Компромат на Кнейшица

В середине 60-х годов Григорий Александров задается целью сделать продолжение своего знаменитого фильма "Цирк", эдакий "Цирк-2". И не находит ничего предосудительного в том, чтобы в качестве соавтора пригласить Валентина Катаева -- брата обиженного когда-то на него Евгения Петрова, имевшего отношение к "Цирку"¹.

Не знаю, охотно или нет, но Катаев приезжает на "Мосфильм", не раздеваясь, проходит в просмотровый зал и вместе с Александровым пересматривает фильм 1936 года. В зале кроме них двоих и меня, помогавшего тогда Александрову в работе на телевидении и напросившегося в зал, чтобы посмотреть на живого Катаева, -- никого.

Просмотр картины, от которой залы и тогда, тридцать лет спустя после ее появления, заходились в хохоте, проходит в гробовой тишине. На лице Катаева не мелькает даже тень улыбки.

Зажигается свет, хотя на экране звучит "Песня о Родине". Александров не выдерживает, приглушает звук.

- И что же вы от меня хотите? -- спрашивает Катаев, будто не знает, для чего позван, зачем пересматривал фильм.

- Продолжения! -- не отступает режиссер.

- А вы уверены, что это необходимо?

- Во всяком случае, желательно.

- Ну, раз желательно... -- Катаев надолго задумывается, а потом неожиданно предлагает для начала состарить на тридцать лет пройдоху Кнейшица, благо жив и процветает еще Паша Массальский.

- Согласен... -- не очень пока понимает режиссер.

- И пусть он привозит на гастроли в Москву теперешнюю эстрадную диву.

- А Диксон? -- заранее беспокоится Александров о месте в новом фильме своей бывшей героини.

- Погодите! -- отмахивается Катаев. -- Найдем место и для Любы.

- Ну, хорошо... -- тревога еще не покидает режиссера. -- А кто же эту диву сыграет? Может, Эдита Пьеха?

При тогдашней популярности певицы это было отнюдь не безрассудное предложение.

- Нет, не потянет... -- морщится Катаев. -- Тут нужна вторая Любовь Петровна.

- Легко сказать! -- отшучивается польщенный режиссер.

- Ну вот, -- будто не слышит Катаев, -- на первом же концерте этой дивы присутствует такой же молодой наш певец. Пение гастролерши ему, конечно, нравится. И каким-то экстравагантным образом он дает ей о себе знать.

- Может, подпевает из зала? И публика, знающая и любящая его, приветствует их неожиданный дуэт.

- Могет быть, могет быть... -- по-райкински бурчит Катаев, все еще нехотя, будто, в общем, ему это мало интересно, но раз уж позвали, показали фильм, надо что-то говорить. -- ето никак не нравится Паше... то есть Кнейшицу, ибо этот старый греховодник, разумеется, обожает свою молоденькую примадонну и не желает, чтобы она, как Диксон, завела роман в России.

- А Марион в это время... -- не терпится Александрову переключить внимание на героиню "Цирка".

- Слушайте, Гриша! -- хмурится Катаев. -- Если вы будете настаивать на такой же главенствующей роли Любы в новом "Цирке", то меня увольте!

- Ну, хорошо... -- спохватывается режиссер. -- Но согласитесь, что Кнейшицу любопытно, что стало за эти годы с Диксон.

- Соглашусь... Он наводит справки и узнает, что Диксон жива-здорова и вместе с мужем, Мартыновым, преподает в цирковом училище. Кнейшиц отправляется туда и застает обоих -- Орлову и Столярова -- на арене, среди учеников. И раз уж вам не терпится свести Кнейшица с Диксон и Мартыновым, то им его представляют под вымышленным именем, под которым он в этот раз и заявился в Москву. Так что ни Диксон, ни ее красавец муженек его не признают.

- И все-таки у Марион в глубине глаз проскальзывает догадка...

- Проскальзывает, так проскальзывает...

Так, не выходя из просмотрового зала, оба практически выстраивают будущий фильм. И это ни к чему пока не обязывающее взаимное "фонтанирование" явно начинает доставлять обоим удовольствие. Хотя на лице Катаева я так и не могу пока разглядеть желание войти в дело с головой.

Александров предлагает назвать молодых певцов Лорой и Сергеем. Он хочет, чтобы, пока Кнейшиц-инкогнито знакомился с мастерской Диксон, Сергей возил Лору по Москве, показывая столицу, а Лора была бы от всего в восторге, что еще больше воодушевляло бы Сергея. И где-нибудь на Ленинских горах герои спели бы друг другу о своих чувствах.

- Да, Гриша, -- опять саркастичен Катаев, -- теперь я понимаю, почему Женя не захотел быть вашим соавтором.

- Почему?

- Ну зачем обязательно на Ленинских горах? Туда, насколько мне известно, бегут фотографироваться молодожены, а вашим Лоре и Сергею до свадьбы еще далеко... Не знаю, поют они -- не поют, но Кнейшиц возвращается в гостиницу, в тот самый номер "Москвы", где жил тридцать лет назад, и предается воспоминаниям: новая встреча с Диксон и прочее... Воспоминания повергают этого господина в грустное настроение. Оно еще больше портится, когда он узнает, что Лоры целый день не было в номере. Она является за час до концерта, радостная от встречи с Сергеем. Кнейшиц встречает ее сурово и в туманных пока фразах дает понять, что в этой стране ему однажды уже пришлось потерять многое и он не хотел бы, чтобы она заставила его пережить то же самое.

- Счастливого настроения дивы как не бывало, -- снова вступает Александров. -- Нехотя она едет с импресарио на концерт... Пришедший на концерт Сергей не узнает ее: она поет грустно, печально, ничего похожего на вчерашнее выступление. Он понимает, что ее что-то угнетает, и, не дождавшись конца, уходит... Впрочем, -- режиссер снова гнет свое, -- пора подключать к этой интриге Диксон с Мартыновым.

- Подключайте, -- соглашается Катаев.

- На один из последних концертов Лоры приходят приглашенные Кнейшицем Марион и Мартынов. Он приветливо встречает их, усаживает в ложу. Он, в общем, в хорошем настроении -- в результате его интриг молодые разлучены.

- Но как ни любезен господин импресарио, Марион замечает, что Лору на сцене что-то гнетет. У Диксон слишком много воспоминаний, чтобы не обратить на это внимания, и в антракте она просит Кнейшица познакомить ее с певицей. Тот представляет свою новую звезду прежней, говоря, что Марион -- известная артистка цирка, ныне педагог.

Катаев вдруг показывает на меня.

- Слушайте, Гриша, может, попросить молодого человека принести бумагу, и мы тут же, не выходя из зала, сварганим ваш "Цирк-2"?

- Во всяком случае, ера, -- просит Александров, -- записывайте, что успеете.

Я вынимаю блокнот и с удовольствием делаю то, что уже давно хотел. Конечно, потом в домашней расшифровке это спонтанное сочинительство нового "Цирка" покажется таким легким и практически непрерывным. На самом деле оно происходило постепенно, иногда с большими паузами.

- На чем мы остановились? -- спрашивает Катаев.

- На том, -- подсказываю, -- что Кнейшиц знакомит своих звезд, старую и новую.

- Ах, да! -- будто все это у него в памяти и он может продолжать откуда угодно. -- Расстроенная Лора безусловно вежлива, но не проявляет особого интереса к советской циркачке и спешит к себе в уборную. Кнейшиц извиняется, говоря, что той "нездоровится", просит Марион вернуться в ложу и торопится за Лорой.

- А Марион, -- подхватывает Александров, -- не может удержаться, чтобы не пройти мимо ее уборной и не прислушаться к доносящимся оттуда всхлипываниям Лоры, которые обрывает грубый, знакомый ей окрик Кнейшица: "Что вы разревелись посреди концерта! У вас еще целое отделение! -- Александров вскакивает и начинает ходить по залу перед экраном, "играя" за Кнейшица. -- Я уже сказал, что у вас два выхода: продолжать роман с русским, и я сделаю все, чтобы вы исчезли как певица, или все разорвать, и я сделаю вас звездой вдвое ярче той, которую сотворил. А сейчас -- утрите слезы и на сцену!"

- Стоп, Гриша, не перетягивайте одеяло! -- Катаев явно возбужден режиссерским показом. -- Чтобы не быть замеченной выходящим Кнейшицем, Марион едва успевает отскочить от двери. Она спешит в ложу к Мартынову и предлагает уйти: по дороге она все расскажет. Когда начинается второе отделение и Кнейшиц не обнаруживает гостей в ложе, в глубине его глаз, как вы любите выражаться, мелькает испуг...

- После концерта в номер Кнейшица звонит Марион, -- снова продолжает Александров. -- Обращается к нему по-прежнему как к импресарио Лоры, просит ее принять. Кнейшиц догадывается, что узнан, пытается оттянуть неприятную встречу, ссылается на усталость. Диксон настаивает: ей нужно срочно увидеться! Кнейшиц соглашается, но, повесив трубку, спешит выйти из номера. Когда он открывает дверь, на пороге стоит Марион.

- Я знала, что вы попытаетесь избавиться от встречи, -- говорит Катаев за Диксон, -- и звонила уже из гостиницы... господин Кнейшиц!

- Что вам угодно? -- тот становится самим собой.

Марион без приглашения садится.

- Я никогда не пришла бы сюда, -- говорит она, -- если бы сегодня на концерте мне не стала известна ваша новая жертва.

- Мои отношения с Лорой вас не касаются!

- Ошибаетесь! Тридцать лет назад вы мне так же, как ей, не давали любить того, кто любил меня. -- Она оглядывает номер. -- Чуть ли не в этом номере вы сулили мне миллионы, умоляли не покидать вас...

- Отлично! -- доволен режиссер. -- И все это на кадрах тридцатилетней давности, с тогдашними Кнейшицем и Марион.

- Фи, Гриша! -- морщится Катаев. -- Зачем так в лоб? Кто помнит ваш шедевр, тот и так все представит.

В это время звонят из проекционной:

- Ваше время кончилось, мы уходим.

Я смотрю на часы: после полуторачасового просмотра разговор длился почти столько же. Александров отпускает киномехаников, а я бегу забрать пальто в закрывающийся гардероб. Возвращаюсь и записываю, уже не всегда фиксируя, кто говорит -- Александров или Катаев.

Марион, волнуясь, переходит, как когда-то, на родной английский:

- Не знаю, что вы здесь, в "моем" номере, сулили Лоре, но, думаю, ваши посулы ее так же мало трогают, как когда-то меня.

- Не беспокойтесь, -- усмехается Кнейшиц, -- она не собирается оставаться в России.

- ето ее дело. К сожалению, я не знаю человека, которого она здесь полюбила, но он наверняка много моложе вас. А вам, дожив до седин...

- Вы не можете помешать мне! -- обрывает Кнейшиц тоже по-английски.

- Могу! -- встает Марион. -- Вы, Кнейшиц, имели неосторожность снова показаться мне на глаза. И я узнала вас сразу, в цирке. А пока вы гастролировали, навела кое-какие справки.

- Какие справки? -- бледнеет Кнейшиц.

- Не волнуйтесь, это пока неофициально... -- Александров грозит пальцем и, с трудом выходя из образа Диксон, переводит дух. -- В общем, тут нужен какой-то компромат на Кнейшица. Может, его темное прошлое во время войны?..

- Да, сразу не придумаешь... -- после некоторого раздумья сдается Катаев. -- Может, на этом сегодня закруглимся?

- Нет, раз уж нашло, надо хотя бы пунктирно добраться до конца.

- Ну, хорошо, -- Катаев снова показывает на меня. -- Дадим молодому человеку задание на дом: придумать компромат на Кнейшица. А сами пойдем дальше.

Я с удовольствием соглашаюсь взяться за это непростое, как потом оказалось, дело.

- В общем, когда Марион обрушивает такой компромат на Кнейшица, -- спешит дальше Александров, -- тот покрывается потом.

- И если вы не гарантируете мне, -- настаивает она, -- что перестанете преследовать любовь Лоры и ее русского друга, о вашем прошлом станет известно здесь. А если станете преследовать Лору у себя, об этом станет известно там.

Подавленный Кнейшиц готов на все.

Марион это понимает.

- Теперь, -- говорит она, -- я хочу быть свидетелем того, как вы откажетесь от всех притязаний на девушку и перестанете угрожать ее будущему. Вызовите ее, я побуду в соседней комнате.

Кнейшиц дрожащими руками набирает номер, просит Лору зайти. Та явно не желает. Он уверяет, что разговор для нее важный, кладет трубку.

- И сразу -- прощальный концерт Лоры, -- подытоживает Александров. -- Она снова весела, снова в ударе. И опять, как на первом концерте, Сергей вступает с ней в дуэт прямо из зала. А из-за кулис с бессильной злобой взирает на это Кнейшиц...

- На следующий день они улетают, -- снова Катаев. -- Сергей провожает Лору и впервые в аэропорту сталкивается с Кнейшицем. Тот будто не замечает соперника. По радио вдруг объявляют: "Господин Кнейшиц! Вас просят подойти к справочному телефону". Кнейшиц пугается огласки и не идет. Радио повторяет: "Господин Кнейшиц..."

Незаметно от Лоры и Сергея Кнейшиц юркает в толпу, пробирается к справочному, берет трубку.

- Я не случайно назвала вас вашей настоящей фамилией! -- говорит с ним из дому Марион. Рядом Мартынов. -- Хочу еще раз напомнить о нашем разговоре. И, кстати, назвать... -- Тут она приводит такую убийственную деталь в своем компромате на Кнейшица, что у того подкашиваются ноги... Но это опять не к нам, это к молодому человеку, -- кивает Катаев на меня.

Заканчивает Александров:

- Счастливого пути, -- говорит Марион.

Кнейшиц слышит, как она кладет трубку, и пугливо, будто его уже уличили, пробирается на посадку в самолет.

В это время Лора и Сергей прощаются. Может быть, не замечая никого, поют свой третий, прощальный, дуэт, обещают, что бы ни случилось, помнить друг о друге.

Из окна самолета за ними уныло наблюдает Кнейшиц. Отворачивается. Самолет взлетает...

- И мы! -- смотрит Катаев на часы и спешит к выходу. -- Не понимаю, Гриша, за что на вас тридцать лет назад обиделись Женя с Ильей. Не знаю, во что в конечном счете превратится все, что мы здесь нафонтанировали, но сам процесс был вполне увлекателен...

Через несколько дней я с радостью докладываю Александрову, что компромат на его Кнейшица найден. И такой убийственный, что...

- Спасибо, ера, но вроде уже не нужно.

- Как?

- Валентин Петрович неожиданно охладел к этой идее.

- Так сделайте все сами. Ведь в зале вы практически сочинили фильм.

- Что вы, одному мне, -- режиссер смеется, -- даже с вашей помощью это не потянуть. А нового Бабеля мы не найдем. Но даже если бы я смог, зачем после неприятностей с Ильфом и Петровым наживать еще одну, с братом Жени... Ведь я вынужден буду поставить его фамилию в титрах... Хотя бы: "При участии Катаева". А он, увидев фильм, в котором все будет, естественно, не так, как ему хотелось бы, тоже потребует ее снять.

- А почему вы уверены, что все будет "не так"?

- Хотя бы потому, что мы с Катаевым совсем упустили из виду черного ребенка Марион, с которым она осталась в России. А ведь это может быть целая сюжетная линия, которая наверняка, хочу я этого или нет, сломает катаевский костяк... Ладно, обойдемся без "Цирка-2"... И займемся "Лениным в Швейцарии" на вашем дорогом телевидении. Когда-то, за несколько лет до "Цирка", мы с ейзенштейном и Тиссэ очутились в Цюрихе у дома, где жил Владимир Ильич. едуард тогда сфотографировал нас у памятной доски. И Сергей Михайлович сказал, что мы обязательно должны когда-нибудь снять такую картину -- "Ленин в Швейцарии". Вот и исполним его наказ...

¹ "Я обратился к авторам сценария "Под куполом цирка" И.Ильфу и Е.Петрову с предложением превратить мюзик-холльное обозрение в киносценарий. Они включили в работу Валентина Катаева, который разрабатывал сюжетные ходы. Мне с ними было интересно: остроумные трудолюбивые литераторы, они с полуслова понимали, куда клонит кинорежиссер. Месяца полтора мы были неразлучны. Вместе с Ильфом и Петровым я отправился в Ленинград, чтобы освободиться от повседневных дел. Метод работы был таков: я, имея свое, в общем вполне сложившееся представление о фильме, ставил перед ними задачу на тот или иной кадр. Написанное вместе обсуждали, углубляли, уточняли. Испытывая режиссерский "диктат", знаменитые писатели не очень-то горели моим замыслом. Тем не менее основа сценария нами была сделана. К сожалению, Ильф и Петров в разгар работы над сценарием, быстренько собрав чемоданы, укатили в "одноэтажную" Америку, и я остался наедине со своими замыслами.

Я попросил И.Бабеля дописать диалоги, и он заодно хорошенько прошелся своим золотым пером по черновому эскизу, наскоро сделанному нами. Далее пришлось, засучив рукава, писать и переписывать, разрабатывать едва намеченные сцены. (Г. А л е к с а н д р о в. Эпоха и кино. М., 1976, с. 190.)

Когда Ильф и Петров вернулись из Америки и посмотрели практически готовую картину, они нашли в ней так мало от своего мюзик-холльного оригинала, что, обидевшись на режиссера, сняли с титров свои фамилии.