О праздничном торте, денежном круговороте и русском Голливуде

Новогодняя сказка для семейного просмотра -- жанр, во многом ущемленный в силу объективных причин. Главным российским кинотеатром по-прежнему остается телевизор, чье значение под Новый год многократно возрастает. Разве станет уважающий себя режиссер выкладываться, создавая произведение, обреченное служить всего лишь домашним аккомпанементом праздничных приготовлений, бурного застолья, а затем похмельных страданий? И это еще в том счастливом случае, если консервативный отечественный зритель вдруг предпочтет привычным монстрам праздничного эфира творения набивающих руку новичков или перебежчиков из смежной профессии. Едва ли многие отвлекутся от "Иронии судьбы...", "Чародеев" или "Джентльменов удачи" ради рискованной покупки видеокассеты в невзрачной коробке, где малоизвестные девушки средней наружности позируют в окружении звезд среднего возраста. Тем более после прошлогоднего надувательского фокуса с фильмом Александра Рогожкина "Операция "С Новым годом", когда выпущенное на видео "продолжение" суперпопулярных "Особенностей национальной охоты" разошлось, как горячие пирожки с некачественной начинкой. "Особенностям...", несомненно, гарантировано постоянное место в новогодней программе, и лишь благодаря им в нагрузку мы еще неоднократно встретимся и со злополучной "Операцией..." -- типичным скоропортящимся продуктом новогоднего "соцзаказа".

Если под Новый год и не сбываются все желания, то, по крайней мере, сходит с рук многое, что не совсем прилично в будни. Можно позвонить людям, с которыми не виделся годами, или, наоборот, поклясться в вечной любви тому, кого видишь первый и последний раз в жизни, и вообще ненадолго нарушить привычный ход своего существования -- что самое приятное, без обязывающих последствий. Таким пафосом, по-моему, проникнут наш новогодний символ -- "Ирония судьбы...": легкие алкогольные пары развеются, и у героев, переживших довольно дикое приключение, все опять вернется в свою колею -- до следующего Нового года (финальная идиллия видится все-таки некоей прихотью сказочника, вдруг испытавшего приступ великодушия). Эта подспудная тяга к восстановлению статус-кво кардинально расходится с одним из главных западных рождественских архетипов, который постоянно варьируется в тамошних новогодних опусах, -- с диккенсовской "Рождественской песнью", интерпретирующей Рождество как самое подходящее время, чтобы окинуть взглядом прошлое, настоящее, а то и будущее, ужаснуться, а затем бесповоротно, в корне изменить себя и свою жизнь.

Наш атеистический Новый год, крамольно отмечаемый в православный пост, на самом деле мало годится для итогов и оценок или, упаси Боже, раскаяния и перерождения. Это время, когда все хотят "оторваться" от раздумий об индивидуальном прошлом, настоящем и будущем, отдавшись коллективному ощущению времени. Новогодние ночи последних лет проходят под знаком ностальгии по коллективному прошлому, в сопровождении "Старых песен о главном", навевающих сладкий сказочный сон. Коллективное настоящее -- момент подлинного единения нации, отмеченный двенадцатью ударами кремлевских курантов, когда вся страна чокается шампанским и загадывает одно на всех желание: чтобы деноминация прошла успешно. Залог коллективного будущего -- следующий Новый год, непреходящий и неотвратимый ("Каждый год 31 декабря мы с друзьями ходим в баню"), и нет такой общественно-политической, космической или мистической силы, которая могла бы это отменить.

Приуроченные к Новому году фильмы делаются, конечно, задолго до него, но, как правило, несут отпечаток новогодней сиюминутности. Почтенные шлягеры вроде "Иронии судьбы..." используются раз в год, как самые дорогие фужеры, расставленные к приходу самых дорогих гостей. Новые картины похожи на одноразовые пластмассовые стаканчики, обязанные сохранить не вкус, но лишь алкогольный градус содержимого: проглотил, забалдел и выкинул. В этом году обновленный ассортимент новогодних "кинонапитков" насчитывал чуть больше наименований, чем раньше. Однако изобретения коктейля, который прославил бы имя своего автора, не состоялось.

Домашняя наливка. Сладость до последней капли

"Сирота казанская". "Отцы" -- Валентин Гафт, Олег Табаков, Лев Дуров

В "Сироте казанской" Владимира Машкова, если воспользоваться диккенсовской классификацией, воплотился "новогодний дух прошлого". Это Новый год по старинке, в деревне, с елкой, которая растет прямо под окном (ее даже можно выдернуть с корнем, а потом посадить на место), с шампанским из сельпо, с умолкнувшим навек допотопным телевизором, с одинаковыми подарками из местного ларька. В буквальном смысле "патриархальна" сама тематика новогоднего приключения: в доме молодой сельской учительницы один за другим появляются три кандидата в отцы. Этому появлению предшествовал поступок героини вполне в новогоднем духе: "Что бы такое учудить?" Она опубликовала в газете "Аргументы и факты" неотправленное любовное письмо своей покойной матери и попросила откликнуться того, кому оно адресовано и кто, судя по всему, является ее, героини, отцом. Зачем вдруг понадобился неведомый папа двадватидевятилетней барышне, которая собирается замуж и кроме того, как выяснится позже, сама готовится стать матерью, -- такой вопрос может возникнуть когда угодно, но только не в канун праздника, имеющего репутацию "семейного".

Впрочем, "семейность" Нового года двойственна. С одной стороны, его принято встречать "в кругу семьи". С другой -- совместное празднование Нового года само по себе уже как-то роднит, независимо от кровных уз. На двух этих нотах авторы "Сироты..." и играют, причем одним пальцем. В фильме все одинаково сиротливы и неприкаянны: и безалаберная героиня Настя (Е.Шевченко), обитающая в какой-то голой, словно необжитой избе, и ее простодушный жених Коля (Н.Фоменко), не говоря уже о трех немолодых одиноких мужчинах, которых сорвала с места тоска по домашнему уюту. Бездомность троих "пришельцев" усугублена экзотичностью их профессий, не располагающих к домоседству. Первый "отец" (В.Гафт) -- фокусник, все время на гастролях. Второй (Л.Дуров) -- космонавт в запасе. Третий (О.Табаков) -- корабельный кок с татуировкой на груди и хвостиком на затылке. И если последняя профессия оказывается как нельзя более кстати в новогоднюю ночь (тем более что повар и продукты прихватил), то для оправдания космонавта приходится устраивать "виртуальный" полет в космос, когда все усаживаются в ряд и делают вид, что первая ступень ракеты-носителя отошла. Несчастный же фокусник вообще никак не отыгрывается, хотя немного волшебства в новогоднюю ночь не помешало бы.

"Сирота..." -- самая умиротворяющая из нынешних новогодних сказок, поскольку зло в ней отсутствует как класс, а возникающие конфликты сводятся к "борьбе хорошего с лучшим": недовольство жениха легкомысленной затеей невесты и обилием новоприбывших, а также конкуренция за настоящее отцовство (которым, как обнаружится впоследствии, на самом деле не обладает никто из претендентов). Не с лучшей стороны проявляет себя бывшая сирота Настя, когда встает на сторону незнакомых гостей и обижает преданного Колю, который ради нее бросил родственников, уехал из города и поселился на краю деревни опять же одиноким сиротой. Но Новый год тем и хорош, что всеобщая алкогольная эйфория нивелирует психологические и этические нюансы, и оба конфликта разрешаются сами собой: первый -- когда обнаглевший пьяный Коля немного трезвеет и одумывается; второй, наоборот, "путем чоканья и выпивания". После обмена воспоминаниями об утерянном доме и жалобами на несложившуюся жизнь в "отцовской" компании воцаряется полная идиллия, и конкурировавшие друг с другом "папаши" начинают говорить хором и двигаться синхронно.

Совершенно лучезарным образом новогодняя тема сопрягается с темой курортного романа, в результате которого и появилась Настя. Все "отцы" так горячо убеждены в своей подлинности и воспоминания их так сходны (особенно относительно белых парусиновых брюк), что поначалу вырисовывается довольно сомнительный моральный облик Настиной мамы, коллекционировавшей в пансионате "Солнечный" мужчин по имени Павел. К счастью, вскоре выясняется, что дело было в разных пансионатах и три "отца" имеют в виду все-таки разных девушек. Но Настя одна на всех, и каждому из гипотетических отцов она напоминает ту самую девушку Галю -- когда, переходя из рук в руки, танцует с ними танго "Скажите, почему...". Забавный обертон: отвлекаясь от этого невинного родственного танца, взгляд камеры падает на "Незнакомку" Крамского на стене -- на порочную незнакомку, явно не избегающую случайных знакомств. Затем следует плавный переход к окну, за которым -- о чудо! -- среди падающих снежинок тихо проплывает красавец белый теплоход. Для полного торжества кича не хватает только надписи в углу открытки: "Сочи (Гагры, Ялта...), 1969. Зачем навек ушли вы от меня?"

Новогоднее единение вроде бы так же мимолетно, как курортный роман. Но выходит, что "Новый год, елка, шампанское" связывают людей как-то основательней и глубже, чем "Сочи, море, пальмы", потому что дарят разновозрастным "сиротам" ощущение дома, столь же приятное, как торт, увенчанный домиком из крема. Думаю, у многих зрителей становится сладко во рту, когда трое "отцов", готовых покровительствовать новой дочурке, задувают свечи вокруг кремового домика и склоняют над ним добрые, заботливые лица.

Asti Mondoro и минералка Perrier.
Все дело в волшебных пузырьках

"Бедная Саша" Тиграна Кеосаяна предлагает во многом противоположный, авантюрно-иронический вариант самого "домашнего" праздника -- когда возвращаешься домой спустя годы отсутствия, открываешь родную дверь без ключа и обнаруживаешь, что твой дом продан и надо смываться: сработала сигнализация. Мягкая ирония судьбы сменилась опасными шутками. Так начинаются новогодние похождения героя -- невезучего компьютерного гения Березкина (А.Збруев), выпущенного на неделю из тюрьмы, где он сидит за "справедливое" ограбление банка. Здесь все вертится вокруг денег, вокруг "этих маленьких металлических кружочков, кои я так люблю" (по выражению О.Бендера). В свете финансовой тематики само название фильма становится двусмысленным: двенадцатилетняя героиня Саша -- "бедная" именно потому, что богатая. Точнее, дочка богатой мамы (В.Глаголева), настолько занятой своими банковскими делами, что даже в новогоднюю ночь она не может остаться с Сашей. Отчаявшийся наладить семейные отношения ребенок решает прибегнуть к такому радикальному средству, как ограбление маминого банка, и на этом пути знакомится с Березкиным, тоже оставшимся без семьи. В принципе создатели "Бедной Саши" играют на тех же "сиротских" струнах, что и авторы "Сироты казанской", однако по мировоззрению и интонации два фильма разделяют десятки лет и сотни километров.

Несомненно, ценность и редкость "Бедной Саши" в том, что, поднимая скользкий денежный вопрос, фильм не впадает ни в гневную назидательность, ни в безмятежную благостность, не склонен ни клеймить, ни воспевать "новых русских". На экране устанавливается редко встречающийся в реальности баланс между презрением к богатству и преклонением перед его волшебной властью -- так что просмотр может оказаться поучительным и для взрослых. Картина пытается в увлекательной форме воспитать здоровое отношение к деньгам, от которых зависит многое. И потому иметь их надо много, но зависеть от них -- глупо. "Надо быть круглым идиотом, чтобы удавиться из-за пяти штук "зеленых" в городе, где крутятся миллиарды", -- говорит один из персонажей. Можно, конечно, посочувствовать героям, лишенным свободы выбора и вынужденным употреблять исключительно спонсорские шампанское и минеральную воду, но нелишне также вспомнить в этой связи прошлогоднюю новогоднюю сказку -- "Котенка" Ивана Попова, где логотип "Кока-кола" и сам напиток появлялись в кадре чуть ли не чаще самих котов, однако совершенно даром. Пусть уж лучше платят.

В плане драматургии "Бедная Саша" -- наиболее полноценный и продуманный из рассматриваемых здесь фильмов как идеологически, так и сюжетно. Диалоги же зачастую действительно остроумны, что немаловажно для фильма, по случаю новогоднего телепоказа воспринимаемого преимущественно на слух. Милая российскому сердцу лагерная романтика использована практически без вульгарности. Изобретенная авторами "феня" не уступает легендарному разговорнику из "Джентльменов удачи" (например, фраза "Заместо бородатого холодильника проканаешь" означает: "Будешь Дедом Морозом"). Незамысловатая, но очень смешная находка -- разработанная заключенным Березкиным компьютерная игра "Вор зоны", в которую вся зона и играет. Надо сказать, что изображение тюремных нравов вполне соответствует новогодней потребности в уютной семейной атмосфере: для кого-то и тюрьма, между прочим, дом родной. Конфликт добра и зла последовательно выстроен и драматургически эффективен. По одну сторону баррикад -- чувствительный вор Березкин (продолжатель традиций Юрия Деточкина) и семья хрупкой интеллигентной банкирши, по другую -- противное "бычье" во главе с отвратительным предателем, бандитом Крышкиным (очень убедительный Валерий Гаркалин, кажется, наконец-то нашел свое истинное амплуа).

Если чего-то и не хватает "Бедной Саше", то прежде всего теплоты и трогательности, если угодно -- сентиментальности. С подачи разомлевшей от Вивальди Сашиной гувернантки (О.Волкова) в фильме возникает насмешливый рефрен: "Как люди жили, как тонко чувствовали!" И впрямь, прошедшее время оказывается самой уместной формой для глагола с неактуальным содержанием. Раскованная современная девочка Юля Чернова в роли Саши все делает натурально и органично. Не дается ей, пожалуй, лишь одно -- не завуалированное иронией, спонтанное выражение идущих из глубины души чувств (кстати, "Сирота казанская" особенно архаична именно в своей избыточной эмоциональности, "душевности"). Новое поколение предпочитает действовать, а не проливать искренние, но бесполезные слезы, и уж если испытывает чувства, то находит им практическое применение. "А не спеть ли мне песнь о любви, а не выдумать ли новый жанр, попопсовей мотив и стихи и всю жизнь получать гонорар..." -- оптимальное соотношение между эмоциями и деньгами выражено в этих словах финальной песни, под которую герой выходит на свободу навстречу своей новой семье, преданно дожидавшейся его целый год.

Предпринятые ехидными авторами попытки утепления эмоционального климата не слишком убедительны: романтическая тема Березкина и спасенной им (не только от финансового краха, но и от верной гибели) банкирши притянута за уши, хотя и довольно мягко. У героя, почти как в "Сироте казанской", есть трафаретное сентиментальное воспоминание сродни курортному -- о прогулке на теплоходе по Москва-реке под чтение стихов Есенина с плохо запомнившейся возлюбленной. Оно преследует Березкина весь фильм и сильно смущает женщин, на которых он его примеряет. "Мам, это у него мания такая", -- успокаивает и вносит ясность неромантичная представительница нового поколения.

Бывают все-таки на свете вещи, не имеющие отношения к деньгам, но они интересуют в основном маньяков.

Синефильская горькая. Люди в черном остаются в черном

Под деловым названием "Новогодняя история" Киностудия имени М.Горького в лице режиссера Александра Баранова представляет Новый год как профессиональный праздник -- не только для Деда Мороза, но и для кинематографистов. В основе этой сказки лежит желание, которое студия загадала под Новый год, -- превратиться в отечественный Голливуд. А в Голливуде нынче в ходу фильмы о пришельцах, и один из самых успешных -- "Люди в черном", не в последнюю очередь благодаря чувству юмора его автора Барри Зонненфельда. Картина, по-видимому, произвела неизгладимое впечатление на авторов "Новогодней истории" -- такое, что даже маленький бюджет и скромная техническая база не показались препятствием для создания "нашего ответа Зонненфельду".

Горьковским "голливудцам" удалось существенно сэкономить на образах инопланетян, поскольку единственным агентом космического вторжения на мирно готовящуюся к Новому году Землю и главным объектом охоты противокосмических сил является обыкновенный Дед Мороз. В его роли снялся Леонид Куравлев, который двадцать пять лет назад уже играл космического пришельца, явившегося с новогодним визитом, в фильме из "второго эшелона" праздничных телехитов -- "Эта веселая планета". Пожалуй, упомянутый малоизвестный фильм -- самая тонкая из киноаллюзий, которыми авторы постарались населить "Новогоднюю историю", разыгрывающуюся непосредственно на студии во время съемок праздничного шоу. Ссылки и цитаты разбросаны по фильму небрежно и приблизительно, без осмысленной постмодернистской изобретательности. Эффектная идея забросить персонажей новой истории в старые фильмы -- так что в "Семнадцати мгновениях весны" Куравлев -- Дед Мороз встречается лицом к лицу с Куравлевым -- Айсманом, не использована в полной мере. Герои то и дело бросают что-нибудь расхожее, вроде: "Коротка кольчужка" или "За державу обидно", но кусочки мозаики не складываются в узор, а плавают в пространстве фильма, как клецки в супе. При том, что сюжет и взаимоотношения героев сами по себе достаточно мозаичны, аморфный цитатный слой, который мог бы послужить связующим фактором, только усугубляет ощущение хаоса и беспорядка.

По общей тональности фильма чувствуется, что для Баранова не прошло даром долгое сотрудничество с продюсером "Новогодней истории" Бахытом Килибаевым, в чьем "Гонгофере" можно обнаружить похожее (только выраженное еще более ярко и выпукло) сочетание фольклорно-сказочных мотивов и постмодерного абсурда, привкус имморализма и релятивизма, легкую шуточную инфернальность действующих лиц. Горьковские "люди в черном" ходят на самом деле в оранжевом -- потому что маскируются под сантехников (один из которых -- негр). Зато в черное одеты три богатыря -- охранники киностудии (Илья Васильевич Муромцев, Дмитрий Никитич Добрынин и Алексей Петрович Попов). Пикантность ситуации в том, что, судя по картотеке международных противокосмических сил, все трое погибли несколько лет назад. Однако зомби-богатыри и даже настоящий Дед Мороз еще не самые колоритные персонажи сказки. За это звание вполне могут побороться живущий на студии мальчик, которого постоянно и тщетно выкидывает на улицу охранник, сумасшедшая "снегурочка" из Макеевки, одержимая мечтой сняться в новогоднем телешоу, и оживленный Дедом Морозом манекен. Случайно сведенные вместе в скудных интерьерах киностудии, они вынуждены изо всех сил имитировать активность и казаться людьми, у которых есть чувства, желания, мотивы и цели.

Время от времени авторы, увлеченные своей довольно холодной игрой в оригинальное освоение кинематографического наследия, вспоминают, по какому поводу они ее, собственно, затеяли, -- по поводу Нового года, когда всем хочется чего-то хорошего, доброго, светлого, жизнеутверждающего и искреннего, что не слишком согласуется с пофигизмом мрачноватого чернушного оттенка, просвечивающим сквозь юмористическую чехарду человекообразных фантомов. И тогда в сконструированный эмоционально стерильный мир прокрадываются ноты своеобразного пафоса, не вызывающего большого доверия в силу своей чужеродности. "Почему эти головорезы охраняют ваш русский Голливуд?" -- спрашивает американский "человек в черном" у русского и получает возвышенный ответ: "Просто они очень любят кино". Ожившие разнополые манекены очень любят друг друга. Один из зомби и донбасская снегурочка -- то же самое. На прощание всех благословляет Дед Мороз, вдруг разразившись речью о том, что не надо лупить сразу из всех стволов, а надо жить с чувством, со вкусом, с радостью. Этот приставной эпилог окончательно стирает грань между искусственным и фальшивым, и новогодняя ночь, начавшаяся в мире иллюзий, благополучно заканчивается в мире имитаций: праздничный сбой в работе фабрики грез привел к производственному браку, сияющая греза обернулась сумбурным мороком, а подвалы и павильоны недавно ожившей студии -- безжизненными хоромами Снежной королевы.

Говорить об эстетическом качестве новогодних фильмов -- все равно что обсуждать художественные достоинства елочных украшений. Они должны блестеть и радовать глаз, и три перечисленные картины, предназначенные для совсем разного зрителя, с этой задачей, в общем, справляются. Первая сказка подпадает под определение "старая добрая", последняя может расцениваться как "футуристическая", "Бедная Саша" наиболее отвечает ощущению современности (и потому, вероятно, именно она была показана по телевидению в последние часы старого года). Некоторое разнообразие времен и интонаций уже достижение для нашего весьма стандартизованного новогоднего жанра. Остается надеяться, что следующий Новый год порадует еще и разнообразием стилей.