весьма смахивающих на пижаму, и синей тенниске. Я встал, и он поцеловал меня в щеку. Элекса принесла ему выпить, уселась рядом, обхватив его рукой за плечи. Это удивило меня, потому что обыкновенно Алексу не нравилось, когда его трогают. Он погладил ее по голове.

- Я думаю, сегодня мы отобедаем на борту, а вечером возьмем машину и отправимся в Монте-Карло. Можем поужинать в "Отель де Пари", а потом немного поиграть. Ну, как вам? -- спросил Алекс.

Мадам и Эдди кивнули. Элекса взглянула на меня.

- А его пустят в казино? Он совершеннолетний? -- поинтересовалась она.

Алекс изучающе посмотрел на меня, будто осознав, что теперь он за меня отвечает.

- Почему бы и нет. Я переговорю с хозяином, и мы все уладим, а если не получится, Мики может переодеться девушкой и сойти за чью-нибудь любовницу. В Монте-Карло у женщин возраст не спрашивают. -- Он повернулся ко мне. -- А чем ты собираешься здесь заниматься? Вообще-то можешь сделать мне большое одолжение. Я должен пойти позвонить в Лондон, а поскольку для Элексы это будет скучно, отправились бы вы куда-нибудь вместе поразвлечься. Берите машину и поезжайте в Иден-Рок. Ланч все равно будет не раньше двух.

Проводив Алекса, мы с Элексой уселись в черный спортивный автомобиль.

-Алекс купил его для меня, -- сообщила Элекса. -- Он учится садиться в него и не впадать в панику, может быть, со временем машина ему даже понравится. Мне хотелось ярко-красную, но была только такая, так что мы купили ее в Ницце и в ней же и уехали. А что ты любишь делать?

- Плавать. Ходить на яхте.

- Это не для меня. Мне нравится лежать на солнышке, а не плавать. Я ведь родом из канадских прерий и на воде начинаю нервничать. А водить машину ты умеешь?

Я сказал, что в школе меня учили, но прав у меня, конечно же, нет.

- У меня тоже. На обратном пути можешь вести машину. Мне не особенно нравится сидеть за рулем.

У Элексы была привычка высовывать кончик языка -- иногда чтобы слизнуть приставшую к губам крошку табака, иногда просто так.

До сих пор этой девушке все удавалось -- ведь вот она здесь, на яхте Алекса. Правда, не считая короткой встречи с моим отцом, она еще не познакомилась со всей семьей. А она ясно чувствовала, какая тесная связь существует между тремя братьями, и угадывала патриархальные наклонности Алекса.

Она достаточно знала о семействе Корда, чтобы догадаться, что Мария станет ее непримиримым врагом, а с Винсентом и Золи придется обращаться очень осторожно. После развода с Мерль Алекс всецело принадлежал им, и едва ли им понравится появление конкурентки. Если Алекс будет с ней счастлив и если она не станет вмешиваться в семейные дела, то, возможно, ее и примут, но, конечно, не как равную. Элекса понимала, что вся ее власть обеспечена сексуальным влечением шестидесятилетнего мужчины, обнаружившего, что двадцатилетняя особа в него влюблена. Однако возраст есть возраст, и вполне вероятно, что пыл Алекса вскоре угаснет. Так или иначе, а женщине есть над чем призадуматься, если она понимает, что ее будущее зависит от сексуального влечения мужчины. Элекса, которая была отнюдь не глупа, уже обдумывала пути укрепления позиций. Возможно, если она будет проявлять повышенную заботу о благополучии Алекса, ей удастся привлечь на свою сторону Винсента и Золи.

Со мной дело обстояло совершенно по-иному. Будучи подростком, я, понятно, не имел никакого влияния на Алекса, но он проявлял ко мне явный интерес, а Винсент позволял мне находиться рядом с дядей (что давало Элексе шанс повлиять на Винсента через меня). Она, по-видимому, решила, что я могу стать ее союзником. Зная Алекса, я не могу сказать, что сама Элекса в это время не подвергалась испытанию. Алекс не был наивен и прекрасно знал об опасностях, таившихся в подобного рода альянсах. Если Элекса проявит слишком большую враждебность по отношению к семье, то, возможно, ей лучше будет так и остаться в роли любовницы. Если же она докажет, что способна адаптироваться, то, не исключено, что ее статус изменится.

Все эти мысли, вероятно, вертелись в голове у моей спутницы, пока мы сидели на скале в Иден-Роке, но даже тогда я понимал, что ставки были еще выше. Элексу терзала не только корысть (ведь добыча была почти у нее в руках -- возможность стать леди Корда и приобрести богатство, о котором она и не мечтала), но и скука.

В том возрасте, когда ее ровесницы развлекаются, Элекса училась по три часа сидеть за ланчем, быть незаметной по вечерам, чтобы Алекс мог насладиться сиестой, выслушивать за обедом, как Брендан и Макс Бивербрук разглагольствуют о политике. Элекса не привыкла к такой жизни, и, как необъезженная лошадь, она в любой момент готова была взбрыкнуть. Если бы она интересовалась спортом, то занятия теннисом, наверное, помогли бы развеять скуку, но это ее не привлекало, и большая часть ее жизни теперь проходила в ожидании, пока Алекс проснется, пока он позвонит по телефону, закончит сиесту, выкурит с друзьями еще по одной сигаре и выпьет еще по одному стаканчику бренди. Вряд ли Алекс понимал, что за каждую секунду, что она проводила в ожидании, в конце концов придется платить, как за такси, которое стоит у подъезда с включенным счетчиком.

- Тебе здесь нравится? -- спросила она.

- Да, мне здесь всегда нравилось. Мы приезжали сюда еще до войны.

Элекса нахмурилась. Похоже, все члены семьи Корда десятилетиями жили в роскоши. Самой же ей такое великолепие было непривычно.

- Мне здесь скучновато, -- в конце концов произнесла она. -- Есть здесь чем поразвлечься?

Я задумался. Я знал, что на Лазурном берегу есть команда веселой молодежи, но я был еще слишком юн, чтобы быть ее членом. Единственным, кого я здесь знал, был Кристиан Дельмон, с которым мы познакомились в Ле Розе. У его семьи где-то здесь был дом, но я сомневался, что его жизнь намного интереснее моей. Желая угодить Элексе, я сказал, что, пожалуй, стоит наведаться в Жуан-ле-Пен, где было несколько молодежных клубов и баров.

- Как-нибудь мы туда съездим, -- сказала Элекса с горящими глазами. -- Позвони своему другу, и мы поедем все вместе.

На обратном пути Элекса, как и обещала, пустила меня за руль. Вряд ли можно было придумать что-то еще, чтобы с большей гарантией завоевать мои симпатии, ведь я был в том возрасте, когда управление машиной для человека едва ли не важнее секса. Я был вдвойне счастлив -- я понимал, что уж спортивную машину мне вообще никто бы не доверил. Автомобиль был быстрый, шумный, сверкающий, с пятиступенчатой коробкой передач и жесткой подвеской. Элексу вряд ли можно было назвать подходящей спутницей для такого неопытного водителя, потому что она то и дело подгоняла меня, а когда я начинал осторожничать перед крутым поворотом, кричала, перекрывая рев мотора: "Давай, давай, ты можешь!"

Я удивился, когда за ланчем она преобразилась в совершенно иное существо -- тихое, спокойное, вполне взрослое. Элекса могла прекрасно играть роль зрелой дамы, когда это было необходимо, и мне нравилось, что она умеет быть такой разной в разных ситуациях. Когда Алекс спросил, как мы провели время, она подмигнула мне, и я понял, что отныне у нас будут общие секреты, и был польщен.

После того как Алекс с Элексой удалились, Эдди спросил, чем я собираюсь заняться. Поняв, что я толком не знаю, он сказал:

- Возьми машину, поезжай куда-нибудь. Нет, нет, не говори ничего, я и так догадываюсь, что ты уже садился за руль, что прекрасная леди Элекса давала тебе ключи. Пока ты кого-нибудь не изувечишь, твой дядя возражать не станет, а если куда-нибудь врежешься, назови в полиции мое имя. Молодой человек в твоем возрасте не должен сидеть здесь во время сиесты. И еще один совет. Мадемуазель Элекса очень мила, и не все оставили без внимания ваши подмигивания за ланчем. Позаботься о том, чтобы не возникло никакой неловкости. На пляже полно девушек твоего возраста. Va t'amuser!³

- Пожалуй, я возьму парусную лодку и попробую добраться до Иден-Рок и обратно.

- Отличная мысль. Ветер достаточно силен, чтобы сделать путешествие опасным, а значит, увлекательным. В твоем возрасте опасность -- прекрасное времяпрепровождение.

- Eddie, -- твердо сказала мадам, -- tais-toi⁴.

Позже всегда говорилось, что Элекса была талантливой певицей, с которой Алекс познакомился на приеме. Дальнейшие расспросы не поощрялись ни Алексом, ни Элексой, но примечательно, что ее интерес к опере, если он вообще когда-то существовал, стремительно и бесследно испарился. Да, в Лондоне она брала уроки пения, но в целом принадлежала к числу тех молодых женщин, которые призваны появляться на обедах и создавать приятное общество. На самом-то деле встречу Алекса с Элексой устроила Мура Будберг, но и то лишь после того, как подобная же мысль пришла в голову еще нескольким знакомым Корды, которые постоянно искали молодые таланты для "Лондон Филмз". Перспектива кинопроб привела Элексу в Лондон, хотя по-настоящему кинокарьера ее не интересовала.

Родители Элексы были украинцами, правда, сама она не говорила ни по-украински, ни по-русски. Мура подумала, что, возможно, Элекса развлечет Алекса, который в то время хандрил. Она тщательно подготовила их встречу, проконсультировав девушку по поводу того, что любит и чего не любит Алекс. Чего он не любил, так это женщин, интересующихся кино, -- он уже дважды бывал женат на кинозвездах, -- а нравилось ему, чтобы его развлекали, любили, находили привлекательным как мужчину. А еще он не доверял элегантности.

С первой же встречи ему понравились в Элексе ее неловкость, молодость, живость, отсутствие вкуса в одежде. "Все ее платья напоминают туго натянутые палатки, -- заметил он однажды. -- Но чувствуется, что, сняв их, она будет очень красива". Этим она выгодно отличалась от большинства подруг Алекса (к примеру, Вивьен), которые тратили целые состояния на туалеты и казались неотразимыми, пока не снимали их -- тогда сразу проступали следы возраста, усталости, эмоциональных расстройств. Элекса вечно ходила на таких высоких и тонких каблуках, что, казалось, она вот-вот упадет, украшения же надевала крупные и совершенно ей не подходившие. Это забавляло Алекса и давало ему прекрасную возможность снова поиграть в Пигмалиона.

Они стали "близкими друзьями", и Элекса часто навещала его в "Клэридже". Алекса видели с ней в обществе, они вместе обедали, ходили на приемы и кинопремьеры, но она еще не стала постоянной частью его жизни, и когда оставалась на ночь, Бенджамин по-прежнему клал на умывальник новую зубную щетку, вместо того чтобы дать ей возможность обзавестись собственной, чем демонстрировал, что он-то знает, где ее место, и намерен ее там и оставить.

В этом Бенджамин был слишком самоуверен, о чем потом и пожалел. В борьбе за Корду у Элексы всегда было преимущество перед беднягой Бенджамином, который не учел силу ее женской привлекательности. Более опытный Бейли быстро приспособился к присутствию Элексы, относился к ней с уважением, спешил открыть дверцу "Роллс-ройса". Бенджамин же, напротив, вел себя так, будто она была его соперницей, и вскоре ему пришлось пережить ряд унизительных поражений. Ее зубная щетка была вызывающе поставлена рядом со щеткой Алекса, затем появилось ее белье, ее халат, несколько платьев, обувь.

Ясно было, что Элексе нужен собственный шкаф, и, к своему возмущению, Бенджамин вскоре был вынужден заниматься тем, что называл "работой для служанок" и считал ниже своего достоинства. Но худшее было еще впереди. Элекса считала, что ей нет никакого смысла (да и слишком накладно) держать собственную квартиру, раз она пользуется ею так редко, Алекс же, который вновь входил во вкус семейной жизни, с этим согласился. К ужасу Бенджамина, лишняя спальня стала комнатой Элексы, куда переехали ее вещи и она сама.

Бенджамин не стал страдать молча. Он часто вздыхал, а иногда и плакал украдкой, что неизменно раздражало Алекса. Что бы ни случилось, Бенджамин неизменно говорил, что в этом виновата "мисс Элекса". Если ботинки Алекса не были как следует начищены, Бенджамин говорил, что ему пришлось выгладить что-нибудь для нее. Если кофе был недостаточно горяч, то только из-за того, что теперь Бенджамину приходилось готовить два завтрака, а не один. Одновременно Бенджамин вел против нее мелкую партизанскую войну. В прачечной таинственным образом исчезали ее штанишки, туалетная вода почему-то расходовалась значительно быстрее, чем прежде, из чистки вещи возвращались без пуговиц или поясов.

Это не волновало Элексу. После того как она обосновалась в "Клэридже", она была готова подождать и дать возможность Бенджамину достаточно надоесть Алексу, чтобы тот в конце концов сам выгнал его без всякого намека с ее стороны. Она была настолько уверена в себе, что иногда даже защищала непримиримого слугу, хоть Алекс и знал, насколько тот ей неприятен: этим Элекса завоевывала себе репутацию человека справедливого, терпимого и милосердного.

Главное, что давало преимущество Элексе, так это то, что впервые за многие годы Алекс повеселел. Он больше не чувствовал себя стариком. Ему хотелось показать ей, что он еще не выдохся. Теперь его иногда можно было увидеть даже в ночных клубах. Выглядел он на двадцать лет моложе.

Друзья удивлялись и завидовали. В их присутствии Элекса не забывала держаться очень тихо. Она не говорила о политике, не повышала голос, не спорила и никого не перебивала. Ее вскоре стали воспринимать, как очередную дорогую вещицу, как картины или мебель. Более того, Элекса была по-женски обворожительна. Она очаровала Брендана, что было отнюдь не просто, ее ущипнул за щеку (а Элекса утверждала, что и за попку) лорд Бивербрук, ее поцеловал Уинстон Черчилль, провозгласив, что она восхитительна, и долго разглядывал ее грудь, когда она наклонилась попрощаться с ним.

Алексу нравилось что-нибудь покупать, но в обычном смысле этого слова ему редко предоставлялась такая возможность. Одежду для него заказывал Бенджамин, подарками занимались секретарши, большую часть мебели и картин приобретал мой отец. Элекса все это изменила. Она вытаскивала его из офиса покупать бокалы "баккара", ходила с ним к портному, выбирала для него более молодежные рисунки тканей. Она уговорила его отправиться на аукцион мебели "Кристи", и он с восторгом согласился. Что касается произведений искусства, то здесь он по-прежнему доверял моему отцу, хотя сделал несколько предложений сам. Отец не возражал, но энергия Алекса, принявшегося без удержу делать покупки, вселяла в него тревогу. Прежде Корду приходилось уговаривать купить ту или иную картину, теперь же его пришлось сдерживать.

Алекс велел покрасить ванную Элексы в голубой цвет (сам он его ненавидел), потому что это был ее любимый цвет. Но Элекса знала, когда следует остановиться, и вела себя по-умному. Она почти ничего не просила для себя. Ведь в конце концов и мебель, и картины принадлежали Алексу. Она отказывалась от украшений, не приняла его предложения посетить Шанель или Баленсиага, не проявила никакого интереса к шубке, которая, как полагал Алекс, приличествовала ее новому статусу. Она даже попыталась навести некоторый порядок в доме, наверняка желая нанести этим еще один удар по Бенджамину, настояла на том, чтобы просматривать счета и понемножку экономить, чем, возможно, заслужила восхищение Алекса. Таким образом, к тому моменту, когда она добралась до яхты на юге Франции, она уже заняла прочное место в жизни Алекса, и даже мой отец был вынужден признать, что его брат мог бы сделать и менее удачный выбор, и говорил что-то успокаивающее и умиротворяющее, когда обеспокоенный Золи позвонил из Лос-Анджелеса справиться, что, черт побери, происходит. Нельзя сказать, чтобы она нравилась Винсенту или вызывала у него доверие, но по крайней мере она не была модной светской красоткой или явной охотницей за золотом, а если Алексу с ней было хорошо, а так оно, судя по всему, и было, то какие могли быть возражения? Кроме того, отцу нравились хорошенькие девушки, и в их присутствии он всегда был в ударе. И тем не менее он был настороже. Одно дело -- любовница Алекса, и совсем другое -- новая леди Корда.

Мы уселись в большой лимузин. Алекс пребывал в благодушном настроении -- ему нравились экскурсии, азартные игры, да и новая команда была ему по душе. Капитаном теперь был толстый англичанин, который старался не попадаться на глаза Алексу и не имел ничего против того, чтобы проводить большую часть времени в Антибе. "Думаю, у него в Антибе любовница", -- сказал Алекс. Я заметил, как Элекса нахмурилась, услышав это слово. "Он по-французски ни бум-бум, но вполне доволен жизнью здесь. К тому же когда я спросил, не хочет ли он пригласить на праздники свою жену, пока нас не будет на борту, он побледнел, как полотно, и сказал, что лучше не надо. Фредди хороший парень, а Пьер отличный повар, хотя за ним нужен глаз да глаз. На днях он подал соус, у которого был очень странный вкус. Когда я поинтересовался, в чем дело, он признался, что случайно налил туда "Перно" вместо белого вина и не осмелился сказать. Вообще-то получилось неплохо".

Я видел, что Элекса скучает и не знает, куда себя деть. Еда ее не интересовала, ведь она была одной из тех женщин, которые вечно думают о том, что им следовало бы сидеть на диете. Как и большинство людей, которые постоянно что-то жуют, она была убеждена, что толстеют только от того, что едят за столом, и вполне могла съесть огромный сэндвич с салями среди дня, а вечером отказаться от изысканного десерта Пьера. Этого никак не мог понять Алекс, который ел только за столом.

- Надо будет как-нибудь заглянуть к старику Моэму, но мне он не нравится. Я купил права на несколько его рассказов, но почему-то ни по одному из них фильма так и не поставил. Я слышал, что он ездил к этому... как там его? Нихансу? Врачу в Цюрихе, который делает человеку инъекции из содержимого бычьих желез. Кто-то сказал, что до этого он был импотентом, но все равно писал прекрасно, теперь же он похотлив, как бык, но писать не может совсем. Может, мне тоже обратиться к этому врачу, как ты думаешь? -- хихикнул Алекс, разворачиваясь к Элексе.

- По-моему, такой необходимости нет, -- скромно сказала она, но в голосе прозвучало должное раздражение.

Я подумал, что ей не нравилось, когда ей напоминали о разнице в возрасте между ними или о ее статусе любовницы.

Мадам эти разговоры пришлись совсем не по душе.

- Ну почему мужчины вечно об этом толкуют? Всегда одно и то же. Такой-то излечился тем, что пил йогурт, доставляемый из Югославии. Такой-то открыл корень, который растет в Китае, а продается в Гонконге и который нужно утром подмешивать в чай. Такой-то каждый год ездит в Цюрих, чтобы ему кололи черт-те что. Enfin, секс -- это не алхимия, и у мясника его не купишь, все дело в желании, страсти, любви, n'est ce pas, Эдди?

Эдди пожал плечами.

- Bien sur, mon amour⁵.

Он явно не собирался при всех спорить с мадам, но судя по заинтересованному выражению его лица можно было предположить, что он подумывает о поездке в Цюрих. Ведь если чудо могло произойти со старым педерастом Уилли Моэмом, то почему бы ему не произойти с французским генералом?

Когда машина беззвучно подрулила к "Отель де Пари" в Монте-Карло, было уже поздно. Едва мы уселись за стол, как нашим взорам предстало странное зрелище. На кресле-каталке, которое везла цветущая женщина лет тридцати пяти, появился очень древний старик. На нем был весьма потрепанный костюм, на ней -- немодное платье с таким большим вырезом, что он казался почти бесконечным. С помощью официантов старика пересадили за стол. Как нам сообщил обедавший с нами Лонсдейл, это был барон Ротшильд со своей сиделкой.

"Он живет здесь с Рождества, -- рассказывал Лонсдейл. -- Переехал из отеля в Ницце после большого скандала. Годами у него там был один и тот же слуга, и каждое утро он приносил ему чай. Но вот однажды слуга умер, и барон пожаловался, что у чая другой вкус, что чай ужасный. Дирекция засуетилась, пытаясь выяснить, в чем дело. Оказалось, что барон Ротшильд почти никогда не давал чаевых. Он терпеть не мог расставаться с деньгами. В отместку старый слуга каждое утро писал ему в чайник, начав, я полагаю, с нескольких капель. Постепенно барон привык. После смерти слуги барону принесли совершенно нормальный чай, но вкус у него был другой просто потому, что в нем не было мочи. Когда все выяснилось, разразился страшный скандал, и он переехал сюда".

Когда мы уже заканчивали трапезу, я обратил внимание, что старик становится все более и более оживленным, будто вечер приближался к кульминации. Я подумал, что его, наверное, ожидает шикарный десерт, и удивился, когда официант подал ему апельсин на серебряной тарелочке. Ловко воткнув в него вилку, официант продемонстрировал фрукт Ротшильду, который одобрительно кивнул. Официант одним движением очистил кожуру и положил апельсин перед бароном. Ротшильд, который теперь уже дрожал в предвкушении, разломил апельсин на дольки. Я недоумевал, как может апельсин вызвать такой восторг, но кто знает, что может возбудить человека, которому нравится моча в чае. Я наблюдал, как он положил дольку апельсина в рот, пожевал и проглотил. Потом, к моему неописуемому удивлению, он выплюнул косточки через стол так, что они перелетели и угодили точно между грудями его спутницы. Она не обратила на это внимания, продолжая улыбаться. Он засопел от удовольствия, вытер рот, принялся за следующую дольку и повторил операцию с косточками. Она обвела зал взглядом так, будто ничего не происходило. Я сжал руку Элексы и указал в их сторону. Затаив дыхание, мы следили за тем, как он разделался со всем апельсином и всеми косточками, ни разу не промахнувшись. Когда он закончил, его спутница встала, сняла с него салфетку и вывезла его из зала, величественно поклонившись служащим, а барон снова впал в полукоматозное состояние. Это явно было кульминацией дня.

К несчастью, мы с Элексой были единственными, кто видел это представление, и когда мы захихикали, то привлекли внимание всех сидевших за нашим столом. Элекса не могла остановиться. Ее хихиканье становилось все громче, потом перешло в хохот и едва сдерживаемые всхлипы.

- Не вижу ничего смешного, -- сказал явно недовольный Алекс, испугавшись, что либо я, либо Элекса напились.

Элекса была не в состоянии что-либо объяснить, может быть, потому, что думала, что нам никто не поверит. Мадам пришлось увести ее в туалет, чтобы та могла прийти в себя.

- Что произошло? -- спросил у меня Алекс.

Я, как мог, рассказал, что мы видели. На миг мне показалось, что Алекс сомневается, но Лонсдейл прищелкнул языком.

- Точно, точно. Я слышал об этом, но сам никогда не видел. Очень жаль, что я такое пропустил. Еще говорят, что ему нравится заходить на кухню и придавать мороженому и крему форму спиралек, облизывая все это языком. С тех пор я не ем крем.

- Что ж, -- задумчиво произнес Алекс, -- полагаю, всем нам придется находить новые забавы в определенном возрасте. В каком-то смысле, ему даже можно позавидовать.

По длинному подземному туннелю мы перешли из "Отель де Пари" в казино. Алекс договорился с одним из директоров казино -- охрана посмотрела сквозь пальцы на мой возраст. Казино было великолепно: огромные увешанные зеркалами залы, золотая отделка, атмосфера роскоши конца XIX века. Эдди, который не любил азартные игры, уселся за стойкой бара и приготовился наблюдать за девочками, мадам же начала играть на мелкие ставки в рулетку. Алекс прошествовал в Salle Privee, предназначенный для тех, кто предпочитал крупные ставки, и уселся играть в баккару, выложив рядом крупную стопку тысячефранковых жетонов. Я видел, что Элексе скучно, она устала и не находит себе места. Она тоже не любила азартные игры, потому что считала их пустой тратой денег, да к тому же они нагоняли на нее тоску. Эту забаву она не могла делить с Алексом.

Алекс же обожал играть. В этом и состояла суть его самого, того, что он делал. Всю жизнь он играл по-крупному. Теперь же, когда он выиграл (у него был титул, яхта, коллекция картин, слава, молодая любовница), только азартные игры могли воскресить в нем потребность рисковать. Его интересовали не деньги, а проверка того, остался ли он до сих пор победителем, продолжает ли удача ему улыбаться. Именно в этом хотелось ему убедиться, а не получить под конец игры деньги на жетоны. Элекса, которой только начинало везти, едва ли была способна понять, какое значение придавал этому Алекс, и подобно большинству женщин, вынужденных бодрствовать поздним вечером, наблюдая за чем-то таким, что наводит на них уныние, она решила, что либо Алекс по какой-то мистической причине не хочет ложиться с ней в постель, либо собирается поразить ее тем, сколь крупной суммой готов рискнуть.

Алекс пил бренди и играл, а Элекса томилась, положив руку ему на плечо, "на счастье", как он говорил. Ему и в самом деле везло, как обычно. Он снял банк, карты снова и снова ложились в его пользу, стопка жетонов росла, пока наконец тысячефранковые не пришлось заменить жетонами по десять тысяч, но Алекс все играл и играл, примерно каждый час закуривая новую сигару, иногда заказывая бутылку воды "Виши". Все внимание было сосредоточено на игре. Элекса перестала его интересовать. Он был занят тем, что выигрывал, и ничто больше не имело значения.

А потом постепенно он начал проигрывать. Я видел, что он расстраивается, неосмотрительно удваивает и утраивает свои долги в надежде отыграться. Элекса, в конец измученная, пыталась уговорить его остановиться, уехать домой. Она шепнула ему что-то, тот повернулся. Лицо его было злым и замкнутым.

- Отстань, -- сказал он. -- Не видишь, я играю. Возьми несколько жетонов, пойди поиграй в рулетку в большом зале.

Элекса ушла, я последовал за ней и уселся рядом с Эдди.

- Терпеть не могу, когда он такой, -- сказала Элекса. -- Ну какая разница, проиграет он или выиграет десять тысяч долларов? Да, это трата денег, но никакого значения это не имеет.

Эдди подозвал официанта и заказал бутылку шампанского.

- Пусть делает что хочет. Я сам не люблю азартные игры, но таким людям, как Алекс, нужен риск. Для них это важнее всего.

Я видел, что Элексу это не убедило. Сама она вообще не хотела рисковать и никак не могла понять, почему такой человек, как Алекс, у которого есть все, хочет хоть чем-то из этого рисковать.

- Вы женщина, -- сказал Эдди. -- Вам хочется безопасности. Всякий раз, как он наживает себе состояние, он им тут же рискует. Такова уж его природа.

- Но не моя.

Эдди кивнул.

- Это очевидно. Постарайтесь, чтобы это не было столь очевидно для Алекса.

Прежде чем Элекса успела ответить, показался Алекс, угрюмый и расстроенный. Служащим он, выходя, дал деньги, а не жетоны, как поступают те, кто выиграл.

- Полтора миллиона франков! Надо же столько просадить! Но я слишком устал, чтобы продолжать. Наверное, уже часа два-три утра, и больше я играть не могу. Черт возьми! Два часа назад я выигрывал в два раза больше, а теперь что?

Он сел и заказал стакан бренди. Пятый или шестой за вечер, как я полагал. Когда он зажигал сигару, рука слегка дрожала.

Элекса похлопала его по руке, стараясь искупить то, что она ушла из-за стола.

- Ничего, везет в карты, не везет в любви; везет в любви, не везет в карты.

Алекс взглянул на нее поверх очков. Глаза у него были серые и невыразительные. Он убрал свою руку.

- Я надеялся, что мне повезет и там, и там. Я должен был прекратить, когда выигрывал. Нужно уметь вовремя остановиться, но почему-то это никогда не получается. Давайте отправимся домой и немного поспим.

Назад мы ехали молча. Мадам, которая выиграла несколько тысяч франков, мирно спала, как и Эдди. Элекса сидела, уставившись прямо перед собой, а единственным признаком жизни, исходящим от Алекса, был красный тлеющий кончик сигары.

Я гадал, считает ли он, что ему перестает везти и там, и там. Я знал, что, подобно большинству игроков, он склонен рассматривать везение в картах как предсказание судьбы, а поскольку он считал их проверкой своей удачи, проигрыш всегда воспринимался им как своего рода предупреждение.

На миг Алекс задержался на палубе Elsewhere, обхватив Элексу за плечи. Когда они удалялись к себе в каюту, я расслышал его слова: "Чем старше я становлюсь, тем больше ненавижу проигрывать. Проигрыш -- это будто медленная смерть..."

Лежа в постели, я вдруг с ужасом понял, что только что видел картину из своих снов: Алекс (или я сам в роли Алекса) стоит на палубе корабля, обхватив рукой прекрасную женщину, только теперь у нее было лицо, и это было лицо Элексы...

Я встал, натянул джинсы и свитер и пошел на палубу подумать, понимая, что мое подсознание работает на опасной территории. Пожалуй, лучше было бы убраться с яхты, но это было трудно объяснить Алексу и совсем невозможно Винсенту, да и мне этого не хотелось. Я не успел прийти к какому бы то ни было выводу, когда услышал за спиной шаги. Появилась Элекса.

- Мне тоже не спится, -- проговорила она. -- Ненавижу, когда Алекс такой. Ну, какое имеет значение, проиграет он или выиграет? Все это глупо. А знаешь, он ведь любит меня.

- А ты его любишь?

- Думаю, да. Все это немножко страшновато, но, думаю, да. Его нелегко любить.

- Правда?

- Да. К тому же разница в возрасте и еще много чего.

- А мне бы хотелось быть похожим на Алекса.

- По-моему, это большая ошибка. Мне кажется, Алексу вовсе не так сильно нравится быть Алексом, как тебе это представляется. Я смотрю на него с чуть более близкого расстояния, чем ты.

- Признаю, я с ним не сплю.

Элекса нахмурилась и встала.

- Не говори о том, чего не понимаешь. Ты это нехорошо сказал.

Я тоже встал и чмокнул ее в щеку.

- Извини. Я не должен был этого говорить и не хотел. Мне так же сложно быть здесь, как тебе -- любить Алекса. Хорошо бы мне быть года на два помоложе или года на два постарше. Тогда было бы легче.

Элекса обняла меня и стала спускаться по трапу.

- Легче не было бы. Если ты был старше, нас в чем-нибудь заподозрили бы. Как насчет того, чтобы прокатиться утром в Канн и купить какие-нибудь шмотки, пока Алекс будет говорить по телефону?

- Давай.

- Тогда решено.

Она вернулась к Алексу, а я снова остался один. Впервые в жизни у меня возникло двойственное чувство к моему дяде. Мне хотелось быть богатым, как он, я им восхищался, я хотел быть таким же элегантным, знаменитым, очаровательным, но одновременно я ненавидел его, потому что он превратил мою жизнь в постоянную борьбу за то, чтобы быть на него похожим, потому что это мне никогда не удастся и потому что у него было все, чего желал я -- включая Элексу, которая сейчас снова лежала в его, а не в моей кровати. Я решил не возвращаться к себе, а отправился поплавать.

Проблема займа в три миллиона фунтов стерлингов не давала Алексу покоя, но еще больше его волновало то, что он перестал понимать многие фильмы, делавшиеся на "Лондон Филмз". Да, "Третий человек" принес огромный успех, это было будто повторение "Генриха VIII". Да и сама картина ему нравилась, хотя лично он бы не стал ее ставить, потому что ленте не хватало зрелищности, изобретательности. Более же мелкие фильмы вообще не интересовали Алекса. Свое отношение к ним он сформулировал так: "Если фильм стоит 90 тысяч, а приносит 100 тысяч, такой экономики я себе позволить не могу. Вот когда картина стоит 500 тысяч, а приносит миллион, такой размах я понимаю!"

Но это было упрощенное объяснение, и Алекс это знал. Он вернулся в Англию не затем, чтобы ставить маленькие безопасные фильмы, да и проблемы "Лондон Филмз" и "Британского льва" не могла решить серия скромных, хоть и прибыльных, картин. Ему нужна была крупная работа. Несколько часов в день он тратил на то, что читал и перечитывал "Изгнанника островов" Конрада, пытаясь воплотить все это в фильме. В то же время его интересовали планы Дэвида Лина по поводу "Звукового барьера".

Пока же Алекс принимал у себя на яхте всевозможных гостей. Однажды приехала Вивьен Ли, что создало определенное напряжение, потому что Элекса завидовала славе Вивьен, ее утонченности, ее давней дружбе с Алексом, да и Вивьен была не в восторге от того, что ее сравнивают с женщиной на двадцать лет моложе. Правда, Вивьен зря беспокоилась, поскольку в любых обстоятельствах умела приковать к себе всеобщее внимание. Очарование было тайным оружием Вивьен. Как сказал однажды Алекс, она была единственным человеком на свете, который умеет казаться очаровательным, когда его рвет. А Вивьен страдала морской болезнью.

Алекс очень внимательно следил за ней, особенно когда она начинала пить. Он подробно обсуждал с ней возможности ее участия в планируемом фильме о Тадж-Махале, но было похоже, что он просто пытается отвлечь Вивьен от других мыслей, ведь оба они скорее всего понимали, что она уже слишком стара для роли любовницы шаха Джехана.

Многие из планов Алекса попадали в категорию неопределенных; существовал длинный перечень проектов, которые обсуждались, анонсировались в прессе, а потом куда-то необъяснимо исчезали. С одной стороны, этот подогревало интерес общественности и привлекало инвесторов, потому что планы у Алекса всегда были грандиозными и смелыми. С другой же стороны, Алекс таким образом поддерживал дух тех, кого любил и чьи карьеры или жизни попадали в кризисную полосу. Когда Орсон Уэллс был в беде, Алекс с радостью объявил о том, что намерен пригласить его режиссером и исполнителем главной роли в фильмах "Саломея" и "Сирано де Бержерак". Когда нужно было поддержать Вивьен и Лэрри, он придумал, что они вместе сыграют в картине "Илиада" по сценарию Грэма Грина или Роберта Грейвза.

Алекс отвез Вивьен в аэропорт Ниццы и сам на два дня улетел в Лондон. Забот у него было предостаточно, потому что Золи уже приступал к работе над картиной "Плачь, любимая страна" и был преисполнен решимости снять бескомпромиссный, правдивый фильм по роману Алана Патона о расизме в Южной Африке. Об этой работе Золи давно мечтал. Его предыдущие картины о Южной Африке представляли собой компромисс между его собственным желанием показать реальную жизнь африканцев в колониальном рабстве и намерением Алекса поставить фильмы, которые показывали бы британцам империю в позитивном патриотическом свете. Нельзя сказать, чтобы Алекс не ведал о бремени черных людей или даже не сочувствовал им, просто ему казалось, что бремя белого человека более понятно для англосаксонской аудитории и таит в себе больший коммерческий потенциал.

Здоровье у Золи сильно пошатнулось, и он опасался, как бы этот фильм не стал для него последним. Снять его нужно будет честно, ведь это может оказаться его последним высказыванием об Африке. Алекс слишком любил Золи и не стал бы мешать ему в работе, которая так много для него значила, но он прекрасно понимал, что у "Лондон Филмз" возникнет немало трудностей, например, могут обидеться такие люди, как Брендан, чья корпорация контролировала значительную часть шахт в Южной Африке. Алекс понимал, что скорее всего подвергнется нападкам за фильм, ставить который никогда особенно не хотел, но семейные узы были важнее, и Алекс неохотно дал согласие поддержать Золи. Теперь же он летел, чтобы завершить необходимые приготовления и уговорить Золи быть сдержаннее.

Элексе казалось, что ее бросили. Тут она вспомнила, что поблизости живет мой товарищ Кристиан Дельмон, и предложила, чтобы я ему позвонил и мы вместе куда-нибудь сходили. Так на яхте появился Кристиан. Элексе удалось уговорить Эдди и мадам, чтобы они отобедали вдвоем на берегу, что было не так-то просто, и после легкой закуски на борту, во время которой очарованный Элексой Кристиан выпил больше, чем представлялось благоразумным, мы втроем -- меня посадили за руль -- уселись в машину и помчались в Жуан. Элекса устроилась на коленях у Кристиана, потому что машина была двухместной. Мы остановились у казино, там, где парковка запрещена, и направились в бар, где было шумно, многолюдно и темно. Даже в полумраке я заметил, что ни Дельмон, ни Элекса не умели толком танцевать и все время на кого-то натыкались. Потом Элекса повела танцевать меня, но в этот момент к нам подошел крупный мужчина и увел Элексу. Она, похоже, была не прочь потанцевать с этим более пожилым поклонником, и я вернулся к столику.

- Почему ты позволил этому нахалу увести ее? -- спросил Кристиан.

- А почему бы и нет? Она уже достаточно взрослая, чтобы делать то, что ей хочется.

- Дело не в этом. Если она любовница твоего дяди, ты должен защищать ее от его имени. А если она и тебя самого интересует, то тем более ты должен вести себя как мужчина.

Я призадумался.

- По-моему, он похож на итальянца или араба, -- заявил Кристиан.

- Ты на самом деле считаешь, что ей хочется, чтобы ее спасли?

- Дело не в этом.

Я знал, что если уж Дельмон решил что-то сделать, его не остановить, да и, судя по выражению лица Элексы, я подозревал, что ей уже надоело внимание ее партнера. Нетвердой походкой Дельмон направился к танцующим, я последовал за ним. Он похлопал мужчину по плечу сильнее, чем было необходимо, и сказал:

- A mon tour, s'il vous plait⁶.

Партнер Элексы усмехнулся, взглянув на Дельмона, и снова обернулся к Элексе.

- Что это, ma belle? Ты всегда приходишь ночью с детьми?

Кристиан прищурился, секунду поколебался, видимо, решая, что сделал бы в подобных обстоятельствах Жан Габен, и изо всех сил ударил соперника в голень. Элекса испуганно вскрикнула, человек взвыл от боли и в ярости замахнулся на Дельмона. "Emmerdeur!" -- завопил он и встал в стойку, после чего стало очевидно, что с боксом он знаком. Поскольку я был уверен, что Дельмон не сможет защищаться от опытного боксера, и знал, что ученики Ле Розе всегда приходят на помощь друг другу, я схватил тяжелую пепельницу со стола поблизости и сильно ударил мужчину по голове, повалив его, как быка.

В наступившей тишине мы прошли к своему столику и выпили по бокалу шампанского. Должен сказать, что Элекса смотрела на нас с большим восхищением, чем прежде.

- Из-за меня нечасто дерутся, -- сказала она. -- Но вы действительно считаете, что это было необходимо?

Дельмон пожал плечами.

- Араб, шваль. Получил по заслугам.

- Может быть, -- сказала Элекса. -- Только он не араб. Он говорил, что он хозяин этого заведения.

Оглянувшись, я подумал, что это похоже на правду. Нашему сопернику помогали подняться несколько смуглых официантов, остальной же персонал выстраивался в форме клина.

- По-моему, ожидаются неприятности, -- произнес я, хоть в этом и не было необходимости.

Наш соперник снова стоял на ногах, по лицу сбегала тоненькая струйка крови. Обретя равновесие, он ринулся через весь зал, схватил наш стол и опрокинул его на нас. К счастью, у нас хватило времени отскочить, хотя Дельмон свалился на пол, вылив на себя полбутылки шампанского. Элекса сняла туфлю и колотила ею по голове своего бывшего партнера, а я сражался с двумя официантами, которые, судя по всему, вознамерились выбить мне зубы. "Сматываемся!" -- крикнула Элекса, и мы помогли Кристиану встать и выбежали на площадь, преследуемые хозяином и официантами, жаждавшими мести. Хорошо, что наша машина была без верха, потому что мы смогли впрыгнуть в нее, не беспокоясь о дверцах. Плохо, что за рулем оказалась Элекса. Она резко подала назад, отчего наши преследователи разбежались в разные стороны с криками "Assassins! Au secours!⁷", а потом рванула вперед на полном газу, опрокидывая столы и стулья, стоявшие на веранде, посеяв панику среди тех, кто спокойно пил и ел, наблюдая за происходящим. Машина одолела пару ступеней, снесла несколько стульев и замерла среди разбитого стекла перед тележкой официанта, полной бокалов.

В этот самый момент двое полицейских на велосипедах выехали из-за угла и засвистели, наши преследователи ретировались, а мы остались разбираться с полицией. Еще хуже было то, что Кристиан, как и все французы недолюбливавший полицейских, недвусмысленно попросил их не совать нос в чужие дела. По традиции полиция на юге Франции закрывает глаза на проступки иностранных туристов, но в нашем случае у машины были французские номера да и оскорбления Кристиана были нанесены явно не иностранцем. Нас забрали.

Полицейский участок в Жуан-ле-Пен небольшой, и даже после того, как нас стали допрашивать по отдельности, я слышал, как Кристиан орет на полицейских, а они на него. Элексу поначалу все это забавляло, но вид французского полицейского участка в рассветный час кого угодно приведет в уныние, к тому же Элекса поняла, что очень скоро какой-нибудь предприимчивый репортер пронюхает, кто мы такие. Вряд ли Алексу это понравится. Наконец Кристиана утихомирили, а меня отвели на допрос к сержанту. Поскольку во Франции человек считается виновным, пока не доказано обратное, и держать его можно чуть ли не до бесконечности, пока выясняют, имело ли место преступление, я не питал особых надежд по поводу нашего освобождения, но воспользовался возможностью попросить разрешения позвонить.

Сержант нахмурился.

- Куда? Если в Британское консульство, забудьте об этом. Они не занимаются пьяницами и автомобильными авариями, да и все равно в это время они не работают.

- Нет, -- сказал я. -- Я не собирался звонить в консульство. Я надеюсь, что нам удастся связаться с генералом Корнильон-Молинье, другом этой юной леди.

Сержант призадумался.

- Молодая леди знакома с генералом?

- Exactement⁸.

- А что она тогда с вами тут делала?

- Мы тоже знакомы с генералом.

Сержант устало поднял трубку, набрал номер полицейского участка в Антибе и послал жандарма разбудить генерала.

Через полчаса дверь распахнулась и вошел Эдди в белом костюме с приколотой к лацкану пиджака ленточкой Почетного легиона.

Сержант поднялся и отсалютовал ему, Эдди добродушно махнул рукой в ответ.

- Что здесь происходит? -- поинтересовался он.

- Насколько я понимаю, была драка. Также имеется факт вождения в нетрезвом виде, без прав, повреждение частной собственности, нарушение спокойствия и оскорбление полицейского офицера при исполнении обязанностей.

Эдди поднял брови, сразу уловив самое серьезное обвинение.

- В чем конкретно состояло оскорбление?

- Один из этих молодых людей обозвал офицера Барбеля грязным полицейским на велосипеде -- unе vache a velo.

- Понятно. Нельзя ли переговорить с офицером Барбелем наедине?

Сержант кивнул, и Эдди с полицейским на некоторое время вышли. Когда они вернулись, офицер Барбель курил одну из сигар Алекса. Потом Эдди вышел вместе с сержантом и вернулся с улыбкой. Я заметил, что сержант застегивает карман. Он сел за свой стол и велел привести Элексу и Кристиана. Строго посмотрев на нас, он вернул Эдди ключи от машины, потом произнес неизбежную речь.

- Принимая во внимание вашу молодость и то, что двое из вас иностранцы, я готов посмотреть на происшедшее сквозь пальцы. Месье генерал заверил меня, что ущерб будет возмещен, и я надеюсь, в будущем вы будете осторожнее. Я предпочел бы не встречать кого-нибудь из вас на машине в пределах Жуан-ле-Пен. Также, если вам захочется устроить потасовку в ночном клубе, будьте добры отправляться в другом направлении. Можете идти, а юному французу я еще скажу, что нехорошо оскорблять полицейских.

Эдди вывел нас на улицу, где ждала полицейская машина, доставившая его сюда. Он хотел показать, что сердится на нас, но на самом деле приключение ему понравилось, равно как и возможность проверить свое влияние.

- Вы, месье, -- сказал он Дельмону, -- помалкивайте о том, что произошло, а не то я позабочусь, чтобы вы служили рядовым в пехоте. А вам двоим я предлагаю сохранить все в тайне. Нет нужды беспокоить Алекса по поводу подобной глупости. Элекса вполне может оплатить причиненный ущерб, а я позабочусь о том, чтобы деньги попали кому надо. Что же до хозяев бара, то я договорился с сержантом, что от них неприятностей не будет. Уж не знаю, зачем вам понадобилось улизнуть среди ночи, чтобы подраться с этими ребятами, но могли бы хоть меня с собой пригласить. Я еще не так стар, знаете ли. Кстати, если мадам спросит, то меня вызывали в полицию поговорить по телефону, потому что произошел правительственный кризис. Я полагаю, что чем меньше людей будет знать об этом маленьком происшествии, тем лучше.

Таким образом все мы оказались у Эдди в долгу, хотя он, будучи джентльменом, не напоминал нам об этом.

Вернулся Алекс. Я подозревал, что он догадывается, что за время, пока он отсутствовал, что-то произошло, но не знает толком что да и не хочет выяснять. Он заметил, что ни Элекса, ни я не горим желанием проезжать на машине через Жуан-ле-Пен, но удовлетворился объяснением, что там частые пробки.

Как-то Алекс предложил поехать куда-нибудь, чтобы развлечь Элексу, например в Жуан-ле-Пен, но тут со свойственным ему тактом вмешался Эдди:

- Вам там не понравится, Алекс. Это ужасное место. На днях пьяные английские туристы устроили дебош и разгромили кафе. Да и Элексе в таком месте вряд ли понравится.

Алекс кивнул с облегчением, потому что ему и самому не хотелось туда ехать. Он обнял Элексу и улыбнулся, Элекса же повернулась ко мне и подмигнула. Я видел, что Эдди это заметил. Позже я услышал, как мадам говорила Эдди:

- Дорогой, как ты думаешь, может когда-нибудь что-нибудь получиться между стариком и молоденькой девушкой?

Эдди зажег сигару и, помолчав, сказал:

- С чьей точки зрения?

- С точки зрения женщины, конечно. Все знают, что с точки зрения мужчины все нормально. Все старики пытаются воскресить свою молодость и свою страсть с помощью юных особ. Но сколько времени пройдет, прежде чем девушке наскучит спать со стариком? В конце концов, деньги еще не все. Она жаждет молодого, сильного тела, несмотря на бриллианты и модную одежду. Это в крови.

- Но к чему ты это, дорогая?

- Я видела, как она подмигнула, и знаю, что это означает. Вот что я предсказываю: этот роман закончится свадьбой, но этот брак не будет счастливым. Я женщина. Ты не понимаешь всего, что понимаю я. Ты всего лишь мужчина.

Эдди заговорил раздраженно:

- Забудь, что видела, как подмигнула Элекса. Алекс заслуживает счастья. Оставь его в покое.

- Не я нарушу его покой, -- сказала мадам. -- Вот увидишь.

Эдди закрыл глаза.

- Господи, спаси и помоги.

Продолжение следует

Перевод с английского М.Теракопян

Продолжение. Начало см.: "Искусство кино", 1997, N. 7, 9, 10, 11, 12; 1998, N. 1.

¹ Ну, вот мы все и собрались. Это сын Винсента, мадам (франц.).

² Очень хорошо (франц.).

³ Иди развлекайся (франц.).

⁴ Эдди, замолчи (франц.).

⁵ Конечно, любимая (франц.).

⁶ А теперь я (франц.).

⁷ Убийцы! На помощь! (франц.).

⁸ Вот именно (франц.).