Манфред Круг: «В ГДР можно было пробиться»

Не исключено, что Манфред Круг единственный актер, в равной степени популярный и любимый на Востоке и Западе Германии. История его жизни значительнее, чем просто биография популярного лицедея. Его путь от "Марлона Брандо оккупированной зоны" до диссидента в ГДР, от практичного героя рекламы до тонкого мастера рафинированной иронии -- жанра, столь редкого на телевидении, -- отражает германо-германскую культурную историю. История Круга, история о том, как из "осси" он смог стать любимцем не только Кройцберга, но и всей объединенной нации, весьма и весьма интересна. Феномен Круга свидетельствует о том, что образовалось-таки нечто единое. Но путь был долог.

В 1951 году Манфред переехал к своему отцу, инженеру металлургического завода, с Запада в "зону", как тогда говорили. Сыну разведенных родителей было уже четырнадцать лет. Культурным шоком переезд для него не стал. Ребенок, измученный частыми сменами школ, получил аттестат. В Бранденбурге окончил сталелитейное училище и вечернюю школу.

Парень под два метра ростом годился для социалистической элиты, как ее представляли себе пропагандисты из ГДР, кроме того, его отец был из "активистов первого часа". Сталелитейный аттестат служил удобным пролетарским трамплином. И в самом деле, тяжелый физический труд оставил Кругу не только шрам на лбу, который заметен и сегодня, но и понимание мыслей и чувств рабочих.

Но это же понимание сделало бойкого молодого человека невосприимчивым к идеологическим и интеллектуальным отклонениям. Он не вступил в СЕПГ, так как, похоже, хорошо знал, что такое эта партия. Полное подчинение своей жизни нездоровой промышленности казалось ему эксплуатацией. "Мой отец, -- вспоминает он, -- работал по двенадцать часов в день, на Пасху, на Новый год, вскакивал с постели всякий раз, как на заводе что-нибудь случалось". Юный металлург хотел работать, чтобы жить, а не наоборот, что в ГДР было нелегкой задачей. В 1954 году он начал учиться в Государственном актерском училище в Берлине, но вынужден был оставить его из-за "дисциплинарных недоразумений". Он получил, правда, разрешение на сценическую деятельность, но для великого мастера Бертольта Брехта, поставившего в своем театре "Берлинер ансамбль" пьесу Йоханнеса Бехера "Зимняя битва", в которой Круг получил роль лейтенанта-танкиста, он не стал своим.

Розовощекий верзила стал свободным художником и думал больше о том, что радует и социалистических людей, -- о дивертисменте. Он снялся в сорока кинофильмах и двадцати телефильмах и не возражал против ролей мелких жуликов, гусаров, дядюшек в сказках, партийных функционеров или членов боевых групп. Одновременно мим начал петь -- по совету своей учительницы пения. Больше всего ему нравился джаз. В ГДР это было непросто. Крупный функционер от культуры, член госсовета Ганс Роденберг выразил на собрании студии ДЕФА свое отвращение к музыкантам типа Луи Армстронга, чье пение он сравнил с шумом воды, вытекающей из ванны. Но Круг проявил "непонимание". Ему удалось проникнуть в здание госсовета с магнитофоном, заряженным кассетой с записями джаза, и преподнести функционеру урок современной музыки. Партийный бог просто не принял его всерьез.

Круг стал тем, перед кем руководство ГДР было бессильно: любимцем социалистической публики за Стеной. Утверждают, Эрих Хонеккер даже сказал в 1972 году: "Нам нужно много Кругов".

Но вскоре чаша терпения партфункционеров переполнилась. В 1966 году Круг снялся в фильме Франка Байера "Каменный след". Он вызвал неудовольствие. Руководству не понравился изображенный Кругом жизнерадостный бригадир строительной бригады, который думает, который хочет и старается наладить жизнь в стране и который считает, что красивая инженерша существует не только для дискуссий. Через три дня после премьеры "Каменный след" лег на полку.

Но окончательно отношения Круга с государством СЕПГ испортились только через десять лет, когда был выслан из страны бард Вольф Бирман. Вместе с многими художниками он подписал требование вернуть Бирмана. Этот шаг вынудил его в конечном счете на следующий -- он подал заявление на выезд.

Отрезок времени после письма в защиту Бирмана, последующая профессиональная изоляция, пикировки с государственной властью, печаль, вызванная трусостью друзей, очень подействовали на Круга. Спустя девятнадцать лет он издал свой дневник под названием "Дал деру" -- один из самых впечатляющих документов, свидетельствующих о расколе между государственным руководством и культурной элитой. Круг стремился на Запад вовсе не из-за примитивной жадности и не ради чувства уверенности, которые дают швейцарские банкноты высокого достоинства, как уверяла СЕПГ.

Запад принял Круга на свой манер. Интерес к его диссидентству быстро угас. И критика уже скоро задалась вопросом: а нужен ли он здесь? Оказалось, не очень. Первые полгода звезда ГДР ведет интенсивные переговоры с биржей труда. Западногерманскому самовлюбленному "режиссерскому театру" 70-х годов были не очень нужны такие, кто, как Круг, ищет в искусстве пантомимы правду жизни.

И все же ему удалось найти себя. Сегодня каждый немец знаком с его героями -- комиссаром полиции и жуликом в популярных сериалах. До середины 80-х он много снимается на телевидении. И отмахивается от хрестоматийного предрассудка, мол, глупы те актеры, которые играют простые характеры. Но поистине знаменитым стал он после запуска сериала "Любимец Кройцберга" (сценарий к которому писал его друг Юрек Беккер) и участия в популярнейшем детективном сериале "Место происшествия". Как истинную звезду, его преследовали и бульварные газеты, и рекламодатели. Нельзя сказать, чтобы скандалы прошли для него бесследно. Оправившись после тяжелой болезни, не так давно Круг встретился с журналистами.

Корр. Ваш друг Юрек Беккер, который сбежал из ГДР через полгода после вас, сказал в 1990 году: "Я не хотел объединения".

Манфред Круг. Мне больше нравится Вилли Брандт и его фраза о том, что непременно должно срастись то, что предназначено быть вместе. Неудивительно, что после всего, что пережили граждане ГДР -- великого отца всех времен и народов, строителей Стены, -- пока еще не все получилось. Вдобавок к этому многие обмануты своими же братьями и сестрами.

Корр. Поэтому многие восточные немцы так жалуются?

Манфред Круг. Это одна из причин. Им сейчас плохо, им должно стать лучше. У них мало работы, у них должно быть больше работы. Они должны догнать, они должны наверстать. "Взнос солидарности" нужно платить им так долго, пока все не выплатят.

Корр. Почему многие восточные немцы поражаются, когда оказывается, что на Западе не так все просто? Ведь в ГДР можно было смотреть западногерманское телевидение.

Манфред Круг. Многие приходили в восторг от рекламы. Хорошие, критиче-ские программы, которые показывают, что не все ладно в датском королевстве, производят, по всей видимости, меньшее впечатление.

Корр. Вас удивляет проблема ностальгии по ГДР?

Манфред Круг. Нет. В конце концов, несколько миллионов жителей ГДР вообще не хотели объединения. Они точно знали, за что они ценят ГДР, там многим было уютно. Разумеется, были и надежды, связанные с объединением, и свои расчеты. Конечно, не всем, кто осенью 1989-го шел на демонстрации, было ясно, что все это может значить: безработица, с одной стороны, а с другой -- интенсивность труда совершенно в ином измерении.

Корр. А как вы относитесь к вердикту вашего друга Беккера: "Восточные и западные немцы просто не любят друг друга, и у них есть на то основания"?

Манфред Круг. По-моему, это ерунда. Что значит, не любят? Западные немцы сорок лет были западными немцами, восточные немцы сорок лет были восточными немцами. А в принципе все они хотят одного и того же. Все хотят мира, покоя, работы, хлеба, домик или квартиру, на которые хватало бы денег, -- все хотят одного и того же.

Корр. Мало кто, как вы, так близко знаком с обеими Германиями в решающие фазы их существования.

Манфред Круг. До четырнадцати лет я жил на Западе. В 1951 году переехал из своего родного разбомбленного Дуйсбурга от бабушки к отцу в ГДР. Я был нищим, как церковная мышь, но в ГДР все были нищими, как церковные мыши. Там мне нравилось больше, чем на Западе, где я видел социальные различия: сыновья фабрикантов ездили на самокатах, а я скатывал хоккейную шайбу из старых носков.

Корр. Вы легко перестроились?

Манфред Круг. Первые годы в ГДР я воспринял как время плодотворного диалога. Мне вовсе не было там плохо. Мне казалось, что там все равны. Мне был интересен марксизм-ленинизм, который преподавали как общественную науку. Хотя я никогда не был ни в каких структурах, ни пионером, ни позже в партии, я за всем этим внимательно и с симпатией наблюдал.

Корр. То есть вам все представлялось в розовом свете?

Манфред Круг. В розовом свете? Разумеется, мальчиком я понятия не имел о сталинских чистках, о показательных процессах, о свинстве в Венгрии и так далее.

Корр. Ваш друг Беккер как-то назвал вас машиной по производству оптимизма.

Манфред Круг. Да, что-то в этом есть, я всегда думал и действовал с мыслью о будущем. И тогда, в ГДР, я был позитивно настроен, пока после высылки Бирмана руководство не показало мне себя с самой скверной стороны, чего оно до того никогда не делало. За мной постоянно ездили машины, на концерты приходила специальная публика, мне не давали ролей, снимали мои фильмы с проката, делали всякие другие гадости.

Корр. Вы тогда были самым популярным актером и музыкантом в ГДР.

Манфред Круг. До того времени я всегда говорил, что могу выдержать в ГДР. Там можно было пробиться. Конечно, кое-что действовало на нервы: вторжение в ЧССР или 11-й пленум. Что они делают, спрашивали мы друг друга, нас опять загоняют в землю. А потом выслали Бирмана. Но в принципе я, да, был машиной по производству оптимизма. Юрек абсолютно прав. Он никогда не мог себе позволить быть такой машиной, он был политически зависим, я же был свободен, как птица.

Корр. В публичных высказываниях Юрека Беккера чувствовалась пессимистическая основа. Он считал, что человечество движется к пропасти, что время книг и серьезной литературы подошло к концу. Вы разделяете подобные опасения?

Манфред Круг. Да. Конечно! А вы разве нет?

Корр. Зачем же всегда говорить о всем человечестве? Может быть, эгоцентрическая перспектива заслоняет обзор?

Манфред Круг. Но ведь это человечество, чьи дети ежегодно умирают в количестве более чем двенадцать миллионов, а не вы и не я. И писатель, может быть, больше думает о человечестве -- человечестве в Индии, человечестве в Африке, человечестве, которое все меньше способно справляться со своими проблемами, численность которого постоянно растет, которое черпает уже со дна свои ресурсы и которое разделяет все, что раньше было единым. Именно это человечество имеется в виду, именно об этом человечестве я думаю и прихожу к выводу, что если мы не возьмем быка за рога, если мы немедленно не начнем...

Корр. Это звучит как воскресная речь политика...

Манфред Круг. Да. Было бы неплохо, если бы все воскресные речи политиков были такими.

Корр. Деятели культуры смотрят на мир как на черную комедию.

Манфред Круг. Будь это комедия, пусть и черная, я мог бы еще с этим примириться. Но в пьесе, которую разыгрывают партии в Бонне, я отчетливо вижу и реалистические элементы. Трагедия, которую я вижу, которую видел Юрек и о которой мы так часто говорили, от этого не исчезает...

Spiegel, 1997, N. 34