Непокорная Клара. «Живая плоть», режиссер Педро Альмодовар

"Живая плоть" (Carne tremula)

По рассказу Рут Рэнделл
Авторы сценария Педро Альмодовар, Хорхе Гуеррикачиварриа, Рэй Лорига
Режиссер Педро Альмодовар
Оператор Аффонсо Беато
Композитор Альберто Иглесиас
В ролях: Ксавье Бардем, Франческа Нери, Либерто Рабаль, Анхела Молина
El Deseo SA, CiBy 2000, France 3
Испания
1997

"Живая плоть" -- худший из всех виденных мною фильмов Педро Альмодовара, и все же он достаточно хорош, чтобы смотреть его и писать о нем не без удовольствия.

Во-первых, в нем есть энергия, хотя и, к сожалению, слабеющая по мере того, как режиссер, еще недавно почитавшийся как анфан террибль, становится национальным классиком, культурным героем, сформировавшим и олицетворяющим для всего мира новый постмодернистский облик послефранкистской Испании. Той самой Испании, о которой брат режиссера продюсер Авгутин Альмодовар говорит, что здесь не принято позволять кому-то быть живым мифом, а худшим подарком для испанцев стало бы получение одним из их соотечественников Нобелевской премии.

Во-вторых, в фильме есть почти все элементы красочно аляповатого мира Альмодовара, которые он умеет эффектно и артистично преподнести. Визуальная среда, в которую режиссер помещает своих героев, содержит полный перечень объектов этого унифицированного мира, где тотально господствуют новые технологии, рекламный дизайн и масс-медиа.

В-третьих, "Живая плоть" выдержана по жанру: это эротический триллер с элементами обязательной для Альмодовара мелодрамы, которая, по его собственным словам, "дает возможность говорить о чувствах, не боясь грубых преувеличений, но и не превращая все в трагедию". Режиссер берет за основу шаблонную заготовку фоторомана или "мыльной оперы". Но до предела насыщает ее энергией, юмором, страстью, утонченным сарказмом. И эротикой.

Любовь, ревность, спорт, тюрьма, инвалидное кресло, телевидение -- все это привычно присутствует в фильме. Не удивляет и то, что из трех героев-мужчин двое -- полицейские. Необычно разве то, что главная героиня предстает не в роли порнозвезды, манекенщицы, проститутки или журналистки, а в образе преодолевшей зависимость от наркотиков воспитательницы детского приюта. Да еще то, что даже на периферии картины не появляются нежно любимые Альмодоваром трансвеститы и транссексуалы.

Но и того, что есть, вполне достаточно на несколько картин нормальной температуры.

Во время полицейского обхода Дэвид и Санчо слышат крики и врываются в квартиру наркоманки, красавицы Елены, которой домогается влюбленный в нее юный Виктор. Тот самый Виктор, что двадцать лет назад родился в автобусе и получил от мэра пожизненный бесплатный билет на мадридский транспорт.

Во время потасовки Дэвид ранен. Когда Виктор шесть лет спустя возвращается из тюрьмы, он находит Елену замужем за парализованным Дэвидом. Заведя роман с женой Санчо Кларой, Виктор выясняет тайну: Дэвида на самом деле из ревности ранил его напарник Санчо. Преувеличенные страсти, роковые совпадения, страшные тайны и мстительные планы сплетаются в такой концентрации, что не избежать кровавого финала, который, впрочем, Альмодовар легко оборачивает хэппи эндом.

Режиссер не отворачивается брезгливо от масскультуры, а использует ее расхожие клише для прорыва в новую, парадоксальную реальность. Более живучую, чем сама жизнь. В своего рода гиперреальность, обладающую особой интенсивностью, повышенным градусом артистизма, открытую самой безумной фантазии, не скованную правилами бытовой логики, идеологическими или интеллектуальными установками.

Не скованную также обожествлением стиля. По Альмодовару, "стиль -- вещь настолько многозначительная, что если выдерживать его до конца, он становится вульгарным". Спасением от диктата стиля становится кич. Хотя и "очень трудно отличить "дурной вкус", полный изобретательности и юмора, от дурного вкуса, который просто дурен", все-таки можно стать "Висконти кича".

В последних фильмах Альмодовара, начиная еще с "Высоких каблуков", а особенно в "Цветке моего секрета" и вот теперь в "Живой плоти" насмешливое легкомыслие наталкивается на некое неожиданно явившееся препятствие. Все вроде бы остается -- чудесные метаморфозы, любовные недуги, преступления страсти. Но если еще недавно Альмодовар соединял жанровую рутину с моральным экстремизмом и это сочетание казалось самым универсальным и продуктивным, то теперь в мире режиссера что-то ломается. Уходит в прошлое эпоха поздних 80-х с ее быстрыми удовольствиями и столь же быстрой прибылью -- эпоха, с которой Альмодовара привыкли идентифицировать.

Не случайно в последнем фильме появляется смысловая закольцовка: экспозиция показывает, как Виктор рождается в мадридском автобусе в 1970 году -- в дни, когда было опасно ходить по улицам, когда Франко объявил чрезвычайное положение и отменил даже элементарные свободы. Кончается же картина тем, что Елена рожает от Виктора в комфортабельном такси. Альмодовар устал и разочаровался в последствиях той моральной свободы, за которую он с таким рвением боролся в постфранкистской Испании. Режиссер имеет основания заявить: "С течением времени я обнаруживаю в себе гораздо больше морализма, чем полагал раньше, и даже больше, чем хотел бы иметь".

В новой картине Альмодовар остается насмешником, но почти перестает быть провокатором. Он словно бы всерьез воспринимает часто слышимые упреки в недостатках драматургии (его отчасти справедливо, но не без злорадства, называют "гением эпизодов"). В "Живой плоти" как никогда целен и продуман сюжетный каркас, ни один эпизод не выламывается из целого. Выясняется, однако, что именно диспропорции неправильности придавали миру Альмодовара обаяние и притягательность.

Последний раз некорректность явлена была в "Кике". Когда журналисты интересовались, будет ли политически правильным смеяться над поистине уморительной, доведенной до идиотизма пятнадцатиминутной сценой изнасилования Кики, Альмодовар отвечал: "Смейтесь, плачьте, уходите из зала, курите, пейте, пукайте, делайте все, что угодно вашему разуму и телу".

Альмодовар называет себя убежденным феминистом. Точка зрения женщины преобладает в его фильмах. Но это еще и сугубо латинская, средиземноморская точка зрения. Противник мачизма и мужского шовинизма, Альмодовар в то же время чужд ханжеской англосаксонской политкорректности. И если есть в "Живой плоти" художественный элемент, перевешивающий все остальное, это, естественно, образ женщины. Но не красавицы Елены, а стареющей Клары. Которую играет Анхела Молина, некогда "смутный объект желания" Луиса Бунюэля, еще недавно пылавшая жгучей, но краткой испанской молодой красотой.

Было бы справедливо назвать фильм "Клара". В то время как остальные персонажи играют в заданную режиссером насмешливую игру, Клара -- Молина по-настоящему страдает, по-настоящему убивает, по-настоящему умирает. "Нимфоманка" в перечне субъектов мира Альмодовара; "гулящая жена" в категориях "мыльной оперы", призрак которой витает рядом, на самом деле она и есть -- единственная в фильме -- живая плоть, жаждущая другой живой плоти. Благодаря актрисе эта героиня становится в высоком смысле трагической. И пытающийся привычно осмеять ее Альмодовар здесь тоже терпит поражение.