К вопросу о «ясной идее»

"Время танцора"

Со школьной скамьи помнится укоризненная учительская фраза, обращенная к нерадивым ученикам: "Кто ясно мыслит, тот ясно излагает". Удивительно, что некоторые повзрослевшие ныне ученики, ставшие кинокритиками, анализируя новый фильм А.Миндадзе и В.Абдрашитова "Время танцора", всерьез упрекают их как раз в отсутствии этой самой "ясной идеи", которая теряется, с их точки зрения, в рыхлой драматургии.

Я согласна с тем, что "ясная идея" действительно не вытанцовывается в абдрашитовском фильме. К счастью, не вытанцовывается. Может, не время еще занести ее в учебник и точно обозначить? Зато налицо та плодотворная подвижность образов, благодаря которой люди, глядя один и тот же фильм, увидят совершенно разные картины...

Для кого-то "Время танцора" распадается на части, где ничто ни с чем не сходится. А по-моему, напротив, все его части подогнаны точно и ладно.

Жанр фильма ближе всего к притче. Однако "Время танцора", ярко окрашенное знакомой нам издавна индивидуальностью его авторов, не вмещается в рамки, этим жанром предопределенные. И если в нем все-таки есть "ясная идея", то это мужественная гражданская позиция художников -- попытка понять и проанализировать новую психологическую и социальную ситуацию простых людей бывшего СССР, втянутых в локальные братоубийственные войны. В этих войнах для авторов нет "побежденных" и "победителей", есть жертвы чьих-то глобальных амбиций -- экономических и властных. Лишь история когда-нибудь все расставит по местам и сформулирует "ясную идею" разыгрывающейся на наших глазах трагедии, забирающей жизни и калечащей души подряд и без разбору.

"Время танцора", насколько мне известно, первый в русском игровом кино диагноз синдрома тревоги, привитого всему народу "разборками" на разных уровнях, диагноз, поставленный авторами в лабораторных условиях их собственной образной системы, далекой от простого бытописательства. Не о "Кавказском" же "пленнике" вспоминать в этом контексте?

Во "Времени танцора" не случайно все запутано и сдвинуто со своих мест. В хорошо организованной кем-то неразберихе художникам важно разглядеть лик поруганной человечности, ее неуместность и невостребованность данной исторической ситуацией. Ах, как все непросто, когда, воюя со своими недавними соседями, интеллигентный грузин, знающий русский язык и русскую культуру лучше, чем некоторые ее коренные носители, как и они, вынужден отбросить в сторону "вечные ценности" как абсолютно несвоевременные.

В напряженной атмосфере едва притихшей за ближайшим бугром войны герои фильма "Время танцора" как будто растворяются в тяжелом смраде брутальных мужских игр, и не только Тамара, жена того самого грузина, ставшего боевиком, но каждая женщина может сказать, что она не знает своего мужа. Ложь и мистификации в личине обыденности подстерегают на каждом шагу. Все запуталось: где любовь, где семья, где дружба? Не потому что герои эти изначально пусты -- они опустошены ожесточившей их всех реальностью. Дружба не более чем попытка опереться друг на друга по принципу "общего прошлого". "Мирное сосуществование" -- лишь вспомогательный ритуал в поисках подлинных человеческих связей. Все не на своем месте, но все одинаково равны перед неумолимым законом так и не завершившейся войны -- и Темур, и Фидель, и Валерка. Законом возмездия.

Исключение составляет лишь ряженый казак Андрейка, танцор самодеятельности, тот, что всюду не к месту и всегда невпопад. Ему, Иванушке-дурачку, на печке сидя, жар-птицу не поймать, хоть и пытается нынешний простак в угоду времени и в угоду партнерам сменить свой образ "благородия" на "неблагородие". Не получить ему в награду, как представляется некоторым оппонентам картины, и царевну в седло. Авторы фильма не простодушны, как их герой, а горько ироничны.

Лишь слепой не заметит, что во "Времени танцора" ясно обозначены два финала: один всерьез, а другой понарошку, от излишней мечтательности Андрейки, который ждет своего времени, но время для таких, как он, и лучших, чем он, увы, медлит с приходом. Не рая же на земле ожидают авторы фильма?

Настоящий финал не оставляет надежд на светлое будущее, а усмехается пародийно-голливудской улыбкой удачливого псевдотанцора, откаблучивающего свой старый номер перед "благородной" публикой. Как не разглядеть его по-настоящему усталую, перетруженную спину у бара и вялую полуобнимку с проституткой, коллегой по бизнесу? А в финальном куске, вглядываясь в следы, оставленные когда-то его конем в мягком асфальте, не привычной ли утешительной иллюзии предается наш герой в надежде, что его царевна вернется однажды и скажет ему: "Вставай! Что же ты? Коня!" А дальше: "Рассол... конь... и женщина", которую он стремглав понесет через моря и горы, и синие долы...

Фильм иронически озаглавлен "Время танцора". Время нуждается в танцоре, но, увы, не ему принадлежит. С моей точки зрения, танец в фильме всякий раз соответствует контексту драматургической задачи. Танец с саблями в клубе сколь блистательно азартен, столь и неуместен, смешон удалью своею молодецкою и полным несоответствием тяжелому реальному военному опыту зрителей в зале. В новом кавказском доме Валеры странно воспринимается чужой здесь русский перепляс -- он же напряженный парафраз яростного спора двух соперниц. Обычный танец Тамары и Андрея, лирический и располагающий к интимности, лишен целостности, потому что не может соединить двух глубоко раненных и, по существу, несовместимых людей. Ритм бубна, напротив, без слов объединит двоих, связанных общими корнями и общим прошлым. "Присядочка" вынесена в финале "на продажу" туристам, а ритм топота коней, оседланных ряжеными казаками на "параде победы", настораживающе звучит гимном "завоевателям". Ведь услышим мы от недавнего врага, а теперь, видно, временного делового партнера Валеры предостережение: "Наши дети все равно опять встретятся, как мы" -- то есть в бою...

Трое друзей-приятелей, "дураков", лишь мечтающих о каком-то счастье и нормальной жизни на чужом, недавно политом кровью берегу, даже с женщинами своими никак не могут разобраться. Кто-то блефует, кто-то жертва блефа. Взгляд авторов фильма на них сострадателен, но трезв: не ласковая и теплая морская гладь расстилается перед новыми жителями побережья, а бурное и опасное предгрозовое пространство.

С чувствами равно непросто не только Темуру с Тамарой, но и Валере с Катей, чья выстраданная любовь без будущего состоялась на той войне незнаменитой, где людьми правят случай и экстремальные обстоятельства. А в будни им всем приходится выбирать заново, и выбирать между чувством и долгом. Самая мощная и сложная лирическая сцена фильма, не поддающаяся однозначной расшифровке, названа одним из критиков "изнасилованием Кати Валерой". Это о любви, бьющейся перед нами в отчаянии и отступающей перед чувством долга? А как пережить гибель ребенка из-за того, что отец его взялся за ружье? Ведь Тамара любит и не прощает мужа, который умел лечить, но, увы, и убивать научился...

Тандем А.Миндадзе -- В.Абдрашитов создал и отточил собственный стиль перевоссоздания на экране самых острых социально-психологических проблем как советского, так и постсоветского общества, стиль, основанный на реалиях, но -- еще раз подчеркиваю -- далекий от бытописательства. Они исследуют механизм разрушающего воздействия разного рода идеологизированных мифов, понуждающих личность на бесконечную и болезненную мимикрию. Авторы относятся к своим героям, как врачи, -- с аналитической обстоятельностью и внешним беспристрастием.

Беспристрастие, однако, не от холодности, а от склада ума и таланта, способного анатомировать самые по видимости незатейливые сюжеты, мысля о них всегда сложно и неоднозначно. Потому и критикам их картин открывается широкое поле для споров в поисках трудно уловимой "ясной идеи".

Амстердам