Письмо третье

Просили Вы меня, господин главный редактор, присмотреться к тому, чем потчевало нас ТВ в ночь новогоднего бдения. Присмотрелся.

"Как-то раз перед толпою соплеменных гор у Казбека с Шат-горою был великий спор..." Что-то такое из Михал Юрьича со школьных лет зацепилось за подкорку. И впрямь задвигались горы. Отечественные телеканалы напрягли мускулатуру, загремели створками шлюзов, отдраили днища, и, как справедливо утверждал М.М.Жванецкий на канале "Культура", разразилась очередная стадия борьбы несправедливости с невежеством, составляющей суть всей отечественной истории. Впрочем, Жванецкий говорил о борьбе невежества с несправедливостью, но что так, что этак...

Если воспользоваться сочиненной на заре уходящего вскоре столетия "Спортивной теорией культуры" Ортеги-и-Гасета в качестве трамплина, то мы имели дело с тем видом состязания, который ранее именовался вольной борьбой, но теперь почему-то перекрещен в греко-римскую. Так вот в этой самой греко-римской борьбе перепижонивший НТВ потерпел, на мой взгляд, решительное поражение. И не только потому, что на всех каналах мелькали те же раскрученные светила, и обойтись без них недостало пороху. На самом деле ен Те Венцы проиграли еще задолго до выхода на ринг, потому что поддались господину ернсту и рискнули играть чужую, не свою партию. Чем же еще можно назвать их программу, как не пробой перешибить "Старые песни о главном" путем, так сказать, более интеллигентного оформления? Причем не вторую версию, откровенно более слабую, а первую, в которой были милые сценки, вроде Гарика Сукачева, вырыдавшего "Я ми-ла-во узнала па-паходки...".

Да, на гроб НТВ можно укладывать охапки цветов, кому не жалко. Перед нами замечательный пример воздвижения и выветривания кумира. Поначалу были молодые люди с амбициями и не без таланта. Затем все, кажется, молодые люди нарастили брыли и вместе с тем окончательно уверовали в то, что они и есть соль земли, весь оной земли интеллектуальный ресурс. Кое-какие признаки рискованного самолюбования проглядывали давно: Леонид Парфенов был мил в "Намедни", но затянутая процедура протирания очков была уже излишне кокетлива. Однако же "Намедни" авторам надоело, тогда как с хроникой уходящего столетия под негласным титулом "Повторение пройденного" получилось слабее. Слабее, пожалуй, потому, что стало лень работать как следует: учинили несколько экранов, но затратить тьму сил для того, чтобы полиэкранность заработала, не пожелали. Вроде и так дело беспроигрышное: всю работу делают закадровые "негры". Помнится, у ерия Анненкова, мемуариста столь же великолепного, каким он был художником, есть сценка, когда Велимир Хлебников на недоуменный вопрос, зачем же тащить через стол кильку за хвост, а не попросить соседей, ответил: "Нехоть тревожить". Вот-вот, я об этом. Нехоть, и все. О Киселеве-громовержце и распорядителе стихий говорить не посмею: уж больно велик! Ну, а Шендерович? Первый цикл "Кукол" был хорош, и плох быть не мог -- возьми добрые старые истории, вроде осады Трои ахейцами, и не промахнешься. Дальше труднее, и Шендерович бросил это дело. Нехоть, должно быть. "Куклы" стали безадресно тяжеловато-злобноватые, а господин Шендерович взялся сочинять и зачитывать свое "Итого", после которого у меня возникает острая потребность смыть ощущение некоей липкости, желательно с мылом.

Опять захотелось процитировать Жванецкого: "Когда деньги роли уже не играют, их легко можно обменять на труд, какой никому уже не нужен". Пусть М.М. извинит: цитирую по памяти, но, мне кажется, точно.

Так вот обратно к Новому году. ернст опять угадал. Не выходя за рамки легкого жанра, можно признать, что было в целом неплохо. Почти ничего не запомнилось, но ощущение некоей легкой, скорее, приятности осталось, чего не рассеял даже уж очень, ну очень сентиментальный финал: хоровое разыгрывание песни госпожи Пахмутовой всем наличным составом вокалистов, включая даже любезного моему сердцу главаря группы "Любэ", коему места за праздничным столом не нашлось, ибо не в жанре. И правильно: жанр прежде всего. Ну, конечно, затянуть несколько траченных молью западных кумиров недавних дней -- это, может, и линия наименьшего сопротивления, вследствие чего наши собственные светильники добра смотрелись рядом вполне на уровне. Но ведь и затянуть было не просто, в чем таки преуспели.

А ен Те Венцы? Отрясать пыль с оперы и оперетты усилиями Лаймы Вайкуле, а также трио в составе Апина -- Валерия -- Дэнс... Похоже, авторам это в замысле казалось так смешно, так забавно, так мило. Скучно, господа. Тщательнее надо. Тщательнее. Как, думаю, и другие глотатели телевизора, я упорно переключал каналы.

Господин Рязанов царил повсюду. То легкий пар, где Мягков хорош действительно, а Барбара Брыльска... В чем-то символ: голос Талызиной, песенки Пугачевой -- кроме слабости господина режиссера к Польше, каковую я с юности разделяю, других оснований для выбора героини не просматривается. То карнавальная ночь, сквозь волшебный кристалл которой, как видения детства, -- Ильинский, Филиппов и совершенно невнятная молодежь, включая госпожу Гурченко. Опять же Гайдай и снова белое солнце. И снова чародеи с заблукавшим в останкинских коридорах Фарадой... Да-с, репертуар-то бедноват, особенно когда из вящего патриотизма враз отреклись от импорта. И моего любимого Альфа, восхитительного пришельца с длинным плюшевым носом, отправили с канала СТС обратно в инопланетянство, грубо наступив на мечту о цикле, какой бы длился всегда. Кстати, о рекламе. Хотите мнение специалиста о том, кто делает лучшую рекламу? Премию на фестивале компьютер-арта вручили -- и вполне справедливо -- за финал клипа о том, как трудно быть маленькой вкусной шоколадкой. Но есть, на мой взгляд, реклама лучше. И уж, во всяком случае, это не дорогостоящая и занудная эпопея с живыми картинами ведомства господина Грымова на РТР. Лучшая реклама, господа, у Налоговой полиции: "Пропало желание? ето нервы. Заплати налоги!" По-моему, шедевр.

И все же, господин главный редактор, я нашел нечто достойное. Было это на Пятом канале, но вроде бы за рамками культуры с большой буквы, что пишут на экране курсивом слева внизу. Некая странного вида дева среди полуруин цементного завода. В черно-белом варианте, который, хоть убей, не вытягивает программу "Антропология", а здесь работал. Рэп -- не рэп. Странная мелодика речитатива-заговора: "Я -- ворона, я -- ворона, я -- ворона..." до бесконечности. Затягивало. Магия в этом присутствовала. Ура!

Только написал -- великая желтая газета "МК" принесла шокирующую весть. ето, оказывается, только я ничего не знал, а специалисты знали давно, и дева по имени Линда в этом году у них под номером один, но и годом раньше уже была -- под номером два. Гм. А ведь ее на ТВ не раскручивали, следовательно, его, телевидения, всесильность есть, по крайней мере наполовину, миф.

И еще налет магии странно присутствовал в, казалось бы, провально-рекламной затее митьков с елкой в тельняшке на Манежной площади. Митьки -- они могут. Довелось мне тут изображать интеллектуальное присутствие на презентации журнала "Пушкин" в Петербурге. Есть такой журнал, господа, и, между прочим, очень недурно затеянный в тандеме Марат Гельман -- Глеб Павловский. Заодно привели к одному из митьков в мастерскую, каких в Москве уже нет, а может, никогда и не было. Такие мастерские бывают только в городе, где белый хлеб упорно именуют булкой, ларек -- ларем, а подъезд -- лестницей. В митьковской ерундистике все время проскальзывает нечто важное. Никак это важное не зацепить, но в этом, может, вся суть, ведь ни-ког-да в нашей зверски серьезной культуре не принято было легко к себе и своим действам относиться. Сама новизна этой легкости и есть, пожалуй, вся немудрящая тайна митьковского артистизма.

В телевидении это ощущение непередаваемо в принципе. Как не передается через экран ТВ театр. По крайней мере, театр, который всерьез: с форсированным произнесением, с энергетикой жеста, с осатанелым самолюбованием актера. Кино в ТВ тоже теряет, но если это нечто вроде "Контракта рисовальщика" Гринуэя, то и через ТВ оно улавливается. А театр -- нет. Может, это хорошо?

Кстати, о Пушкине. Перед самым Новым годом, а точнее, в вечер, когда весь прочий мир, идущий, как известно, не в ногу, отмечал Рождество, я в милой компании невинного клуба под названием "Европейское общество культуры" был приглашен в обновленный музей Александра Сергеевича на Пречистенке. Единственный, мне кажется, наш музей, который озабочен тем, чтобы передать посетителю аромат эпохи, ибо с Пушкиным-писателем всякий сам отстроит отношения, ежели пожелает. Так вот музеи также категорически не получаются на ТВ, что лишний раз подтверждается "Прогулками по Эрмитажу": и дверцы секретеров открываются, и половицы скрипят, и невнятное бормотание по-французски слышится, а магии нет. Не получается. Хоть плачь.

Видите, господин главный редактор, как ловко я подобрался к завершающему аккорду новогодних скороспелых мемориев! Как-то вечером шел я по пешеходной Третьей стрит Санта-Моники, графство Лос-Анджелес¹. Среди всяческого люда, корыстно пытающегося развлечь публику, там выделялся крупный и, скорее, толстый парень, обвязавший себя цепями на манер Гудини и все пристававший к прохожим, чтобы те затянули узлы. Прохожие не поддавались. Мне кажется, да нет, я почти уверен, что новогодняя ночь 1998 года незаметным для большинства образом была для нашего ТВ совершенно принципиальной. ето веха. После нее отстройка в сторону профессионализации, где в основном информация, балаган и реклама с приправой некоего человеческого начала грядет неотвратимо. Телевидению недоставало достойных противовесов, чтобы наконец перестать пытаться стать Всем и начать становиться Чем-то. Теперь, когда есть интернет-кафе, компьютерные игры и прочие вполне демократические радости жизни, такая возможность появляется.

Кстати, об информации, которая больше реклама, чем сама реклама. Если бы ТВ не рассказало весьма популярно о "тамагучи", кто бы обратил внимание на брелочки в кислотных колерах, что появились в удачно расположенных киосках? Вот уж поистине Станислав Лем может быть доволен в своем самоизгнании. Одна из его "Сказок Роботов", где Трурль или Клапаций соорудили маленький мирок под стеклянным колпаком, реализована напрямую в компьютерной игрушке, внутри которой надо выхаживать виртуального зверька.

В большинстве своем наши публицисты ленивы и нелюбознательны. Достаточно открыть японско-русский словарь, чтобы узнать -- на поверхности вещей все просто и невинно: тама -- это шарик, госи -- это пальцы, вместе получается так себе пустячок. Но японец не зря луну выдумал. Не так он прост. По правилам японской поэзии за словом написанным есть слово произнесенное, а за ним прячется в тени начертанный аналог его омофонического двойника. А тогда имеем совсем иную картинку: тама -- душа, госи -- приношение нескольким богам. Вместе: тамагоси -- это душа, приносимая богам. Чужим богам.

Среди последних вестей по ТВ, наряду с обещаниями некоего лекаря назло всем клонировать бесплодного родителя, весть о выставке игрушек в Гонконге, где как раз случилась премьера игрушки под названием "Lover".

Sapienti sat.

¹ Та самая Санта-Моника, жители которой обидятся, ежели обозвать их лосанджелесцами, где некоторое время назад мэром была та самая Джейн Фонда, столь преуспевшая в попытке построить социализм с человеческим лицом в отдельно взятой Санта-Монике, что городок по сей день еще от этого не вполне оправился.