Олег Добродеев: «Профессия такая, полувоенная...»

Е.Киселев, Т.Миткова, О.Добродеев Фото М.Зильбера

Виктор Матизен. Олег Борисович, мы с вами разговаривали в прошлый раз два года назад, еще до того как информационную службу ОРТ возглавила Ксения Пономарева, а РТР -- Михаил Пономарев...

Олег Добродеев. Неужели два года прошло?! Как-то незаметно...

В.Матизен. А чем для вас измеряется время?

О.Добродеев. Недельными циклами. В понедельник все начинается, на среду -- четверг приходится кульминация, в пятницу мы подводим итоги, в уик-энд все затихает, а с понедельника начинается сначала. У нас, в службе информации, вам иной раз не скажут, какое число, но день недели назовут обязательно. Это касается не только информации, но и телевидения в целом. К датам привязаны только большие праздники...

В.Матизен. В какую сторону, по-вашему, меняется соотношение сил в большом информационном треугольнике ОРТ -- РТР -- НТВ? Несколько лет назад вы резко оторвались от других каналов, и они кинулись вдогонку...

О.Добродеев. Я достаточно строго отношусь к тому, что мы делаем, но могу сказать, что пока нас не перегнали. Хотя на ОРТ бывают очень удачные вещи. Сказался, мне кажется, приход Любимова в информацию. На Первом канале появилась здоровая амбициозность, и часто я чувствую, что они наступают нам на пятки.

В.Матизен. Быстрее вас оказываются в нужном месте?

О.Добродеев. В нужном месте в нужное время. И, соответственно, дают материал, которого у нас нет. Это первое. Второе -- качество материала, его человеческая составляющая, если хотите. Сейчас для меня она на первом месте. Насколько полно мы представляем картину происходящего? Умеем ли всякий раз найти адекватную форму подачи? После трагедии в Новокузнецке наши корреспонденты побывали в квартире одного из погибших шахтеров и дали зрителям возможность кожей ощутить, что чувствуют люди, которые ежедневно отправляют под землю своих братьев, отцов... Никакой другой сюжет не мог бы передать это с такой силой. Вот что определяет качество материала помимо того, насколько быстро он оказывается в Москве, насколько раньше других мы успеваем разместить его в эфире.

Вообще легко запутаться в том, что важно, что не важно. Только что никто не обратил внимания на эпохальное событие -- подписание документа, дающего начало строительству высокоскоростных железнодорожных магистралей между Петербургом и Москвой. Или взрывы ракет в Карском море. Отравили мы море или нет? Ведь на сегодняшний день только информационные программы способны если не всколыхнуть общество -- это не наша цель, -- то просто за-фиксировать, где мы находимся, в какой системе координат. Вот почему, когда появляются такие сюжеты -- с человеческим наполнением, -- ты чувствуешь, что попал в точку.

В.Матизен. Что такое полнота отражения события? То, что вы озаботились семьей пострадавших, -- это уже больше, чем отражение. Здесь очень большие возможности для отбора. Люди ведь очень по-разному относятся к одному и тому же событию.

О.Добродеев. Если не удается взять весь спектр, мы стараемся схватить хотя бы его полюса, чтобы дать о нем представление. Должны быть в равной степени представлены противники, сторонники, колеблющиеся. Перекос в любую сторону моментально приводит к потере доверия. Потеря доверия бьет по рейтингу. Нет рейтинга -- нет рекламы. Нет рекламы -- можно уходить с рынка. Все очень просто.

В.Матизен. Но ведь есть еще и комментаторы информационно-аналитических программ. Для вас ведь не секрет, что Доренко часто называют голосом Березовского, а Киселева -- голосом Гусинского. Сказывается ли это на доверии к каналу и на его рейтинге?

О.Добродеев. Я скажу про нас и не буду судить о том, что происходит у коллег. Естественно, мы представляем себе, как оценивает Гусинский то, что происходит в стране, и считаемся с этим. Но если мы будем только тиражировать его точку зрения, мало кому наши информационные программы будут нужны. Я не хочу кривить душой и говорить, что наша позиция никогда не сказывается в интонации ведущего, в программе или в подборе того или иного материала, -- конечно, такое бывает. Однако владелец канала до сих пор не появлялся ни в одной нашей программе. Такова договоренность, таков, если хотите, принцип. Но иногда возникают ситуации, которые представляют угрозу самому существованию нашей компании. В такие моменты мы собираемся, чтобы выработать скоординированную политику, потому что речь идет уже не только об эфире и, тем более, не об "Итогах". Последний случай -- конкурс по "Связь-инвесту". Да, мы отнюдь не были равнодушны к тому, что произошло. Потому что вы не представляете, сколько времени мы потратили для решения вопросов связи. Это наша специализация, мы делаем спутниковое телевидение, мы знаем лучше других, как это сделать. И нам очень обидно, что победили те, кто не имеет представления о том, что это такое. Для нас это была потеря, удар по репутации, что, конечно, читалось в наших выпусках. Мы не свободны от внешнего мира. Хотелось бы, конечно, чтобы так не было. И мы к этому стремимся. Но как не бывает идеального человека, так же точно не бывает идеального телевидения, идеально выверенной информации. Как все человеческое, это уходит то в одну, то в другую сторону от идеала. Возможно, в том случае мы перебрали. Бывает же, что человек вспылит, а потом жалеет об этом. Телевидение ведь люди делают. Но по большому счету мы были правы.

В.Матизен. Каков ваш ежедневный ритм?

О.Добродеев. На утренней летучке мы определяем приоритеты -- пять основных новостей. Потом дневная верстка и вечерний эфир программы "Сегодня". Перед выходом в 22 часа в него вносятся коррективы.

В США информационные программы трех основных каналов -- АВС, NBC и CBC -- выходят в одно и то же время: в 18.30. У нас пока по-другому. Я не боюсь лобовой конкуренции, на каком-то этапе это было бы даже полезно, но пока остается так, а дальше посмотрим.

В.Матизен. Вы вмешиваетесь в отдельные сюжеты?

О.Добродеев. Нет, никогда. Мой принцип -- послеэфирный контроль. Обсуждать можно только состоявшуюся программу. Перед эфиром ошибку выловить нельзя. Это закон, на котором сломали головы очень многие телевизионные начальники, которых, правда, интересовали ошибки не стилистические, а политические. Но все их попытки что-то изменить перед эфиром приводили к тому, что ошибки только усугублялись. Разбор полетов идет сразу после эфира.

В.Матизен. По каким причинам вы снимаете сюжеты с эфира?

О.Добродеев. Во-первых, если видим тенденциозность. В России столько видов лоббирования, что нужно держать ухо востро. Во-вторых, случается так, что автор сюжета знает меньше, чем мы, и его информация нуждается в дополнениях. А иногда просто чувствуешь, что сюжет оскорбляет конкретных людей. Особенно это касается правовых сюжетов. Суд еще не состоялся, а журналист вовсю обвиняет человека. Часто бывает просто неуважительное отношение к людям, эдакое телевизионное высокомерие, проскальзывающее и в вопросах, и в интонации. Бывает и "лестничный юмор": человек во время интервью не рискнул или не сумел отреагировать на слова собеседника, а потом "на лестнице" комментирует: "Все, что сказал этот козел, -- полная чепуха".

Вообще информация -- не штучный продукт. Это конвейер. Как произведение искусства программу оценивать нельзя. Очень часто после эфира хочется что-то изменить, но внести изменения перед эфиром, повторяю, практически невозможно. Любая попытка что-то тронуть в этом механизме, внедрить какую-то мысль, добиться какой-то цели приводит к обратному результату. Это закон.

В.Матизен. Как вы строите свою региональную корреспондентскую сеть?

О.Добродеев. В зависимости от сегодняшней активности региона. Скажем, в Приморье у нас большой корпункт, два сильных корреспондента, неплохая техника. То же в Петербурге, в Кемерово, в Таджикистане. Мы достаточно гибко к этому относимся. У нас нет навек закрепленных точек. Видим, что слишком много информации из Белоруссии и мало с Украины, -- открываем большой корпункт в Киеве. Посмотрим, что пойдет. Наоборот, закрыли корпункт на Севере, закрыли в Одессе. Кроме собственных корпунктов мы пользуемся услугами дружественных российских телекомпаний, которые делают для нас материалы. Мы много работаем с региональными тележурналистами, устраиваем для них специальные семинары. У нас нет столичного снобизма.

В.Матизен. Те, кто работает в корпунктах, получают только зарплату или еще гонорары?

О.Добродеев. Гонорар никак не влияет на производительность и качество работы штатных сотрудников. Они должны дорожить местом, где работают, это главное условие. А уж потом все прочее. Если человек сделал классный сюжет, я лучше награжу его именными часами или именной ручкой НТВ, это более эффективно. Гонорары у нас получают только нештатные корреспонденты.

В.Матизен. Гонорар зависит от качества сюжета?

О.Добродеев. Очень сильно. У нас нет никаких ограничений. Сюжет может стоить очень дорого и может ничего не стоить. Когда в Сочи упал вертолет, только у нас появилась ночная съемка поисков упавшего вертолета, сделанная местными журналистами. Мы очень высоко ее оценили, ведь одно дело снимать в теплом городе и другое -- в холодном море. Такую съемку мы и на VHS возьмем.

В.Матизен. А от имени гонорар зависит?

О.Добродеев. Нет, только от качества. Телерепортер -- жестокая профессия. Здесь каждый человек должен ежедневно подтверждать свое качество и свою стоимость. Здесь все виднее. И если человек стал хуже работать, это бросается в глаза. Апеллировать к прошлым заслугам бесполезно. Телевизионные биографии в таких случаях заканчиваются быстро. В силу разных причин. Если ты пьешь и теряешь форму, если делаешь грубую репутационную ошибку. После 1991 года ушло много людей, которые четко ассоциировались с тем или иным политиком. Было ведь заведено, что у каждого политика свой тележурналист, который его снимал. Многие из них тогда вылетели. Ответили, так сказать, своим лицом. Не только именем. Имена часто не запоминают. Вообще лицо на телевидении -- особая проблема. Каждому времени нужны свои лица. Время меняется -- лица исчезают с экрана. Это очень жестоко и часто несправедливо. В 1991 году многие ведь пострадали незаслуженно. Допустим, Вера Шебеко, которая читала знаменитые документы ГКЧП. Потрясающий человек, замечательный диктор, умница. И в один день все для нее кончилось. Как книгу захлопнули...

В.Матизен. Конечно, несправедливо. Не она же сочинила тот указ. Хотя и озвучить можно по-разному. Но если бы я вновь увидел ее на экране, мне бы это показалось странным.

О.Добродеев. Это как у саперов, если хотите. Там отрывает ногу, здесь голову, хоть и виртуальную. И все, уже ничего не поделаешь. Одна репутационная ошибка -- и тебя "выносят вперед ногами". Одно неверное слово в драматической ситуации -- и журналиста нет. Телевидение, к сожалению, заметная штука. Я говорю "к сожалению", потому что все мы будем жить спокойней, когда к нему станут легче относиться. Пока мы переживаем затянувшийся период гипертрофированного и абсолютно неоправданного общественного интереса к тому, что происходит на телевидении. На него готовы возложить вину чуть ли не за все, что происходит. Конечно, ТВ играет роль в общественно-политической жизни, но совершенно не ту, которая ему приписывается массовым сознанием. В России сейчас лучшее в мире телевидение, я совершенно авторитетно могу это сказать. Это касается и кинопоказа, и игровых программ, и информации. Мы отстаем разве что в освещении спорта.

В.Матизен. Что вы сделаете со своим региональным корреспондентом, если он пропустит событие или даст сюжет хуже, чем его коллега с ОРТ?

О.Добродеев. Моментально поставлю ему черную метку.

В.Матизен. А если он опоздает на событие, и там уже все выберут конкуренты?

О.Добродеев. Это его проблема. Профессия такая, полувоенная. Все очень четко. Вы же знаете молодых журналистов, которых пошлешь на задание, а они возвращаются с пустыми руками и в свое оправдание говорят: "Меня не пустили!" Как это "не пустили"?! Дай бутылку охраннику, польсти женщине, но добейся результата, который от тебя требуется! Я знаю репортеров, которые могут влезть буквально в любую щель.

В.Матизен. За последние несколько лет у вас сложилась целая школа телеэссеистики. Ребята блестяще комментируют сюжеты, даже покрывают словом прорехи видеоряда. Сжато, точно, афористично. Мацкявичус, Юсупов, Глускер, Лобков. Я их еще в глаза не видел, а имена уже запомнил.

О.Добродеев. Традиционно сложилось так, что журналисты, работающие на телевидении, пишут хуже, чем журналисты газетные. Поэтому мы настоятельно просим их говорить образнее, афористичнее. В противном случае мы рискуем перейти на птичий язык. Знаете, как профессионалы говорят между собой? "Ну, тыры-пыры, словом, ты понял..."

В.Матизен. Стали люди на экране с появлением гласности говорить лучше?

О.Добродеев. Если речь о журналистах, то до 1991 года попыток говорить красиво на телевидении было существенно больше. Часто ведь нельзя было называть факты, имена, суть дела. Поэтому лучшие телевизионные журналисты того времени увлекались описательным телевидением. Верх журналистского профессионализма -- выйти 1 Мая или 7 Ноября на Красную площадь и произнести строчек на сто пятьдесят ни о чем, но гладко. И даже красиво, как казалось, под рюмку. А с 1991 года наступило время жесткой, рубленой журналистики. Где главное -- передать суть. Тут съедались любые повторы, любые стилистические погрешности, даже неграмотность. Это продолжалось года до 1995-го, когда мы стали обращать на язык гораздо больше внимания.

Что касается приглашенных людей, то они перестали бояться микрофона. До 1990 года от него шарахались абсолютно все. Невероятные усилия требовались, чтобы затащить кого-нибудь в студию на прямой эфир. Люди приходили в предынфарктное состояние. Мы держали бар, чтобы рюмку человеку налить перед выходом в эфир. Гримеры без конца промокали им лица. Так было не только на ТВ. На первых съездах народных депутатов хорошо говорили только юристы и профессора, остальных было страшно слушать. А сейчас говорить стали лучше, никто уже камеры не боится.

В.Матизен. Роль прямого эфира на телевидении будет возрастать или уменьшаться?

О.Добродеев. Я думаю, удельная доля прямого эфира будет прежней. Прямой эфир хорош тем, что сохраняет ощущение живого разговора. Поразительно, но если человек знает, что идет всего лишь запись, он говорит абсолютно по-другому. Ошибается, просит переписать и так далее. С другой стороны, прямой эфир освобождает нас от многих проблем -- не надо думать о перемонтаже, не надо "улучшать", тем более что это обычно убивает программу. Телевидение начиналось с прямых эфиров, так оно и развивается.

В.Матизен. Какова ваша потенциальная аудитория?

О.Добродеев. На сегодняшний день около ста миллионов.

В.Матизен. Вы стремитесь к тому, чтобы НТВ можно было принимать в каждом доме?

О.Добродеев. Теоретически да. Мы вынуждены считаться с тем, что доставлять сигнал в некоторые районы сейчас нерентабельно. Но основные города и регионы мы охватим.

В.Матизен. На ваш взгляд, разделение средств информации между разными финансовыми группами это хорошо, плохо, неизбежно?

О.Добродеев. Я не буду говорить, хорошо это или плохо. Это реально. Могло бы быть и гармоничнее. Но ведь у телезрителей сегодня есть выбор. Кто не сошелся характером с НТВ, может смотреть другой канал. Широчайший политический спектр -- можешь идти к Крутову на "Московию", к Лужкову на "ТВ Центр", можешь настроиться на государственническую позицию РТР. Посмотрев хотя бы две из трех основных информационных программ, можно составить достаточно ясную и верную картину происходящего в стране. Как патриот своего канала я должен был бы сказать: "Только у нас правда двадцать четыре часа в сутки", но я скажу, что смотреть две информационные программы все же лучше, чем одну. Всегда лучше сравнивать.

В.Матизен. В чем ваша самобытность?

О.Добродеев. Мы стараемся все-таки быть чуть дальше от Кремля, от нужд конкретной сегодняшней политики. А вот "Вести" -- программа государственных новостей. По ним видно, что сегодня актуально с точки зрения Кремля и что нет. "Время" -- государственная программа с человеческим лицом. Она довольно точно отражает процент участия государства и негосударственных акционеров в ОРТ. Процентов на 51 это взгляд из Кремля. Процентов на 49...

В.Матизен. ...из офиса Березовского...

О.Добродеев. Я этого не говорил. В советское время меня ужасно смешило, когда в советологических центрах в Америке по программе "Время" судили о хитросплетениях кремлевской политики. Я-то сам работал во "Времени" и знал, что многое зависело от того, что редактор такой-то вчера с похмелья неправильно сверстал папку. А они там, яйцеголовые, на этом основании строили политические прогнозы. Хотя в общем они оказались правы. С моей точки зрения, программы ОРТ на сегодняшний день несопоставимо профессиональнее программ РТР. По ним тоже можно представить, что приоритетно сегодня с точки зрения Кремля, но они в то же время оставляют простор для воображения.

НТВ -- это просто профессиональные, негосударственные новости, хотя мы с уважением относимся к институту государства. С точки зрения Кремля, сегодня главное -- государственный визит в Швецию; с точки зрения простого человека -- трагедия в Новокузнецке или эпидемия гриппа. Проще было бы делать новости для информационных эстетов. Можно было бы многое опускать, начинать с чистого листа, не давать развернутые справки, не отсылать к тому, что было, тратить столько сил для размягчения материала и складывания кирпичиков. Семь минут -- и все абсолютно ясно. Ведь колоссальное время тратится на адаптацию новостей, на их очеловечивание.

В.Матизен. Как вам кажется, мы уже прошли пик вестернизации телевидения?

О.Добродеев. Проходим. Телевидение неминуемо повернется в сторону своих производителей, своего кино. Западные сериалы и фильмы будут потеснены нашими, в том числе документальными. И дело тут не в том, что это необходимо с репутационной или патриотической точки зрения. Наиболее трезвые и дальновидные предприниматели понимают, что это и материально выгодно.

В.Матизен. Многим не нравится, что наши информационные ведущие позволяют себе "хлопотать лицом". Говорят, что Арина Шарапова чересчур сексапильна, Светлана Сорокина чересчур эмоциональна. Вы, наверно, тоже так считаете, потому что ваши дикторы отличаются сравнительной сухостью.

О.Добродеев. Верно.

В.Матизен. Поэтому вы и не взяли Сорокину в "Сегодня", а поставили на "Героя дня"?

О.Добродеев. Не совсем так. Есть устоявшаяся стилистика новостей в 19 и 22 часа, и я не вижу необходимости что-то резко менять. Света -- сложившийся человек, и, кстати, я не считаю, что ее проникновенность -- это плохо. Каноны ведь существуют для того, чтобы их опровергать. У "Героя дня" хороший рейтинг, большая аудитория, но там сегодня нет звезд.

В.Матизен. Но в этой программе отлично работает Лобков.

О.Добродеев. Его комментарии, его особый взгляд в программе "Итоги" прекрасно разнообразят информационную палитру недели. А Света со своей интонацией украшает "Героя дня".

В.Матизен. Был такой фильм -- "Женщина дня" Б.Килибаева и А.Баранова. Сорокину и зовут Светлана, и черты лица у нее светлые -- типичная женщина дня. А Миткова, напротив, темная и таинственная, словом, женщина ночи. Или "женщина-вамп", как писал Юрий Богомолов.

О.Добродеев. Да, они с Митковой контрастны.

В.Матизен. Те, кого вы задеваете в информационных программах, как-то реагируют на ваш вызов?

О.Добродеев. А как же. В суд подают. Это нормально. На этот случай у нас есть своя юридическая служба. Бывает, что истец проигрывает, бывает, что мы с ним договариваемся. Когда не правы, извиняемся прямо в эфире, говорим, что информация была неточна. Все очень просто -- если корреспондент не прав, мы будем извиняться, если прав -- будем судиться.

В.Матизен. В последнее время много конфликтов возникает в бывших союзных республиках. Власти начинают говорить, что корреспонденты российских СМИ однобоко освещают тамошнюю жизнь. Как, по-вашему, есть тут вина корреспондентов или только желание властей скрыть невыгодную для страны информацию?

О.Добродеев. По-разному бывает. Я готов признать, что топтать Лукашенко стало модным, и это ужасно. То, что он часто не прав, очевидно. Но когда Лукашенко винят в антициклоне над Белоруссией и в том, что колорадский жук пожрал весь картофель, это уже слишком. Бывает и другое. Наиболее острые конфликты у нас были во время войны в Чечне. Через нее прошли двадцать пять наших журналистов. Один человек, два, три могут быть не правы. Но когда все двадцать пять дают одну и ту же картину, не может быть так, что все они врут.

В.Матизен. Учитываете ли вы разницу между тем, как видится положение дел в стране извне и как изнутри?

О.Добродеев. Какие-то поправки мы делать должны. Негоже со своим уставом соваться в чужой монастырь. Но когда происходят вопиющие вещи, мы не можем молчать. Это было бы тяжелейшей репутационной ошибкой.

В.Матизен. А что вы можете сделать, если вы правы, а на вас давят?

О.Добродеев. Ничего. Это уже проблема конкретного политика.

В.Матизен. Но вы будете считаться с нежеланием властей, чтобы вы освещали какие-то темы?

О.Добродеев. Мы обязаны делать свое профессиональное дело независимо от их мнения. По возможности не вступая с властями в конфликт. Вот начало предвыборной кампании Лебедя -- жесточайшие слова в адрес Ельцина. Никто, кроме нас, их не передал в эфир. В тот момент, когда мы перестанем давать в новостях существенно важную информацию, мы потеряем лицо. Но я прекрасно понимаю, какие проблемы для нас это может создать.

В.Матизен. Как вы реагируете на звонок из администрации президента со словами: "Вы зачем лодку раскачиваете?"

О.Добродеев. Я стараюсь ни с кем по телефону не говорить. Минимум личных и телефонных контактов. Если ты связан словом или личными отношениями, тебе будет просто неловко что-то делать. Есть люди, которые от этого свободны, но я к ним не принадлежу. Для меня личные отношения -- достаточно серьезная вещь, поэтому я предпочитаю, чтобы с теми людьми, которых могут задеть наши сюжеты, таких отношений просто не было.

В.Матизен. Согласны ли вы с тем, что журналисты иногда провоцируют скандалы, чтобы скомпрометировать того или иного политика и одновременно привлечь внимание к себе и своей газете или телеканалу? Это говорят о Минкине, говорили о Шеремете и даже о Елене Масюк...

О.Добродеев. Здесь тоже нет однозначного ответа. Статьи Минкина можно оценивать по-разному, но он делает все сам. Сам пишет и сам судится. Обычно бывает наоборот. Тот, кто инициирует материал, моментально от него открещивается. Вы знаете человека, к которому относятся мои слова. Что касается привлечения внимания, то журналист -- человек, амбициозный по натуре. Многое из того, что он делает, рассчитано на эффект. Осуждать его за это нельзя. Но с тем, что Масюк спровоцировала свое похищение, я не согласен, потому что она была абсолютно убеждена в полной своей защищенности в Чечне. После того как она объездила всю войну, после ее знаменитого stand up на разрушенном здании Верховного Совета Чечено-Ингушетии среди выстрелов и пригнувшихся под пулями мужиков -- кто ей мог что сделать?

В.Матизен. А в случае с нарушением границы группой Шеремета?

О.Добродеев. Я предпочту оставить свою точку зрения при себе. Это вопрос профессиональной этики.

В.Матизен. Почему этично говорить о политиках и неэтично -- о коллегах?

О.Добродеев. Потому что нас связывают личные и деловые отношения. Мы очень зависимы друг от друга. Суд ведь тоже избавляет людей от необходимости давать показания на близких.

В.Матизен. А внутри компании, не вынося этого на общий суд, вы можете высказать свою точку зрения на поведение того или иного коллеги?

О.Добродеев. Ко мне может зайти каждый корреспондент, и секретарь не имеет права даже привстать, чтобы его остановить. Тут совершенно иной механизм управления. С одной стороны, он жесткий, даже полувоенный. Но, с другой стороны, каждый может сказать, что не согласен с тем-то и тем-то.

В.Матизен. Считаете ли вы этически некорректным для политического журналиста высказывать одни взгляды, служа одной корпорации, и другие -- перейдя на службу к другой?

О.Добродеев. Я считаю, что это недопустимо.