Иван Охлобыстин: «Я, слава Богу, счастлив»

Иван Охлобыстин

Иван Охлобыстин в кино только шесть лет. Именно шесть лет назад, в 1992-м, он сыграл в фильме Никиты Тягунова "Нога" мальчика-ангела, упавшего в ад, прошедшего нашу "малую" войну в Афганистане. Роль эта сразу сделала Охлобыстина культовой личностью, фигурой нового молодого поколения -- жесткого и раскованного.

В том же году Иван поставил единственный пока свой фильм "Арбитр" -- "румбу на крыле самолета в полете", как он определяет. "Арбитр" культовости добавил, и с этой минуты любимым занятием Ивана стало пудрить мозги журналистам. Он рассказывал, что его дед -- личный врач Берии, а сам Ваня -- сын потомственных энкавэдистов. Но любимой была версия о том, что он -- сын Кришны и ждет, когда у него откроется третий глаз.

В общем, Иван Охлобыстин в творчестве и быту являл пример небанального поведения: гонял на мотоцикле в "косухе" и "бандане", а в ночных клубах и на фестивалях терзал свой организм алкоголем и пеленал сознание марихуаной, которую выращивал в горшочке у себя на балконе.

В какой-то период "сын Кришны" решительно пересмотрел свою жизнь и впал в "период недоумения". Недоумение закончилось женитьбой, рождением двух дочерей и воцерковлением. Теперь вся семья регулярно ходит в церковь, а Иван даже в церкви служит и проводит жизнь в неустанных молитвах.

Кому-то уход Охлобыстина в веру может показаться очередной мистификацией, но Иван для такого рода обмана парень слишком серьезный, хоть и баламут порядочный.

Может быть, именно сегодня он и счастлив, сочиняя сценарии, служа в церкви, любя жену и детей, беседуя с друзьями о пользе причащений. Чему Ваня в своей новой жизни не изменил, так это самому себе. Он все тот же мотоциклист, сын солнца и баловень небес, который всегда ощущал свой Дар как радость, а не наказание, за что небеса и отдали ему на Земле полной чашей.

Нам показалось, что разговор с Охлобыстиным важен сегодня не только для прояснения особенностей его личной творческой эволюции, но и для характеристики общего кинематографического момента.

Наталья Ртищева. Ты доволен фильмами, поставленными по твоим сценариям, -- "Кризис среднего возраста", "Мытарь"?

Иван Охлобыстин. У меня очень сложное к этому отношение. Я -- человек задействованный. Я никогда не бываю доволен. Поэтому нельзя сказать, что я доволен фильмами. Но, с другой стороны, понимаю: как сделано, так сделано. Вместо того чтобы быть недовольным, надо было участвовать в процессе так, чтобы быть довольным. А я так не могу.

Н. Ртищева. Ты отдаешь сценарий и -- "до свидания"?

И.Охлобыстин. Желательно. Вот Рома Качанов сейчас будет снимать по моей пьесе "Максимилиан Столпник". Ну что, я к нему в душу влезу? У него свое мировоззрение. Если я соглашаюсь отдать ему пьесу, я знаю заведомо: он ее переработает. Что ж, я буду пальцы кусать, ходить гунявить, чтобы он мою тонкую строку насчет полета чайки оставил? Никогда этого не произойдет. Я знаю, на что иду.

Это была пьеса. Роман делает из нее сценарий. Придуманы тысячи названий для определения того, что будет происходить на экране. Но толком так ничего и не придумали. Назвали все, как водится, постмодерном, кичем. Сейчас еще один оттенок появился -- рейверский, кислотный. А по сути речь о конце тысячелетия. О том, что и культура, и мировоззренческий порядок рассуждений входят в этап подведения итогов. Соответственно, появляется новая формация людей. Информационная революция позволила самым дотошным из нас воспользоваться всей имеющейся информацией. Технический прогресс позволил нам реализовать ее. Сейчас появляется новая формация людей, но они пока в коконе. В годах 30 -- 40-х будущего тысячелетия кокон откроется и появится либо бабочка, либо гад членистоногий. Я не знаю, кто точно. Но мы делаем фильм о коконе.

Н. Ртищева. А что за история с "Американкой"? Говорили, что ты чуть ли не украл сценарий у Юрия Короткова. Так кто у кого украл?

И.Охлобыстин. История дурная. Любимый мой дружище Юра Коротков встревожен, и я тоже. Было просто. Сам я не хотел писать сценарий. Это я про "Американку". Потому что уже столкнулся: когда пишешь сценарий и сам снимаешь, начинаешь себя приукрашивать и получается не нормальный фильм, а ни то ни се. Я решил, пусть Юра напишет. Он довольно легко пишет. У меня была история про детство. Не сложившаяся история, а элементы. Мне очень нравился сюжет Фрэнсиса Форда Копполы "Бойцовые рыбки". Вообще тема брата-мотоциклиста очень мне нравилась. Я тему просто модернизировал: мальчик погибает, а его младший брат начинает за его девушкой ухаживать. Потому что девушка из другого района, а его брат отбил ее в свое время у того района. Потом несколько элементов я хотел оставить, например, речь диктора. Я вообще люблю диктора.

Что в нашей ужасной стране за эти восемьдесят ужасных лет я вижу не только в черном, но и в белом цвете? Наше детство.

Мы с Юрой сидим. Он придумал историю, я придумал историю. Все это смешалось, он стал писать. Когда сценарий получился, а он был хорош -- Юра очень талантливый человек, я его поклонник и сейчас, -- я стал ходить деньги искать. В Госкино мне пообещали финансирование, прошел там все жюри. И начались мытарства. Полгода они мне обещали: то подпишут договор, то не подпишут. Денег нет, так зачем подписывать? Я устал обивать там пороги. Наконец сказали: подпишут точно, но денег нет. А у Юры ремонт дачи, тяжелое финансовое состояние. Он говорит: "Мне предлагают сценарий продать". Я его прошу: "Потерпи месяц, я очень хочу сам снять". Он говорит: "Я пока продам, а ты выкупишь потом". Ренат Давлетяров купил у Юры сценарий за десять тысяч долларов, а продал за двадцать. Он же понимал, что я никуда не денусь: финансирование Госкино, все равно выкуплю. Это был нормальный коммерческий проект моего старого закадыки-приятеля, с которым я столько лет парился в бане на Селезневке. В нем просто проснулась экономическая жилка. И Юра продал ему сценарий за десять тысяч.

Я очень расстроился. Надеялся, что все-таки дадут выкупить. Не дали. А потом я как-то охладел к этой истории. Ну, просто охладел. Начал писать Гарику Сукачеву сценарий, но тема детства меня все-таки тыркала. Я хотел ввести ее в сценарий "Кризиса среднего возраста". Не как воспоминание, а как параллельную историю. Как человек формируется, как формируются его представления об идеале. Кризис подросткового возраста сравнить с кризисом среднего возраста.

Я позвонил Ренату Давлетярову, сказал, что хочу взять кое-что из "Американки". Он спросил что. Я сказал: хочу свою идею. По поводу брата, она мне очень нравится, я люблю Фрэнсиса Форда Копполу, это и мое детство. По поводу поезда и лежания под ним -- не хочу, потому что я это уже видел у Бертолуччи в "ХХ веке". Закадровый текст хочу. И еще финал. Как в сказке: "Мы жили и умерли в один день". Мне нравится этот ключ, точка получается очень красивая. Ренат сказал: "Нет, ни за что я тебе не отдам, ты забираешь весь сценарий, судиться будем!.." Судиться с Ренатом? Как я, прощелыга, буду судиться с финансовым магнатом? Ну ладно, говорю, Ренат. А можно историю -- мальчик девочку любит, мальчик отбивает девочку? Этих историй миллион на самом деле, я могу пять советских фильмов привести с такими историями. В общем, как бы разрешил. Я взял слово в слово финал. Это мною придуманный финал. Помимо истории с мотоциклистом, еще сцены онанизма, какие-то элементы все-таки я придумал, а Юра основные восемьдесят процентов. Он автором был и является. Я автор идеи или даже придумки идеи. Потом съемки начались, а потом раздергали эту тему. Я что-то тоже, дурак, посерчал на Юру, в общении с каким-то журналистом сказал: "Меня едва ли не плагиатором назвали, да вы прочтите в книге Юры Короткова его повесть "Мусорщик"!"

Н. Ртищева. Это же твоя повесть!

И.Охлобыстин. Моя повесть, да. Но Юра говорит, что просто забыли туда фамилию вставить по странному недогляду редакторов.

Н. Ртищева. Твою фамилию?

И.Охлобыстин. Мою фамилию. В его сборнике есть моя повесть.

Н. Ртищева. Ну, в общем, вы запутались.

И.Охлобыстин. Мы запутались. Я устал от дрязг. Потому что Юру я по-прежнему люблю. Я хотел бы и в будущем с ним общаться и работать. Устал я от интриг, от дрязг, потому что интриган-то я никакой. Я целенаправленный интриган, а если это касается честолюбивых дамских амбиций взрослых усатых мужиков, это уже несерьезно. История затихла на этом. Она и не начиналась по большому счету. Это было нелюбезное развлечение.

Н. Ртищева. Так и непонятно: украл -- не украл?

И.Охлобыстин. Я могу заверить, что я не украл. И я могу заверить, что и Юра тоже не украл. Мы думали вместе, кумекали. Вот такая история. Мне потом позвонил Месхиев -- подпиши бумагу, что ты отказываешься от постановки фильма в Госкино. Я сказал, что бумагу не подпишу. Тем не менее Госкино отдало ему финансирование фильма. Вот с Госкино надо было бы, конечно, разобраться.

Н. Ртищева. Хорошо, давай лучше о другом. Ведь ты теперь отец двух детей. Как тебе эта роль?

И.Охлобыстин. Я, слава Богу, доволен. У меня есть семья. Анфиска -- хулиганка. Ей год и восемь. У нее очень подвижные ручки. Она все берет, я ругаюсь на нее, кричу -- она секунду посмотрит и опять бежит. Упрямая, как ослица. Вторая -- Дуня. Ей сейчас шестой месяц. Кричит беспрерывно. То кричит, то хохочет -- два состояния. Мой, наверное, характер.

Н. Ртищева. Кто на тебя больше похож?

И.Охлобыстин. Анфиса. Дуня больше все-таки похожа на Ксюху. Вот вся моя семья.

Н. Ртищева. Где вы живете?

И.Охлобыстин. Сейчас в Крылатском. Пока снимаем. И делаем ремонт в Тушино у себя. Всякие двери железные. Ну, сама понимаешь, Тушино...

Н. Ртищева. Ты считаешь, что ты отгулял?

И.Охлобыстин. Я только начал гулять. Все предыдущее время я не гулял, у меня была попытка начать гульбу. Беготня с белым лицом по ночным кабакам в поисках спутницы жизни меня утомила, истощила, лишила здоровья, сделала психику мою неустойчивой. Я сейчас только гуляю. Много смеемся, много хохочем, бывает, кричим -- клево!

Н. Ртищева. Хорошо живете?

И.Охлобыстин. Нравится мне, слава Богу.

Н. Ртищева. Молодец. Я не ожидала, что ты станешь таким. Хотя ты всегда был крестьянским парнем, всегда хотел, чтобы жена щи варила.

И.Охлобыстин. Да-да-да. Но у меня жена тоже упрямая женщина. Меня, бедного старика, шпыняет. Ух, попал я под гнет женский! Ну, тут, сама понимаешь, не рискуешь -- не пьешь шампанское.

Н. Ртищева. Щи варит?

И.Охлобыстин. Она очень хорошо готовит. Когда я с ней познакомился, она вообще не умела готовить. Но ей и не надо было. В кино не хочет сниматься. Я ей предлагал, Тодоровский звал, немцы какие-то. Она равнодушно к этому относится.

Н. Ртищева. Вся в семье?

И.Охлобыстин. В семье и в церкви. Мы три раза в неделю в церковь ездим. Я там служу, а она с местными матушками общается. Очень ей нравится. Это ее мир на самом деле.

Н. Ртищева. Как вы к этому пришли? Что-то произошло у вас?

И.Охлобыстин. Нет. Поженились и сразу пошли в церковь. У нас не было такого: открыли Евангелие, захлебнулись слезами и решили, что пора идти. Мы изначально знали, что так оно и должно быть. Поженились-повенчались. Утром повенчались, днем поженились. Съездили на Ленинские горы, к памятнику Неизвестному солдату... И пошли в церковь, нашли себе хорошего духовника, священника. И все время ездим туда. Это на Софийской набережной. Очень довольны.

Н. Ртищева. Кем ты там служишь?

И.Охлобыстин. Я алтарник.

Н. Ртищева. Что это такое?

И.Охлобыстин. Ну, человек, который ходит в стихаре со свечами, кадило подает, еще что-то такое. Я учусь, понимаешь? Я сейчас в церкви учусь. Учусь службе, учу историю. "Канон" веду в воскресных программах на ТВ-6. Еще несколько проектов буду вести. Прямую трансляцию Пасхи вел. Работаю в телевизионном православном агентстве от Патриархии. "Канон" -- это телевизионный вестник московской Патриархии. Там компания великолепная, великолепные люди. Это именно тот мир, который мне нужен. Я как-то ехал после ночных съемок, думаю, дай, заеду, кофейку попью. Заехал в "Маяк". Ужас! Те же люди как сидели, так и сидят. И ощущение такое, что я вышел на середине разговора, а он продолжается. Потом еще с Ксанкой несколько раз ездили. В общем, вялое впечатление производит на нас ночная жизнь Москвы. Баловство такое. Для людей, которые не нашли себя, это нормальное времяпрепровождение. Ищут там любовь, сиськи-масиськи, все остальное. А у нас нормально. Мы, когда пост, читаем много. Читать, ух, сколько! Одно Житие святых о двенадцати томах! Каждый по семьсот листов. У меня вся квартира забита литературой, которую я просто мечтаю прочесть.

Потом у нас круг общения сменился. Ну как сменился? Не сменился -- расширился. У нас Гарик Сукачев так и остался, Димка Харатьян, Сашка Скляр -- в лучших друзьях. Но у нас появились дьяконы, священники, доктора богословия. Много ученых. Такая компания -- собираемся, готовим. Когда поста нет. Когда пост, уже неудобно ухать в гости. Готовить же им надо, а что там в пост поешь? Постные блюда -- я их не люблю, честно говоря. Я пощусь -- это вопрос идеологический. Ну, фасоль ем в банках, порчу себе желудок. Устал я от этой фасоли. Но это в Страстную седьмицу, самую строгую. А до этого Оксанка делает грибы с картошкой.

Н. Ртищева. Если это так серьезно, значит, вы садитесь за обед и начинаете с молитвы?

И.Охлобыстин. С молитвы, конечно. Это очень хорошо на самом деле. Дико только сперва, вроде как в американских фильмах. А когда сам начинаешь это делать, через день понимаешь: когда просто поел -- в этом нет Акта. Только физиология. Ну, наешься, ну, сытость такая -- глаза затекают, полежать хочется или покурить. А когда это идет через молитву, замечаешь, что ты делаешь праздник. Каждый обед -- это праздничный обед, ощущение Нового года. Причем оно стабильно сохраняется каждый день. Бывает, торопишься -- быстро надо поесть. Я лаваш тонкий маслом намазываю с орехами, у меня постное масло, быстро съедаю, быстро молюсь, и все равно -- ощущение праздничное. Когда этого не делаешь -- неуют. В животе неуют, психологический неуют. Ощущение, что ты мог бы пойти на празднование Нового года, но не дошел. Тебя не пустили в ресторан. Мы все время думаем, что это не связано с высшим идеалом. Связано. Абсолютно вплотную.

Н. Ртищева. А ты от чего-то отказался в результате? От алкоголя, сигарет?

И.Охлобыстин. Я еще курю, но должен бросить. Понимаешь, когда плотно посещаешь церковь, воцерковляешься, начинаешь выслеживать какие-то причинно-следственные связи. Чем дальше идешь, тем они яснее и яснее. Я курил раньше сколько угодно, никогда этим не маялся, не мог перекурить. Как меня пустили в алтарь помогать, а это святое место для человека, у меня стали болеть легкие. Легкие не могут болеть, это не тот орган. Но они болят у меня. Я пытался сокращать, тоненькие сигареты курил. А сейчас уже не могу, измучился. Алкоголь тоже странная штука. Раньше получал удовольствие, впадал в шумное агрессивное состояние -- развеселяк, ах, цыгане, цыгане, шуба в луже. А сейчас чуть-чуть выпью -- муть такая, не почитаешь уже. А нажираться -- так и не поговорить. Вот и ходишь в этой мути. Я мало пью. Бывает пиво, но все равно на меня трагическое впечатление это производит. В этом нет волевого акта. Церковь -- волевой акт.

Н. Ртищева. Ваня, но тебя же заносит. То ты был Иваном Солнцеподобным, Леопольдом Роскошным, теперь ты с церковью. Ты не думаешь, что может быть какой-то третий путь?

И.Охлобыстин. Нет, это невозможно. Я как в девятом классе крестился, то либо жениться хотел, либо работать. Одно не отрицало другое. Панк я по-своему понимал -- что удобно, то и провозглашаешь. Рок-н-ролл -- это свобода. Ничего не изменилось. Я подумываю о покупке мотоцикла сейчас. Тот мой разбитый, я его на стоянке оставил. Я покумекаю, может, "Урал" на лето возьму? Потому что пробки, а до церкви ехать как?

Н. Ртищева. На мотоцикле в рясе?

И.Охлобыстин. Я в церкви переодеваюсь.

Н. Ртищева. А вообще чем ты занимаешься?

И.Охлобыстин.Пишу много. Пьесы всякие. Очень много. Сейчас активно изучаю святоотеческие традиции. Это безумно интересно. Это живой опыт людей. Помимо того что я крестьянин, у меня все-таки какой-то пунктик академического воспитания сохранился. Я люблю академические науки. Академичнее богословия не придумаешь. Потому что сам факт академизма предполагает знание альфы и омеги. Физика этим похвалиться не может. Химия, психология -- тоже. Кино тем более рядом не стоит. Кино я смотрю вне поста.

Н. Ртищева. Во время поста даже телевизор не смотришь?

И.Охлобыстин. Пост -- это же не диета, это ограничение. "Канон" я включаю, чтобы посмотреть, как получилась передача. Бывает, когда ем, иногда включаю. Няня приходит, предположим, неудобно, что я чавкаю сижу, я звук включаю. А так позывов нет. Я телевизор и раньше-то, знаешь, как смотрел? Ну, кино. "Я сама", бывает, смотрю время от времени -- узнать зыбкое болото вашей женской души. И все.

Н. Ртищева. Ваня, сколько тебе лет?

И.Охлобыстин. Тридцать два будет.

Н. Ртищева. Это что, кризис среднего возраста?

И.Охлобыстин. А у меня и кризиса-то не было. Я, наверное, в подростковом за все кризисы переболел. Какой у меня кризис? Я, слава Богу, счастлив. У меня есть семья. Я, бывает, серчаю, что мне не дают писать, читать, за компьютером посидеть, кино любимое посмотреть, но я доволен. По большому счету я никогда не был толком честолюбив. И о хозяйствовании своем я тоже преувеличивал. Для меня целая проблема дюбель в стену забить. Я всегда уповал на сантехника. Английский язык я не учил по той причине, что если буду бедным, мне он будет не нужен. Если богатым -- я куплю себе переводчика. Зачем голову лишним забивать? Мне место для святых отцов там оставлено.

Что человек для себя выбирает? Вот мой герой в "Максимилиане Столпнике" гениальный имиджмейкер. Он и рукастый, и озорной. Он и вдумчивый, он и созерцательный, он и действенный. Он -- все. И выпить любит, и до женщин охоч. Ну, есть честолюбие -- хорошо, оно важно в общении с председателем колхоза, но не более того. Потому что человек сам себе уже все доказал. Мы взяли некую идеальную ситуацию. Идеальную внешне и внутренне. Потому что, обладая некими широкими дарованиями, ты вынужден дарования куда-то направлять. В чем кризис интеллигенции 80-х? Она не была готова к перевороту в социальной сфере, но при этом обладала всеми возможностями, чтобы действовать. Некоторые стали просто бандитами. Некоторые -- рефлексирующими сексуальными извращенцами. Потому что у них не было ни сил, ни возможностей внутренних. Интеллект был, информация была, руки-ноги были. Они были настолько талантливы, что не могли себя реализовать ни в одной сфере. Им было жалко оставлять какую-либо из сфер. И вот приблизительно такой кризис у нашего молодого человека конца двадцатого столетия.

У него есть все, но он знает, что надо чем-то одним воспользоваться. Выбрать самое главное и направить туда все силы. Хотя жалко оставлять все остальное. У него прекрасная жена, прекрасная работа, его уважают везде, его дом -- Госхран, он признан достоянием республики. Он совершенен. Совершенен, как ангел. Прости меня, Господи. Только обладает телесной натурой. И он выбирает самое главное. Он выбирает семью. Это нормальный выбор. К тому, к чему человек прошлого тысячелетия приходил к семидесяти годам, сейчас человек добирается в тридцать пять.

Н. Ртищева. Это автобиография?

И.Охлобыстин. Нет. Я не так даровит, как мой герой.

Н. Ртищева. Ну, а что ты выбираешь?

И.Охлобыстин. Семью. Церковь. И будущую жизнь. Мне очень хочется жить в будущей жизни. Это основной аргумент для крещения моих друзей. Я говорю: "Пойдем окрестимся". Человек: "Ну, зачем? Я не готов". (Или: "Я не хочу".) -- "Пойдем окрестимся". -- "Ну, почему?" -- "Ты собеседник любопытный. Я хочу и в будущей жизни с тобой продолжать беседу". Многие поддались.

Н. Ртищева. Кого ты соблазнил?

И.Охлобыстин. Очень многих, ты их не знаешь. Из нашего мира подвигаю. С Гариком борюсь. С Гариком сложно бороться. Ему мешает его поэтическая одаренность. Он христианин, но просто я хочу добиться его воцерковления глобального.

Н. Ртищева. Он некрещеный?

И.Охлобыстин. Крещеный, и сын у него крещеный. Но я хочу его привести в церковь. Он нужен церкви как сообществу своим талантом. И уж точно церковь нужна ему. Он должен урегулировать все тот же вопрос Максимилиана Столпника. Потому что глубина его таланта не позволит ему жить нормальной жизнью, если он не направит талант в нужное русло. Он эгоистичен. Он как нормальный поэт занимается самокопанием, рискует. Я не знаю, какую сферу он выбрал бы в церкви. Может быть, церковь благословила бы его продолжать ту же жизнь. Не факт, что ему предложили бы петь псалмы. Скорее все так бы и осталось, но у него появился бы другой круг общения, другие идеалы, другое чтение. Понимаешь, с воцерковлением меняется не внешняя сфера и даже не внутренняя. Что-то меняется в диспозиции. Это напоминает компьютерную стратегию -- меняются причинно-следственные связи. Ты спокоен, ты знаешь, что с тобой произойдет. Если с тобой произошло что-то, что ты не проконтролировал, ты знаешь, отчего это произошло. Ты держишь под контролем мир следствий и причин.

Я хожу в церковь. Мне нравится благолепие, пение. Меня умиляет тот факт, что так же пели две тысячи лет назад. Европа, европейская культура, скачок научно-технического прогресса обязаны всем церкви. Обычно считают, что знание приносит веру. Нет, все наоборот. Вера приносит знание. Геоцентризм был высмеян едва ли не на третьем Вселенском Соборе, от этого начали копать дальше. Выяснили наконец, что все-таки посередине Солнце, а не Земля. Церковный мир мне интересен. Там то же самое, что и в человеческом обществе, -- свои дрязги, свои женские мафии, привязанности-непривязанности. Все это происходит на фоне индивидуальной борьбы за будущую жизнь, за спасение и на фоне общей борьбы за будущую жизнь, за спасение. Когда я общаюсь с неверующими людьми, мне они напоминают случайно встреченного на дороге человека, которого я знаю давно и с которым поговорить мне не о чем. Он приятный человек во всех отношениях и внешне, и внутренне, и финансово состоятелен. Но денег у него занимать я не хочу, поговорить мне не о чем. А когда я встречаю верующего человека, он знает то же самое, что и я, и идет той же дорогой. Мы можем просто поделиться дорогами -- обойти с этой стороны гору или пойти через нее, -- но этот человек в вечном общении со мной. От этого общение приобретает оттенок более родственный, нежели "пати" -- американское хождение с бокалами по презентационному залу без всякого интереса к окружающим.

Н. Ртищева. Ваня, ты все знаешь! Многие люди живут, и у них не получается то, чего они хотят, стоят на одном месте, как заколдованные. Ты знаешь секрет, как стать счастливым?

И.Охлобыстин. Знаю на сто процентов. Надо ходить в церковь. Человек сам не может выбраться. Он обременен физиологией, психикой, социальными обусловленностями и тем, что мы называем грехом. Мы живем, как в танке, где запил водитель и танк поехал не туда. Он едет, и ты никак не можешь выбраться из этой колеи. Ты одаренный, красивый, жертвенный, талантливый, но вот эта колея есть, и сил выйти из нее нет. Потому что ты составлен из тех же атомов, что и раньше. Единственный способ преодолеть и избавиться от этого груза, отрезать его -- это причащаться. Бог стал человеком для чего? Он же и страдал, как человек, и болел, и плакал, мог улыбаться, мог не улыбаться.

Когда мы причащаемся и вкушаем тело, плоть Божью, автоматически, по мнению церкви, обрезаем конец зависимости. Мы остаемся теми же самыми. Обладаем теми же болезнями, зависим от курения, пития, социума, окружения, но поскольку мы причащаемся, на этот момент, в этот день и в будущее время все идет по убывающей -- происходит отмена зависимости от обстоятельств. От рока. От своей судьбы. Когда ты причастишься, ты абсолютно свободен. И с тобой случится только то, что ты сам определишь в этот момент. С каждого причастия мир начинается заново для любого человека. От причастия к причастию человеческие клетки, ипостасное содержание каждой клетки меняется, становится свободным. В целом человек становится свободным. Он может изменить жизнь. Поэтому когда ты спрашиваешь, как может человек изменить свою жизнь, -- только так. Больше никак.

Подумай, как хорошо -- придешь в субботу, отстоишь вечернюю. Тяжело, не понимаешь ведь ничего. Чего поют? Спрашивают, почему нужно на церковно-славянском петь, а не на русском. Потому что нельзя ланцетом препарировать мозг. Нужен не ланцет -- что-то еще тоньше. Электронная такая штучечка. В английском есть "дог", а в русском "собака", "сучка", "кобель"... -- десять названий. А в церковно-славянском названий тысячи. Он более тонок. Эклектичен, с одной стороны, но более метафоричен. Он в состоянии выразить душевные состояния, которые охватывают нас при общении с идеалами в большей полноте, нежели русский язык.

Н. Ртищева. Ваня, но ты же пришел к этому после того, как твоя семья со- стоялась? Когда вы с Оксаной влюбились друг в друга, вы же не думали о церкви?

И.Охлобыстин. Думали. Еще до того, как мы поженились, Оксана не могла никак сходить исповедоваться. Она тогда определяла это словом "почему-то". В принципе я сейчас понимаю, почему тогда это определялось словом "почему-то". До того как мы встретились, я сам время от времени в душевных скорбях бегал на Ваганьковское кладбище к отцу Валентину, знаменитому святому человеку Москвы. Мне его посоветовала одна девочка из МГУ. Я как-то ей признался, что у меня тяжелое состояние. Она велела сходить к отцу Валентину, он среди студентов МГУ считается "свой святой". Я много раз ходил на Сокол в церковь. В девятом классе я сознательно, прочитав Евангелие, крестился. И когда был уже улажен вопрос с женитьбой, когда я понял, что это человек, которого я люблю, с которым хочу прожить всю жизнь, что это -- плоть и кровь моя, церковь вышла на первый план. Я так любил, что любовь земная призвала меня к любви небесной. Мне надо было застраховать это чувство, чтобы оно было навсегда. Когда человек задумывается, что он хочет что-то навсегда, он приходит в церковь. Церковь -- это институт слова "навсегда".

То, что я рассказываю, это, конечно, слова. Я не смогу и на одну миллионную дать представление, что получит человек, просто честно отстояв службу. Вот заставь себя завтра причаститься. Да, у тебя будет масса раздражений, что ты стоишь так долго, что ничего не понимаешь, но ты почувствуешь импульс. Нельзя объяснить, как бьет током, пока ты не сунешь руку в розетку.

Н. Ртищева. У тебя есть семья, новая жизнь, церковь. Остается только финал: "Мы жили и умерли в один день"?

И.Охлобыстин. А помнишь "Арбитра"? Титры последние помнишь? Вот странно тоже. Ни с того ни с сего: "Во мне живет Бог, и скоро придет тот, кто его разбудит. И я построю остров и стану там садовником..." Меня мучают проблемы садовника сейчас.