«Волга‒Волга» и ее время

№3, март
М. Туровская

Подборка статей и исторических материалов, посвященных одному из родоначальников отечественной комедии Григорию Александрову, представляет нечто вроде киноведения "по краям" -- опыт нетрадиционного прочтения. В новом освещении фигура Александрова приобретает неожиданную сложность, неоднозначность, подчас даже загадочность. Конечно, парадоксальные ракурсы не меняют классическую иерархию и систему ценностей в истории кино. Однако добавляют необходимую живую эксцентрику в канонический образ сталинского комедиографа, который, как выясняется, был в фильме "Волга-Волга" поневоле бесстрашным сатириком-обличителем, непризнанным первооткрывателем отечественных клипов и сиквелов, наконец, в эпоху "холодной войны" -- блестящим советским агентом влияния на Западе, хотя труды его недальновидные политики так и не сумели оценить по достоинству.

В истории советского кинематографа музыкальной комедии Григория Александрова "Волга-Волга" во всех случаях обеспечено почетное место. В ортодоксальной истории советского кино -- как одной из лучших кинокомедий, удостоенной Сталинской премии I степени. В пересмотренной истории -- как одного из самых веских доказательств "оглупления" народа, иллюстрацией циничного сталинского лозунга "Жить стало лучше, жить стало веселее".

Если "Волга-Волга" и не вызывает таких страстей, как пресловутые "Кубанские казаки" Ивана Пырьева (благо, речь не о деревне), то в букве приговора сомневаться едва ли приходится.

В "деле" "Волги-Волги" есть два безусловно отягчающих обстоятельства. Во-первых, личный, по-видимому, заказ Сталина, о котором Г.Александров со свойственным ему простодушием сообщил корреспонденту "Вечерней Москвы": "Вслед за нашими фильмами "Веселые ребята" и "Цирк" перед нами была поставлена задача: создать комический фильм без лирических и мелодраматических отступлений"¹. Если учесть, что работа началась в 1936 году, фильм вышел на экраны в 1938-м, а Сталинскую премию он получил в 1941-м, то смысл сталинского заказа станет очевидным.

Во-вторых, это была любимая лента вождя, которую он смотрел энное число раз и даже послал в подарок Рузвельту.

Между тем рассматривать фильм в свете сталинского отношения (так же, как, положим, спектакль "Дни Турбиных" по М.Булгакову) -- это значит и сегодня продолжать плясать под дудку вождя. Мне кажется, прошел достаточный инкубационный период, после которого историк может взглянуть на фильм диахронически: в социопсихологическом контексте того времени и объективно, внепублицистически. И тогда окажется, что "Волга-Волга" -- одна из самых бурлескных и даже абсурдистских лент советского кинематографа.

Еще более абсурдно выглядит история ее создания. Я называю свое исследование гипотезой, потому что восстанавливаю эту историю по отрывочным и косвенным данным: слишком многого в ней недостает.

Обычно сегодняшняя "презумпция виновности" исходит из того, что картина не соответствует правде жизни: "в то время, как... -- художники говорили совсем другое". "Волга-Волга", сделанная в конце 30-х, может претендовать едва ли не наибольший угол отклонения, уступая разве что упомянутым "Кубанским казакам".

Понятие жанра в этом случае в расчет не принимается вообще. Я не считаю, что жанр фильма нужно ограничивать понятием сатиры, хотя в "Волге-Волге" присутствует официально заданный, официально признанный, действительно классический сатирический персонаж -- бюрократ Бывалов, исполненный И.Ильинским. Здесь разговор может идти и о пародии, гротеске, абсурде.

И оказывается, что более абсурдную ситуацию, чем во время работы над этой самой "бездумной" комедией, представить себе нельзя.

Несколько анонсов "Волги-Волги", равно как и документы приемки картины, могут поставить в тупик любого историка искусства. Чешский анонс: сценарий Н.Эрдмана, М.Вольпина, Г.Александрова, оператор В.Петров. Немецкий: режиссура Г.Александрова, камера В.Переславцева. Итальянский: сценарий и режиссура Г.Александрова, оператор Б.Петров. В подлиннике приемки фильма указан автор сценария и режиссер Г.Александров, операторы В.Петров и В.Переславцев; в Аннотированном каталоге (1961) -- авторы сценария М.Вольпин, Н.Эрдман, Г.Александров, главный оператор Б.Петров.

Зато в многочисленных отчетах прессы со съемок мы не найдем ни Петрова, ни Переславцева, но прочитаем, что режиссер -- Г.Александров, его сорежиссер и шеф-оператор В.Нильсен (или "орденоносец Нильсен"). И это не в начале съемок, а уже после "3-месячной экспедиции по Москве-реке, Оке, Волге, Каме и Чусовой". До съемок же -- "т. Александров вместе с т. Нильсеном объехал весь Урал". Так что реальное положение дел окончательно запутывается. Но все становится на свои места, если вспомнить, что фильм снимался в годы репрессий, и оптимистическая "Волга-Волга" в этом смысле не представляла исключения.

Из скупых упоминаний можно представить себе примерно следующее.

Г.Александров снимал "Веселых ребят" по сценарию Н.Эрдмана и В.Масса, оператором был В.Нильсен. Н.Эрдман был к этому времени автором знаменитого "Мандата", поставленного на сцене Театра имени Вс.Мейерхольда, и запрещенной уже пьесы "Самоубийца". Готовый спектакль Мейерхольда был снят с репертуара в результате посещения правительственной комиссии во главе с Л.Кагановичем. Заступничество режиссера, как и К.Станиславского (он тоже мечтал поставить "Самоубийцу"), не помогло. А во время съемок "Веселых ребят", когда авторы были в экспедиции, В.Качалов на кремлевском приеме в присутствии Сталина, будучи в подпитии, неосторожно прочитал одну из басен Н.Эрдмана (иногда их приписывают В.Массу). В результате прямо со съемок оба автора были препровождены в Сибирь, в Енисейск, в высылку (дело было еще сравнительно раннее). Получив поражение в правах, Н.Эрдман затем поселился недалеко от Москвы (-100 км), в Калинине, вместе с М.Вольпиным, которого выпустили из лагеря.

По-видимому, Г.Александров тогда и пригласил их для работы над "Волгой-Волгой". Было ли это верностью дружбе? Смелостью? Легкомыслием? Избалованностью? Или точным расчетом? Утверждать что-то с уверенностью трудно, но всем понятно, что у Александрова были заведомо опальные авторы, которые в Москве могли появиться только нелегально.

Зато шеф-оператор и сорежиссер В.Нильсен после успеха "Веселых ребят" был очень уважаемым орденоносцем -- перед Всесоюзной конференцией Сталин наградил кинематографистов орденами раньше всех и щедрее всех из деятелей искусств.

Но когда съемки фильма подходили к концу, В.Нильсен был арестован. Случилась заминка, главного оператора назначили не сразу -- отсюда разнобой в сведениях.

Однако и на этом дело не кончилось. По свидетельству М.В.Мироновой -- замечательной актрисы, роль которой (она играла секретаршу Бывалова) уже в монтаже была сведена к минимуму, дабы не соперничала с Орловой, -- во время съемок был арестован и очень уважаемый директор картины Захар Дарецкий.

И даже все эти экстраординарные события на судьбу фильма не повлияли, он был доведен до конца, хотя поначалу отнюдь не признан шедевром. В заключении политредактора (протокол N. 538/38 от 11 апреля 1938 года) сказано: "Художественный уровень к/ф невысок. К/ф крайне растянут, в него много введено шаблонных комических ситуаций, совершенно ложно показана сцена на олимпиаде в конце к/ф". И предложено: "Сократить всю 11-ю часть (конец к/ф). Убрать сцены суматохи на олимпиаде; сдергивания капитаном брюк со Стрелки; всю сцену объяснения Стрелки с Алешей под столом; падающий стол; бегающий председ. с призом".

Надо отдать справедливость режиссеру, он не пожертвовал ни брюками, ни сценой под столом. Но кое-чем он поступился.

Так, в воспоминаниях Вениамина Смехова есть такой эпизод, рассказанный ему Николаем Эрдманом.

"� Да, когда фильм был готов и его показали Сталину, еще без титров, то Гриша приехал ко мне, где я сидел, -- в Калинин. И он говорит: "Понимаешь, Коля, наш с тобой фильм становится любимой комедией вождя. И ты сам понимаешь, что будет гораздо лучше для тебя, если там не будет твоей фамилии. Понимаешь?" И я сказал, что понимаю..." ².

То, что этот эпизод относится именно к "Волге-Волге", ясно из свидетельства Надежды Яковлевны Мандельштам: по совету Бабеля, получив �100, Мандельштамы поехали в Калинин, к Эрдману, который и помог им устроиться.

Так что "презумпция виновности": "в то время, как народ..." -- по отношению к более чем абсурдной и более чем типичной истории съемок веселой комедии не работает.

Какова на самом деле была доля участия Н.Эрдмана в легкомысленной "Волге-Волге"? Действительно ли, как вспоминает К.Минц, "сатирическим пером" автора "Мандата" были написаны сцены Бывалова?³ И они ли одни? Действительно ли Эрдман относился к кино как к поденщине, где первично изображение, а ведь Эрдман был "человеком слова"? Или справедливо предположение Н.Я.Мандельштам, что "Эрдман обрек себя на безмолвие, лишь бы сохранить жизнь"?⁴ И была ли "прощальная басня":

последним, что он сказал вслух? И были ли написанные в 1921 году строки:

пророчеством?

Сегодня трудно ответить на эти вопросы. Однако, читая интермедии Эрдмана к чужим пьесам или даже о его маленьких житейских шутках (перед зеркалом, когда в ансамбле НКВД, куда взяли его и Вольпина во время войны, ему выдали шинель: "Знаешь, Миша, мне кажется, за мною пришли"), видишь, что в сущности своей Эрдман никогда не менялся.

Кто-то -- кажется, К.Минц -- справедливо заметил, что для Эрдмана эстрада, мюзик-холл, кабаре, для которых он писал куплеты и репризы еще до "Мандата", были не менее существенны, чем театр и кино. Просто в русской традиции, как известно, и кабаре, в том числе политическое, и малые эстрадные формы не пользуются таким вниманием и уважением, как это было в Германии или Франции.

В свете всего этого хочу высказать предположение, которое проверить, увы, не могу⁵.

Обращаясь сегодня к "Волге-Волге", я -- повторяю -- нахожу ее одной из самых бурлескных лент советского кино, самопародией жанра, хотя меньше всего хочу заподозрить в этом достаточно благонамеренного, но, может быть, не слишком проницательного Г.Александрова.

Что до Эрдмана, то в его творчестве "Волга-Волга", может быть, дает новую ноту.

Принято считать, что фильм "Волга-Волга", согласно исходной аннотации, "рассказывает о богатстве и расцвете народных талантов в нашей стране. В пределах этой темы он сатирически высмеивает бюрократизм, косность, карьеризм". На самом деле город Мелководск, изображенный в первой половине ленты, -- одна из самых удивительных пародий нашего кино. Ведь что на двадцатом году советской власти мы застаем в Мелководске? Поголовный расцвет народных талантов и повсеместный идиотизм существования. Не знаю, сочинил бы современный абсурдист такое захолустье в годы пятилеток? В городе практически не знают, что такое телеграф. Вспомним, веселая Стрелка везет телеграмму о смотре самодеятельности Бывалову. Этот быстрый вид связи упирается в самый медленный вид транспорта -- паром, который к тому же застревает посреди реки, и телеграмму приходится передавать "из уст в уста", как в старину: до Мелководска цивилизация не добралась. Известие о телеграмме везет официальному объекту сатиры, Бывалову, на телеге с бочкой водовоз. На знаменитый "удивительный вопрос: почему я водовоз?" приходится ответить: потому что в городе Мелководске нет не только телеграфа, а и водопровода, и даже примитивной колонки. Не менее знаменитая игра И.Ильинского и М.Мироновой обнаруживает и другое недоразумение: единственный в городе телефон, проведенный из кабинета Бывалова в гараж, даже в таком виде не работает и требует, как и телеграф, голосовой связи.

Весь город занят одним: песнями и плясками (если вернуться к жанру басни, вспоминается известнейшая из басен Крылова "Стрекоза и Муравей": "Ты все пела -- это дело, так пойди же попляши"). Ни одно учреждение в городе не занято своим делом: в местном "Нарпите" не кормят, дворник не следит за домом -- все население поет и пляшет под руководством неутомимой Стрелки (письма, естественно, второстепенны для нее). Музыкальная контаминация классики и балалайки, блестяще осуществленная И.Дунаевским, в высокой степени пародийна.

Если на минуту вернуться к Эрдману, то по сравнению с его сатирическими пьесами "Мандат" и "Самоубийца", где объектом рассмотрения так или иначе является опоздавший к смене идеологии и строя обыватель, в "Волге-Волге" пародия впервые обращена на то "священное чудовище", каким всегда было то, что принято называть "народом".

Можно предположить, что образ Мелководска навеян вынужденным знакомством автора с малыми городами, куда на двадцатом году советской власти цивилизация и не заглядывала.

Еще более это относится к мелководскому транспорту: кроме упомянутого парома приречный город располагает единственным плавсредством -- колесным пароходом прошлого века, да и то не отечественным:

На этом допотопном, давно уже поставленном на прикол пароходе и отправляются мелководцы-"классики" в Москву на олимпиаду, в то время как их соперники плывут на совсем уж древнем плоту и даже струге⁶.

Я уже не говорю о блестящем комедийном типаже лоцмана или кормчего, который стоит у руля "Севрюги" и сажает ее на мель, топнув ногой, проваливается сквозь все палубы парохода. Хорошо, что "великий кормчий" не захотел принять пародию на свой счет: уничтожали и за меньшее.

Что же касается того момента "метаморфозы", когда мелководская Россия внезапно превращается в некий образ индустриальной державы с белыми пароходами, военными кораблями, гидропланом, дирижаблем, эпроном, стаей яхт и прочей социалистической явью, то мифологизм этого мгновенного перехода в другой хронотоп не оставляет сомнений, а такой энтузиазм скорее всего принадлежит самому режиссеру.

Безоблачная праздничность александровского экранного кича, наложенная на структуру, вовсе не безобидную по своему смыслу, не только в свое время сделала картину "проходимой" (хотя к ней пришлось приложить дидактический эпилог), но в диахроническом аспекте увеличила ее пародийность, граничащую с абсурдом. Однако александровская киногения -- предмет для особого исследования, я на ней специально не останавливаюсь.

Будь жив Николай Эрдман, можно было обратиться к нему и расспросить его самого -- увы, упущенная возможность.

В заключение привожу слова М.В.Мироновой, друга Масса и Эрдмана: "Выслан был Володя Нильсен -- оператор картины, и выслан был во время съемок Захар Дарецкий -- один из лучших директоров. Люди пропадали. Причем бывало так: вы сидите втроем, вы и ваши хорошие знакомые. Один из них рассказал анекдот. Ваш знакомый рассмеялся, а вы нет. На следующий день знакомого нет. Кто из нас донес? Может быть, где-то подслушивание было. У Менакера всегда портфельчик был в прихожей -- зубная щетка и все такое.

Так что из нашей картины постепенно исчезали люди. Доснимал, по-моему, уже Петров.

Александров не был очень смелым человеком, как вы знаете. И если бы он понял -- я, между прочим, об этом и тогда думала, -- если бы он понял, может быть, даже и не стал бы это снимать: сумасшедшая самодеятельность, которая там была, -- это же все пародийно. Потом вот эти теплоходы, корабли...

Роли моей не стало, ее Александров вырезал -- это была параллельная Орловой романтическая линия, влюбленность в Тутышкина, так, конечно, было нельзя.

Захар Дарецкий пропал еще в экспедиции. Он был знаменитый директор. Приехал другой.

В том, что сценарий сотворялся пародийно, я не сомневаюсь. Но если бы Григорий Васильевич это понимал, он этого не сделал бы, и мы об этом говорили с Массом. Владимир Захарович потом говорил: "Александров не был настолько смел, чтобы сделать это понимая". Так он говорил, когда уже вернулся..."

Статья подготовлена к печати на основе доклада-гипотезы, который был прочитан на симпозиуме, посвященном советской комедии в Loyola Uni, New Orleans, USA.

¹ "Вечерняя Москва", 1938, 5 апреля.

² Цит. по: Э р д м а н Н. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. М., 1990, с. 407.

³ Там же, с. 401.

⁴ Там же, с. 443.
Н.Я.Мандельштам вспоминает, в частности, сюжет рассказанной Эрдманом пьесы, построенной на смене обычного и казенного языков, которую он "заранее решил не писать".

⁵ В РГАЛИ в деле "Волги-Волги" хранятся лишь режиссерские экземпляры, а архив Г.Александрова, находящийся у наследников, недоступен.

⁶ Струги на самом деле были построены для фильма "Стенька Разин", но Александров не преминул их использовать.