Так кому нужна «Киноправда»?

В самые крутые перестроечные годы, когда программа "Киноправда" блистала на Первом канале и была одним из приметных явлений во всеобщем ритуале "прощания с прошлым", после ее названия пытались ставить разные знаки: вопрос, отточие, вопрос с отточием... Точки не было: очевидно, что сами инициаторы и исполнители замысла понимали, что ставить ее рано.

В центре внимания были "культовые фильмы", "сталинское кино" в наиболее ярких, идеологически агрессивных, политически нахрапистых его формах. Вели передачи известный тележурналист Георгий Кузнецов и доктор искусствоведения Лилия Маматова, увы, ушедшая из жизни летом 1996 года. "Киноправду" сняли с эфира Первого канала несколько раньше. Предлогом "отставки" была ее якобы органическая конфликтность; установка же на "общественное примирение", по мнению тогдашнего руководства ОРТ, предполагала неучастие в любых конфликтных ситуациях.

Иными словами, прошлое, запечатленное на кинопленке и вызывавшее у одних нервическую ностальгию, у других -- не менее нервическое неприятие, предпочли "забыть" и "не ворошить". Курьезно: почти синхронно с исчезновением "Киноправды" из эфира начался телебум "нашего старого кино". Все каналы стали на значительный процент заполнять сетки вещания старыми советскими фильмами. Процесс зашел так далеко, что на последнем съезде кинематографистов одной из главных тем (и одним из богатейших потенциальных источников дохода) был объявлен именно телепоказ старых лент...

Что же касается прежней "Киноправды", то несмотря на ее острую дискуссионность, поляризацию позиций, она зачастую была диалогом глухих. Кузнецов всеми силами стремился использовать фильм в целях инструментальных, акцентировать несоответствие "киноверсий" истории ("большой" и "частной") омассовленным ее киномоделям. На помощь призывались "бывалые люди": кто побывал в сталинских лагерях, кто -- на передовой Великой Отечественной или недавних, по тем временам, битв за демократию. Маматова, проявляя героический дух сопротивления, пыталась занимать в этом пиршестве интеллекта и свободолюбия свою профессиональную позицию.

Она старалась говорить об искусстве. Анализировала ситуации, в которых великие мастера выполняли социальный, политический, идеологический заказ, творили мифологию, порой страшноватую, и при этом делали эпохальные художественные открытия в области искусства, насчитывавшего к тому времени всего лишь несколько десятков лет. Не забуду сцену: в эфире -- "Великий гражданин" Фридриха Эрмлера. Зловредность концепции фильма очевидна. "Игра с историей" страшновата. Но и мастерство -- первоклассное. Лиля Маматова пытается об этом "тоже сказать", а сидящий рядом с нею Юрий Карякин зябко ежится и демонстрирует "ощущение ужаса" и полное недоумение: как можно в этом вылавливать "художественные особенности".

Самым же замечательным в тогдашней программе были письма и звонки трудящихся прямо по ходу просмотра. Аудитория в ту пору четко делилась на два разряда. Первый под девизом: "Святого не трожь!" Второй под лозунгом: "Зачем под видом обращения к искусству прошлых лет пропагандировать сталинщину?!" Непримиримость этих двух позиций была настолько очевидной, что и возникал этот самый эффект диалога глухих. И можно понять руководство ОРТ, в канун очередных выборов решившее подстраховаться и не "сеять рознь" в массах посредством телеэкрана. Проблема заключалась даже не в наивности дискуссионного блиц-клуба, не в том, что форма "суда над фильмом", "суда над прошлым" исчерпала себя, и не в том, что материал кино, каким бы оно ни было идеологизированным и политизированным, стал сопротивляться самоцельному стремлению сделать его, кино, иллюстрацией к "новой концепции" истории или к "разоблачительным фактам, о которых теперь можно рассказать".

Кино брало свое и от передачи к передаче стало заявлять о себе именно как о кино со всеми нюансами и обертонами "контекста" его создания и бытования, но прежде всего как самостоятельная структура, определяемая не только политическим "заказом", но и режиссурой, операторскими решениями, актерскими талантами и именами. Да и зритель, охолонув раньше, нежели телевидение, стал все более отчетливо выказывать желание не вести "спор о вере", а вспоминать виденное прежде, радоваться встречам с любимыми актерами на экране. Акция тогдашнего руководства ОРТ была точно схваченной тенденцией, ответ на вызревание которой, правда, оказался традиционным -- на хирургический манер.

"Киноправда", как выяснилось, не столько померла, сколько переждала и возникла вновь -- теперь уже на дециметровом 31-м канале. Ведущий -- все тот же Георгий Кузнецов, неизменен и редактор -- Регина Мосолова. Вашему покорному слуге было предложено поучаствовать регулярно в первых десяти "затравочных" передачах, да и затем, когда началась ротация киноведов и кинокритиков в кадре, оставаться одним из собеседников ведущего. И должен сразу сказать, что опыт, обретенный таким образом, оказался для меня с профессиональной точки зрения бесценным.

Что до самой "Киноправды" -- ее сразу заметили. Около десятка откликов в самых разных по ориентации центральных изданиях для программы, идущей по дециметровому каналу, пусть и в самое рейтинговое время -- в субботу после обеда, -- это уже нечто. Оглушительная активность зрителей, которым предлагается звонить по телефону людям в кадре, -- свидетельство того, что зритель сознательно предпочитает "старый фильм" всему многообразию программ, параллельно транслируемых по другим каналам.

Поначалу вроде бы столь же внятно обозначилось деление аудитории "пополам": "святого не трожь!" и "перестаньте пропагандировать сталинские фильмы". Характерно, что и в печатных отзывах поначалу доминировали те же два мотива. Показ "Кавалера Золотой Звезды" без восхваления романа и его автора "Советской России" представлялся хулиганской выходкой и святотатством. Зато критик из "Независимой газеты" по поводу всей затеи стандартно цедит сквозь зубы: мол, нам со "сталинским кино" и без вас все понятно, и не надо вам нас просвещать.

Любопытней же всего было то, что с самого начала определились, а скоро стали доминировать и принципиально иные типы отношения. Прежде всего оказалось, что значительная часть людей старшего и среднего поколений не просто готовы к диалогу. Они независимо от политической ориентации испытывают в этом диалоге явную потребность. Поразило обилие и качество вопросов по делу. В меньшинстве оказались "непримиримые".

К примеру, на экране -- фильм "Истребители", а после него Кузнецов, апеллируя к документам, говорит о том, что перепроизводство летчиков в конце 30-х годов привело к запрету военлетам жениться без разрешения начальства и менее чем через три года после окончания училищ; рост семей и невозможность обеспечить эти семьи жильем -- все это отдавало чем-то очень современным. Был лишь один зритель, разгневавшийся на такую "клевету", остальные же, и притом спустя недели после показа фильма, звонили и благодарили за то, что им показали ситуацию по-новому.

Еще большим сюрпризом было то, сколь активно смотрят программу молодые зрители. На экране -- "Суд чести". Восемнадцатилетний паренек из Подмосковья звонит на канал, сообщает, как он "торчит" и "тащится" от этого кино. Он старое кино вообще впервые видит. То есть не "Суд чести", а вообще кино этой поры и режиссерские, актерские работы такого класса. Его интересует все: соотношение реалий и вымысла, судьба Абрама Роома, Бориса Чиркова. Вопрос: "Играл ли Чирков еще где-нибудь?"

Вот так-то. Я счел бы этот звонок курьезом, если бы не массовость подобного явления. Массовость, подтвержденная, что называется, не отходя от телекамеры. Показываем "Александра Пархоменко". Рядом со мной в студии -- историк, ему за тридцать, он блистательно владеет материалом, прекрасно и доказательно пользуется словом. Он предварительно посмотрел фильм и после вводной части передачи вдруг спрашивает: "А что это за актер, который играет ординарца Пархоменко? Какой живой, какой яркий! Про него что-нибудь известно?.." Объясняю ему про Петра Алейникова и вижу: для моего собеседника и имя в новинку, и вся эта эпоха отечественной культуры, кино в частности, -- нечто из области неведомого и не открывавшегося никогда.

За баталиями последних полутора десятилетий, за выяснением отношений "вокруг кино" и "по поводу кино", видимо, не учли, что пришло новое поколение, для которого прежняя эпоха биографически не пережита, в нее надо входить, делая усилие, -- как во всякое прошлое. И разговоры о том, что кому-то что-то "раз и навсегда все ясно", -- это разговоры для бедных. Или, наоборот, для очень богатых -- по принципу "кто весь наполнен сам собой".

Для меня самое памятное -- показ двух серий "Георгия Саакадзе" Михаила Чиаурели. Большинство зрителей либо вообще не видели фильм, либо помнили о своих впечатлениях тридцати-сорокалетней давности. Поразило не только число, но и характер звонков: о великих актерах, о логике исторического повествования, о судьбе семьи Моурави. И еще опыт: "Марионетки" Якова Протазанова. Старый кинопамфлет о власти денег, о "кукловодах" и "куклах" в политике. Тут уж для зрителя были просто открытием и сам фильм, и отнюдь не новая природа болячек, сегодня ощутимых для всех. Вывод: программа обрела своего зрителя, свою аудиторию. Людей стали интересовать не концепции, но лично пережитые факты. Прежде же всего само кино, сам фильм как факт и те, кто фильм делал и делает, плюс те, кто о нем действительно нечто ведает и может своими знаниями поделиться. Правда, и тут необходимо уточнение: публику явно не устраивает, когда ей подают только "отфильтрованные" знания. Публика по-прежнему любит встречи с актерами.

Когда мы перед Новым годом показали "Свадьбу с приданым", пригласив в студию Веру Васильеву, это был перелом, именно отсюда пошло начало нового этапа в жизни программы. Обвал звонков был оглушительный, среди звонивших -- не только "ностальгирующие" старички и старушки, но снова тьма молодых. Замечательнее же всего было то, что молодые четко и просто поняли жанровую природу фильма, приняли ее, воспринимали живо и весело. Публика нынче умнее, чем ее когда-то придумала публицистика. У нее, публики, если угодно, свой жанр, свой стиль.

Отсюда, наверное, и особо выраженный интерес зрителя к жанровому кино. И жанровый принцип подачи материала оказывается куда более предпочтительным, нежели "тематический" (Лениниана, гражданская война, межвоенный период и т.д.).

Главное же: программа -- внятное свидетельство того, что зрителям она нужна. И, слава судьбе, не "зрителям вообще", а своей аудитории, которую нашла программа. Потому, в заключение, отнюдь не формальное спасибо всем, кто на 31-м канале понял, что играет наверняка, когда вовсе не гальванизировал останки "Киноправды" с Первого канала, но дал "добро" на новую жизнь старых фильмов в контексте, для зрителя привычном, но по необходимости меняющемся.