Политика как прием искусства

Всякая система должна обладать свойствами дуракоустойчивости.
Александр Лебедь, генерал

Ведущий программы "На самом деле" Михаил Леонтьев Фото В.Горячева

Название программы "На самом деле" выбрано гениально. Это присловие подцеплено в потоке речи тех, кого раньше торжественно называли "политическими обозревателями", оно является публике почти автоматически, будучи оговоркой во фрейдистском, разумеется, смысле.

Придание этому словосочетанию новой выразительности и освобождение от присущего ему прежде автоматизма -- просто классический случай того самого, "по Шкловскому", "остранения", абсолютный образец "воскрешения слова".

Фокус тут в том, что это самое "на самом деле" не может не присутствовать в текстах ведущих других аналогичных программ, и при этом отчетливо видно, как они внутренне вздрагивают, вновь и вновь произнося его, и как им это теперь неприятно, но они не в состоянии без него обойтись, и оно, дотоле совершенно невинное, теперь превращает все их речения в пародию.

Столь точное наблюдение за особенностями современной политической телепублицистики и ее лексикой дает фирменной программе канала "ТВ Центр" преимущество перед другими, превращая ее в то, к чему ее создатели, тьфу ты, пропасть, на самом деле и стремятся, -- в интеллектуальную игру, где в качестве игровых используются события, произошедшие в течение одного дня политической жизни страны.

Когда-то, лет уже десять назад, этот эффект использовался Александром Невзоровым в программе "600 секунд". "Неистовый" Невзоров умел нравиться публике до тех пор, пока играл в те "страшилки", которые он ей представлял. Когда же он, судя по всему, испугался сам и решил попугать свою аудиторию всерьез, он тут же потерял ее доверие.

Потому что главным признаком человека играющего, в том числе и в бисер политических новостей, является чувство свободы, которое им движет и которое он передает своему зрителю. А человек испуганный, человек страшащийся -- зависим.

Почему именно словосочетание "на самом деле" сидит в подсознании всех пытающихся трактовать тот объем событий, который сейчас принято называть "политико-экономической жизнью страны"? Получается, что за системой этих событий всегда есть какой-то иной смысл. И кто быстрее других его опознает, тот и будет лучшим в ряду интерпретаторов.

Впрочем же, приписывать все достоинства программы одному Михаилу Леонтьеву было бы не совсем справедливо, поскольку в ней работает попеременно с ним и Ольга Романова, воплощающая образ ошеломительно умной женщины, которой ничего не стоит сообщить, что в день выхода передачи (а пятнадцатиминутные выпуски "На самом деле" идут в эфире ежедневно, с понедельника по пятницу, причем с Нового года эфир был перенесен на 22.15, дабы таким образом конкурировать с выпуском "Сегодня" в 22.00 на НТВ) прогрессивное человечество отмечает два знаменательных события: юбилей ощипывания спортсменом имярек курицы ровно за четыре секунды и случившееся нынче днем слияние в одну корпорации г-на Б. и корпорации г-на Х., что привело к образованию структуры, занимающей ни больше ни меньше чем третье место в мире по добыче нефти. "Сошлись два одиночества. Зачем? А зачем люди, например, женятся?.. Сколько раз Ливия сливалась с Египтом или даже с Тунисом. А Тунис и ныне там..." (Ольга Романова, "На самом деле", 19.1.1998).

К этому очень хочется добавить от себя, вернее, от Николая Васильевича Гоголя, что сегодняшний день, именно тот, в который вы, любезный читатель, внимаете сим строкам, есть день величайшего торжества -- теперь в Испании есть король. Честное слово, сей монарх обретается на берегах Альгамбры, зовут его Хуан Карлос. Милейший, говорят, человек. По неотразимому исследованию Юрия Манна, Гоголь писал "Записки сумасшедшего", дневник Поприщина, пародируя заголовки зарубежного отдела "Северной пчелы".

Первое полугодие отработал с Леонтьевым и Романовой и теперь Бог весть куда исчез Дмитрий Волков, оставивший по себе память столь же неповторимыми, как и у коллег, текстами и ироническим прищуром из-под очков а-ля Александр Сергеевич Грибоедов.

Почти все ведущие аналитических программ упиваются своей принадлежностью к власти и своим правом "давать оценки", "расставлять акценты" и особенно тем восхитительным правом, которое подарила нам гласность, развившаяся уже почти до состояния свободы слова, -- казнить и миловать, а также подвергать публичной порке, которую приговоренный обязан терпеть и даже принимать как благо.

К сожалению, опыт наблюдения за развитием свободы слова в этой отдельно взятой стране показывает, что ангажированность "свободного" журналиста неизбежна. Не хочется называть в очередной раз фамилии, с тем, может быть, чтобы не назвали когда-нибудь и мою, но столько раз мы видели перед собой очередных рыцарей сенсации, завоевывавших наше доверие именно своей свободой оценки событий или иллюзией этой свободы, а затем встающих в строй защитников интересов той или иной группы, выступающей на арене политической борьбы.

Процесс этот, повторяю, неизбежен, как неизбежна очередная предвыборная кампания. А вспоминая известный анекдот о стоимости "непродажных женщин", можно предположить, что "непродажные мужчины" стоят, вероятно, еще дороже.

Впрочем, хватит о грустном. В программе "На самом деле" мы имеем ежедневную порцию блестящего политического фельетона, созданного авторами, вышедшими из первого состава одной из известных газет нынешней России -- "Сегодня".

Это газетное происхождение можно было бы записать отчасти в минус создателей "На самом деле", поскольку они строят свои тексты не столько по-телевизионному, сколько по-газетному, выдвигая на первое место саму игру слов и как бы оставляя вне внимания, что выступающий на телевидении журналист из просто автора своего текста неминуемо становится автором-исполнителем.

Им, таким образом, приходится быть на уровне самих себя не только интеллектуально, но и артистически, что, впрочем, не всегда удается. Но можно ли судить так сурово то, что по необходимости создается почти экспромтом?

Строго говоря, все выпуски программы "На самом деле" строятся совершенно не по телевизионным канонам: сорок секунд "говорящей головы", предваряющей картинку и рассказывающей о содержании оной, сорок секунд самой картинки, в ходе которой зритель любуется деловыми и государственными интерьерами, значительно, кстати, похорошевшими за последние десять лет, и оценивает мастерство выбора галстуков их посетителями. Также ему, зрителю, в качестве иллюстраций к экономическим и социальным проблемным сюжетам демонстрируют индустриальные пейзажи, оживленные нестройными рядами бастующих.

А все остальное так или иначе традиционный текст. Обычный, произносимый вслух со времен Цицерона, и ничего другого в этой области журналистики придумать невозможно. Я бы назначил премию тому режиссеру, который смог бы снять для выпуска новостей драматическую сценку, пусть даже и постановочную, на тему: "Сегодня на Нью-Йоркской фондовой бирже индекс Доу-Джонса упал на 24 пункта". Кто его видел, этот индекс? А как выглядит тенденция к росту? А собираемость налогов как выглядит? А ничего ведь, судя по всему, важнее нет. Поэтому ничего другого все равно не остается, как пустить комментатора в студию. Если это получается у Михаила Задорнова, почему не получится у Михаила Леонтьева?

Если же попытаться найти то, что "на самом деле" движет авторами одноименной программы, то это, как сказано в одном из старых текстов "Машины времени", "битва с дураками", что, как следует из того же текста, является признаком "самого лучшего дня", а таких дней, дней выхода в эфир программы "На самом деле", пять.

Михаил Леонтьев был приглашен в "День седьмой" (новая аналитическая программа "ТВ Центра"), чтобы дать комментарий по поводу случившегося в ту неделю восьмидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции. И смысл этого анализа оказался в том, что прошедшее почти столетие нашей истории было не только трагическим, но и неразумным. Это объяснялось тем, что в течение всего ХХ века на той части суши, где мы с вами, уважаемый читатель, имеем случай обитать, всегда из всех возможных способов решения общественных проблем выбирался самый крайний, требовавший наибольших человеческих затрат.

Г-н Леонтьев объясняет этот феномен сложившимся в стране после осуществления столыпинской реформы переизбытком трудоспособного населения, который следовало разумно использовать. Я же, в свою очередь, полагаю, что причиной появления на свет указанного феномена является скорее остроумие г-на Леонтьева, что, правда, само по себе немаловажно.