Любовь к поваленным гробам

...окрашенным гробам, которые
снаружи кажутся красивыми, а внутри полны
костей мертвых и всякой нечистоты.
Матф. 23, 27

В картине Тони Ричардсона "Джозеф Эндрюс" (1977) колдовские кадры: главному герою, мотыльковому юноше, навязывает ласки огромная бабища, намазанная от глазниц до самых до окраин. В ее лице, на ее румянах -- гипнотические отсветы хищной и жалкой похоти, она источает серное марево бесстыдной надежды и обреченности. Глядя на эти ужасы, начинаешь понимать, что такое смертный грех.

У Милоша Формана в "Амадее" (1984) прием с гримом повторен и как бы размножен. Имею в виду сцены из "Волшебной флейты". В них все актеры в гротескной раскраске. Художество применено не для украшения мизансцен, не для увеселения, но для напоминания. В этом глубинное соответствие Моцарту, потому что "Волшебная флейта" -- сладостное memento mori.

Предупреждение о тлении звучит в увертюре оперы и в гимне "О, Исида и Осирис", проступает в ярко-цветных ужимках Папагено. Размалеванность оперных масок не что иное, как повапленность, то есть указание на смертность. Смертность как бы живую, способную к делам жизни. Ведь и Исида зачала сына Гора, мстителя, от мертвого Осириса. "Волшебная флейта" -- это восславление смерти, реквием. Но реквием не католический, а языческий и еретический.

История тоже гроб. Во-первых, потому что большая ее часть принадлежит законченным жизням. Во-вторых, потому что многое в письменной и устной истории родилось под страхом смерти или под ее обаянием. В пьесе Д.Б.Шоу "Ученик дьявола" на вопрос: "Что скажет история?" дан ответ: "История, как всегда, соврет". Бог с ним, с Шоу. Что с него, вегетарианца и фабианца, взять. На самом деле, история не врет. Ею врут. Ее повапливают. Повапленная, у одних она вызывает восхищение, а у других отвращение. Восхищение уводит от истины. Но и отвращение далеко от правды: повапленными бывают и рака подлинного святого, и саркофаг действительного героя, и честной отеческий гроб.

Историю подмалевывали, подмалевывают и будут подмалевывать (скороговорка). В "Исторических портретах" В.О.Ключевского изображаемые личности, например Сергий Радонежский, окутаны поэтическим туманом. У Н.И.Костомарова ("Русская история в жизнеописаниях...") ясности больше, но больше и сказки. Однако это в сравнение не идет с современным штукарством, когда из древнерусских недр выводят гуськом Элладу, Первый Рим, а заодно и химию-физику с Латинской Америкой.

Такое впечатление, что только древние летописцы по простоте своей держались доступной достоверности. Есть предание, что Нестор-летописец был сослан Владимиром II Мономахом из Киево-Печерской обители в -- буквально -- Тмутаракань, поелику своими писаниями взыскивал некую вышнюю правду, вместо того чтобы преследовать лучшие (княжьи) цели.

Повапливанию особенно (и не случайно) подвержены громкие убийства. 15 мая 1591 года в Угличе на крыльце княжеских палат спорили три женщины: царица Мария Нагая, мамка ее сына -- царевича Дмитрия -- Василиса Волохова (известная московская сваха). И кормилица царевича Ирина Тучкова. Спор был о том, пускать Димитрия по городу гулять или нет. В конце концов царевич с кормилицей и мамкой на гулянье все-таки вышли.

По дороге они встретили нескольких людей, один из которых, Осип Волохов (сын Василисы), в возбуждении встречи перерезал царевичу горло. Единственный свидетель, вдовый священник Федор Огурец, бросился на колокольню и ударил в колокола. Угличане, сойдясь на набат, по указке Марии Нагой расправились с названными злодеями. Спустя срок прибыли дознаватели из Москвы. Их заключение: царевич погиб, упав в падучей судороге на личный ножик. Однако молва, как известно, указала на Бориса Годунова как на главного злоумышленника.

Оба истолкования знатного душегубства родственны. И несообразный ножик-саморез, и подозрение в заговоре объединяет слепота к подлинности смерти, к ее природным, по большей части бытовым обстоятельствам. На Руси природу вообще за причину чего-либо не считают. Между тем свой от природы свирепый нрав юный Дмитрий Иванович выказывал на всех, а на мамке одной из первых. Казалось, естественно увидеть в действиях убийцы месть за мать, а то и просто пьяное одичание (на Руси одно другому славно помогает). Но нет, повапленная история плюет на простые объяснения.

В недавнем бытовом убийстве депутата и генерала снова разыскивается вселенская подоплека, снова подозревают всемирный заговор. Как будто недостаточно семейного разлада, как будто не смертельно опасна подспудная вражда уставших друг от друга людей. Разве в домашних войнах жестокости и мародерства бывает меньше, чем в войнах прочих?

Поиск заговора окрылен, по обыкновению, сенековским вопросом: "Cui prodest?" Тот, кто зацикливается на этой латыни, обличает себя. Потому что озабоченность чужой выгодой есть в глубине своей завернутость на выгоде собственной. Отсюда пляски на костях, обмен пинками над святынями. Отсюда схлестки психологических, политических, экономических и прочих шкурных интересов. Что и показывает возня вокруг уральских останков.

Мистика истории. При Годунове подверглись гонениям все участники угличского дела. Семья Нагих была раскидана по медвежьим углам, а царица Мария была насильно пострижена под именем Марфы и заточена в монастырь Св. Николая на Выксе, близ Череповца. Колоколу, возвестившему о конце династии, вырвали язык и отправили в Сибирь. Еще в прошлом веке этот колокол вроде бы показывали в Тобольске. И не куда-нибудь, а как раз в Тобольск сослали последнего самодержца из Романовых, которым смерть наследника Ивана Грозного, по сути, и открыла путь к трону.

Мистика смерти. Смерть делает явью самые страшные сновидения. Н.В.Гоголь боялся лечь в могилу заживо. И, по свидетельству некоторых участников перенесения гоголевского праха из Донской обители в Новодевичью, были признаки, что Гоголя действительно похоронили в состоянии летаргии. В.В.Розанов после трудного детства и нелегкой юности всю остальную жизнь складывал копейку к копейке от страха перед нищетою и голодом (у него и увлечение было соответственное -- нумизматика), а умер именно голодной смертью и в полной нищете.

Последние годы жизни Николая II и его близких из-за гемофилии наследника-цесаревича не отпускал кошмар неостановимого кровотечения. И вот император с чадами и домочадцами гибнет, истекая кровью, под пулями чекистских головорезов...

В екатеринбургских страстях 17 июля 1918 года видят руку Москвы, опять подразумевают заговор. По-моему, дело не в заговоре. Не важно, посылались ли распоряжения из центра, и не важно, кем они подписывались. Важно, что и Ленин, и Троцкий, и Свердлов отнеслись к мероприятию с тем же скотским спокойствием, какое в момент злодеяния и в дальнейшем сохраняли непосредственные убийцы.

Это называется социопатией, когда человек неспособен сопереживать чужим страданиям и при этом имеет потребность страдания причинять. Между кремлевскими вождями, уральскими палачами и их современником, известным московским извозчиком-убийцей Комаровым, социопатическое родство. Избирательное родство, избивательное скотство.

В судьбе законоучителя мировой (и моровой) социопатии В.И.Ульянова (Ленина) -- сгущение повапленной истории. Во-первых, запредельные заговоры. Это и заговор возвращения ("пломбированный вагон"). И странный заговор с участием полуслепой и одновременно очень меткой вождеранительницы Фанни Каплан. И недоступный пониманию заговор Кобы против дозрелого на загородной грядке до овощеподобия, а потому вполне безопасного Ильича.

И, конечно, Мавзолей. Главные большевики имели, похоже, две основные и первоочередные исторические цели: покарать своих врагов неестественной смертью и наградить себя неестественной жизнью. Пока коммунистическая идея цвела и пахла, в Москве творил науку целый институт, который путем геронтологической алхимии и алхимической геронтологии должен был длить жизнь вождей очень долго, в идеале -- века.

Но Ленин усоп. Что ж, успение -- дело поправимое. Построили зиккурат, наподобие вавилонских, таким образом, отсчет ленинского сверхбытия пошел как бы от седого месопотамского прошлого. Почему именно месопотамского, опять непонятно, но в повапленном мире никто за понятностью не гонится. Задача была и есть другая -- устроить бессмертным останкам вялотекущее вечное будущее.

Говорят, не по-христиански не предавать тело земле. Не совсем так. Немало незахороненных мощей святых. В Палермо на Сицилии в капуцинском монастыре можно увидеть мумии клириков и мирян. В России, в суровые зимы, когда промерзлая земля не поддавалась заступу, умерших держали до весны в церквях, их тоже можно было навещать и лицезреть.

Поругание христианского обычая в другом. А именно в нарушении покоя покойника: благодаря особой мавзолейной лаборатории, ленинскую мумию таскают туда-сюда, ворочают, раздевают-одевают, гримируют, делают вливания, умащают противоплесенными снадобьями. Смерть взята в производственный оборот. Жизнь, пресекшуюся далеко не вчера, не отпускает злоба сегодняшнего дня. А это варварство, ересь, как выше сказано. Вот и в большевистском гимне, "Интернационале", слышатся пародийные отзвуки "Волшебной флейты"...

Дурной вкус к жизни, извращенное понимание ее смысла распространены и в общественных низах, и в общественных верхах. Этому вкусу, этому пониманию удобен не подлинный, а пародийный мир. Такое жизнечувствие обслуживают размалеванная культура и повапленная история. Но существует другое.

Никогда, наверное, не забыть этот репортаж. Съемочная бригада из Питера с офицером-проводником в озверелом Грозном. С крыш бьют снайперы -- кажется, что со всех сторон. Группа переговаривается, голоса ясно различимы, они размеренны, без срывов и придыханий. Люди делают свое дело. Вдруг оператор, человек лет сорока пяти -- пятидесяти, поникает. Слышно, как в него вошла пуля. Видеокамера выпадает из рук, но, перевернутая, все равно держит картинку. Оператор говорит с непередаваемым спокойствием: "Кажется, убит". Еще один хлопок пули о тело, и тот же невыносимо спокойный голос: "Все, теперь точно убит". Человек умер точно.

Человек умер, но в его смерти живы подсказки для жизни. Они просты той же простотой, с какой этот человек жил, исполнял долг и умирал. В них подтверждение того, что надо делать свое дело при всех трудностях и опасностях, надо сохранять себя под натиском и не склоняться перед безжалостной подлостью (снайперское дело -- одно из самых подлых в мире). Надо жить до конца. Надо растить детей, строить свой дом, возделывать свой сад, постигать величие малых дел.

Смерть неизбежна, и это не повод для сокрушения души. Это повод любить любимое, радоваться радостному, ценить быстротечное, доверять вечному. В чем, по-моему, состоит назначение человека.

И смысл человеческой истории.