Что Запад не видит на Востоке

Размышления в День объединения

Пора бросить взгляд назад на annus mirabilis¹, на легенду счастья мирной революции. Но пора кинуть и озабоченный взгляд на Восток. Большинство все еще думают, что объединение -- это процесс, который происходит на Востоке и должен оплачиваться Западом.

Западный подход был рожден сытым прошлым Западной Германии; он ищет интеграции, справедливого распределения, социального равенства. Явленный ему вид восточной разрухи за прошедшие годы не изменился: все та же расколотая страна, промышленность, залежавшаяся под паром, все тот же немецкий mezzogiorno². Восток остается объектом социального неблагополучия. "Все-еще-не-до-конца-объединение", как оно представлялось, ибо объединение в Германии можно себе представить только как равенство жизненного уровня.

Такую точку зрения подверждают факты, статистика, жизненные истории. Горизонт проблем мрачен. Каковы же исторические масштабы и критерии провала? Во всяком случае, те критерии, которые первыми приходят в голову, не годятся. Не годятся и аналогии с развитием стран Восточной Европы. Ведь поляки и чехи с завистью смотрят на своих немецких собратьев по бывшему социалистическому лагерю. Нельзя также сравнивать ситуацию с исходной позицией -- банкротством командной экономики ГДР.

Тем не менее мы привыкли к картине социальной катастрофы, которая, как лавина в замедленной съемке, надвигается с Востока. Премьер-министры Бранденбурга и Саксонии-Ангальта регулярно предупреждают о грозящих беспорядках. С момента объединения постоянно повторяются попытки вновь организовать демонстрации по понедельникам -- на сей раз с социальными лозунгами. Существует и "Эрфуртская декларация". Но если присмотреться внимательнее, оказывается, что тревожные выкрики премьер-министров связаны с переговорами о денежных переводах. Восток занят вовсе не организацией социальных беспорядков, он проводит чрезвычайно эффективную политику в собственных интересах.

Образ Восточной Германии в сценарии катастрофы -- это образ жертвы объединения. В стране, которая ощущает себя страной преступников, роль жертвы может быть выгодной. Но не стимулирует интерес к действительности и к личности. Статус жертвы стушевывает личностные особенности и личные поступки.

Тот факт, что восточногерманские политики способствуют созданию образа жертвы, вполне в духе запутанных германо-германских отношений. На Востоке известно, как для защиты наличности социального имущества Западу нужно, чтобы на Востоке существовала угроза этой наличности. Сохранение социального статус-кво узаконивается как раз благодаря тому, что ему угрожает Восток.

Но поскольку Запад подозревает, что образ жертвы -- Востока -- несколько туманен и не отражает действительности, растет потребность услышать истинный голос Востока. Литературные опусы с "родины ГДР" воспринимают как этнологические документы, даже если они не более чем ретроспективное воспевание социалистических будней. Запад тактично не задает вопросов о коллаборационизме с диктатурой. Таким образом "аутентичный Восток" оказывается не чем иным, как западной проекцией, которая Востоком же и обслуживается.

Итак, распря Востока с Западом продолжается. Это не бремя, не угроза единству, а живая реальность. Диалог ведется странным и запутанным образом. Речь идет не о том, как западный немец обращается с восточным немцем -- деликатно или высокомерно. Диалог "Запад -- Восток" обусловлен прежде всего политической и общественной действительностью самого Востока.

Мощные исторические изменения на Востоке остаются незамеченными. С государственным объединением история Восточной Германии не закончилась. Она только начинается. Развал социалистического общества не означает простого выворачивания наизнанку всех институтов и правовой системы. Это радикальный процесс, который смял и опрокинул привычный язык, психологию, самовосприятие людей. Каждый западный немец, который впервые работает в Восточной Германии, с удивлением понимает, что восточные немцы уже лучше ориентируются в правовых вопросах, в проблемах страхования, в налогах.

За этим стоит не только воспитанная историей способность к обучению, которую западный немец вряд ли способен себе представить. Это настоящее достижение восточных немцев уже хотя бы потому, что правовые структуры Запада усваиваются не так легко, как инструкция по эксплуатации видеомагнитофона (которая тоже не столь проста). Сложная дискуссия о законодательстве и правовом государстве образует одну из невидимых фронтовых линий в восточногерманском конфликте "Восток -- Запад". Речь идет о противоречии между тотальной властью законов и требованиями, чтобы право являлось только защитой интересов граждан.

Решающим для существования восточных немцев было разложение социума ГДР. Поскольку структуры государственного осчастливливания сверху были разрушены, вопрос об ответственности индивидуума встал особенно остро. Трудный мученический путь к ответственному публичному существованию практически не интересовал Запад.

Восточная Германия необратимо идет по пути модернизации. Усвоение демократических правил игры и институтов вовсе не означает простого повторения того, что мы имеем в Западной Германии. Восток отличается более мобильным менеджментом и более быстрым реагированием, чем Запад. Но ставший столь любезным образ восточной катастрофы заставляет всего этого не замечать.

В Восточной Германии идет культурная война. Спорят о западных ценностях; западногерманские интеллектуалы хранят гробовое молчание. Эта война разделяет друзей, семьи и партии. Речь идет при этом прежде всего о конфликте между свободой и равенством. Восточные немцы родом из контролируемой государством культуры уравниловки, где слесарь и профессор медицины жили на одной площадке панельного дома. Уничтожение этого "равенства маленьких людей", осознание того, что коллега, с которым состоишь в приятельских отношениях, поднимается по ступеням нового общества, а сам ты отстаешь, -- одно из самых сильных потрясений после объединения.

Жалобы на Запад имеют много общего именно с этой травмой неравенства. Но, в отличие от западных немцев, восточные, по результатам последних опросов, ценят равенство выше свободы. Догма равенства, однако, рушится под воздействием опыта. Но Запад и тут отмалчивается. Более того, недальновидно обещая достижение одинакового уровня жизни, Запад продлевает существование восточногерманской уравниловки.

Настало время, когда Запад должен отказаться от образа Востока как жертвы объединения, образа, за которым стоит презрение к человеку. Сложное положение в сегодняшней Германии иллюстрирует картина восточногерманского художника Ральфа Кербаха 1984 года. На ней изображены близнецы, сросшиеся затылками. У одного завязан рот, другой что-то говорит. Эту германо-германскую ошибку природы нужно исправить, чтобы близнецы повернулись друг к другу лицом -- и наконец-то начали конфликтовать всерьез.

Die Zeit, 1997, 3 Oktober

¹ Удивительный год (лат.). -- Прим. переводчика.

² Полдень (итал.), здесь в значении "обеденный перерыв". -- Прим. переводчика.