Принцесса и СМИ

Tempora mutantur, et nos mutamur in illis.

Принцесса Диана

...Помню, в каком-то году в какой-то заграничной гостинице я смотрела по телевизору бракосочетание принца Чарлза с Дианой Спенсер. Наша страна тогда еще отказывалась входить во всемирное информационное пространство, светские новости сводились к лапидарным сообщениям и такому же комментарию (хотя пресса уже заметно пожелтела), так что мне, можно сказать, выпала удача увидеть это всемирное шоу.

В ком из зрителей -- даже самых прагматичных и циничных -- не живет в дальнем уголке памяти сказка о Золушке; в ком -- от нищих до акул капитализма, от демократов до анархистов -- слово "принцесса" не вызывает ностальгического вздоха: все мы, великие и малые, родом из детства. Свадьба принца Чарлза, изрядно подзадержавшегося в холостяках (как, впрочем, и в престолонаследниках) и принцессы Дианы удовлетворяла всеобщему инфантильному романтизму по всем статьям. Она казалась не династической, а любовной. Прошлое скромной воспитательницы детсада делало невесту "своей", а то, что она была принцессой не по родословной (тоже достаточно аристократической), а по священному праву горошины, было видно невооруженным глазом. Улыбка принцессы Уэльской, туалеты принцессы Уэльской (впоследствии проданные с аукциона) стали предметом обожания и подражания, чтобы не сказать фетишизма. Молодая пара сразу вступила в мир Сенсации на первых ролях.

Разумеется, залогом популярности этой сказки для взрослых была ее документальность. Документальностью я называю способность СМИ представлять действительность в непретворенном виде, но не тождественно ей.

Документальность заняла существенное место в культуре ХХ века благодаря стремительному развитию технических средств. Впрочем, эстетическое измерение этому понятию придает как раз несовершенство техники. Ограниченность изображения рамкой кадра, плоскостность, "одноглазая" перспектива, свойственная даже прямой трансляции, не дают телевизионному изображению, обладающему на сегодня максимумом документальности, слиться с реальностью. Но помимо этих временных технических ограничений, стремящихся к нулю, есть еще один уровень нетождественности -- фрагментарность, выборочность, неполнота потока жизни на ТВ. Жизнь на экране всегда выбрана, выделена, иногда даже поставлена "на камеру", и нам так же мало дано узнать, какие побуждения, факты, отношения и секреты скрыты "за рамкой кадра", как и за фото в иллюстрированном журнале.

И, однако, "эффект присутствия", отмеченный когда-то нашим первым исследователем телевидения В.Саппаком, настолько мощен, что вызывает иллюзию почти что личного знакомства с персонажами TВ. На днях на каком-то приеме я едва удержала себя, чтобы не спросить Г.Явлинского, как он поживает.

Камера "просвечивает" личность не хуже рентгена. Если человек напыщен, самодоволен, простоват или, напротив, фальшив, если он нагл или, напротив, зажат -- все это ощутимо на экране. Что, впрочем, не коррелирует с популярностью или, как теперь говорят, рейтингом, ибо он в той же степени зависит от уровня ожиданий аудитории, от ее ориентации. Но есть и особое свойство телегеничности, как есть фотогеничность. Оно дорогого стоит, и на фоне королевского семейства, в которое она вошла, леди Ди обладала им в несравнимой степени. Ее полюбили и как обаятельный символ монархии, и как "нашего человека" во дворце. Оксюморон "народная принцесса", которым окрестил ее лейбористский премьер, столь же принадлежит ее личности, сколь и выражает парадокс исторического момента. Такой ее хотели видеть, такой ее показывало телевидение. Впрочем, в лучезарном облике принцессы уже таилась потенция несчастливости, которая обеспечивает развертывание мифа во времени по формуле "продолжение следует".

Теперь, когда россияне, живущие в постсоветском пространстве, стали едва ли не самыми рьяными участниками и самыми жадными потребителями на всемирной ярмарке тщеславия, описывать перипетии этой судьбы нет нужды. Стоит лишь отметить само наличие в судьбе Дианы перипетий по Аристотелю: "Перипетия... есть перемена события к противоположному, притом, как мы говорим, по законам вероятности или необходимости".

После саги семьи Кеннеди история леди Ди стала самым универсальным мифом, подаренным СМИ своим потребителям, ибо тот же Аристотель заметил: "Трагедии вращаются в кругу немногих родов".

Случай противостояния блудной принцессы традициям королевской семьи, как и любой миф, допускает множество толкований. Для одних это будет комплекс сиротства девочки, чьи родители разошлись, а августейшее семейство не обеспечило ей эмоционального комфорта. Для других -- неудовлетворенная потребность прелестной молодой женщины быть любимой, коль скоро принц не оставил прежней привязанности, предоставив жену мимолетным романам par depit amoureux. Для третьих -- несовместимость принцессы, этого "доброго человека из Букингемского дворца", с чопорностью династии. Для четвертых, напротив, издержки недостаточно династического брака, неврозы принцессы, нарушающие жанр "королевскости", на котором стоит монархия. Для этих -- и других -- трактовок услужливые СМИ предоставляют множество свидетельств, подробностей, мнений. Между тем как противостояние леди Ди -- как частного лица -- и короны имеет внятный и независимый от трактовок и симпатий смысл.

На самом деле рок дома Виндзоров и правящей королевы Елизаветы не с Дианы начался. Я еще помню детское смущение собственного, отнюдь не монархического, скорее "сказочного", сознания при отречении наследника -- принца Эдуарда, брата Елизаветы, -- от престола ради вполне беспородного брака. Была ли эта любовь садомазохистской, как где-то проскользнуло, не важно, но ныне правящая Елизавета вступила на трон, уже сотрясенный вторжением "человеческого, слишком человеческого". Может быть, отсюда повышенный коэффициент чопорности, вторично атакованной эскападами принцессы Маргарет, выскочившей замуж за модного фотографа, которому пришлось уделить титул лорда Сноудона, -- памятный скандал турбулентных 60-х годов. На этом фоне Диана уже не кажется злостной нарушительницей конвенции -- скорее очередным орудием того же рока.

Подгнило что-то в Королевстве Датском, и это что-то -- неприкосновенность монархии как публичного ритуала в эпоху всепроникающих СМИ.

Пусть политологи и публицисты занимаются анализом описок и оговорок института монархии в текущем мире -- королями, приобретающими смежные, ученые и прочие, профессии, меняющими карету на велосипед, не говоря о смешанных браках, -- всем, что не одобрил бы Константин Леонтьев. Наша тема -- mass media.

В обстоятельствах тотального ТВ, когда "эффект присутствия" неконтролируемо сокращает необходимую дистанцию и августейшие особы не только старятся, нервничают, сердятся или делают хорошую мину у всех на виду, но и просто присутствуют в частных домах на общих основаниях, рассчитывать на чистоту ритуала не приходится. Микродетали деформируют макроформу, а сама форма, уменьшенная до формата домашнего экрана, теряет величие.

Перефразируя знаменитый афоризм Маршалла Мак-Люэна, можно сказать, что средство передачи оказывается содержательнее транслируемого им содержания. Именно поэтому леди Ди неизменно выигрывала у Виндзоров в телевизионном марафоне. Она была телегеничнее не только внешне или поведенчески, но и смыслово. Ее слабости экран превращал в силу. Новые СМИ формируют новые ритуалы, в которых атрибуты личностного начала, удачно схваченные камерой, оказываются убедительнее династических атрибутов. Tempora mutantur...

На самом деле Британскую империю a la Киплинг мне довелось увидеть не в Лондоне, а в Бомбее и особенно в Калькутте. Изъеденные солнцем и дождями, источенные нищетой, ее дворцы и монументы хранят, однако, призрачную ауру былого величия, когда Британия правила морями и несла бремя белых. И эти руины хранят прошлое надежнее, чем кукольный театр смены караула у Букингемского дворца...

Даже снижение образа Дианы из сферы монархии в сферу денег (подобно тому, как вдова Кеннеди, "ее демократическое величество", стала Джекки Онассис, ибо мотивы повторяются) не уронило или, точнее, не успело уронить ее.

Между тем mass media не только формируют имидж, в котором вспышка соучастия к увечному ребенку или мгновение радости могут стать предметом массового культа, -- они оказывают давление на судьбу. Увы, вероятностные закономерности, сформулированные Гейзенбергом для элементарных частиц, в частности, вмешательство наблюдаю- щего луча, способного отклонить частицу, реализовались в судьбе принцессы Дианы с пугающей и грубой наглядностью. Были ли папарацци действительными виновниками аварии или ее спутницами-Эриниями, они, в свою очередь, оказались полномочными представителями рока. И молодая женщина, земную жизнь пройдя до половины, взошла на небосклоне в качестве всемирного мифа. Такого всеобщего взрыва горя не удостаиваются и святые. Во всяком случае, одновременная смерть и погребение матери Терезы, совершившей неизмеримо больше дел милосердия, почти потерялись на этом фоне. Миф, созданный СМИ, что называется, попал в резонанс. Именно "частность" Дианы, личностность ее судьбы откликнулись потребностям в неких -- давно уже потерпевших усушку и утруску -- персональных ценностях. Назовем их старомодно: "гуманистические".

Надо отдать справедливость Британской Короне. Как старая и опытная монархия, претерпевшая многие метаморфозы, она приняла во внимание настрой нации и мирового общественного мнения. Королева принесла извинения своим подданным, принцессе были отданы монаршии почести, и под прицелами камер, в присутствии и при участии СМИ, которые при жизни были самыми верными ее поклонниками, творцами ее образа и такими же верными Эриниями, леди Ди вошла в легенду. В ней есть все для массового сознания: счастливое начало и внезапный трагический конец, блеск и одиночество, упоительная роскошь и щемящая грусть, любовь, красота, милосердие, эгоизм, невроз. И, главное, документальность. Еще Аристотель понимал значение для трагедии "самотипизирующейся действительности": того, что "уже было" и, значит, "возможно".

Подобные легенды живут долго и долго питают массовое сознание. Ничто не повторяется, но сходная история Элизабет, принцессы из взбалмошного рода Виттельсбахов, попавшей к церемонному венскому двору Габсбургов, ее личные причуды и титулованное одиночество, ее туалеты и ее несчастья, трагиче-ская смерть от руки террориста -- все это сделало Сисси непреходящим кумиром Австрии, а наивная прелесть молодой Роми Шнайдер ввела ее в пантеон всемирной масскультуры. Как и ее эксцентрический кузен Людвиг II Баварский, блудная Сисси олицетворяет и романтизирует идею монархии гораздо эффективнее, нежели длинный ряд "правильных" королей и королев.

Если леди Ди и пошатнула репутацию британской монархии, то она же, став универсальным мифом, несомненно будет способствовать ей много к украшенью...

P.S. Популярность мифа леди Ди в России заслуживает отдельного упоми- нания.

...Останавливаю попутную машину. Водитель -- немолодой человек, ныне безработный, в прошлом уважаемый инженер КБ, -- естественно, недоволен всем и вся, считает себя ограбленным не только материально, но и морально; чтобы прожить, вынужден заниматься извозом на своем стареньком "Жигуленке". Во время "великой депрессии в США такие, как он, недаром получили название forgotten men (забытый человек), и, Боже мой, сколько их в России, озабоченных не только хлебом насущным, но и своим местом в мире. Вдруг, подъезжая к какому-то мосту, он говорит: "Вот так, наверное, разбилась принцесса Диана. Какая ужасная потеря". -- "Конечно, но это случай, авария и так далеко от нас. Что вас в этом волнует?" -- "Мне она очень нравилась как женщина. И потом -- все они хотели этого, она им была поперек дороги".

Такой же спор о леди Ди слышу на приеме по случаю десятилетия фонда Сороса. Посетители с тарелками в руках, забыв промыслить очередное лакомство, выясняют по поводу ее гибели традиционный русский вопрос: "Кто виноват?"

Потребность в некотором идеальном образе, соединяющем красоту с добротой, не говоря уже о трогательном сиротстве, у нас, быть может, еще выше, чем на Западе. А в глазах людей, сброшенных властью со счетов, униженных и оскорбленных в своем человеческом достоинстве, "народная принцесса" еще диссидентка и правозащитница. Пусть она защищала свои личные права -- скольким ее миф дает повод не только для восхищения, но и для "самоидентификации".

Право же, поставщикам всякого рода "ужастиков" -- от ширпотребных до интеллектуальных -- миф леди Ди предлагает задуматься, что именно среди комфорта и благ, с одной стороны, и на фоне "скорбного бесчувствия" -- с другой, оказалось нынче в жесточайшем дефиците. А в России -- в особенности...