Танцы во время чумы

Мы знаем: есть время рождаться и время умирать. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Помним "час мужества", "час ученичества"...

А "Время танцора" -- это что же за время такое? Ведь это никак насмешка. Или вызов. Или укор. Что-то не вполне достойное, несерьезное, сдвинутое. Время ни жить, ни умирать. Время растерянности. Время в тумане. Смутное время.

Начиная даже, пожалуй, не с "Парада планет", что очевидно, а с фильма "Остановился поезд" -- ленты подчеркнуто социальной, в картинах А.Миндадзе и В.Абдрашитова появляется элемент фантастического реализма. Что-то в воздухе зависло, пока еще не проявленное. Ибо, скажем, реальная до последней невозможности секретарь райкома партии в исполнении Нины Руслановой, приодетая и выдержанная, которая педантично и вежливо вводит следователя в курс многочисленных мероприятий, воспевающих героическую гибель машиниста поезда, если вглядеться повнимательней, ну просто ведьма, нечистая сила, пропади ты пропадом.

"Парад планет" уже имел подзаголовок "Почти фантастическая история", и жанр фильма Абдрашитов определял как "полупритча, полусказка". Далее -- везде. Все последующие картины тандема Миндадзе -- Абдрашитов несут в себе этот привкус почти фантастических историй с более или менее выраженным элементом фантастического и, что всего интереснее, при совершенно реальной канве событий и узнаваемых героях. Почти документальная и почти фантастическая стилистика. Реальность не подвергается тотальной обработке повышенной условностью, но в воздухе что-то соткалось, это точно.

Как правило, в фильмах Миндадзе -- Абдрашитова "что-то случилось". Какая-то история. А через нее уже все раскручивается. То героиня травит возлюбленного газом, то под колесами машины героя погибает случайная прохожая, то девочка падает с крыши многоэтажного дома, то гибнет целый пароход -- история становится многофигурной.

"Время танцора" -- это история, которая произошла с Историей. Здесь русские пытаются жить на чужой земле. Была своей, стала чужой. Как говорит Алексей Герман: "Теперь ведь русские стали евреями, вот ведь что случилось". И оттого во времени картины разлито нечто неуверенное, растерянное, ненастоящее. Нет почвы под ногами. Под ногами -- чужая земля. Это время танцора. Веселое как будто время, победительное, оно готово каждую минуту сорваться то в стыдобу, а то и в убийство. Опасность, ненависть притаились за каждым углом. Тут неприкаянны, бездомны все -- и те, кто бросили свои дома, и те, кто стали в них жить, как в своих. Не получается -- как в своих.

Время и пространство в фильме очерчены обобщенно. О времени можно сказать, что оно послевоенное. Странная война. Пространство -- где-то на Кавказе. Надо думать, что это Абхазия, ибо есть море, оно здесь без преувеличения одно из действующих лиц. К тому же местные беженцы, чей дом заняли русские, похожи на грузин. Но это не повсеместно. Точнее будет сказать о персонажах: тут есть русские лица и лица "кавказской национальности".

Главные герои -- три товарища из какого-то уральского городка Качканара. Неизвестный этот Качканар -- их драгоценное воспоминание, общая родина, колыбель, источник. Они как оглашенные орут: "Качканар-р-р!" -- и счастливы.

Народ все простой, немудрящий. Бывший водитель и шахтер Федор Иванович, которого все называют Фидель из-за бороды, спокойный, усталый. Толстяк Валерка со склонностью к мелкому бизнесу. И телевизионный мастер Андрей, он же танцор, он же главный герой. Двое действительно воевали, а третий на войну не успел и вообще падает в глубокий обморок, когда думает, что застрелил человека. Он как раз и есть танцор, танцует в казачьем ансамбле.

Самые что ни на есть реальные лица, и все же угадывается, что одновременно они -- три брата из русской сказки. "Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак". Старший -- солдат, средний -- купец, младший -- Иванушка-дурачок, почти юродивый. Его все так и зовут "этот дурачок". И еще, в насмешку -- "ваше благородие".

Но он младшенький, последыш, сладкий. Его все защищают. Его и называют, как ребенка, Андрейка. Ему и счастье, в конце концов. Ни за что. Просто так. Можно сказать, что за доброту и простодушие, а можно, что "дуракам счастье". Ему достаются и жизнь, и любимая девушка. Он и увозит ее в финале на коне куда-то вдаль, прочь от этого нехорошего места, где была и, похоже, еще не окончена война. Вот старший, Фидель, остался тихо лежать в постели с маленькой ранкой во лбу -- убили из пистолета с глушителем, никто и не услышал, а, между прочим, целились в Андрейку, да не знали, что Федор Иванович спит на постели Андрейки. А средний хоть и продолжает еще куражиться и как бы процветает -- ресторан купил, -- да сколько ему осталось, у него осколок в позвоночнике, пока ходит с палкой, а завтра дай Бог, если будет в коляске.

Только Андрейка, самый слабый, мчится на коне с любимой вдаль, словно богатырь, завоевавший красавицу, ибо надо же, чтобы хоть кто-нибудь остался в живых, "чтобы свеча не угасла". По сказочным законам он, может быть, залог бессмертия русского народа.

Война в фильме за кадром. Была и нет. Осталось марево. И то бурное веселье, которому старательно предаются герои, -- инстинктивное желание отодвинуть беду. Герои сами не до конца понимают, в какое время они попали. Молодые они. Жить хотят. Радоваться. Но авторы знают о них больше. Недолгое это время -- время танцора. Не случайно они, герои, и разговаривают в условной, неинтонированной, деревянной какой-то манере, словно оглохли от грохота войны. Словно они и живые, и мертвые. Словно прокляты и убиты. Потому что война была странная. Чужая война.

Интересно и то, что в фильме "лучшие мужчины -- это женщины". И тут не какой-то модный феминизм, не уравнивание в правах. Три женщины подчеркнуто индивидуальны, удивительно женственны, хрупки, обворожительны, прелестны. И при этом так же удивительно мужественны. Все они -- женщины с характером. Они решают. Они хозяйки. В них воля. Они взяли на себя ношу мужчин. А мужчины словно надорвались, сломлены, подкаблучники у своих женщин. И привыкший убивать Фидель, и суетливый Валерка, и Андрейка, самый мягкий, который очень старается быть строгим и суровым.

Главный символ фильма -- финал танца Андрейки в казачьем ансамбле. Статичный кадр, где он на коне, в бурке, в папахе, с саблей наголо -- канонический герой Кавказа. А лицо у него напряженно подрагивает от мучительного старания войти в героический образ. Это театрализация героического в отсутствие героизма подлинного. А откуда его взять, подлинный, если война -- чужая?..

Недаром танцы в фильме начинаются с праздника, а заканчиваются позором -- Андрейка пляшет в полной военной выкладке в ресторане на потеху иностранцам, щелкающим затворами фотоаппаратов, пляшет все с тем же мучительным, ни в чем не уверенным выражением лица, в котором читается дно унижения, когда уже чем хуже, тем лучше.

Думаю, Абдрашитов снял самый значительный фильм о судьбе России за последние десять лет. Это зеркало, в которое надо вглядываться неторопливо и пристально. В картине нет ничего суетного, крикливого, ничего на потребу и на продажу. Выстрелы в нем бесшумны, постельная сцена -- под одеялом, актеры безупречно психологичны и безупречно ансамблевы, драма не притворяется мелодрамой для пущей съедобности.

Да, "Время танцора" -- старинное русское авторское кино. Неудивительно, что существует такой неслыханный разброс мнений вокруг фильма. От Виктора Астафьева, который назвал фильм великим, до газетной критики, поносящей Абдрашитова как бездарного постсоцреалиста. У нас ведь только Сокуров выбил справку с печатью на право авторского кинематографа, остальных -- сапогом в жанр.

Абдрашитов не меняется. Он ведь никогда не был режиссером для широкой публики. Но прежде публика считала необходимым и незазорным восходить к художнику. Да, Абдрашитов -- элитарный режиссер. Мировоззренческий. Он относится к искусству, как к познанию, а не времяпрепровождению или иллюзии. Это традиция русской и европейской культуры. Думаю, очень скоро она опять станет насущной и похвальной.

Вспомним (не для сравнения, а по аналогии): "Иван Выжигин" Булгарина был неизмеримо популярнее произведений Александра Сергеевича Пушкина. Каждому -- свое.

Это мы должны для себя решить, достаточно ли мы старомодны, чтобы ценить фильмы Абдрашитова.