Последний чемпионат века

Замысел этой публикации родился неожиданно и во многом благодаря артистической непредсказуемости нашего постоянного автора Зары Абдуллаевой. Со свойственной ей в минуты вдохновения безапелляционной решительностью она сказала: "Журнал должен написать о футбольном чемпионате". И сразу же стало ясно, что укротить взрывоопасную, еретическую энергию этого на грани фола задания можно было только одним-единственным способом -- выполнив его.

Мы не пожалели о том, что взялись за тему, лишь косвенно (через телевидение) привязанную к экранным искусствам. "Посторонний" сюжет, как это часто бывает, позволил более широко взглянуть на современный культурный контекст. На первый план в обсуждении футбольных страстей вышли такие тяжелые общие проблемы, как "внутренняя готовность современного человека к войне", "национальные комплексы и национальный реванш", "триумф как массовое безумие". При этом необходимость что-либо объяснять, увязывать, наводить шаткие смысловые мосты исчезла сама собой. Анкета вывела разговор в единое драматическое пространство конца века (тысячелетия), где футбол по существу не так уж далек от телевидения и кино, скорее, связан с ними одной цепью, а подчас и одной целью.

Анкета

1. Чем для вас, как человека творческого, стал минувший чемпионат мира по футболу? Как вы оцениваете его итоги? Что позволило этому чемпионату стать событием не только спортивной, но и общественной жизни? О каких глобальных проблемах конца ХХ века (этнокультурных, этических, психологических, социальных и т.д.) заставил задуматься этот чемпионат?

2. Какое из событий чемпионата (неожиданный успех Хорватии, проигрыш бразильцев, победа французов, гол англичанина Майкла Оуэна, досадная неудача голландцев, матч Англия -- Аргентина и др.) кажется вам наиболее значительным и интересным для понимания нашего времени?

3. Как вы оцениваете чисто художественный потенциал французского чемпионата в сравнении с чемпионатами прошлых лет?

4. Определял ли масштаб телетрансляции (финал смотрели около двух миллиардов человек) новую, по сравнению с прежними чемпионатами, остроту футбольных переживаний?

5. Что такое ощущение болельщика у телеэкрана -- животные инстинкты, первичные рефлексы или имеющий гуманитарную ценность культурный опыт?

6. Было ли отсутствие нашей сборной на чемпионате помехой в подключении многомиллионных российских зрителей к эмоциям мировой телеаудитории?

7. Соответствовало ли отражение событий чемпионата на телевидении (трансляции матчей, репортажи, спортивные передачи) реальному масштабу явления, как вы его понимаете? Выделите наиболее удачные моменты в подаче футбола на ТВ.

Лев Аннинский

0. Хочу сразу предупредить уважаемых читателей: я уже давно не болельщик, а был им лишь в далеком отрочестве, в пору, когда все решалось выбором "ЦДКА" -- "Спартак" -- "Динамо", криками "по голу!" и непременным вердиктом "судью -- на мыло!". С тех пор выздоровел.

1. Задуматься можно о любом аспекте -- культурном, этическом, психологическом, социальном, -- когда пытаешься понять, что с нами происходит. Ожидание глобальных потрясений висит над человечеством, которое никак не поверит, что полвека живет без мировой войны. Футбол -- достаточно выразительная модель агрессии, выведенной на зеленое поле, как на предметное стекло.

2. Пожалуй, все-таки состязание Аргентины и Англии. Мне вообще интересны не результаты и не соотношение сил, а сопоставление стилей, за которым угадываешь естественные мироконцепции. Интересен спор латиноамериканского артистического сольного (сольное -- солнечное) начала и европейской силовой логики коллективизма. Поэтому финал был менее интересен: французы не главные в Европе силовики, а бразильцы -- слишком утомленные солисты, чтобы их ария вызывала отклик. Остается чисто психологическая партитура. Для французов этот чемпионат был чем-то вроде штурма Бастилии; их национальная истерия отдавала подавленным комплексом неполноценности, что очень понятно моему разбитому русскому сердцу. А вот "неожиданный успех Хорватии" мил этому сердцу, хотя "неожиданный успех Сербии" был бы мил не меньше. Надеюсь, понятно, почему? В ходе геополитического взлома Югославии хорватов использовали, как рычаг, как камень, вывернутый из стены, их, что называется, "употребили". А они развернулись и дали сдачи, хотя бы в футболе. Так что нельзя не учитывать непредсказуемость "диких славян", которых рассовывают по углам "европейского дома": вдруг возьмут да и погонят мяч не в ту сторону.

3. "Чисто художественный потенциал" чемпионата оцениваю метафорически. С тех пор как в русском языке укоренились выражения "автор гола" и "творческий почерк тренера", можно не удивляться и "симфонии чемпионата".

4. Определял степень вовлеченности масс в эту психопрофилактику. Чтобы было понятнее, напомню блестящее определение Петра Палиевского: "Футбол -- это маленькая укрощенная война".

5. Культурный опыт, конечно. Но с непременным включением в него первичных рефлексов, без которых культурный опыт вырождается в рассудочную немочь. Для животных инстинктов стараюсь находить иные выходы.

6. К нашей сборной давно уже "отношение плевое"; оно накладывается на соответствующее отношение к нашей стране и к нам самим. Я предпочел бы видеть Россию в чемпионате и преодолевать пристрастие к ней, чем смотреть на игру других, не имея в душе ничего, кроме попыток "понять наше время" и подключиться к вибрации мировой телеаудитории. В свете того, как мы подключаемся к мировому сообществу в роли просителя займов, это нормально.

7. Я все-таки смотрел далеко не все. Самое интересное -- медленные повторы и крупные планы, когда видны лица игроков, тренеров, судей и президентов, то есть можно понять психологическую драму. Катание же мяча по траве не имеет столь принципиального значения.

Юрий Богомолов

1. Минувший чемпионат мира очень ясно и четко зафиксировал, что футбол стал существенной, достаточно презентативной частью массовой культуры. Сегодня он интересен не только как чисто спортивное состязание, но и как выразительное зрелище. В свое время еще Эйзенштейн, слушая по радио репортаж Вадима Синявского и то, как ахает стадион на каждое движение футболиста, заметил, что это зрелище крайне выразительно, раз на него так реагирует толпа. Любопытно, что сказал бы Эйзенштейн, если бы узнал, как реагировали те два миллиарда людей, которые смотрели чемпионат мира по футболу в этом году.

Что касается второй части вопроса -- о каких глобальных проблемах конца ХХ века заставил задуматься этот чемпионат, -- я сказал бы, что о соотношении национального и спортивного. Известно, что футболисты разбрелись по различным клубам и каждый клуб представляет собой "компот" из игроков различных национальностей. А чемпионат мира снова все встряхивает, водворяя спортсменов по своим командам и актуализируя их национальные чувства.

2. Наиболее значительным событием чемпионата мне как болельщику кажется победа Голландии над Аргентиной, а самый красивый гол забил голландец Бергкамп.

3. Любой чемпионат -- это всегда соревнование щита и меча. В футболе есть защитные тенденции и атакующие. На предпоследнем чемпионате в США праздновал победу защитный вариант -- щит. На чемпионате во Франции для меня было особенно интересно, что реванш взял меч-мяч. В принципе игра в футбол в глобальном масштабе является соревнованием между этими двумя тенденциями. В этом есть некая закономерность, которая соотносится с развитием цивилизации вообще.

4. Честно говоря, как достаточно старый болельщик масштаба телетрансляции я не заметил. Новая острота переживаний была единственно в том, что за долгие годы наша российская команда в этом чемпионате не участвовала. Свой первый чемпионат мира по футболу я переживал по радио. Было это уже довольно давно. Я был в наряде, чистил картошку и слушал репортаж Синявского о чемпионате в Англии, где играла наша сборная, к сожалению, без Стрельцова. Я все это очень хорошо помню. Тогда было не так уж много заинтересованных болельщиков-слушателей. Разумеется, телевидение сделало для футбола очень много, и итог его векового развития как некоей спортивной культуры является естественным итогом развития самого телевидения. Сегодня взаимосвязь между футболом и телевидением достаточно прямая. Поэтому для меня остается загадкой, почему Северная Америка, в общем-то, равнодушна к этому виду спорта, при том, что футбол для многих национальных регионов является чуть ли не главным способом вхождения в мировую цивилизацию. Это хорошо видно по тому, как футбол захлестывает различные континенты -- сначала Южную Америку, теперь вот Африку, далее, видимо, будет Азия.

5. Я не могу сказать, что у меня срабатывают животные инстинкты и первичные рефлексы при просмотре матчей. Но могу сказать, что всегда отделял свои ощущения болельщика от чисто регионального патриотизма. Когда смотришь игру той или иной команды, работают разные факторы: здесь и национальный, и культурный, и даже, может быть, лингвистический патриотизм. Например, когда я жил в Ленинграде, то болел за питерскую команду. Но в большом футболе быстро проявляется эстетический фактор, когда ты начинаешь болеть за красивую игру.

6. Отсутствие российской сборной на чемпионате этого года активизировало именно эстетическое, а не национально-патриотическое отношение зрителей к футболу. Сначала я болел за бразильцев, но в ходе матча Бразилия -- Франция вдруг обнаружил, что мои эмоции, как у старика Хоттабыча, переключились на другую команду и я стал болеть за французов. Может быть, потому, что игра французов в данном конкретном матче более, чем игра бразильцев, приближалась к идеалу эстетического футбола. Так же я начинал болеть за аргентинцев, а потом почувствовал, что болею за голландцев.

Но в том, что российская сборная не участвовала в этом году в чемпионате мира, был и положительный момент. Не передать, какие чувства возникают, когда родная команда участвует в соревнованиях, но не соответствует эталонам мирового футбола. Лично я испытываю при этом жутко болезненные ощущения. А в этот раз можно было не думать о нашем национальном престиже. И позорный проигрыш команды Болгарии достаточно ясно показывал, насколько могли бы быть испорчены ощущения от этого чемпионата, если бы на месте болгарской команды оказалась сборная России.

7. У меня не хватит слов, чтобы сказать о том, как безобразно наше телевидение показывало этот чемпионат. Было сделано все, чтобы испортить, отнять ту радость, которую он давал. Во-первых, телеканалы, получившие лицензию на трансляцию футбольных матчей, не смогли цивилизованно разделить их между собой, не смогли согласовать их показ. И самый большой урон, который был нанесен болельщикам, это минимум прямых трансляций. Более того, некоторые матчи показывали почти одновременно. А в информационных программах обнародовался счет тех игр, которые должны были передаваться на конкурирующем канале.

Особенно омерзительно действовало ОРТ. Видимо, сказался алчный инстинкт: телевизионщикам хотелось максимально растянуть свой прайм-тайм, чтобы грести рекламные деньги. Поэтому трансляции матчей загоняли глубоко за полночь, и истинные болельщики, которых у нас немало, должны были свои сутки перевернуть с ног на голову. И что должен чувствовать болельщик, когда начинается матч и... совершенно по-хамски, на бесконечно долгое время врубается реклама, после которой комментатор бодрым голосом сообщает: "А у нас тут уже счет открыт"?

Маслаченко был амбициозен до предела, изображал из себя великого футбольного специалиста, но игру практически упускал, как бы и не видел -- или сообщал некую околофутбольную информацию, которая болельщикам абсолютно ни к чему, или рассказывал о своих ощущениях и отношении к матчу, что раздражало до предела. Ведь для чего болельщику нужен комментатор? Для того, чтобы достаточно ясно разобраться в той или иной коллизии на футбольном поле. Для того, чтобы что-то подсказать, ведь болельщики иногда не успевают углядеть, например, кто из футболистов хорошо "тащит" мяч по бровке. А Олег Жолобов, комментировавший чемпионат в трансляциях РТР, на мой взгляд, футбол просто не понимает -- он бесконечно говорил что-то вокруг да около. Я уж не говорю о косноязычии наших комментаторов, ставшем притчей во языцех. В начале чемпионата я даже записывал их перлы. Вот, например, из Маслаченко: "Он погладил мяч животом".

Очень немногие комментаторы этого чемпионата были профессиональны, поэтому в целом впечатление просто скверное. И, конечно же, в результате оба канала -- ОРТ и РТР -- сильно навредили своей репутации. На их фоне выгодно отличались выпуски "Футбольного клуба" НТВ. Я не очень люблю Василия Уткина, но не могу не признать, что передачи он вел хорошо. И телемосты между Москвой и Парижем с комментарием Савика Шустера, известного футболиста, были отменными. Остается только пожалеть, что НТВ не досталась лицензия на показ этого чемпионата в полном объеме. У канала было право на пятиминутные трансляции каждого матча. Но и они были наполнены такой аналитикой, таким профессионализмом, что, на мой взгляд, могли служить примером, как из имеющихся ограниченных возможностей извлечь максимум. Два же других канала -- и государственный, и общественный -- по-моему, заслужили того, чтобы ФИФА лишила их права на трансляции и передала его коммерческим телекомпаниям, которые могли бы более человечно отнестись к такому, как сказал Эйзенштейн, "выразительному зрелищу".

Петр Вайль

1. Первенство мира по футболу, завершившееся чудесной победой французов, подтвердило то, что было ясно всякому порядочному человеку и прежде: футбол бессмертен. Предсказания его нулевой ничейной смерти -- журналистские забавы.

Ничьей нет и быть не может в непредсказуемой жизни. А то, что она непредсказуема, заново открыл лишь ХХ век, осознавший, что ход бытия не управляем разумно. Игровая прихотливость куда более похожа на то, что каждый день происходит за окном.

В футболе фатальность итога и сырая эмоция, которых в современном мире лишены практически все зрелища, срежиссированы и ожидаемы. В этом футбол уступает только обожаемой мною уже двадцать лет корриде -- кровавому и прекрасному рудименту более эмоциональных эпох. Почитая политкорректность и не надеясь на распространение боя быков, я люблю футбол.

Стоит осознать, почему из всех игр мир поддался именно футболу.

Здесь рать идет на рать: нос к носу, кость в кость. Здесь общая драма сражения складывается как сумма поединков. Поэтому безнадежен в смысле тотальной популярности, скажем, волейбол: сетка сводит на нет бурю страстей -- не лягнешь соперника, не укусишь в плечо, не прошепчешь на ухо пошлый мадригал.

При этом в футболе царит норма. Грандиозный грациозный баскетбол, увы, из области аномалии, как цирк лилипутов: полметра, отделяющие нас от Майкла Джордана, непреодолимы. Американский футбол требует танковой мощи и водолазного снаряжения. В хоккее палкой необычной формы гоняют резиновый диск, не встречающийся в повседневной жизни, и почему-то на коньках, чуждых итальянцу, грузину, бразильцу, еврею. Футбол же естествен. Сами размеры поля и время игры не позволяют двигаться быстрее, чем положено законами природы. Каждый в состоянии отождествить себя с любым игроком, даже суперзвездой. Футбол не унижает, как высоты баскетбола или скорости хоккея. Он нетороплив, но непрерывен -- как жизнь. В нем одна большая перемена -- как в школе или в театре. В футболе редко забивают голы, и острота торжества не стирается от частых повторов. Мяч -- первая игрушка человека, и нет ничего естественнее, чем пнуть ногой нечто лежащее на земле -- консервную банку или врага. Тут футбол делает то небольшое допущение, которое необходимо для возникновения игры: в нем действуют ногами, а не руками, иначе бы исчезла потребная для игры условность. Прием затруднения, сказал бы Шкловский.

К двум слагаемым -- норма плюс условность -- добавляется важнейший козырь: окопное братство, азарт войны, упоение боя. Пот и кровь разливаются по эфиру во всех двухстах странах, где гоняют мяч, -- и это футбол.

2. Победа французов как наднациональной команды, в которой только пять игроков (включая резервного вратаря) отвечают расхожему понятию "француз". Герой галльской нации -- алжирский бербер Зидан. Это замечательно: нет ни эллина, ни иудея.

Однако не только мешаются расы, этносы, национальности, но и делаются неразличимыми государственные границы. Перековав мечи на мячи, задумаешься: размывается последняя опора "своего" -- необходимый человеку выход агрессии становится хаотичным. Раньше батальный дух искусственно -- а может, это как раз естественно для человечества? -- поддерживался политическим противостоянием Восток -- Запад. Если ради мира во всем мире надо пожертвовать футбольными переживаниями, я за. Но космополитизм спорта, плодотворно отразившийся на Олимпиаде, задуманной как состязание одиночек, в командной войне обессмысливается. Какова суть хоккейного матча Россия -- Канада, когда все его участники играют в НХЛ? Вот и в футболе уже флаги не разглядеть, гимны не расслышать: да и как, если чемпионат мира -- раз в четыре года, а клубные игры -- каждую неделю?

Уже на прошлом мировом первенстве решающий гол в ворота сборной Германии забил нападающий сборной Болгарии Лечков, игрок клуба "Гамбург". Так как же быть болельщикам "Гамбурга": Лечков -- за город, но против страны? И то же в составах полуфиналистов (Франция, Бразилия, Хорватия, Голландия) два десятка звезд, играющих в итальянском чемпионате, -- они чьи? Чей кумир Роналдо -- бразильцев или миланцев?

Может, это общая тенденция: на место безусловных героев -- Тэтчер, Феллини, Пеле -- приходят профессионалы-работяги Клинтон, Спилберг, Зидан.

7. Российское телевидение живет параллельно жизни своих зрителей. Это было отчетливо видно, когда финальный матч хоккейного турнира на Олимпиаде в Нагано Россия -- Чехия не передавался живьем. Говорят, предвыборная борьба, так вот она -- избирательная кампания. Подобного презрения к своим избирателям, имея в руках телевидение, не позволила бы себе ни одна власть в мире. Нечто похожее происходило на российских телеканалах во время чемпионата мира по футболу -- с тем сомнительно-утешительным оправданием, что первенство шло без участия России.

Эдуард Володарский

1. Естественно, этот чемпионат стал для меня большим событием. Правда, итоги его я назвал бы неожиданными, но в чем-то и закономерными, потому что европейская команда стала чемпионом мира.

Если же говорить о глобальных проблемах, то поскольку футбол (именно футбол) стал, пожалуй, самым массовым видом спорта во всем мире, эта массовая психопатия сродни тем громадным митингам, громадным военным парадам, когда зрителей охватывает психоз не только от самого зрелища, но и психоз националистический, так называемое единение нации. Что с особой наглядностью доказали в этот раз французы, которые вроде бы такие аполитичные, космополитичные -- граждане мира. Но после победы на чемпионате они вдруг почувствовали себя единой нацией. То, что творилось в Париже, -- настоящий сумасшедший дом. Сейчас рейтинг Ширака невероятно подскочил. Во многом благодаря тому, что президент был вместе со всеми на стадионе, болел за свою команду. Конечно, тут начинается политика. Думаю, на финальные игры следующего чемпионата теперь съедутся лидеры всех государств. Сегодня футбол становится орудием в политической борьбе. Я уверен, что если бы Пеле выдвинул свою кандидатуру на пост президента, он запросто стал бы им. После того как он написал книгу "Я -- Пеле", миллионы неграмотных бразильцев выучились читать, чтобы прочесть ее. И это объективный процесс.

Кроме того, футбол -- это командный вид спорта. Водное поло, гандбол, баскетбол и другие игры не настолько зрелищны. Там маленькие игровые площадки, там нет такого простора, как в футболе, который, конечно, уникален. Соответственно, и "болезнь", им вызванная, подобна массовой эпидемии. Даже у теннисистов нет такой славы. Деньги в теннисе тоже большие, но все-таки это элитарный вид спорта. А футбол -- для демоса, для народа.

2. На последнем чемпионате отчетливо проявились различия между южноамериканским и европейским футболом. Бразильцы играли виртуозно, проделывали с мячом настоящие фокусы. Но общего замысла в их игре не было. Каждый из них был сам по себе. Я думаю, что тренер рассчитывал, что любой игрок, а не только Роналдо, способен забивать голы. В игре же голландцев просматривался замысел командной игры. Каждый был сверхтехничен, не все дополняли друг друга и не были просто одиннадцатью великолепными игроками, каждый из которых сам себе футболист. Может быть, в индивидуальном плане голландцы играли классом ниже, чем бразильцы, но это цельная, единая команда. Именно это мне и нравится в европейском футболе. Для кого-то, наверное, выигрыш хорватов был неожиданным, но не для меня. Ведь до развала Югославии там была прекрасная, одна из лучших в Европе сборная, в ней играли и хорватские футболисты. И она тоже всегда славилась цельной игрой.

3. Драматургия последнего чемпионата, по сравнению с прошлыми, была более напряженной. Бразильцы всегда были явными фаворитами и шли с большим отрывом от остальных. Во Франции этого не случилось -- на чемпионате было много мощных команд. И то, что столькие игры заканчивались дополнительным временем и даже послематчевыми пенальти, только подтверждает, что класс игры подравнялся. Досадный проигрыш голландцев и бразильцев -- это просто судьба. И англичанам страшно не повезло -- великолепная команда. Хотя я и не люблю английский стиль -- дальше бить, быстрей бежать. Они всегда такие силовики, что ли. Но сейчас у них классная команда. А гол Оуэна просто фантастический. Впрочем, мне больше нравится гол, который забили голландцы, -- через все поле, по диагонали, пас! -- совершенно гениально. Вот это действительно чисто художественная игра.

4. Сам масштаб телевизионной трансляции говорит о том, что сегодня футбол во всех играющих странах стал главным национальным и даже политическим видом спорта. И уже можно говорить не только о политике, но и об экономике. Для бразильцев, например, трагедия проигрыша заключается не в том, что их авторитет в какой-то степени ущемлен -- они всегда были королями футбола, -- а в том, что в футбольном бизнесе ворочаются огромные деньги и проигрыш здорово ударит по экономике. И плюс, конечно, самосознание. Победы бразильских футболистов многое добавляли к чувству их национальной гордости: не армия, не экономика, а бразильский футбол -- лучший в мире. Это и было для них, пожалуй, самым главным.

Телевидение, конечно, расширило футбольную аудиторию. Но есть и обратный эффект. Футбол оказался настолько популярен на планете, что благодаря ему расширяется и телевидение.

5. Вообще когда сидишь на стадионе, понимаешь, что твой интеллектуальный уровень довольно резко понижается. Ты во власти толпы, как и все в толпе, реагируешь на самые простые раздражители. К примеру, когда смотришь в кинотеатре комедию, то вместе с залом смеешься над какой-то непритязательной шуткой, которая никогда не рассмешила бы, если бы смотрел фильм дома в одиночестве. Гуманитарную ценность, даже если смотришь матч в компании у телевизора, тоже какую-то ощущаешь. Видимо, это связано с непредсказуемостью событий, которые зачастую даже кажутся алогичными. Вроде бы ты видишь, что одна команда играет лучше, а гол забивает другая команда. Но потом, вспоминая отдельные эпизоды, понимаешь, что у более слабой команды воля и желание победить были сильнее.

6. Жаль, конечно, что не было нашей команды, но ее отсутствие не было помехой. В России всегда довольно объективно относятся к игре своих. Я часто наблюдал на стадионе, как болельщики, видя, что их команда играет хуже, игру противников оценивают объективно. Я видел и то, с каким интересом и с какой симпатией следили в Москве за бразильской командой, когда она к нам приезжала. Пеле тогда сказал: "Русские забьют, сколько смогут, а мы забьем, сколько захотим". Они забили три гола и не пропустили ни одного. Нас действительно "катали", как хотели. И все равно это было ни с чем не сравнимое удовольствие.

У нас ведь -- если собрать всех легионеров -- довольно сильная команда. Но беда в том, что потеряно чувство патриотизма, которое заставляет любого игрока выкладываться на все сто. У наших оно затмевается деньгами, каких они раньше не видели. После прежних нищенских заработков сейчас они ошалели от свалившегося на них счастья и, думаю, просто испытывают страх, что снова придется вернуться играть за свою сборную. А если, не дай Бог, травма? Если выйдешь из строя и не сможешь подписать следующий контракт? Этот страх и определил игру нашей сборной в отборочных матчах. Это было очевидно -- они просто катали мяч по полю, и у них не было никакого желания выиграть. Даже с командой из Кипра сыграли вничью -- позор! Ведь если сравнивать, то по уровню наша сборная ничем не хуже, чем команда того же Парагвая. Но у тех есть то, что и называется высочайшим профессионализмом, -- выкладываться до последнего, до финального свистка. А наши видят, что проигрывают, и вообще бросают что-либо вразумительное делать: "А-а-а, все равно..." Зато немцы, с очевидностью нам уступая, игру выигрывают.

Борис Зингерман

Последний в этом столетии чемпионат мира по футболу доставил нам море удовольствия. Он взбодрил нашу жизнь, наполнил ее несуетной, ничем не омраченной страстью и острыми сюжетами. Их финалы не дано было предугадать. Нужно было, затаив дыхание, следить за увлекательной игрой, отгоняя от себя все заранее предусмотренные предматчевые расчеты.

Чемпионат подарил нам две недели счастья и кое-что прояснил. Культурно-историческая ситуация конца века в футбольном марафоне обрисовалась с неожиданной наглядностью, которой телевидение придало, как говорили у нас в 20-е, мировой масштаб. Начнем с главного. На чемпионате, о чем наиболее проницательные комментаторы сообщили нам по ходу действия, были прекрасные матчи, но не было новых идей. В который раз отрабатывались стратегические концепции и тактические ходы, придуманные несколько десятилетий назад. Последний футбольный чемпионат ХХ века оказался скуп на новые идеи. И на новых звезд. Разве не то же положение сложилось, например, в театре? Или в гуманитарной науке и большой политике? С этой точки зрения футбольный чемпионат 1998 года -- типичное явление конца века.

Высокая техника владения мячом, тренированные тела, самоотдача, умение выложиться, приобретающее иногда вдохновенный характер, и -- бедность, отсутствие свежего концептуального футбольного мышления. Обилие талантов и дефицит гениев.

Может быть, главным открытием чемпионата стал игровой перевес футболистов третьего мира -- черных африканцев, арабов, тем более латиноамериканцев. Независимо от очков, которые были потеряны или завоеваны. Молодые люди из третьего мира, как правило, играли в настоящий футбол, безраздельно отдаваясь азарту спортивного состязания; они импровизировали, нападали, шли на риск. Сплошь и рядом они действовали свободнее, чем хорошо организованные европейцы, в чьей тактике и повадке иногда чувствовались натуга, избыточный расчетливый и усталый рационализм. Не говоря уже о том, что и в европейских командах судьбу встречи часто решали выходцы из третьего мира. Как это было, например, в финальном матче французов с бразильцами. (На этом фоне от других европейских команд выгодно отличались хорваты, они взяли за пример виртуозов бразильцев, не успели утратить вдохновения спортивной игры.)

Если дело так пойдет и дальше, то когда-нибудь первенствовать в футболе будут более сильные, темпераментные, подчас и более виртуозные и раскованные цветные игроки, как они уже первенствуют в баскетболе. Футбольный чемпионат 1998 года дал нам живое представление об энергетических потенциях, накопленных людьми третьего мира.

Профессиональный уровень мирового чемпионата был так высок, что мы -- притерпевшись к нашему полулюбительскому классу футбольной игры, к бестолковщине в экономике, политике и на зеленом поле стадиона -- восприняли это как чудо. Какое наслаждение было сопереживать игре мастеров! Для них важны были проблемы игровой тактики, но не было проблем футбольной техники. Они безупречно владели мячом и своим вниманием, направленным на партнера, на противника, на ход матча в его развитии и неожиданных коварных сиюминутных ситуациях.

При всем том футбольный чемпионат, как уже говорилось, не был тароват на новые имена. На поле было много грандов, но мало звезд. Зато каждая внезапно зажженная звездочка вызывала неописуемый восторг зрителей. Мы соскучились по ярким личностям, которые берут игру на себя и совершают невозможное. Один гол, в отважном индивидуальном стиле забитый восемнадцатилетним английским футболистом, перевесил в нашем сознании неудачу всей английской команды, к сожалению, она слишком рано выпала из игры. Некоторые тренеры с гордостью заявляли, что строят игру не под того или иного выдающегося футболиста, а в интересах общего плана матча, исходя из соображений коллективной пользы. Нашли чем хвалиться! Даже обаятельная спонтанная и артистичная бразильская команда, которой по праву были отданы наши сердца, на этот раз не слепила звездным блеском. В команде были одаренные игроки -- не больше. Не было у бразильцев ни нового Пеле, ни нового Гарринчи, хотя и был отличный вратарь. У немцев не было нового Беккенбауэра, у голландцев -- нового Круиффа, у аргентинцев -- нового Марадоны... Нынешняя ситуация звездного дефицита характерна не только для футбола, но в футболе особенно заметна.

Впрочем, эта ситуация достаточно остро чувствуется в самых разных сферах общественного и культурного развития. Без выдающихся людей наступает то, что в благополучных странах называют теперь "концом истории". В конце прошлого века об этом говорили как о существовании "без крыльев". К концу нынешнего столетия стало ясно, что мы скорей преуменьшали, чем преувеличивали роль выдающейся личности в истории.

Эта проблема приобретает особое значение в футболе -- коллективной игре.

Рано или поздно мы задумываемся над двойственной ролью нынешних тренеров, властных режиссеров футбольного спектакля, магов и волшебников спортивной стратегии, так часто попадающих впросак. С одной стороны, отсутствие новых творческих идей, типичное для общественной жизни и культуры конца века, с другой -- прожектерство, избыток организации, упоение начальственным диктатом, при котором самый талантливый футболист (или актер -- не все ли равно?) лишается свободы воли и превращается в умелого пластичного исполнителя чужих замыслов и предписаний.

Уроки последнего футбольного чемпионата будут усвоены в полной мере людьми начала следующего, ХХI века.

Андрей Зорин

1. У этого вопроса есть две стороны. Конечно, очевидно, что спорт вообще и футбол в частности -- это явление грандиозной культурной значимости. Но, с другой стороны, эту значимость не нужно переоценивать и пережимать. Вряд ли сам по себе чемпионат мира что-то меняет в глобальных проблемах конца ХХ века. Все-таки это игра.

Другой вопрос -- почему спорт, и прежде всего футбол, находится на таком громадном подъеме, концентрируя на себе невероятное общественное внимание, в то время как традиционные смысловые центры культуры, такие, как, скажем, высокое искусство, находятся в упадке и не способны исполнять свои культурогенерирующие функции. Ведь, скажем, обилие художественных конкурсов, фестивалей, самых разных премий -- это явная попытка поддержать себя с помощью технологий, отработанных в значительно более преуспевающем виде социальной деятельности.

Причины, по которым футбол становится таким культурно значимым, более или менее очевидны. Не скажу ничего принципиально нового. Это состязательность. Безусловность и отчетливость того, кто выиграл, а кто проиграл. В искусстве результаты всегда можно обжаловать. В футболе результат очевиден. Даже если команда играла хуже, но все-таки победила -- значит, она победила, а не проиграла.

Любопытно, что профессиональный футбол совершенно не развит в США (при том, что там еще и стремятся испортить футбол бесконечными попытками подогнать его под правила американского зрелища -- например, "отменить" такую замечательную особенность этого вида спорта, как небольшой счет, делающий результат менее предсказуемым). Вероятно, в том, что весь мир обогнал американцев в этой области, сказывается известное желание противодействовать американскому господству.

2. Не думаю, что после какого-то конкретного матча или победы какой-то команды можно говорить об особенностях "понимания нашего времени". Общая тенденция заключается в том, что организация, финансовая база и структура становятся более значимы, чем индивидуальные дарования, и, наверное, футбол от этого лучше не становится.

3. Я тридцать лет смотрю чемпионаты мира и помню многих их главных героев -- облик, выражения их лиц. А в последнем чемпионате именно человеческие характеры стали менее заметны. И мне кажется, что два последних чемпионата вообще были не такими интересными, как предыдущие. Таких фантастических матчей, как между командами Франции и ФРГ или Бразилии и Италии на чемпионате 1982 года, Бразилии и Голландии -- 1974-го, которые запоминаются на всю жизнь, я, пожалуй, и не назову.

4. Да, разумеется. Но мне кажется, что масштаб телетрансляции сам по себе -- это отражение невероятной общественной роли спорта вообще и футбола как его самого рафинированного вида. В отличие от того же тенниса или бейсбола, в футбол включаешься с первой же минуты и переживаешь острее. С одной стороны, футбол оказывается "успешным" или "неуспешным" по тому, как он вписывается в телекамеру. С другой -- футбол способствует успеху телевидения, хотя лично мне эти механизмы пока еще не ясны.

5. Телевидение определяет существование нашей цивилизации в конце ХХ века, а спортивное зрелище на телевидении позволяет человеку катализировать целый ряд страстей, вкусов, предпочтений и т.д.

Судьба футбола в этом смысле очень интересна. Всем известен факт, что уровень игры все больше и больше поднимается в клубных командах, а не в национальных сборных, где играют футболисты из разных стран. Поэтому чемпионат мира в том виде, как он проходит сегодня, -- это торжество концепции национального государства в эпоху заката этого государства. В сегодняшнем мире молодежь вообще не различает государственные границы, они становятся все более эфемерными, а чемпионаты мира способны возвращать человеку угасающее чувство национальной идентичности.

6. Да, я думаю, подавляющая часть болельщиков испытала это разочарование, ведь потрясающий спектакль прошел без участия нашей сборной и ее не хватало, чтобы по-настоящему поболеть.

7. Да, соответствовало. Другое дело, что будет дальше. Нас все время запугивают, что это последний чемпионат, который мы видим.

Павел Лунгин

1. Последний футбольный чемпионат окончательно доказал, что национальная идея, видимо, единственно живая идея конца ХХ века, и взрывы национальной гордости действительно небывалые. Особенно показательно это было во Франции, где рейтинг президента Ширака рос от матча к матчу. А когда французы вышли в полуфинал, премьер-министр Ален Жоспен, который до этого вряд ли отличался большой любовью к футболу, стал появляться на всех матчах. Стоял рядом с Шираком и кричал, как и тот.

Для меня удивительным было не то, что Франция победила Италию, а то, что это была как бы не игра, не футбол, не спортивная условность. Люди радовались победе с ничьей или победе по пенальти, лишь бы выход в следующий круг. Основное было -- победить, победить, победить во что бы то ни стало, подняться выше. Все это выглядело как какие-то микровойны.

2. Пожалуй, для понимания нашего времени самым показательным событием стала победа французов. Я забыл точную цифру, но все газеты с растерянностью писали, что со времен 1945 года, когда был освобожден Париж и окончилась немецкая оккупация, такого количества людей на Елисейских полях не собиралось. И никогда больше не было здесь такой невероятной радости. Мне кажется, что это как нельзя более сильно говорит о нашем времени: полвека назад люди ликовали по случаю окончания войны, а сейчас ликуют потому, что победили в чемпионате по футболу. Конечно, никто после этого не стал жить ни лучше, ни хуже и жизнь конкретного человека не изменилась, но само по себе такое сборище счастливых французов говорило о том, что для них эта победа стала чем-то крайне значимым.

Не знаю, что это. То ли переход в символическую и абсолютную виртуальную реальность, то ли подспудный взлет национального чувства, которое люди подавляли в себе из-за того, что давно уже не было войны, а мир готов к новой войне. Конечно, все это говорит о чем-то, и сравнение футбола с войной не бессмысленно. А во Франции, где довольно сильны и антиарабские, и антиафриканские настроения, где довольно силен Национальный фронт во главе с Лепеном, футбол стал объектом объединения всех -- и христиан, и мусульман, и язычников -- внутри государства, потому что команда была белая, смуглая, черная. И впервые молодые арабы и черные африканцы, которые всегда болели за свои национальные сборные, сумели отождествить себя с французами и радовались победе наравне с ними. Эту радость можно сопоставить с полным единением в бывшем СССР, когда во время войны тоже никто не думал о том, кто рядом с тобой -- русский, еврей, украинец или узбек, -- все были едины против единого врага. В дни чемпионата я был во Франции и видел, как все слились в каком-то диком экстатическом восторге, может быть, главным образом потому, что национальные меньшинства впервые почувствовали себя частицей всей нации.

4. Думаю, что нет. Это та информация, которая лично меня никогда не волновала, потому что ты сидишь перед телевизором один или с несколькими приятелями, не думая о том, кто еще смотрит эту же передачу. Но, может быть, на виртуальном уровне подобный масштаб телетрансляции определял остроту восприятия, как гонорары звезд определяют интерес к фильму, и, вероятно, многие зрители тоже чувствовали себя частицей какого-то огромного общего, так как знали, что еще два миллиарда разноплеменных болельщиков одновременно смотрят то же самое и все вместе они являют собой большую силу.

Сегодня невозможно представить мир без телевидения, а телевидение без спорта. Но, мне кажется, уже можно говорить о каком-то антикультурном движении, когда спорт все больше и больше вытесняет культуру. В силу своей массовости, открытости, эмоциональности он занимает на телеэкране то место, которое раньше занимали художественные программы. Я думаю, спорт и телевидение должны быть друг другу благодарны, ведь они, как акробаты, поднимая один другого, забираются все выше и выше.

5. Все зависит от того, кто смотрит. Наверное, люди, понимающие и любящие футбол, испытывают гуманитарную радость, остальные -- животные инстинкты, которые, видимо, чем-то отличаются от первичных рефлексов. По-моему, это то же самое, когда каждый выедает из пиццы то, что кажется ему вкуснее, ведь она многослойна.

Я смотрел финал в компании французов, людей, в принципе довольно равнодушных к спорту, но в конце все они вскочили с криком: "Ура! Мы победили!" Странным образом таксист, который на следующее утро вез меня в аэропорт, сказал с такой интонацией ясновидения, свойственной простому человеку, что, конечно же, французы "купили" бразильцев, и бразильцы не играли, и все это было подстроено. Надо сказать, что даже интеллигенция подобного не говорила. Не думаю, что все было подстроено, потому что купить целую футбольную команду невозможно, тем более бразильскую. Но удивительно, что простой таксист отреагировал на победу французов со скептицизмом.

7. Мне кажется, был удачно сделан "Футбольный клуб" на НТВ -- умно, интересно, интеллигентно. Французское же телевидение было более восторженно и истерично. Здесь много кричали, восхищались, словно заклинали, сначала шепотом, а потом все более громко: "А вдруг мы выйдем в полуфинал? А вдруг мы выйдем в финал?.." Это было похоже на то, как в советские времена комментировали соревнования с участием наших спортсменов. Но всем было очевидно, что происходит какое-то планетарное, глобальное явление, и наиболее удачным мне кажется то, что телевидение сумело создать такую ауру вокруг чемпионата и его значимости, вывести на такой уровень ответственности и важности для истории, что во всех странах все, а не только футбольные болельщики действительно оказались прикованными к телевизору.

Во время вечерних матчей Париж пустел, а после финальной игры Елисейские поля были заполнены до предела. Ничего подобного я в своей жизни не видел. Дикое количество молодых людей, лица, волосы и одежда которых были раскрашены в три цвета -- белый, синий, красный... Это был настоящий взлет национальной идеи. В эти дни рейтинг президента и правительства возрос чуть ли не до девяноста процентов, чего никогда не было. Но так как эта реальность действительно была виртуальной, то она странным образом и растворилась мгновенно. Как туман, как сон. Люди проснулись, гипноз окончился, и все разошлись по своим работам, домам. И только иногда то тут, то там какие-то подвыпившие ребята с улюлюканьем кричали: "Франция -- чемпион!" В общем, планка, поднятая очень высоко и мгновенно (ведь 14 июля -- это еще и День взятия Бастилии, день национальной независимости), уже 15 июля резко упала. И в этом смысле чемпионат тоже оказался показательным для нашего времени. Все, как в "Диснейленде", -- радость была общей и существенной, пока был аттракцион, а когда он окончился, все разошлись кто куда.

Юрий Норштейн

В основную фазу чемпионата мне довелось быть в Голландии. Победа голландской команды сопровождалась гудением клаксонов по всем улицам, дробью барабанов, джазовым ревом. Полагаю, что в других странах так же били в бубны, так же кричали трубы, был миг свободы, за которую ты не отвечал, поскольку шло братание по признаку общего переживания с всепрощающим безграничным сближением эмоций. Голос каждого отдельного болельщика усиливался футбольной победой, как микрофон усиливает стократно голос эстрадного певца. Но в футболе это происходило с каждым.

Футбольный чемпионат -- это направленная и неуправляемая импровизация эмоций и беспамятства. В лучшие мгновения подобное чувствование дает искусство, но оно не предлагает физического выхлеста эмоций. Приходится согласиться, что никакое искусство по силе воздействия не сравнится с праздником чемпионата. Чемпионат откупоривает заблокированное повседневностью внутреннее психологическое пространство человека. В каждодневной жизни оно проявляется подробным вглядыванием в живой мир, что требует волевого усилия. Мы становимся ровно настолько свободны, насколько внимательно распознаем и понимаем его. Мир видимый открывает наше внутреннее пространство. Но никакое драгоценное открытие Жака Ива Кусто не потревожит человека. Однако именно он является французским гением, поскольку жизнь рассматривает шире, чем свои собственные годы. Его открытия, исследования не потрясают, они слишком медленны, как и любое созидание, а человеку нужны острые блюда.

В этом смысле футбол быстр. Он становится чем-то религиозным -- земным богом, идолом. Вифлеемская звезда рассыпалась на сотни эстрадных и футбольных. Зрители -- язычники. Но без уверенности, что душа есть в любой частичке природы. Идол вещественный достойней тайны и доступней. (На том же пути киноиндустрия, если принять в расчет успех "Титаника", гигантского чудовища гигантской сверхприбыльной машины для выделывания сентиментальных слез.)

Но футбол слишком легкая добыча эмоций. Он быстро спускает их с тормозов, превращая в цепную реакцию, а целые сообщества болельщиков -- в цепных псов. Увидев разогретых тиффози, приходишь к выводу о проведении параллельного чемпионата болельщиков на поле римского Колизея: вне закона, без мяча и без правил, до полного, так сказать, решения проблемы.

Футбол -- праздник, красота, совершенство для тех, в ком любовь к своей команде, даже если она проиграла. Как приветствовали голландские болельщики свою команду, когда она проиграла бразильцам! (Лучшая игра из многих виденных. Она достойна финала, а не та, которую мы видели в последний день.)

Футбол включает эмоциональные силы с нуля, без подготовки. Футбольные эмоции в отличие от денежного вклада не нуждаются в предварительных процентах на своем счету, но требуют счета.

Футбол как никакое другое зрелище дает простор чувствам: на несколько секунд он поднимает их на вершину радости и затем обрушивает, низвергает к подножию вместе с проклятиями по адресу игрока или судьи.

Футбол -- дышащая огнем гора и остывающий пепел, которым болельщики посыпают свои головы.

Никакое карнавальное шествие, при его пьянящей свободе, не сравнится по эмоциональной силе с вздрагивающим стадионом и двумя миллиардами болельщиков. (Сейсмические станции фиксируют легкое колебание почвы.) Кроме того, карнавал требует от всех участников предварительной подготовки. К футболу не готовятся -- его предвкушают.

Но, к сожалению, футбол -- редкий случай массовой патриотической эпилепсии.

Рейтинг президента Ширака поднялся выше деголлевского. Де Голль "всего лишь" отстоял достоинство Франции в войне с фашизмом. А господин Ширак? Тут бери выше -- он "взял Бразилию", не перелетая через океан. Как бы политические деятели всерьез не задумались о роли футбола в политическом рейтинге страны. И надо полагать, что в случае проигрыша французов речь пошла бы о досрочном переизбрании президента и высылке из страны инородцев, поскольку команда победителей не была чиста по статье национальной гигиены и ее ревнители при любом исходе финального матча нашли бы выгодную позицию.

И все же кто победитель?

Зрители, приветствовавшие свою проигравшую команду, выигравший, обнявший после матча своего соперника, и те немногие знатоки футбола, умеющие читать игровые мизансцены, предчувствующие силовые центры футбольного поля, как может предчувстовать их художник и зритель в переживаемом пространстве произведения искусства.

А лучшей игрой из виденных мной я считаю игру Бразилия -- Голландия. Она была бы более достойным завершением праздника.

Лев Рубинштейн

1. Футбол смотрю крайне редко, хотя вырос в семье болельщика -- мой старший брат был таким спартаковцем, что у него повышалась температура, когда его команда проигрывала. В том возрасте, когда я подражал брату, я тоже пытался быть болельщиком, но не стал им. А последний чемпионат все-таки смотрел, хотя, честно скажу, только с четвертьфинальных матчей. Думаю, что как и большинство людей.

О каких глобальных проблемах заставил задуматься этот чемпионат, я не знаю. Но глядя не столько на поле, сколько на трибуны, я понимаю, что футбол становится все более и более значимым. По-моему, он перерастает себя как вид спорта и становится общественным явлением, наподобие римских гладиаторских боев или испанской корриды, то есть чем-то определяющим для времени и нации. Явлением не столько спортивным, сколько культурным. Не скажу -- искусства. Ведь культура -- это более широкое понятие, чем сфера интеллектуальной жизни. И сам футбол -- даже не в смысле его техники и мастерства, а и всего его антуража,- безусловно, является важным культурным феноменом. Он стимулирует и телевидение развиваться в плане показа таких масштабных зрелищ. Кроме того, мне очень приятно смотреть на болельщиков, которые проявляют невероятную дизайнерскую изобретательность в отношении своего внешнего вида, имиджа. И это не просто стадное чувство -- понятно, что все эти люди потом разойдутся по своим домам, но для человека (особенно западного, который уже привык быть индивидуалистом) такие минуты единения со всеми, кто рядом, с толпой, очень важны. Интеллектуалу это не должно импонировать. Но что делать? Это уже все равно стало частью культуры. Тем более что поведение толпы в рамках культуры -- это уже поведение не той толпы, которая, как правило, априорно антикультурна.

2. Мне показалась действительно значительной победа французов, ведь она имела еще и политический смысл, потому что это была победа либерализма над правым националистическим сознанием: некоренные французы, которых было много в команде, вдруг тоже стали национальными героями, опровергнув тезис Лепена о том, что иностранцы, особенно черные и арабы, паразитируют на французском обществе.

3. Мне трудно сравнивать. Прошлый чемпионат я не видел. Я жил тогда в Берлине, и в основном смотрел футбольные телетрансляции в кафе и барах и видел, как иностранцы отчаянно болели против немцев. Почему? Наверное, это немцы должны задуматься, почему. Видимо, иммигрантам в Германии живется не очень хорошо.

А вообще я всегда любил бразильцев -- за артистизм, за хореографию и за то, что для них игра все-таки важнее, чем победа. Вот эта установка на победу была у немецкой команды: когда они выигрывали, то, значит, выигрывали, а когда проигрывали, то выходило, что они вообще зря в футбол играют. А бразильцы даже проигрывают красиво, хотя в финальном матче они играли откровенно плохо, и непонятно почему.

4. Мне показалось, что в трансляциях появилось какое-то новое качество. Все эти повторы были красиво сделаны. По-моему, даже эстетика видеоклипа, хорошо разработанная на телевидении за последнее десятилетие, начинает использоваться уже и в самом показе спортивных событий.

Я никогда не был на стадионе и футбол смотрел только по телевидению. Как в том анекдоте -- наблюдение за наблюдающим. Но в тот день, когда голландцы выиграли у аргентинцев, я был в Амстердаме и видел, что творилось в городе. Сначала я пытался смотреть матч по телевизору в гостинице, но потом вышел на улицу и стал смотреть вместе со всеми на центральной площади на огромном экране. Это было какое-то двойное зрелище. Я был как бы на стадионе, среди болельщиков, но в то же время и не на стадионе. Голландцы моментально заставили меня болеть за их команду, за этих оранжевых замечательных ребят. Более того, я и потом болел за них и очень расстроился, когда они проиграли бразильцам. Так вот, эта огромная толпа -- в оранжевом, в цилиндрах, с какими-то мечами, шариками и какими-то непонятными штуками -- была сильным зрелищем. После победы голландцев началось немыслимое ликование. Люди останавливали машины, и водители при этом совершенно не возмущались, а всех приветствовали, кто-то скакал и танцевал на крышах машин, кто-то перегораживал трамвайные пути, а кто-то -- что меня как законопослушного человека сначала даже возмутило -- почему-то отрывал "дворники" с лобовых стекол автомобилей, и их хозяева тоже приветливо махали руками (видно, такая статья расхода у них там предусмотрена). А какие-то мальчишки забегали в аргентинские ресторанчики и кричали слово "холланд", дразня и без того несчастных аргентинцев. Итальянцы же, которые уже давно отволновались, просто мрачно закрыли свои рестораны, чтобы их не раздражали. В общем, толпа была довольно буйная, но абсолютно не агрессивная. Я наслышан об английских болельщиках, но, к счастью, никогда их не видел. А голландцы совершенно мирные. Буйные, но мирные.

5. Подозреваю, что все перечисленное в определенных пропорциях я испытывал, но очень трудно, когда начинаешь включаться в игру, фиксировать в себе те или иные импульсы. Думаю, что такого рода зрелище -- это высвобождение чего-то архетипического, древнего, что в нас заложено. В том числе это и выход агрессии. Поэтому для нормального человека быть футбольным болельщиком очень полезное занятие. Разумеется, для человека не вполне нормального это лишь агрессию и спровоцирует.

6. Для меня -- нет, поскольку нашей сборной на чемпионате не было изначально. Я никогда и не болел именно за своих. Более того, я помню, как после нашего вторжения в Чехословакию вся русская интеллигенция болела за чехов (правда, на хоккейном чемпионате), то есть болела против своих. И такое бывает. А многие немцы из вполне интеллектуальной среды говорили мне, что они не любят, когда выигрывает немецкая команда, потому что это явно провоцирует взлет национализма. Поэтому, мне кажется, такие народы, как наши, должны осторожно относиться к подобным азартным играм. Впрочем, если бы наша команда играла хорошо, почему бы за нее не поболеть? Но сегодня это не так.

7. Мне показалось, что в целом все было довольно удачно, но особенно впечатляющими были какие-то моменты, которые повторялись на телевидении, когда все видели, как не прав был судья, и всем становилось очевидно, что пора уже пересмотреть статус судьи на поле. Может быть, он должен бегать по полю с телевизором, чтобы реально видеть, что происходит на самом деле?

Александр Тимофеевский

1. Говоря собачьим языком анкет -- "заставил задуматься о проблемах" массового и элитарного. Небывалый успех, а игра делается все более сложной для понимания. Современный футбол эзотеричен. Подите прочь, непосвященные. Но чем загадочнее то, что на поле, тем большее число зрителей приковано к экранам.

2. Италия -- Франция. Скука смертная. Одни стерильные, подавленные эмоции. Но в этом триумф дисциплины и тренерского видения игры.

3. Меньше матчей, созданных для пересказа, меньше сюжета, привычной интриги и пр., меньше зрелища, вдохновенно случайного, импровизация стремится к нулю, зато торжество элементов, тактики, вообще всего, что связано со структурой, то есть с постановочными амбициями.

4. Раньше вы чувствовали себя одним из миллионов, теперь одним из двух миллиардов. Есть ли разница? Мне трудно ее определить.

5. Конечно, хочется обратить внимание читающей публики на свои животные инстинкты, но, боюсь, это будет кокетство.

6. Для миллионов -- возможно, для меня -- нет.

7. Телевидение стремилось заработать на "мертвом" ночном времени, когда и показывались все матчи. И заработало. Зрителей, как всегда, надули. Здесь не о чем спорить. Очевидно, что прямая трансляция была бы адекватнее и масштабу событий, и смыслу спорта, и чаяниям сумасшедших болельщиков.

Над материалом работал Алексей Карахан