Письмо пятое

Для разнообразия мне захотелось поболтать о словах на ТВ, где обычное речевое разгильдяйство проявляется с особенной силой.

Была, помнится, эпоха, когда все именовалось оригинальным. Утратив исходное значение, хорошее слово стало как-то незаметно синонимом чего-либо неопределенно большого и хорошего. Цена оригинальности несколько поистерлась, но лучезарное невежество пребывает в сохранности, и тогда в той же функции обозначения всего большого и хорошего выплыло слово "уникальный".

О том, как хорошее слово, пройдя тысячу предательских уст, обращается едва ли не в свою противоположность, писывал еще Михаил Евграфович. Лучше не скажешь. Но все же нечто новое в наших широтах появилось. Нет-нет, я не принадлежу к тем языковым пуристам, которые падают в обморок при каждом словце, тем более что многие вполне удачны. "Фенечка" -- для всякой странной штучки -- недурно, право. "Блин" -- грубовато, но уж не хуже замененного им слова "блядь", каковое употреблялось чрезмерно и не по делу. "Я от него тащусь" -- радости мало, но по смыслу четко.

Только мы возрадовались. Наконец-то наше отечество породило отточенную формулу закона хотя и локального действия, но все же то, что локально для одной седьмой земного шара, уже как бы автоматически может быть поставлено рядом с одним из универсальных законов Паркинсона. "Хотели как лучше..." И опять обман. Когда пресс-секретарь симпатичного автора закона Черномырдина в неторопливой беседе являл телеэфиру глубокое непонимание смысла слова "фанаберия", становилось как-то уныло. Однако же не по словам, но по делам узнаете их -- начало тигриного телевизионного года столь часто изливало на голову ведро с помоями, в которое густо была подмешана патока, что только руками развести.

Позорище номер один было замечено даже газетными обозревателями: беседа редкостно немудрящей теледамы с госпожой Федосеевой-Шукшиной. Никто от этой второй дамы не требует, чтобы она была златоустом. Никто не вправе лезть в устроение ею собственной жизни. Но как же надо быть лишенной инстинкта пристойности, чтобы весь этот слюнявый вздор под фотографией Василия Шукшина растянуть на полчаса. Стыдобина номер два была выстроена с такой претензией на монументальность, что и ее не могли не заметить сочинители газетных колонок. В самом деле, не всякому хватит воображения, чтобы нынешних поп-кумиров представить в роли исполнителей песенок Владимира Высоцкого. Ничего уничижительного в слове "песенка" нет. Простое определение жанра, в котором автор и исполнитель были одно и могут быть только одно, но где же телевизионным менеджерам размениваться на такого рода благоглупости. They know better.

Стыдобище номер три прямо взывало к тому, чтобы удостоить его абзацем. Люди, считающие себя деятелями культуры и многими таковыми почитаемые, настолько оказались лишены чувства хорошего тона, что позволили себе принять приглашение господина президента соседней Белой Руси пить с ним шампанское. Ну, я готов еще понять истовых державников-любителей, вроде господина Бурляева. Я готов понять скачущего стрекозликом под всегда один мотив господина Газманова. Я не могу принять, но могу хотя бы понять господина Михалкова (Никиту Сергеевича), актера прекрасного и режиссера, черт побери, действительно отличного, но во взглядах своих, мягко выражаясь, позавчерашнего. Но там же были замечены и другие, чего я уж никак не в состоянии понять. Неужели же непонятно, что это не только не-при-лично. Это высказывание "за батьку" аккурат в то время, когда еще тянулось судилище над телерепортерами, исполнившими свой профессиональный долг, когда у соседей заткнут рот и развертывается ошалелый откат от всякого вообще здравого смысла в экономике и политике.

Не понимаю.

Впрочем, может, не только слова, но и вообще смыслы обесценены вовсе. Однако утеря осмысленности выражается в первую очередь все же через слово.

Есть тяжеловесное прилагательное "великий", каковым в доброй российской традиции особенно не разбрасывались, так что назови кто-нибудь великим поэтом, скажем, Афанасия Фета или великим живописцем, скажем, Головина, или Сомова, или даже Врубеля, и всякий почувствует фальшинку. При том, что и Фет поэт настоящий, и Головин с Сомовым, и Врубель художники и тонкие, и любопытные, и вполне замечательные, то есть замеченные и выдающиеся, ибо из ряда добротных профессионалов-середняков вполне выдаются. У нас теперь великими становятся в единый миг все, только что торжественно захороненные и живые тоже. Друг друга именуют великими и, заметьте, чувствуют себя при этом недурно. ТВ здесь впереди прочих -- с придыханием и закатыванием глазок. И клоуны -- великие, и режиссеры шутовских комедий -- великие, и рядовые актеры какого-нибудь Художественного театра (каковой, на мой взгляд, изначально надували всем миром, сооружая вполне декадентскую реальность "театра больше, чем жизнь"), кому посчастливилось дотянуть до почтенного возраста, -- тоже великие. Ну-ну.

А поп-звезды! Плюнуть некуда, чтобы не угодить в очередное чье-нибудь величие, так что поостерегусь, а то ведь и побить могут.

Вот еще словечко запустили и смакуют на ТВ упорно: "культовый". Нет, разумеется, за этим словом вообще-то есть смысл, независимо от того, нравится мне это или нет. Еще великий Барнум, как известно, профессионально занимался раскруткой поп-звезд по образцу эзотерических культов, какие тогда знали или сочиняли. Этот смысл слова оправдан в массовой культуре нашего времени, когда мы говорим об Элвисе Пресли, -- десятки имперсонаторов смотрят друг на друга на пороге его дома-музея, престарелые поколения фанатиков (каковых теперь почему-то полагается называть в усеченном виде -- фанатами) вербуют часть детей и внуков. Это культурная реальность. Когда говорим о "Битлз" и в особенности о Джоне Ленноне, речь о культурном феномене всемирного масштаба. Возможно, это относится, пусть с охватом несколькими миллионами меньше, к Фредди Меркьюри и группе "Куин", но ведь уже бедной Мадонне при всех ее эпатантных штучках не удается быть культовой, не говоря о прочих Принцах, слетающих с небосклона с той же стремительностью, что и появляются на нем.

Нет, у нас, оказывается, есть тьма "культовых" фигур! Поистине, язык без костей у этих развязных мальчиков и девочек, нередко уж и постаревших, потолстевших, и пооблезших на наших глазах. Вранье старит, господа.

Четвероногое, двуглавое и весьма облое чудище кабаре-дуэт "Академия" озорно в том самом древнем смысле, какого учительши словесности не знали никогда и потому ученикам растолковать не могли. Озорно с ударением на втором о, то есть языкасто. Это уже более просто приблатненности, которая, кстати, у "крутых" начала уже выходить из моды. За этим -- частью простая южная провинциальность, которая уже в наши дни внедрила в русскую речь "упертый" вместо "упрямого" и "упорного", тем самым стерши еще одну грань различенных смыслов. За этим еще и мазохистская страстишка, что сто лет назад заставляла чисто одетую публику рукоплескать "Дубинушке" и сладко вздыхать по поводу княжны, простодушно утопленной Стенькой Разиным. А ведь тогда и доигрались.

А дворяне из сегодняшних на балу пытались танцевать мазурку... В костюмах, придуманных тремя дамами-модельерами! Как это там было у М.М.Жванецкого? -- "Грубо получается..."

Сбылась, сбылась мечта просветителей о том, чтобы искусство непосредственно формировало действительность. Сначала, кажется, была некая будка откровений, куда заходил всякий, жаждавший поведать миру нечто сокровенное, -- нецензурности обнаружилось на удивление мало. Затем появились мастера того, что англичане именуют practical jokes -- в общем-то, невинные глупости, вроде подглядывания за тем, как простодушный прохожий будет реагировать на ситуацию со спадающими брюками и прочее. Невинно-то невинно, но, в отличие от киноглаза и прочих загибов Дзиги Вертова и компании, это уже прямое режиссирование жизни.

Шаман Фоменко, входящий в транс и без непременного ранее жевания мухомора, начал с вроде бы заурядного повторения западных мини-шоу со своей забавой в "Проще простого": несколько изумляло, впрочем, что такое множество относительно примелькавшихся персонажей готово тратить время и силы на откровенно глупую роль суфлеров для игроков. Следующий шаг господина Фоменко -- раздевалочка под страшным названием "Империя страсти" -- только на первый взгляд кажется всего лишь взрывом дурновкусия. Перенос на публику доброй старой игры "в бутылочку", каковой развлекались интимные компании и сто лет назад, придал ей новое качество. Кстати, в приснопамятную эпоху заката застоя у меня случилось пари с супругою: я доказывал, что никто в мире так не склонен к раздеванию на людях, как славные наши соотечественницы, дай им только волю. Жена же склонялась к тому, что глубоко въевшееся ханжество заблокирует эти порывы. Я выиграл пари, но особого удовлетворения от этого не испытал, ибо раздеваются все же преимущественно некрасиво.

Так вот, только теперь стал ясен великий план господина Фоменко: теперь, разыгрывая акцию в казаки-разбойники с реальными машинами на улицах города, оперируя уже батальоном СОБРа или как он там называется, господин Фоменко напрямую режиссирует действительность. Легко представить себе следующий шаг: разыгрывается ограбление банка или хотя бы обменного пункта, и тогда останется уже мелочь -- заменить холостые патроны боевыми.

Что-то мне это напоминает? А, сначала все это описал Рей Брэдбери: все жители не только наблюдают погоню, но еще по команде выглядывают наружу, чтобы обнаружить беглеца и передать в теплые руки полиции. Потом был такой фильм со Шварценеггером, где были и гладиаторские поединки, и превращение героев реальных в виртуальные... Господин Фоменко пойдет до конца, ежели его не придержать. Но пока что придерживать не собираются. Сбудется, сбудется мечта декадентов о том, чтобы сама жизнь была произведением искусства.

ТВ в этом посодействует.

В утешение народу канал СТС догадался, что по утрам желательно поднимать настроение, и радует очаровательным мультипликационным сериалом, где есть тираническая прелестница Анжелика и некто в подгузниках, но с трагической интонацией истинного борца за справедливость.