Эван Хантер: «Я и Хич»

Дневник сценариста

Начало

Эван Хантер

26 марта 1996 года исполнилось десять лет со дня премьеры последнего фильма Альфреда Хичкока "Семейный заговор". Мое сотрудничество с классиком началось лет на сорок раньше, когда он купил права на экранизацию -- для телеспектакля -- одного из моих рассказов. А закончилось оно 1 мая 1963 года, когда меня внезапно заменили другим автором -- доделывать сценарий "Марни", фильма, над которым он тогда работал.

Тот мой рассказ назывался "Порочный круг" и был впервые опубликован в журнале Real в марте 1953 года. Я тогда писал рассказы и романы ужасов в надежде заработать себе и семье на пропитание. Кульминацией рассказа, излагав- шего историю прихода к власти мелкого воришки, было убийство, да еще и с неожиданным разворотом, то есть как раз тот самый запутанный детектив, что предлагал Хичкок в своей очень популярной еженедельной телепрограмме.

В первоначальном получасовом варианте премьера программы "Альфред Хичкок представляет" состоялась 2 октября 1955 года. Большинство зрителей полагали, что он лично ставит все серии. Они также считали, что он сам еще и все сценарии пишет. Хич ничего не предпринимал, чтобы их разубедить. Многие годы спустя, когда я сказал другу своего сына, что это я написал сценарий "Птиц", тот ответил: "Нет, не вы. Это Альфред Хичкок написал". Вообще-то говоря, из 372 серий, вышедших в эфир, Хичкок был режиссером лишь двадцати. Сценарий для телепостановки "Порочного круга" написал Бернард Шонфелд. Режиссером был Пол Хенрейд.

Каждую серию Хич предварял небольшим ироническим вступлением, потом во время рекламных пауз отпускал веселые шуточки. Вот эти-то реплики плюс то, что он, пусть ненадолго, обязательно появлялся во всех своих фильмах, привело к тому, что он стал так часто мелькать на экране, как не один режиссер в мире. Я подозреваю, что немногие киноманы узнают Стивена Спилберга, случись ему войти в ресторан без объявления. Когда же входил Хич, все поголовно знали, кто это.

Я не был лично знаком с ним, когда его компания Shamley Productions купила права экранизации моего рассказа. Писать сценарий мне не предложили. Джоан Харрисон, продюсер того шоу, была знакома с моим творчеством, потому что к тому времени уже были опубликованы "Джунгли классной доски" и вышел поставленный по ним нашумевший фильм. У меня же тогда за плечами была всего пара теле- и ни одного киносценария. Я не сомневаюсь, что Джоан даже не подозревала, что я способен на что-то еще, кроме сочинения романов и рассказов.

Переписывание макулатуры

Альфред Хичкок

В начале 1959 года я косвенно соприкоснулся с Хичем. Мне позвонил мой агент и сообщил, что Shamley Productions предлагает мне экранизировать для шоу "Альфред Хичкок представляет..." один из купленных ими рассказов. У меня по-прежнему не было сценарного опыта, и я недоумевал, почему это Джоан хочет рискнуть, пригласив меня. (Позже Хич признался, что ему хотелось, чтобы экранизацией обязательно занимался писатель, потому что рассказ был очень "внутренним".) Рассказ назывался "В одиннадцать часов" и принадлежал перу очень хорошего "макулатурного" писателя Роберта Тернера. Возможно, не всем знакомы выражения "макулатурный журнал" и "макулатурный писатель". Эти термины возникли потому, что подобные журналы печатались на очень плохой желтой бумаге, в которой можно было даже распознать древесные волокна. То были предвестники современных жанровых романов. Они специализировались в основном на научной фантастике, детективах, спорте, приключениях, любовных историях и вестернах. На обложках всех подобных произведений, за исключением вестернов, любовных и спортивных драм, обычно изображалась женщина в опасности. На научно-фантастических романах она была одета во что-то напоминающее футуристическую тогу и кричала от ужаса перед приближающимся или обнимающим ее чудовищем или сумасшедшим ученым. На детективах обычно красовалась жертва -- блондинка с глубоким вырезом на платье и задранной юбкой в обтяжку, обнажающей резинки от шелковых чулок. Ей обыкновенно угрожали либо небритые громилы в синих шляпах, либо восточные типы с длинными ногтями, облаченные в красные кимоно. (Обложки всегда печатались с использованием основных цветов.) Некоторые очень хорошие авторы, такие как Реймонд Чандлер, Дэшиел Хэмметт и Корнелл Вулрич, начинали как "макулатурные писатели". Но никому бы и в голову не пришло, что между кричащей первой страницей обложки и последней с культуристской рекламой могло быть сокрыто нечто стоящее.

"В одиннадцать часов" -- это рассказ о том, как в баре сидит и пьет молодой человек в ожидании, когда наступит одиннадцать часов. Читатель не знает, почему он ждет. Повествование ведется с точки зрения молодого человека, который то пьет, то поглядывает на стрелки часов. В одиннадцать свет в баре меркнет, и мы узнаем, что его отца только что казнили на электрическом стуле в тюрьме неподалеку от бара.

Экранизировать этот рассказ было трудно, потому что все происходит в голове главного героя и подается в виде внутреннего монолога. Я начал с того, что заставил посетителей бара сделать несколько попыток завязать с ним разговор. Почему ты все время смотришь на часы, парень? Что-то должно произойти в определенное время? Когда именно? И так далее. Название фильма зрители узнают, когда Хич будет представлять шоу, и это давало мне преимущество. Зрители уже будут знать, что то, чему суждено произойти, произойдет в одиннадцать. Мне оставалось только периодически показывать стрелки часов, приближающиеся к одиннадцати, для создания саспенса. Из случайных разговоров мы узнаем, что сегодня должна состояться казнь, что у паренька есть отец, который сидит в тюрьме за убийство. Когда свет меркнет и паренек начинает рыдать, мы уже точно знаем, что человек, которого только что казнили на электрическом стуле, -- его отец, и шок становится почти физически ощутимым.

Саспенс и шок.

Два фирменных отличия Хича, а ведь я с ним еще и словом не обмолвился.

Первые встречи

Впервые я встретился с Хичем на съемках "Хрустального окопа" , одного из тех немногих шоу, которые он лично ставил для своей телепрограммы. Это было в конце лета 1959 года. К тому времени я уже выпустил четыре бестселлера под собственной фамилией и готовил сценарий по одному из них ("Мы чужие, когда встречаемся") для "Коламбиа Пикчерз". Тогда же должен был начать выходить сериал по моим новеллам, которые я написал под псевдонимом Эд Макбейн. Джоан Харрисон пригласила в студию меня и мою тогдашнюю жену Аниту посмотреть окончательный вариант фильма "В одиннадцать часов", который должен был выйти в эфир в ноябре. Я с великим удивлением обнаружил, что Хич отказался от своих традиционных ехидных вступительных замечаний и сказал просто, что сегодняшнее шоу слишком серьезно, чтобы шутить на эту тему. Пусть-де рассказ говорит сам за себя.

После просмотра Джоан представила нас Хичкоку. Поскольку Хичкок был режиссером очень немногих шоу, то и на площадке появлялся редко, зато его появление вызывало у всех прилив энергии. Когда мы шли из офиса Джоан, в воздухе явно что-то чувствовалось. В тот день Хичкок снимал особенно трудную сцену, в которой актер лежал в том самом "хрустальном окопе", придавленный глыбой льда. Льдина лежала в узкой деревянной траншее, в которую забрался актер. Другой актер должен был тереть перчаткой лед до тех пор, пока не стало бы видно лицо лежащего под ним человека.

Хич встал со своего места и подошел к нам. Джоан представила нас, и он сразу же принялся объяснять моей жене, насколько это технически сложная зада- ча -- осветить сцену сверху и изнутри траншеи одновременно, что это сродни тому, как в знаменитом номере Джина Келли в фильме "Пение под дождем" дождь освещался с разных сторон. Все разъяснения Хич обращал только к моей жене.

Эд Макбейн (он же Эван Хантер) любит повторять, что 15 октября -- день рождения великих людей. В тот год 15 октября мне исполнялось тридцать три. Хичу было шестьдесят два. Анита в свои двадцать девять была привлекательной рыжеволосой женщиной с зелеными глазами, сердечной улыбкой, тонким чувством юмора. Хичу она сразу же понравилась, и это было неожиданно, учитывая, что раньше он предпочитал холодных блондинок. Пока он водил ее по съемочной площадке, объясняя, какое и зачем используется оборудование, знакомил со своим оператором и ассистентом режиссера, те, кто готовил сцену, постепенно приходили в ужас, потому что под лучами прожекторов огромная глыба льда начала таять, а Хич не подавал признаков того, что намерен снимать. Наконец, когда жалобные слова "Мистер Хичкок, сэр, мы готовы, сэр" были повторены с полдюжины раз, он сердечно попрощался с нами и вернулся к работе.

Через два года он предложил мне написать сценарий "Птиц".

"Забудьте о повести"

В конце августа мне позвонил мой агент. Сначала я подумал, что Джоан Харрисон предлагает мне еще раз поработать для телешоу Хича. Но оказалось, что Хич купил права на повесть Дафны Дю Морье "Птицы" и хотел, чтобы я написал сценарий. Я сказал агенту, что сначала должен прочитать повесть. По правде говоря, ради возможности поработать над художественным фильмом с Альфредом Хичкоком я согласился бы писать сценарий по телефонной книге Бронкса.

В повести Дю Морье рассказывается о корнуэльском фермере и его жене, на чей дом внезапно и необъяснимо напали птицы. В ней нет ни одной строчки диалога. В кульминационной сцене огромная стая скворцов влетает в комнату через каминную трубу. Я сказал своему агенту, что не прочь бы попробовать, и Хич в тот же день перезвонил мне.

Для начала он заявил, что больше не хочет никогда работать в Англии и уж, конечно, не хотел бы, чтобы главными героями были неграмотный фермер и его скучная жена.

"Так что забудьте о повести. Мы возьмем из нее (мы возьмем! -- Э.Х.) только название и идею того, что птицы нападают на людей. В остальном же мы начнем с нуля и напишем совершенно новую историю. Когда вы сможете приехать?"

В те времена (а согласно моим заметкам я приступил к работе в сентябре 1961 года) сценаристы должны были писать на Тихоокеанском побережье. Сегодня писатель волен работать где угодно, лишь бы он сдал работу вовремя. Но в те давние дни привычки отмирающей студийной системы еще в каких-то пределах уважались, и когда нанимали писателя, ему предоставляли пишущую машинку, стопку бумаги, секретаршу и офис в студии. Рассказывают, что Уильям Фолкнер спросил продюсера, нельзя ли ему закончить сценарий дома, а не в студийном офисе. Продюсер решил, что Фолкнер имеет в виду "Шато Мармон" -- отель, где он остановился. Он великодушно ответил: "Конечно, Билл, почему бы и нет". И Фолкнер отправился домой. Прямо в Оксфорд, штат Миссисипи.

Когда я работал над сценарием "Мы чужие, когда встречаемся", мой агент включил в контракт пункт об аренде дома, так что я работал в Санта-Монике в доме с видом на Тихий океан и лишь раз в неделю появлялся в "Коламбиа Пикчерз" на Гауэр-стрит, чтобы встретиться с режиссером Ричардом Куином и исполнителями главных ролей Ким Новак и Керком Дугласом. Контракт на "Птиц" предусматривал минимальный срок -- семь недель, но Хич предупредил меня, что работа может затянуться на три-четыре месяца и что я должен быть готов к тому, чтобы перевезти семью и отдать детей в другую школу (согласно моим записям, я работал одиннадцать недель). Я сразу же сказал, что никак не смогу работать в студийном офисе, и он согласился, что писать я могу где угодно (разумеется, в пределах Лос-Анджелеса), но что наши обсуждения будут проходить в его офисе в "Парамаунте". Мы договорились, что я вылечу в ближайший уик-энд, временно остановлюсь в отеле и в понедельник утром приступлю к работе.

- Привезите какие-нибудь идеи, -- сказал он.

Первую неделю я получал жалованье.

Выплата жалованья писателям была еще одним пережитком рабской студийной системы. Сегодня оговаривается определенная сумма, в те же времена писателю платили понедельно, чем и объяснялась необходимость его присутствия в Лос-Анджелесе. Если вы платите человеку каждую неделю, то вполне понятно, что вам хочется точно знать, где он и чем занимается. За работу над сценарием я получал по пять тысяч долларов в неделю. Тогда это казалось мне целым состоянием. (Как раз перед тем как мы с Анитой должны были уехать из Калифорнии, Хич пригласил нас присоединиться к нему и его жене Элме в Сан-Морице, где он обыкновенно проводил Рождество. "Ты можешь себе это позволить", -- сказал он, хитро подмигнув, намекая на то, что мне очень щедро заплатили.)

Не знаю, переплатили мне или нет, но я пришел на работу ровно в девять 18 сентября 1961 года и меня представили сначала личному секретарю Хича Сюзанн Готье, очень тощей женщине с мягким голосом, а потом Пегги Робертсон, остроумной очкастой англичанке с широкой улыбкой. В отличие от нынешних политкорректных ассистентов, которых следовало бы называть клерками, она была настоящей ассистенткой. Два года спустя именно ей пришлось увольнять меня с работы над "Марни".

Я лишь смутно помню офис "Парамаунта" на Марафон-стрит. Теперь мне кажется, что он был похож на офис "Юниверсал", где мы с Хичем позднее обсуждали "Марни", только не столь роскошный. Помню темную деревянную обивку стен, черные кожаные кресла-качалки в обоих офисах. Помню, как Хич сидел в таком кресле, сцепив руки на огромном животе, едва доставая ногами до полу, и требовал, чтобы я снова изложил ему сюжет. Я помню, что и в том, и в другом офисе на стенах висели дипломы, награды и трофеи, полученные Хичем за его сорокалетнюю (на тот момент) карьеру.

Первое, о чем я спросил в то утро, было: "Как мне вас называть?" "Как? Хич, конечно, -- сказал он с оттенком удивления. -- Все меня так называют".

Это было не совсем верно. Позже я узнал, что почти все обращаются к нему как раз так, как тогда на съемочной площадке при нашем первом знакомстве: "мистер Хичкок, сэр".

В первую неделю мы старались как можно лучше понять характер и стиль работы друг друга. Я приходил раньше, чтобы успеть с ним позавтракать, потом мы вместе работали до обеда, после чего он удалялся на ланч, а я -- на поиски дома. В первую же неделю я нашел дом в Брентвуде, а Хич отмел две мои идеи, которые я привез с собой. Первая заключалась в том, чтобы добавить мистическое убийство к тайне нападения птиц на людей. Эта мысль мне до сих пор нравится. Но Хичу показалось, что она отвлечет внимание от основного саспенса. Вторая идея была в том, что новая школьная учительница должна была стать объектом неприязни местных жителей, потому что вскоре после ее появления птицы стали нападать на людей. В окончательном варианте школьная учительница уцелела в образе Энни Хейуорт, правда, просуществовала недолго. В фильме негодование горожан прорывается наружу в сцене в ресторане "Тайдз". Но Хич не хотел, чтобы главной героиней была учительница. Ему нужна была более утонченная и шикарная героиня, вроде...

- Ну, Грейс, конечно, -- сказал он со вздохом. -- Но она в Монако, да? Принцесса... А главного героя сыграл бы Кэри, кем бы мы его ни сделали. Но с чего я должен отдавать Кэри пятьдесят процентов фильма? Единственные звезды в фильме -- это птицы и я. -- А потом добавил: -- И ты, конечно, Эван.

(Кстати сказать, ни у кого из нас ни разу не возникло сомнения, что главная роль будет женской. Мы инстинктивно чувствовали, что женщины больше, чем мужчины, боятся птиц. Этот психологический фактор позднее отрицательно сказался на кассовых сборах, что весьма озадачило Хича.)

В ту первую неделю я являлся на службу в пиджаке и галстуке. На следующей неделе я оделся, как все остальные писатели в "Парамаунте". Просторные брюки, мягкие туфли, рубашка с широким воротом, свитер с V-образным вырезом. Хич носил темный костюм, черные ботинки, белую рубашку и черный галстук. Когда мы уселись завтракать, а потом приступили к работе, на его лице не отразилось никакого признака неодобрения по поводу моего нового внешнего вида. Но вечером, когда я направлялся к своей взятой напрокат машине, меня нагнала Пегги и сказала: "Простите, Эван, но Хичу хотелось бы, чтобы вы одевались на работу не столь фривольно".

Я поехал по бульвару Сансет в Брентвуд в свой взятый в аренду двухэтажный дом с четырьмя спальнями и камином в каждой комнате. Он обходился мне в две с половиной тысячи долларов в месяц, то есть вполовину того, что я получал каждую неделю работы над "Птицами". Накануне вечером я позвонил Аните и велел собирать детей и приезжать ко мне. Так что, все вроде бы устроив, я налил себе выпить, уселся перед камином в гостиной и стал обдумывать, какой галстук мне надеть на работу на следующее утро.

Я приехал чуть раньше обычного. Сью предложила мне чашку кофе. Я услышал, как она здоровается с Хичем, и когда тот шел по коридору ко мне, я, как мне кажется, уловил одобрение в его взгляде на мой "рабочий костюм": спортивный пуловер и галстук.

"Здесь много всего замечательного", -- сказал я, указывая на стены, увешанные наградами Хича. Хичкок грустно кивнул и положил руку мне на плечо. "Вечно шафер и никогда не жених", -- вздохнул он. Я вспомнил, что он пять раз выдвигался на "Оскар" как лучший режиссер, в том числе год назад за "Психоз", но так и не был удостоен этой награды.

Снежный ком

Альфред Хичкок

"Расскажите мне историю до этого места".

Этими словами начинался каждый рабочий день.

После кофе Хич откидывался на спинку огромного кожаного кресла, сцепив руки на животе, и я рассказывал, что у нас было придумано на данный момент, заканчивая на том месте, где мы остановились накануне днем.

Сначала рассказывать было вообще нечего.

День за днем мы хватались за туманные идеи и расплывчатые образы, занимались тем, что в мультипликации называется "катать снежный ком", но единственное, что из всего этого выкристаллизовывалось, -- это мысль о "чужаке в городе". Школьной учительницы, конечно же, больше не было. Осталась женщина, приезжающая в незнакомый город, на который вскоре после этого нападают птицы. Жителям города есть что скрывать? Здесь есть какая-то страшная тайна? Для них чужак -- посланец или мститель? А птицы -- наказание за их провинность? Все это было как-то очень тяжеловесно, глубокомысленно.

День за днем мы пытались что-то из этого выжать. Перерыв делали лишь на ланч, после которого я выходил прогуляться, а Хич общался около получаса с Пегги и Сью, разбираясь с вопросами, связанными с управлением компанией. Во время одной из прогулок меня осенило. За то, что я предложил Хичу в тот вечер, все лавры (или вся ответственность) принадлежат мне. Я предложил грубую комедию, постепенно перерастающую в фильм ужасов.

Мысль ему сразу же понравилась. Полагаю, в этом он узрел не меньше сложностей, чем в самих птицах. Думаю также, что здесь он увидел возможность соединить свое хваленое чувство юмора с точно рассчитанным ужасом, что он столь блистательно использовал в "Психозе". К тому же были еще два момента.

Мы оба понимали, что когда начнется фильм, зрители уже будут знать, что птицы нападут на людей. В противном случае это означало бы, что многомиллионная рекламная кампания полностью провалилась. Так что заранее будет создано ощущение саспенса сродни тому, что было в картине "В одиннадцать часов". И название, и вся шумиха перед фильмом известят зрителя о том, что птицы нападут на людей, но не о том, когда это произойдет. Вот вам саспенс. И если в начале картины нам удастся заставить зрителей смеяться, а потом вдруг похолодеть от ужаса, то саспенс сменится шоком.

На протяжении всей жизни Хич так часто объяснял разницу между саспенсом и шоком, что мне не хотелось бы повторяться, но вкратце я все же изложу основные моменты.

В зале заседаний идет совещание. За столом сидят люди и что-то обсуждают. Камера показывает то, что происходит под столом. Мы видим брюки и ботинки бизнесменов. На полу никем не замеченные стоят часы, прикрепленные к нескольким динамитным шашкам. По ходу совещания мы то и дело показываем тикающие часы. Обнаружат ли бомбу? Или же динамит взорвется, когда минутная и часовая стрелки сойдутся на одной цифре? Это саспенс.

Тот же зал заседаний. То же совещание. То же обсуждение. Но есть отличие. Мы не показываем часы и динамитные шашки. Зритель не знает, что под столом бомба, которая должна взорваться ровно в двенадцать. Внезапно комнату и всех находящихся в ней сотрясает взрыв. Это шок.

Хич владел и тем и другим и использовал то и другое в разных сочетаниях. Отличие "Птиц" будет в грубом юморе. Если нам удастся рассмешить зрителей, они пойдут у нас на поводу. А когда первые комические сцены сменятся сценами ужаса, то в любой момент между нападениями птиц можно будет рассчитывать на нервный смешок, который, в свою очередь, сменится вскриками, даже если мы покажем безобидную метелку из перьев для пыли.

Я отталкивался от черно-белых комедий своего детства, 40-х годов: Кэри Грант и Айрини Дюнн, Кэри Грант и Кэтрин Хепберн, Кэри Грант и Джинджер Роджерс. У Хича были свои отправные точки, сцены, которые он ставил с участием Грейс Келли и Рея Милленда, Грейс Келли и Джеймса Стюарта, Грейс Келли и Кэри Гранта. Я не сомневаюсь, что когда мы стали обсуждать, кто же будет играть в нашей комедии, мы оба уже знали, что это должны быть Грейс Келли и Кэри Грант. Это было в сентябре. В ноябре Грейс Келли уже сменит Типпи Хедрен, а чуть позже Кэри Грант обернется Родом Тейлором. Пока же мы себя не ограничивали.

Резкий разговор

Грейс Келли отправляется в зоомагазин купить скворца своей чванливой тетке. Она собирается научить птицу сквернословить, чтобы досадить тетке. Кэри Грант заходит в магазинчик, по ошибке принимает Грейс за продавщицу и спрашивает насчет попугайчиков для своей младшей сестры. Грейс, которая любит пошутить, притворяется, что действительно здесь работает. Кэри, в свою очередь, тоже продолжает игру, хотя и узнает сумасшедшую дочь знаменитого газетного магната. Последовавший за этим резкий остроумный диалог задает тон всему фильму, вызывая первый приступ смеха, который будет царить на экране до нападения птиц.

Хотя я позднее написал бесстыдно комические произведения "Голова лошади" (1967) и "Пройдоха и нянька" (1972), во времена "Птиц" я не был известен как юморист. Более того, как я вскоре выяснил, грубая комедия требует особого стиля, когда происходящее определяется скорее ситуацией, чем характерами героев. Комические строки моих произведений не были гэгами. Юмор возникал, когда люди говорили что-то смешное, совершенно не собираясь никого развеселить. Но так же, как "макулатурные" журналы стали предвестниками современной жанровой литературы, грубые комедии 40-х были прародителями телевизионных ситкомов. Пребывая в блаженном неведении, получая пять тысяч в неделю на пороге своего тридцать пятого дня рождения, я предложил, а Хич с восторгом принял идею, о воплощении которой я не имел ни малейшего реального представления.

В поисках недочетов

М е л а н и (услужливо). Что вы ищете, сэр?

М и т ч (невозмутимо). Попугайчиков.

М е л а н и. Попугайчиков, сэр?

М и т ч. Насколько я знаю, есть разные сорта, да?

М е л а н и. Ну да, сэр, совершенно верно.

М и т ч. Это для моей сестренки. Ей исполняется одиннадцать. (Понижая голос.) Мне бы не хотелось слишком эмоциональных птиц.

М е л а н и. Я вас прекрасно понимаю.

М и т ч. В то же время и слишком замкнутых питомцев не хотелось бы.

М е л а н и. Нет, конечно, сэр.

М и т ч. Нет ли у вас парочки просто дружелюбных?

- А когда он догадывается, что она не продавщица?

Это спрашивает Хич. Сидит в своем огромном кресле и смотрит на меня, как мудрая сова. Я еще ни одной реплики не написал, только рассказал ему, что происходит до этого момента, а он уже искал недостатки. По такому образцу и пойдет вся наша дальнейшая работа. Я буду рассказывать ему, что происходит, а он -- задавать вопросы, на которые я попытаюсь отвечать, но, главное, я стану их накапливать. Таким образом, Хичкок редактировал сценарий еще до того, как он был написан, и высказывал соображения по поводу развития характеров и комических моментов в первых сценах фильма. Мы знали, что когда птицы начнут нападать, зритель пойдет за нами. Но вот сможем ли мы удержать его внимание, пока будет развиваться роман между шаловливой девушкой и немного старомодным юристом из Сан-Франциско?

Хич с самого начала решил снимать "Птиц" в Северной Калифорнии. "Тень сомнения" он снимал в Санта-Розе, так что знал и фермерский край вокруг Петалумы, и небольшой приморский городок Бодега-Бей. Еще он решил, что Сан-Франциско -- изысканный город -- вполне подходящая "родина" для Девушки. Героиню Грейс Келли (которую я временно окрестил Мелани) он неизменно называл Девушка. Позднее, когда на эту роль пригласят Типпи Хедрен, он и саму актрису станет называть Девушка. Как ни странно, маленькую дочурку Типпи как раз звали Мелани. Я смутно помню, что видел ее как-то на коктейле, который Типпи устроила в честь Хичкока. Я и не подозревал, что из этой малышки вырастет Мелани Гриффит.

- Девушка уже позвонила отцу?

- Нет еще.

- А он знает, что она отправилась в Бодега-Бей?

- Нет, не знает.

- Тогда она должна ему позвонить. Чтобы он не волновался.

- Да, действительно.

- Запомни, Эван. Хотя все развивается очень быстро, подобные мелочи зрители заметят, начнут недоумевать и перестанут следить за развитием событий.

Точно так же Хич ставил под сомнение каждый шаг Девушки. Позже в интервью (когда он пытался представить фильм как исполненное скрытых смыслов произведение высокого искусства) он говорил с важным видом, что Девушка олицетворяет самодовольство: "Вообще-то говоря, мне кажется, люди слишком самодовольны. Люди вроде Мелани Дэниелс склонны вести себя безответственно, закрывать глаза на серьезные стороны жизни. Они и не подозревают, что все мы на грани катастрофы. Птицы как раз и символизируют эти более важные аспекты жизни".

Это полная чушь, образец выступления истинного шоумена.

Пока мы работали над сценарием, никакого "символизма" и в помине не было. Да, о глубине характеров говорилось, но то, что нашими главными героями оказались совершенно пустые люди, смутило Хича не раньше, чем я представил ему первый вариант сценария. Он интересовался мнением всех, кроме разве что своего парикмахера. Дело-то, конечно же, в том, что действующие лица грубой комедии попросту лишены глубины. Они лишь представляют противоположные взгляды. Мы пытались рассказать весьма легковесную историю. Ирония в том, что потом ужас как раз и приходит из воздуха. Что до меня, то, по-моему, все, что предшествует нападению первой чайки на Мелани, чистейшей воды паутинка.

У Хича был другой подход. Он жаждал респектабельности.

Становясь серьезным

В книге "Хичкок: создание репутации", вышедшей через тридцать лет после премьеры "Птиц", Роберт Е.Капсис писал: "Птицы" -- первый, самый амбициозный и самый дорогой проект, за который взялся режиссер, чтобы заставить критиков изменить мнение о себе".

Если бы я только знал это тогда.

Становясь респектабельным

Альфред Хичкок на съемках фильма "Птицы"

Однажды я спросил, почему он пригласил именно меня.

В ответ услышал: "Я считаю, что обязан знать, что делается в мире, Эван".

Понятия не имею, что он имел в виду.

Позже он говорил журналистам: "Хантер был неидеальным сценаристом. Но оглядываешься кругом, выбираешь себе автора и надеешься на лучшее".

Я подозреваю, что он пригласил меня, чтобы я "раскрыл" рассказ Дю Морье, то есть проделал то же самое, что с картиной "В одиннадцать часов". Я подозреваю, что, ознакомившись с "Новеллами 87 района", он увидел во мне человека, умеющего создавать саспенс. Мне никогда и в голову не приходило, что он пригласил меня, потому что я написал "Джунгли классной доски". Книга удостоилась высокой оценки серьезной критики. С точки зрения Хича, я был респектабельным.

Скажите об этом моим детям.

Колечки из косточек персика

В августе 1961 года, то есть за месяц до того, как я засел за работу над "Птицами", моему старшему сыну Теду исполнилось одиннадцать лет. Близняшкам Марку и Ричарду было по девять. Брентвуд был для них олицетворением города. Сам я родился и вырос в Нью-Йорке, знал жизнь его улиц, еще в детстве научился делать колечки из косточек персика. Нужно потереть косточку о тротуар, пока она не станет плоской с обеих сторон. Таким же способом сгладить острые углы. Острым ножом вырезать серединку. Вот вам и колечко!

В Брентвуде тротуаров не было. Я учил ребят делать колечки на бетонном подъезде к нашему гаражу. По соседству жил весьма дорогой адвокат по делам шоу-бизнеса. Его звали Гарольд Беркович. Через дорогу жил сценарист. Когда дети в своей новой школе сказали, что я пишу сценарий для Хичкока, никто не удивился. Чего же удивляться, если жена Берта Ланкастера в этой школе была президентом ассоциации учителей и родителей.

Глубина характеров

Работа шла.

День за днем я рассказывал Хичу то, что мы придумывали.

Теперь я понимаю, что с самого начала мне не нравился персонаж Мелани Дэниелс. Я бы предпочел, чтобы моей героиней была перепуганная школьная учительница. Даже учительница, уцелевшая в образе Энни Хейуорт, мне не нравилась. Сюзанн Плешетт попыталась спасти этот персонаж, но толком так ничего и не получилось ни в наших обсуждениях, ни на бумаге, ни в фильме.

То, что Хич одел эту красивую женщину, как жену бакалейщика, плохо подобрал освещение и снимал в самых невыгодных ракурсах, тоже не помогло. Как только нас с Сюзанн представили друг другу, она сказала: "Блондинку он оденет в норковую шубку, а меня в домашний халат". Я сразу же полюбил ее.

На ранних стадиях обсуждения мы с Хичем пытались как-то объяснить, почему человек в возрасте Митча Бреннера все еще живет с матерью и маленькой сестренкой. Он у нас занимался криминальной юриспруденцией в Сан-Франциско, а на уик-энды ездил в Бодега-Бей, что для молодого холостяка несколько странно. На долю Энни выпала тяжкая задача обрисовать собственническое отношение матери к сыну в доверительной беседе с Мелани, которой на данном этапе фильма, похоже, больше угрожала Лидия Бреннер, чем птицы.

По мере развития сценария серьезную разработку характеров мы решили давать уже после первых нападений птиц, будто желая сказать: "Все, ребята, игры закончены". Нам придется иметь дело не только с разбушевавшимися птицами, но и с овдовевшей женщиной, мертвой хваткой вцепившейся в своего сына. Джессика Тенди играла мать, как олень, ослепленный фарами грузовика. Это одна из немногих неудачных работ в ее карьере. В частности, я написал для Энни такую реплику: "Лидия не боится лишиться сына. Она боится только, как бы ее не бросили". Глядя на миссис Тенди, передвигавшуюся, как во сне, я подумал, что ее и в самом деле бросили. Бросил сценарист, и бросил режиссер. Но Хичу эта реплика нравилась. Позже из нее получилась ужасная сцена, в которой Лидия изливала душу нашей героине.

Когда я впервые высказал идею о том, что грубая комедия должна перерасти в кошмар, Хичу следовало бы сказать, что это самая плохая мысль, которую он когда-либо слышал. А вместо этого мы весело ринулись вперед, пытаясь превратить простую историю апокалиптического кошмара, предлагаемую повестью, в прилизанную историю о двух неправдоподобных влюбленных, оказавшихся в еще более неправдоподобной ситуации, когда на людей напали птицы.

Проблема с нашей историей была в том, что в ней не было ничего реального. В действительности птицы не нападают на людей, а девушки не покупают попугайчиков, чтобы потом просто ради шутки прокатиться шестьдесят миль. Хич купил права экранизации странной повести о том, как на простых людей напали самые безобидные создания. Потом он пригласил писателя-реалиста из Нью-Йорка, чтобы тот превратил этих людей в зализанных красавчиков, которых сам Хич предпочитал видеть на экране, в Кэри Грантов и Грейс Келли. Даже если бы сценарий и сработал (а он не сработал), Типпи Хедрен и Род Тейлор не были Грейс Келли и Кэри Грантом. Но Хич не желал смотреть правде в глаза.

Прямо ей в лицо

Помню, как утром я рассказывал Хичу сцену, происходящую ближе к концу фильма, когда Мелани отправляется на чердак выяснить, что там за странные звуки, и на нее нападает целое полчище птиц. Я еще раньше спросил Хича, насколько свободно я могу себя чувствовать в сценах нападения птиц. Он сказал, что я могу писать все, что мне заблагорассудится, а он уже будет думать о том, как перенести это на экран. Предпоследнее нападение птиц я представлял себе так: на чердаке -- разные птицы, начиная с совы, которая из темноты смотрит на Мелани, а потом расправляет свои огромные крылья и бросается прямо в лицо героини.

- Тут у нас будут самые разные птицы, -- говорил я. -- Орлы, ястребы, совы, вороны, чайки, маленькие пташки, большие птицы, короче, все, Хич! Вот тут-то мы понимаем, что дело не в том, что несколько зябликов забрались в каминную трубу или чайки напали на заправочную станцию. Здесь все проклятое птичье население, которое решилось соединить усилия и уничтожить род человеческий!

Хич смотрел на меня невыразительным взглядом, к которому я позднее привык.

- А почему она идет на чердак? -- спросил он.

- Потому что слышит там какие-то звуки.

- Голоса птиц?

- Нет. Что-то падает или капает, или шуршит. Вообще-то это штукатурка, но она не знает, что это такое. Вот она и идет посмотреть.

- Почему она не разбудила Митча?

- Она попыталась, но не смогла. Он спит, как убитый.

- Насколько я понял, -- говорит Хич, -- мы только что вернулись из ресторана, который опустошили чайки, только что пережили нападение на дом, во время которого Митч пытался отогнать птиц от окон и дверей, и вот теперь Мелани слышит странные звуки и идет выяснять, в чем дело. Она что, слабоумная?

- Ну-у-у, -- тяну я.

- Не беспокойся. Мы решим проблему. Пусть она все проверит и убедится, что все в порядке. И вот тогда-то на нее нападут.

"Птицы". Мелани - Типпи Хедрен

Мелани -- во весь рост.

Идет по дому. Проверяет. Останавливается в прихожей, водит лучом фонарика по мебели, придвинутой к входной двери. Все вроде бы в порядке. Она идет в кухню, снова проверяет дверь, потом наводит луч на забаррикадированные окна. Удовлетворившись, идет по коридору мимо спален. Открывает дверь в первую спальню, входит, приближается к окнам, осматривает их. Все в порядке. Снова выходит в коридор. Проверяет вторую спальню, выходит.

Мелани -- во весь рост.

Забирается по лестнице на чердак. Останавливается перед первой дверью наверху, открывает ее, заходит, осматривает окна. Ничего необычного. Выходит в коридор, проходит во вторую спальню, подходит к окнам. Они заделаны досками. Она уже направляется к двери, как вдруг останавливается.

Крупный план -- Мелани.

Смотрит.

Крупный план -- пол.

Кучка штукатурки.

Средний план -- Мелани.

Поднимает фонарик к потолку.

Крупный план -- потолок.

Большая дыра, через которую видно освещенное луной небо.

Крупный план -- Мелани.

Отводит глаза от потолка с выражением решимости на лице. Вдруг ее глаза широко раскрываются.

Крупный план -- сова.

Сидит в темноте и смотрит на Мелани.

Вот как выглядит сцена в окончательном варианте сценария. Который я уже почти готов написать.

Обед с Хичем

Обед на кухне у Элмы и Хича считался исключительным событием. Когда наши обсуждения подошли к концу, Хич между делом спросил, не хотели бы мы с Анитой присоединиться к ним с Элмой и отобедать в субботу вечером. "Только мы вчетвером, -- сказал он. -- На кухне".

Мы приехали в семь тридцать, и Хич представил нас Элме, на которой был женат с декабря 1926 года. В октябре 1961 года их браку было почти столько же лет, сколько мне самому. Когда они познакомились, Элма была неплохим монтажером. Потом она работала над многими его фильмами. Маленькая живая женщина, она вечно хлопотала, сама похожая на птичку, теплая, сердечная и приветливая. Хич поинтересовался, что бы нам хотелось выпить. Анита пить не любила. Хич с гордостью повел нас осматривать свой винный погреб. Анита спокойно взяла с полки какую-то бутылку и повернула, чтобы прочитать наклейку. Хич потерял дар речи. "Анита, -- сказал он. -- Ты понимаешь, что ты только что сделала?" Очень терпеливо он стал объяснять, что если поворачивать бутылку, то с осадком произойдет то-то и то-то. Его речь была обращена к Аните, и я мало что понял.

Убеждая Пегги

Я последовал за Хичем в кабинет Пегги Робертсон.

- Пегги, -- начал он взволнованно. -- Вот послушай, как мы закончим фильм. Садись. Садись. Эван, расскажи ей конец. Только послушай, Пегги.

Изложение придуманного за день ассистенту Хича тоже стало ритуалом. Это было не так сложно, как утренние рассказы, потому что не требовалось излагать все, что было придумано за недели работы, а только то, что появилось в этот день. В тот день мы придумали последнее нападение птиц. И вот теперь, когда было чуть больше пяти вечера, Пегги сидела и слушала.

Объяснения я начал с того, что после нападения на Мелани на чердаке и короткой сцены, в которой Лидия рассказывает о своих страхах, все они выходят из дома в зловещую предрассветную полутьму. Все птицы исчезли. Мелани, Митч, Лидия и Кэти садятся в машину и отъезжают от дома.

Вот тогда-то мы и видим, как страшно опустошен город. Тогда-то мы понимаем, что нападение на фермерский домик было не единичным случаем. Перед нами настоящий театр военных действий.

Птицы повсюду -- на деревьях, на телефонных проводах, сидят на перевернутом школьном автобусе, на старой барже. Жертвы лежат на дороге, в дверных проемах магазинов. Кругом разбросаны товары и домашняя утварь. Из разбитых окон выглядывают перепуганные лица. Машина осторожно движется вперед, сквозь тысячи птиц, застывших в настороженном ожидании. Впереди чистый участок дороги. "Ну, поехали", -- говорит Митч и жмет на газ. И тут же тысячи птиц срываются с места. Дорога вьется и кружит, та же самая, по которой Мелани ехала в город в начале фильма. Птицы летят по прямой, неотвратимо нападая на машину, бьют по ней крыльями...

- Помните, -- говорю я Пегги, -- это же кабриолет. С матерчатым верхом. Изнутри машины мы видим только, как клюв прорывает материал, впускает свет, а потом еще и еще дырки, все больше и больше света, и наконец...

Крупный план -- Лидия.

Л и д и я (почти молится). Боже мой. Боже мой. За что? За что? Пожалуйста. Ну почему они не оставят нас в покое? (Кричит.) Оставьте нас в покое!

Средний план -- внутри машины.

Все пассажиры -- в момент, когда крышу внезапно сдувает ветром.

Общий план -- птицы.

Вид из машины на летящих над ней птиц в тот момент, когда срывает крышу.

Это уже слишком для Мелани. Она визжит и прячет лицо на плече у Лидии. Машина огибает поворот за поворотом...

Я завладел вниманием Пегги и наслаждался собой.

Изорванный в клочья матерчатый верх машины полощется позади. Сверху на нее устремляются птицы. Наконец впереди дорога становится прямой, и маленькая машина начинает от них отрываться. Сбоку нападает другая стая, но машина мчится на них, а потом и сквозь них...

Крупный план -- Лидия.

Л и д и я. Мы уходим от них.

Крупный план -- Митч.

Кивает головой. По лицу текут слезы.

Двое в кадре -- Кэти и Митч на передних сиденьях.

К э т и. Митч, а в Сан-Франциско они тоже будут?

М и т ч (мрачно). Не знаю, дорогая. Не знаю.

...И машина выезжает на дорогу, залитую светом солнца, которое взошло из-за горного хребта, удаляется все дальше и дальше в неопределенность.

Пегги секунду молчала. Потом сказала:

- Браво.

Хич кивнул с улыбкой и сказал:

- Да.

Никаких проблем

Сценарий я напечатал на собственной портативной машинке в небольшой спальне на втором этаже дома. Пока я печатал, за окном на дубе щебетали птицы. Теперь, когда наши обсуждения закончились, я почти не разговаривал с Хичем. Зато он каждое утро звонил Аните и беседовал с ней по телефону: интересовался, как дети, нашла ли она уже себе партнера по теннису или хорошего парикмахера. Интерес был искренним, потому что Анита ему действительно нравилась. Хич ни разу не спросил ее, как продвигается сценарий. Во время наших встреч в обществе он и меня об этом не спрашивал. Он уважал меня как профессионал профессионала. Он знал, что я работаю. Он знал, что если у меня возникнут проблемы, я первым заору о них.

Проблем не возникало.

Я никаких проблем не предвидел.

Выиграть или проиграть

Однажды в субботу Хич отвез нас на скачки. Там он протянул каждому из нас по стодолларовой бумажке.

- Зачем? -- спросил я.

- Делать ставки.

Я объяснил, что если мы примем деньги, то не испытаем разочарования, проиграв, а если выиграем, то будем вынуждены отдать выигрыш ему. Хич сделал невозмутимое лицо.

- В таком случае, верните мне деньги, -- сказал он и выхватил купюры у нас из рук.

Золотой век

Хич говорил мне, что у него такое ощущение, будто он вступает в золотой век своего творчества. Он говорил мне, что "Птицы" будут вершиной его достижений.

Но после того как он слишком много выпивал, он брал руку Аниты в свои, похлопывал ее и говорил, что он лишь жирный неряха.

В ярости

Как-то утром он позвонил Аните узнать, во сколько мы в тот день встречаемся, чтобы вместе отобедать. Растерявшись, она ответила:

- Я не знала, что у нас что-то намечено, Хич. Простите, но я занята.

Наступило молчание.

Потом Хич в ярости крикнул:

- А что прикажете делать нам с Элмой?

Мы отменили все свои дела.

Счастливый День всех святых

Вечером в День всех святых они заехали за нами на лимузине. Хич сам вылез из машины, подошел к парадной двери и позвонил в колокольчик. Дверь открыл мой сын Тед.

- Ты кто? -- спросил Хич.

- Я Тед.

- С праздником, Тед, -- сказал Хич и протянул ему свою только что вышедшую книгу "Дом с привидениями Альфреда Хичкока" с автографом. -- Где твои братья?

Он ждал на пороге, пока Тед ходил за ними. Разобравшись в близ- няшках, он протянул такую же книжку Марку и еще одну точно такую же Ричарду.

- С праздником. А теперь скажите своим родителям, что мы приехали, -- и вернулся в машину.

Голливуд в огне

Утром, во вторник 7 ноября на заднем дворе было множество птиц. Наблюдая за ними из окна комнаты, где я писал последние сцены, я подумал, что они, вероятно, догадались, что задумали мы с Хичем, и прилетели по нашу душу.

Минут через пять зазвонил телефон.

Это Хич звонил сообщить Аните, что холмы позади его дома на Белладжио-роуд в огне.

- Не беспокойтесь, позвоните в пожарную команду, -- ответила она.

- Анита, -- сказал он (очень терпеливо, если учесть, что этот пожар уничтожит сотни домов в Бель-Эр и может перекинуться через бульвар Сансет, чтобы учинить и там полный разгром), -- Анита, ты не понимаешь, горит все. Мы с Элмой собираемся снести все вещи в винный погреб. Или, может, лучше их бросить в бассейн?

- Какие вещи? -- спросила Анита.

- Серебро, шубы Элмы.

- Ну, шубы я бы в бассейн бросать не стала, -- заметила Анита.

- Анита, да будь же серьезной. Мы собираемся перебраться в отель.

- Нам, по-вашему, лучше тоже уезжать отсюда?

- Выйди посмотри сама.

Мы вышли. Все наши соседи высыпали на улицу и смотрели в сторону конца квартала, где видно было, как пламя уже перебиралось через гребень холма.

Уперев руки в боки, Норман Катков констатировал: "Может, мы и не слишком хорошо умеем придумывать сюжеты, зато уж точно знаем, как устроить первоклассное зрелище".

Бегство из Голливуда

Машины выезжали из гаражей. Повсюду в воздухе нервно кружили птицы. Много птиц. "Голливудское население" бежало, прихватив с собой самое ценное. В доме, который мы арендовали, у нас ничего ценного не было. Мы собрали кое-какую одежду, мою машинку и почти завершенный сценарий "Птиц", заперли входную дверь, уселись в две машины и поехали через бульвар Сансет к школе, где были наши дети.

Вечером мы вернулись в дом.

Нашей улице пожар никакого вреда не причинил.

К концу той недели я закончил первый вариант сценария.

10 ноября 1961 года

Дорогой мистер Хантер.

Данным письмом я подтверждаю, что в пятницу, 10 ноября 1961 года Вы завершили сценарий "Птиц". Однако мистеру Хичкоку потребуются Ваши услуги в связи с "Птицами" в течение еще двух недель, вероятно, где-то в январе 1962 года.

Искренне Ваша
Пегги Робертсон,
Ассистент мистера Хичкока.

Проблемы

В письме на пяти страницах от Хича, датированном 30 ноября 1961 года, он подробно излагал различные проблемы, которые он и его помощники смогли обнаружить после того, как он сам пару раз прочитал сценарий и показал его техническому персоналу.

Наиболее часто поднимался вопрос о том, что характеры Мелани и Митча недостаточно проработаны. Следующая проблема, которая, судя по всему, особенно волновала Хича, заключалась в том, что в сценарии было слишком много "некинематографических сцен".

"Этим я хочу сказать, что какой-то маленький эпизод, возможно, и имеет значение для развития сюжета, но сам по себе совершенно недраматичен. Ему недостает формы, он лишен кульминации", -- говорил он, перечисляя такие эпизоды. Речь шла о сцене между Мелани и ее отцом в редакции газеты, о двух сценах в Бодега-Бей, когда Мелани покупает себе одежду и пытается получить комнату в переполненном отеле, и, наконец, о сцене в местной церкви, где Мелани снова натыкается на Митча. В последнем варианте сценария ни одной из них не осталось, как и в законченном фильме.

Хич пространно излагал свои идеи по поводу того, как мы могли бы с самого начала фильма готовить предстоящие нападения птиц. И, наконец, он подумывал о том, чтобы придать сценарию больше тематической ясности. "Я не сомневаюсь, что нас снова и снова будут спрашивать, особенно кретины: "Ну зачем они это делают?"

14 декабря я отослал ему 52 страницы переделанного сценария, в том числе новую сцену между Мелани и Митчем, в которой они пытаются понять, что же происходит. Сцена эта идет после того, как Лидия уехала на ферму Фосеттов. В первые минуты тон веселый -- в духе комедийного начала фильма. Мелани предполагает, что все, наверное, началось с того, что недовольный воробей выступил с призывом к революции, привлек других воробьев, его сторонников становилось все больше и вот теперь с ними приходится считаться. Оба, Мелани и Митч, смеются над этим абсурдным предположением, а потом вдруг замолкают. Став серьезным, Митч говорит: возможно, птицы просто голодны. Лето было тяжелое, на выжженных холмах не осталось ни ягод, ни орехов. Кругом мертвая тишина. Они вспоминают, что такая же тишина была вчера перед нападением зябликов. Они снова пытаются отпускать шуточки по поводу птичьей атаки, но получается несмешно, и в словах Мелани звучит ужас, когда она говорит, что разъяренные зяблики проникли по трубе в дом, потому что хотели всех уничтожить.

М е л а н и. Мне страшно, Митч.

М и т ч. Нет, нет...

М е л а н и. Мне страшно, я ничего не понимаю, и, по-моему, я хочу обратно в Сан-Франциско, где есть высокие дома... Бетон...

М и т ч. Мелани...

М е л а н и. ...где я все знаю.

Вдруг она смотрит на него.

Крупный план Мелани.

М е л а н и. Черт возьми, зачем только ты зашел в этот магазинчик?

(Они страстно целуются.)

Нет кульминации

В этот момент их и застает Лидия, когда возвращается после того, как обнаружила разрушенную кухню Дэна Фосетта, а его самого -- с выклеванными глазами.

Насколько я понимаю, Хич снял эту сцену. Но в фильм он ее не включил, и ее отсутствие чувствуется. Без нее никто в картине так и не задается вопросом, почему же птицы так себя ведут, а если главные персонажи даже не пытаются в этом разобраться, то зрители просто потребуют ответа. Более того, без этой единственной сцены, в которой наши влюбленные по-настоящему целуются, нет кульминации в истории их любви, непонятно, зачем они все время бегают друг за другом. Совершенно неясно, почему это все оставшееся время Митч вдруг называет ее "любимая". Мы просто поставлены в тупик.

"Все развивается слишком быстро, зрители не успеют ничего сообразить, Эван". Сам же предупреждал.

Но в данном случае ничего быстро не развивалось. Этого просто не было.

Окончание следует

Перевод с английского М.Теракопян

Публикуется по: Me and Hitch by Evan Hunter (Ed McBain). -- Sight and Sound, 1997, June.