Гордость и заблуждения. «Эмма», режиссер Дуглас Макграт

"Эмма"
(Emma)

По одноименному роману Джейн Остин
Автор сценария и режиссер Дуглас Макграт
Оператор Йен Уилсон
Композитор Рейчел Портман
В ролях: Гуинет Пэлтроу, Джереми Нортем
Великобритания-США
1996

"Эмма". Эмма -- Гуинет Пэлтроу

Казалось бы, ну какое может быть дело нашему веку -- уже и не XX, а почти XXI -- до этих старомодных английских писательниц, живших в начале века XIX, этих старых дев, с их уединенной провинциальной жизнью, где день сегодняшний как две капли воды схож с днем вчерашним и ничего -- так нам мнится сегодня, -- ровным счетом ничего не происходит? Но это неправда. Там, в их небыстром, нешумном времени, в их далекой провинции происходило то же, что происходит сегодня, то, что происходило и будет происходить всегда: жизнь. Жизнь насыщенная -- несмотря на ее внешнюю монотонность, на повторяемость микрособытий, на отсутствие заметных постороннему взгляду всплесков и потрясений, отсутствие, заключавшее куда больше драматизма, куда больше чувств и мучительных сомнений, нежели можно было бы ожидать от "чопорных английских леди". Впрочем, они вовсе и не были "чопорными", да и "леди" они не были тоже. Они были прелестными молодыми созданиями, эти загадочные англичанки: сестры Бронте и их старшая современница Джейн Остин. Умные, проницательные, нежные -- свой внутренний мир, не слишком интересный для тех, кто окружал их в реальной жизни, они раскрывали (точнее, приоткрывали) в своих книгах. В старомодных викторианских романах "из провинциальной жизни" сокрыты и безумные страсти, и изматывающие поиски себя, и настойчивое стремление познать мир. В этой дамской, неторопливо-тягучей прозе не может не привлекать иллюзия естественного и пленительного течения жизни, в которой есть все: любовь и измена, преданность и обман, чистота и интриганство, безудержные полеты фантазии и трезвый, циничный расчет, мечты и разочарования -- словом, "все краски мира" без преувеличений и без утайки. Но рядом со всей этой полнотой -- точнее, не рядом, а над нею, словно бы ее осеняя, -- присутствующее столь же естественно нравственное начало. Данное им, героям, а чаще героиням -- от рождения, от воспитания, от Бога. Неистребимое и непререкаемое. Точное знание, что существует нечто -- при любой свободе, любом вольномыслии, -- чего нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Это нравственное начало растворено в самой поэтике. Оно существует как еще одно неотъемлемое слагаемое этого жизненного спектра. Еще одна, быть может, самая главная его краска. И она-то именно -- несмотря на гордость и предубеждения -- все определяет. Она-то именно и правит в конечном счете бал. Вот этой тоской современного человека, живущего в донельзя расшатанном веке, плывущего подчас без руля и без ветрил, -- вот именно этой тоской, не всегда осознаваемой, и продиктовано столь настойчивое обращение современных художников к викторианскому веку и его литературе. Непридуманный интерес питается желанием разгадать спрятанную в старом искусстве тайну, секрет, который если не сегодня, то завтра-то уж точно никто не вспомнит.

"Способ тогда знали..." -- "А где же теперь этот способ?" -- "Забыли. Никто не помнит", -- как говорят в одной небезызвестной пьесе, написанной "русским викторианцем" Антоном Павловичем Чеховым.

Интерес кинематографистов к "загадочным англичанкам" стал особенно ощутим именно сейчас, в 90-е годы. 1992-й -- четвертая по счету экранизация "Грозового перевала" Эмили Бронте, где сыграл свою первую роль в кино Ралф Файнз. 1994-й -- "Джейн Эйр" в постановке Франко Дзеффирелли. И далее -- целый каскад фильмов, снятых по романам Джейн Остин: многосерийный "Гордость и предубеждение", триумфально прошедший "Разум и чувства", "Доводы рассудка" и наконец "Эмма" -- экранизация последнего романа Остин, опубликованного при ее жизни ("Доводы рассудка" вышли уже посмертно).

Среди всех перечисленных картин "Эмма", прошедшая более скромно, представляется мне наибольшей удачей.

В "Эмме" -- и это главное -- оказалась соблюденной та мера точности, когда верность оригиналу не превращается в педантичное стремление следовать его букве, что приводит обычно к эффекту прямо противоположного свойства, так что все происходящее на экране начинает восприниматься как неумелая пародия, как нечто смехотворно нелепое. Именно такими -- пародийно-возвышенными или, напротив, пародийно-заниженными -- показались мне экранные героини и самого известного романа Джейн Остин "Гордость и предубеждения", и чуть менее известного -- "Разум и чувства". В них все было... ну как бы слишком всерьез, и оттого тонкая психологическая вязь писательницы становилась искусственной, нарочитой.

Да не подумает читатель, что в "Эмме" первоисточник подвергнут некоей модернизации. Здесь все на месте: и знаменитые английские провинциальные пейзажи и интерьеры провинциальных усадеб, и улочки маленького городка Хартфилд с магазинчиками, лавочками и прочими местными достопримечательностями. И неторопливое течение провинциальной жизни -- так и хочется вспомнить пушкинское "и путешествия в Опочку, и фортепьяно вечерком", впрочем, почему бы и нет, ибо какая, в сущности, разница -- в Опочку или же, скажем, в соседний с Хартфилдом Донуэлл отправляются герои, и звучит ли "фортепьяно вечерком" в гостиной реально существовавшей в жизни русского поэта Прасковьи Александровны Осиповой-Вульф или сочиненной воображением английской писательницы (впрочем, тоже лишь отчасти, ибо персонажи Джейн Остин имели, как правило, реальных прототипов) миссис Уэстон? И милые сердцу типажи, глядя на которые вспомнишь попеременно то "Школу злословия", а то "Ярмарку тщеславия". Не вспомнишь, пожалуй, "Холодный дом": холода здесь нет, напротив, атмосфера фильма пронизана теплом, нежностью и нескрываемой любовью к этим ушедшим временам (при том, что Дуглас Макграт, автор сценария и режиссер, -- американец).

Остраненность режиссерского взгляда, не позволяющая достоверности превратиться в музейность, находит выражение не в каких-либо "апартах" -- она подспудная, однако по тональности, по психологическому складу удивительно совпадает с той остраненностью, что присуща и самой Джейн Остин. Интеллектуальное одиночество ее героини -- это одиночество самой писательницы.

Прелестная молодая актриса Гуинет Пэлтроу играет Эмму виртуозно: то гордо неприступной, надменно несущей среди толпы (над толпой) свою почти прерафаэлитскую золотистую головку. То удивительно простой, и безыскусной, и доверчивой, и вызывающей доверие в других. Разум и чувства, в одноименном романе Остин отданные двум очень разным героиням, здесь как бы соединились в характере одной героини, составив его суть. Это соединение несоединимого создает особую привлекательность личности -- противоречивой и цельной одновременно. Цельность Эммы -- в том, как естественно и просто уживаются в ней своенравность и рассудительность, вспыльчивость и мягкость, тонкий ум, наблюдательность и странное подчас ослепление, когда она склонна принимать желаемое (или придуманное) за действительность. Все эти полюса сходятся благодаря одному, можно сказать, уникальному свойству: Эмма всегда искренна.

Гордость и заблуждения Эммы и становятся импульсом для того пути познания -- "пути паломника", где целью странствий является собственная душа, -- что проходит героиня. Кажется, впервые глядя на игру Гуинет Пэлтроу, со всей ясностью ощутил я, сколь мучителен этот путь для героинь Остин, сколь он непридуман и непрост. Да, мы, конечно же, догадываемся, что в финале все должно закончиться благополучно, но, быть может, главная достоверность фильма в том и состоит, что таким не игрушечным, не бутафорским, а выстраданным и "вымечтанным" оказывается для его героини это обретение счастья. Сцена объяснения Эммы с "героем ее романа" Джорджем Найтли (Джереми Нортем), происходящая на фоне действительно чарующего глаз пейзажа, ошеломляет своим непридуманным драматизмом, здесь и в самом деле судьба решается. Напряжение -- непонимание -- неуверенность -- словно на ощупь, словно вслепую, когда каждое произнесенное слово, каждое движение могут сулить либо величайшее несчастье, либо безмерное блаженство. И -- упоение в финале сцены, когда герои наконец-то осознают (решаются осознать!) всю полноту неожиданно обретенной гармонии.

В своей знаменитой статье о Джейн Остин Вальтер Скотт написал, что в "Эмме" "глубокое знание человеческого сердца... направлено на службу чести и добродетели".

Гордость и заблуждения, честь и добродетель -- строительство собственной личности оказывается занятием хотя и непростым, но увлекательным и небесполезным. "Эмма" -- об этом.