Наблюдение за наблюдениями

Ведущие программы "Наблюдатель" П.Алешковский, М.Тимашева, А.Голубовский Фото В.Горячева

Телевизионных дел мастера часто говорят о том, что в новостном вещании порох уже изобретен. И в самом деле, новостные программы отличаются не формой и даже зачастую не содержанием, а лишь быстротой и точностью освещения одних и тех же событий. Информационно-политическое вещание дает больше возможностей проявить оригинальность.

Создатели программы "Наблюдатель" на канале "ТВ центр" (автор проекта Анатолий Голубовский, ведущие Марина Тимашева и Петр Алешковский) одну из этих возможностей реализовали именно благодаря совмещению информации с комментарием.

"Наблюдатель" отличается от своих сородичей и предшественников, к которым можно отнести "Намедни" и "Новости культуры", прежде всего своей диалогичностью, потенциально предоставляющей зрителю больше свободы, чем монологические передачи.

Диалог, в отличие от монолога, почти не развитая на телевидении форма. Короткое эссе-монолог, посвященное тому или иному событию, за последние годы разработано блестяще, в первую очередь на НТВ. Леонид Парфенов, Павел Лобков, Эрнест Мацкявичус, Антон Понизовский, Елизавета Листова, Вадим Глускер, Алим Юсупов и другие их коллеги -- целая школа лаконичного и часто ироничного комментария со всеми элементами риторического построения, предписанного учебниками красноречия, изрядно подзабытого в косноязычное советское время.

Россия никогда не отличалась устной диалогической культурой. Все, что приходит на ум, -- легендарный диспут при князе Владимире, где представители разных конфессий склоняли Красное Солнышко в свою веру, да публичные споры Луначарского и Введенского о том, есть ли Бог. Православие, в отличие от католицизма и протестантизма, дискуссий не практиковало. Научные семинары и так называемые "дискуссионные клубы", за редким исключением, представляют собой череду монологов, связывающихся только в ментальном мире слушателя. Теледебаты кандидатов в президенты у нас не задались, интервью состоят из вопросов и ответов, ток-шоу мало чем отличаются от семинаров, и даже в программе "Один на один", где от диалога вроде бы не уклониться, выступающие стороны не слышат друг друга и упорно долбают противника и зрителя монологическими болванками. Пожалуй, один только Лев Аннинский в своей телепрограмме вступал в полноправный диалог с собеседниками.

Диалог -- более трудная форма, чем монолог: домашние заготовки здесь почти невозможны, и первостепенное значение имеет импровизация, для которой потребна прежде всего хорошая реакция. Попытки заменить непосредственный отклик на слова собеседника монологической заначкой иноприродны жанру и выглядят мертвыми трансплантантами. Настоящий диалог предполагает умение откликаться на чужую мысль, то есть присваивать и развивать ее.

Диалогу легко придать форму, когда его пишут, и трудно, когда ведут. Чтобы форма сложилась, собеседники должны или хорошо знать друг друга, или умно сыграть в поддавки, когда один предоставляет другому возможность поставить артистическую точку в конце игры. Финальный жест наблюдателей -- протянутые к собеседнику правые руки с поднятыми кверху или опущенными большими пальцами -- напоминает рукопожатие шахматистов после партии. Но у Тимашевой с Алешковским диалогическая игра пока получается, условно говоря, через раз или через два на третий.

Интервьюеру проще -- он всегда может сделать вид, что удовлетворяет прежде всего собственное любопытство, все прочее "дорабатывает" механизм идентификации, то есть отождествления зрителя и ведущего. То же интервью в принципе могло бы идти без телекамер -- разве что ответы на вопросы оставляли бы больше простора для домысливания. Разговор Алешковского и Тимашевой часто невозможно представить себе вне студии -- не станут два уже хорошо знакомых человека говорить один другому то, что им и так известно. Интонационно и позиционно (ведущие повернуты друг к другу, а не лицом к экрану), обращаясь между собой, содержательно они обращаются к нам -- что несколько напоминает "педагогический" разговор родителей, которые, зная, что ребенок их слышит, делают вид, что говорят между собой, хотя на самом деле адресуются к нему. "Я так огорчена, что Вова опять принес из школы двойку!" -- говорит мама. "Кем же вырастет наш сын?!" -- якобы отвечает ей папа. Я утрирую, но, право, иные беседы ведущих "Наблюдателя" ставят зрителя в неловкое положение ребенка, присутствующего при направленной на него воспитательной акции родителей, но лишенного возможности подать голос -- говорят-то они как бы меж собой.

Наши наблюдатели выбирают для своих наблюдений объекты, достаточно удаленные от взоров и вкусов толпы. В одной передаче сходятся, например, московские гастроли пластической группы Жерара Тома, выставка "Мир чувственных вещей в картинах", премьера фильма "Время танцора" и концерт группы "Вежливый отказ" -- предметы довольно элитарные, но, если говорить о том, о чем я могу в данном случае судить, помимо кино (только о "Вежливом отказе"), именно те, которые и следовало высмотреть с точки зрения культурных ценностей из недельного калейдоскопа культурной жизни.

Вторая трудность, связанная с формой программы, состоит в том, что ведущие здесь лишены возможности обращаться к специалистам и вынуждены брать на себя их функции. Однако искусствоведение, в отличие от политологии, давно дифференцировано. Универсалов, профессионально разбирающихся в кино, театре, музыке и живописи, у нас просто нет. Меня вполне устраивает то, что говорят Тимашева и Алешковский о том, что случилось за неделю в трех из названных видов искусства, но когда разговор заходит о кино, я часто дергаюсь, хотя в свое время меня не раздражали ни Парфенов, ни репортеры-эссеисты "Намедни". Причина моего нервного тика в том, что как только ведущие выходят за рамки чистого описания, они или пытаются расположить событие в общекультурных координатах, или сообщить свое мнение о нем. Но для того чтобы корректно проделать первую операцию, им не хватает киноведческого профессионализма (подозреваю, что сходные с моими чувства испытывают музыковеды и специалисты по живописи, когда речь идет об их предмете); что же касается мнений, то мнения ведущих меня не интересуют.

В отличие от одиночного телеконферанса, парный телеконферанс дает возможность избавиться от некорректности без приглашения экспертов: один из ведущих должен остаться в своей роли, а другой -- явным для зрителя образом перейти в роль эксперта. (Неявно это случается: когда один попадает на любимого конька, другой по сути оказывается в роли интервьюера.)

Другое дело, что названные особенности не очень бросаются в глаза. Алешковский и Тимашева, в отличие от многих ведущих, держатся интеллигентно -- без развязности, раскованно, без сухости, со вкусом, без парфеновской щеголеватости, мягко, незажато, с чувством собственного достоинства, речь у обоих правильная, без жаргонных словечек -- но это я уже сбился на стиль перечня примет. В соответствующем духе выдержано и оформление студии: строгое, однотонное, но дизайнерски грамотно расчлененное геометрическими фигурами. Интеллигентность, пожалуй, и является стилистической доминантой "Наблюдателя". По-видимому, она мешает половой дифференциации ролей. Во всяком случае, ведущие не подчеркивают свою сексуальную субъективность, проще говоря, не выделяют "мужскую" и "женскую" точки зрения. Хотя, может быть, иногда это было бы полезно.

Значимо и то, что оба ведущих пришли на экран, как говорят, "не с мороза": Алешковский до этого приобрел известность как писатель, а Тимашева -- как критик. Это, конечно, повышает степень доверия к программе -- классический вопрос М.С.Паниковского "а ты кто такой?" отпадает сам собой. После нескольких месяцев выхода программы в эфир каждый из ведущих может с достоинством ответить на этот вопрос и так: "Московский наблюдатель".

P.S. После того как в конце прошлого года программу покинул один из ведущих -- П.Алешковский, -- многое в ней, очевидно, изменится. Однако проблемы экранного диалога, о которых говорится в статье, сохранят свою актуальность и скорее всего будут главными в дальнейшем поиске оптимальных авторских решений.