Музыкальная история. «Чуча», режиссер Гарри Бардин

"Чуча"

Автор сценария и режиссер Г.Бардин
Художник А.Мелик-Саркисян
Оператор А.Двигубский
Музыка Гленна Миллера из фильма "Серенада Солнечной долины"
Студия "Стайер"
Россия
1997

Если бы Гарри Бардин не был режиссером, он наверняка мог бы стать музыкантом. В анимации не найти более музыкального режиссера (включая тех, кто снимает "фильмы на музыку"). Он не ищет музыкальной "подкладки" для той или иной истории. Он слушает музыку, и она рождает движение, пластические метаморфозы, дает импульс фантазии. И если для любого другого мультфильма первично сценарное Слово, то для Бардина -- "в начале была Музыка".

Это стало заметно с первых картин. После выхода на экраны детского "Летучего корабля" страна вместе с Папановым запела странную песню одинокого Водяного, которому "летать -- охота!". Именно музыкальная тема придает каждому его фильму неповторимое качество. В "Браке" тема любви рождается из чаплинских "Огней большого города". Основная сцена "Брэка" -- кульминационный "бой" -- решена как комический танец с помощью страстного аргентинского танго "Ревность". Торжественная интродукция "Банкета" -- "Щелкунчик" Чайковского, с ослепительно чистой вершины которого застолье банкета катится в сумбур звуков. Финальный реквием "Конфликта" -- поразительная тема, придуманная малоизвестным композитором времен Вивальди -- Марчелло.

Дальше в фильмах по сказкам Шарля Перро "Красная Шапочка энд Серый Волк" и "Кот в сапогах" Гарри Бардин отказался от симфонического принципа развития одной или двух партий, свернув на путь компиляции. "Красная Шапочка..." по количеству заявленных и звучащих произведений заткнет за пояс "Старые песни о главном" любого из трех "призывов". Здесь и "Урожайная", и "Ой, цветет калина", и "Чай вдвоем", и "Песенка крокодила Гены", и мелодии диснеевских "Белоснежки" и "Трех поросят". А рядом с Шаинским и Дунаевским скромно примостились Вебер со своим "Волшебным стрелком", Штраус с "Полькой-шуткой", Гершвин с одной из тем "Трехгрошовой оперы" и многие многие другие -- ироническая аранжировка смешивает эти произведения в лихой тонизирующий коктейль-попурри. И эта взрывная звуковая смесь сообщает изображению особый комический эффект. Так финальное появление "съеденных заживо" Волком персонажей из его живота проходит под известную тему фильма "Бабетта идет на войну". Мама счастливо обретенной Красной Шапочки следит за этим торжественным парадом по телевизору. И тема практически незаметно переходит в одну из центральных мелодий "Прощальной симфонии" Гайдна. Но только особые знатоки и ценители (такие, как сам Бардин) заметят, что эта музыка очень походит на тему из "Моста Ватерлоо", и композитор, делающий аранжировку к фильму, это сходство акцентирует. Так с печалью, таящей лукавство, автор прощается с нами -- зрителями.

Тем же путем он идет и в "Коте в сапогах". Здесь стыки произведений, использованных в партитуре фильма, еще более неприкрыты и остры. Но вместе с тем, мне кажется, в этом фильме музыкальный материал в значительно большей степени носит иллюстративный характер. Так беспросветность нашей нищей жизни в нечерноземной грязи дублируют фольклорно-частушечные "Страдания". Француз поет "Марсельезу" от радости, что его не съел Людоед, Ваня от переизбытка чувств поет "Я люблю тебя, жизнь".

С музыки началась и новая картина Гарри Бардина "Чуча". Точнее, с ностальгической музыки. У каждого, даже зачерствевшего с годами, сердца есть такая сокровенная мелодия, от которой першит в горле и мысли отбывают в зыбкую даль прошлого. Катализатором самого нашумевшего "перестроечного" спектакля "Взрослая дочь молодого человека" стала музыка Гленна Миллера. Видимо, для шестидесятников, к коим принадлежат и режиссер Анатолий Васильев, и автор пьесы Виктор Славкин, и режиссер-мультипликатор Гарри Бардин, эти мелодии означали нечто большее, чем аккомпанемент к реальности, "данной нам в ощущениях". Как нечто большее, чем просто мода, представлялись узкие брюки стиляг или "враждебные" джазовые композиции. Вместе с гудком миллеровского поезда они "отрывались" в неведомую даль "Солнечной долины".

Новый фильм Бардина "спровоцирован" музыкой Гленна Миллера и выстроен со всей тщательностью музыкальной партитуры, представляющей собой расширенное попурри из мелодий знаменитого композитора. Здесь есть главная партия -- сама тема Chatanooga choo choo, побочная партия -- нежная мелодия, возникающая в комнате мальчика, маленького героя фильма, Serenada in blue, тема любви -- I know why и тема битвы -- In the mood. Завершается музыкальная история хрестоматийной рождественской кодой -- Jungle Bell. Ритм, монтажное движение, порой даже некие сюжетные повороты беспрекословно подчиняются движению мелодии и ее оркестровки. Оттого ощущение синкопированного ритма, идущего от музыки, передается изображению.

Весь этот пестрый музыкальный букет (обошедшийся авторам фильма в кругленькую сумму) -- звучащий фон неприхотливой новогодней истории. Итак, Гарри Бардин снял рождественскую сказку. Классический, с точки зрения Голливуда, семейный фильм с обильно политым сиропом и сдобренным ванилью финалом. Внуки заливисто хохочут, бабушки роняют слезу.

Сказочник Бардин изменил своим разодетым в пух и прах шарльперровским принцессам и королям, увлекшись скромной современной историей о детском одиночестве.

Шлейф обид, недопонимания, невыполненных обещаний тянется за нами из детства, трансформируясь в комплексы, странности характера. И сегодняшним детям (равно как и вчерашним, и позавчерашним) явно недостает внимания родителей, будь они энтээровцы, еле сводящие концы с концами, или "новые русские", занятые круглосуточно в своих офисах приращиванием золотых брикетов. Но режиссер еще раз напоминает нам: детям все равно, в какое время жить. В их системе координат благополучие воплощено в постоянные величины: поцелуй на ночь, счастье быть услышанным и понятым. И что заменит бабушкину сказку?

Добрый Гарри Бардин натянул на себя чепец и поведал детям историю одного мальчика, оставшегося в новогоднюю ночь в одиночестве, хотя дом просто ломился от гостей. Они шумно вваливались в прихожую, пара за парой, вручая малышу дежурных безликих плюшевых медведей, которых он вначале бережно, а затем уже с ожесточением укладывал в штабеля.

Взрослые в фильме Бардина, за исключением родителей, лишены голов. То есть, по всей видимости, эта не лишняя деталь существует, но где-то там наверху, за границами кадра. Нам же видны лишь нарядно приодетые туловища и туфли. И вот в этом отчужденном пространстве танцующих ног безуспешно пытается найти себе местечко ребенок.

И тогда из выброшенного на чердак барахла он мастерит себе Няню. Да еще какую! Он перетягивает старую подушку подтяжками, отчего сразу возникает немыслимых размеров бюст. Ловко посаженные на боксерскую перчатку очки поблескивают лукавством. Поверх спутанной в кудряшки магнитофонной пленки нахлобучен полосатый колпак. Последней завершающей точкой в инсталляции юного художника становятся ролики. В результате этих нехитрых манипуляций возникает довольно взбалмошный, экстравагантный характер, отдаленное подобие Эллы Фицджералд -- создание отнюдь не эфемерное. Она с удовольствием участвует в разного рода забавах и шалостях, храбро сражается с помощью телевизионной антенны с наводнившими чердак летучими мышами, устраивает для малыша настоящий цирковой спектакль. А когда у него от усталости начинают чесаться глаза, она быстро и нежно вытряхивает его из одежды, укрывает и убаюкивает.

В этой неприхотливой истории есть откровенные парафразы классических детских сказок, и не только "Мэри Поппинс". Например, битва Чучи с мышами под предводительством зловещего Короля -- вариация на тему "Щелкунчика". Веселые новогодние шалости Чучи и изумление родителей при виде массивной темнокожей пришелицы -- явная отсылка к "Карлсону...". Правда, Бардин находит для сцены встречи родителей с Чучей неожиданное разрешение: переступая порог детской, растерянные родители, не успев рассердиться, превращаются в неугомонного вихрастого мальчишку и девочку с прыгалками.

Замечу, что для воплощения и одушевления этой простодушной истории о дружбе реального мальчика с придуманной Няней Бардину понадобился шипучий сплав несоединимых элементов. Пространство тщательно созданного макета (пушистый сверкающий снег, огоньки в замороженных окнах, расчищенное стекло катка, продуманный домашний уют) становится местом действия для фантастических персонажей (как это обычно и случается в сказках Андерсена, Линдгрен, Экзюпери). Центром пересечения этих сфер становится крошечная фи- гурка мальчика (она сделана из пластилина, и это наделяет персонаж особой незащищенностью).

И если порой кажется, что каскад фантастически разнообразной, пестрящей неожиданными драматургическими поворотами музыки Гленна Миллера избыточен для этой детской истории (или, наоборот, сама история недостаточно изобретательна), то ощущение некоего содержательного вакуума с лихвой восполняется редким качеством самого мультипликата. В современной отечественной анимации, особенно в ветшающем на глазах "кукольном фильме", вопрос культуры и качества профессии отнюдь не вторичный. В пору диктата "поточного серийного продукта" режиссер Гарри Бардин выступает в роли одного из хранителей основ анимационного мастерства. Но он испытывает натуральную идиосинкразию к стереотипной кукольной мультипликации. И вся его творческая энергия устремляется к тому, чтобы освободиться от ее клишированных тисков.

Необыкновенный макет, обладающие редкой пластичностью персонажи, детально выверенное внутрикадровое движение -- не только свидетельство технического навыка, все это создает особую атмосферу новогодней картины. Так умиляют взрослого человека тщательно воссозданные в миниатюре железные дороги с полустанками и домиками на обочине, крошечные кукольные квартирки со спаленками и кухнями.

В этом фильме все как будто настоящее -- и свет от фонарей на снегу, и ветер, и запорошенный снегом каток, и огоньки, гаснущие в домах во мгле новогоднего рассвета. Но все дело в этом "как будто". Бардин -- сказочный реалист. Оттого завершается фильм знакомыми всем звуками легких молоточков рождественской песенки "Джингл Белл". И под этот полный детских ожиданий праздника шлягер смыкаются две сферы: реального пространства макета и выдуманной сказки. А прощальный жест Чучи словно перемешивает мягкий свет из окошек с блеском искрящегося и переливающегося красками снега. И летящие с неба снежинки неправдоподобно похожи на настоящий, но всегда волшебный звездопад...