Наведение на резкость. Сценарий

Лучшие из нас

В молодости я трепетал и напрягался, увидев слово "киносценарий". Жадно читал их в "Искусстве кино", в сборниках, в виде маленьких книжечек. Некоторые вызывали восхищение и зависть. "Жили-были старик со старухой" один из них.

- Бога нет.

- Точно. А закурить есть?

Откуда берутся такие реплики? Кто их придумывает? Кто эти Фрид и Дунский? Сценарист, всем известно, столичная профессия. Откуда они, москвичи, знают простых людей, так глубоко и тонко их понимают, сочувствуют им?

- Вы святые?

- Нет, мы из Фирсанова.

Это уже Чехов. Похожая конструкция. И сразу незнакомые Фрид и Дунский стали родными. Вспоминая их, могу опереться всего на несколько встреч, разбросанных в минувших десятилетиях, всегда на людях, для многих из которых они были Юлик и Валерик. Не могу претендовать на такую близость. Просто попробую в светлую память о них вернуться в прошлое, где они, творчески и человечески, занимали особое место. Невольно придется торчать рядом с ними, занимать кадр и даже притязать на крупный план.

Личное знакомство произошло на одном из семинаров. В Болшево или Репино. Эти семинары! Шумные, хмельные сборища, атмосфера братства. Из года в год. Нас, молодых и неопытных, подпускали к старым бизонам. Я был свидетелем таких ассамблей, когда в Болшево собирались сценаристы трех поколений. Для примера: Каплер, Ежов, Шпаликов. Тут завязывались многолетние дружбы и приятельства. Было видно, кто работник, а кто лентяй. Кто пьет, а кто выпивает. Кто храпит, а кто спит, как сурок. Как не пожалеть нынешнюю сценарную молодежь, отлученную от такой роскоши -- оплаченный проезд, крыша над головой, еды вдоволь и доброжелательный мастер, готовый прочитать кучу текстов, дать совет, подбодрить и даже протолкнуть твой сценарий в инстанциях.

Однажды приезжаю и узнаю, что записан в мастерскую древнего сценариста еще сталинского помета. Вычеркиваю себя и самовольно записываюсь к Фриду и Дунскому. Прихожу на занятие. Достаю заявку, копаюсь в бумажках. Немного нервничаю. Не случилось бы неловкости. И точно. Застенчиво улыбаясь, Дунский говорит:

- Юра, я что-то не вижу вас в нашем списке.

Быстро догадываюсь, я смухлевал в одном экземпляре, что был на стене, а у него в руках другой.

- Не знаю, Юлий Федорович. Я видел себя у вас. Никуда не пойду. И остался.

Старец, от которого я сбежал, тоже имел свой список, и в нем я не был вычеркнут.

- Вы что это отлыниваете? Я жду вас уже неделю.

Строгий взгляд призывает к порядку, дисциплине.

- Извините. Какая-то путаница. Я в другой мастерской.

Обошлось без глубоких расследований.

В мастерской Фрида и Дунского было весело, непринужденно. Но критиками они были вовсе не безобидными. Заявка моя не имела успеха. Мягко и тактично я был уличен в неподготовленности замысла. Мне была предписана такая жесткая диета по чтению, добыванию материала, что в конце концов пришлось капитулировать. Урок состоял в том, что замысел может сколь угодно далеко отстоять от твоего опыта переживаний, но не порывать с ним совсем. Самое атлетическое воображение собьется на надуманность, сфальшивит.

К этому времени я уже знал о драматическом жизненном пути моих старших товарищей. Уже не удивлялся разнообразию придуманных ими сюжетов, огромной толпе персонажей. Припоминаю неуклюжие эвфемизмы сочувствующих и симпатизирующих рецензентов, когда им требовалось сообщить биографии знаменитых сценаристов. Выходило так туманно, будто они то ли с неба упали, то ли осваивали Север по комсомольским путевкам.

- После ужина зайди ко мне, -- говорит приятель.

- Опять водка?

- Нет. Но не пожалеешь. Своего соседа не зови.

Удаляется для тонких конспиративных действий. Так для узкого круга сервировались выдающиеся рассказчики Фрид и Дунский. Время было суровое.

Их общества искали. Не только потому, что Юлий и Валерий были приветливы и дружелюбны. Думаю, еще и по причине недостатка нашей личной обожженности жизнью, из профессионального любопытства. К ним можно было войти так, как спускаются в золотоносный рудник. Вам представят место действия, характеры, яркую коллизию, убедительные подробности. Сюжет будет мрачным, интонация смешной. Послушаешь и уходишь с ощущением уносимой добычи. При этом испытываешь приподнятое чувство -- тебе доверяют.

Сегодня замечательная книга Фрида "58 1/2" общедоступна. В ней можно найти многое из того, что мы когда-то слышали на тайных посиделках. На моей книжной полке она стоит в ряду каторжной литературы. Солженицын, Шаламов, Волков, Гинзбург. В одну из последних встреч спрашиваю:

- Валерий, как же удалось осуществить это предприятие?

- Издатель сказал, нужна сумма. Назвал. Я крякнул. Значительная. Прикинул, придется обратиться примерно к пятнадцати приятелям. Вы не поверите, уже на шестом я ее собрал.

- Долги вернули?

- Вернул.

Дружеское окружение Дунского и Фрида вызывает зависть. Цвет поколения. Высочайший духовный, интеллектуальный уровень. Сужу по тому, что мне щедро перепало от их друзей. Из Нижнего Новгорода пришла книжка о М.Л.Левине, физике и литераторе, авторе уникальных воспоминаний о Сахарове "Прогулки с Пушкиным". Из Москвы -- том мемуаров об академике М.А.Леонтовиче. Потрясающее чтение.

Меня всегда занимало, как технически осуществляется соавторство.

Случай Дунского и Фрида вообще какой-то особый. Похоже, по всем жизненным показаниям они были обречены на соавторство. Дружны чуть ли не с детства. Срок получили по одному делу. Отсиживали его на соседних нарах. На поселении -- в одной избе. На воле снова рядом, через лестничную площадку. Удивительная слиянность.

В том же Болшево вижу Дунского за бильярдом. Фрида нет. Вдруг возникает в дверях. Постоял и смылся. Будто хотел убедиться -- ты здесь? Все в порядке? Ловлю себя на литературщине. Но не на пустом месте. Легко представляю их в крутой лагерной ситуации. Спина к спине. Друг за друга перегрызут глотку. Любому. И это деликатнейшие, по-старинному церемонные Юлий и Валерий. И еще хочу слитературничать. В попытке найти их внешнюю разность, ведь они не были близнецами. Юлий всегда представлялся мне собравшимся в филармонию. Тогда как Валерий -- на футбол. Интроверт и экстраверт. Всем, кому повезло, помнят их незабываемый концертный номер "Лучший из них". Фрид читает, Дунский комментирует. Не могу представить, чтобы наоборот. Первый сочно, смачно разрушает всяческие табу. Второй восстанавливает через стыдливость. В итоге -- потрясающий лиризм.

Что это было? Байки, анекдоты, песни, эпиграммы того времени? Общий друг Юлия и Валерия доктор наук М.А.Миллер нашел замечательное определение. Это была форма современного домашнего музицирования. На кухню рояль не вкатишь. Да и не умеем мы на роялях.

А что же с соавторством?

Помню, расспрашивал Валерия в поезде, на пути из Санта-Барбары в Сан-Франциско. Наша группа была в гостях у американских сценаристов. Отвечал скупо. Может, я неудачно, не вовремя подсел.

- Юлик за машинкой. Я поблизости.

- Что же, разыгрывали роли?

- И так бывало.

- Но как синхронизируется воображение? Вас же двое.

- Похоже на волейбол. Мяч должен быть в воздухе. Юлик был силен. У меня воображение бедное.

Самое главное отдал покойному другу.

В том же путешествии по Америке случился эпизод, крепко мне запомнившийся. В какой-то момент нашу группу разделили. Одни отправились в Сиэтл, другие в Оклахому. Снова все собрались в Вашингтоне. Не виделись какую-нибудь неделю. Но как мы кинулись друг к другу! Немедленно организовали вечеринку. И, конечно, Валерий стал ее главной фигурой. Это был наш последний семинар на болшевский манер. Выпивка, скромная закуска на газетке, кипятильник. И даже нашлось кому сыграть грустную роль неприглашенного. Чувствовалось, больше не соберемся. Так и вышло.

Последняя встреча с Валерием ознаменовалась событием, глубоко тронувшим меня. Мы были немного утомлены заседанием жюри и двинулись пропустить по рюмке. Главную премию поделили талантливые сценарии. Оба отличались нескрываемым, влюбленным цитированием. Один -- наш маленький "М.А.S.H.", другой -- наш маленький "Амаркорд".

- Здорово пишут эти ребята.

- Что ж вы им только по "шестерке" поставили? -- укорил Валерий.

- Чтобы получить "семерку", надо было написать "Хрусталев, машину!"

Мы зашли в забегаловку "Козья ножка". Валерий платил. Мягко, но властно настоял на этом. На закуску попросил два ломтя черного хлеба. Сели.

- Юра, не пора ли нам перейти на "ты"? Если вы не возражаете.

- Спасибо, Валерий. За тебя.

- Повторим?

- По слезочке, как говорят в моей деревне.

Прощаясь, обнялись. Юлик и Валерик. Нежные суффиксы. В нашем сообществе они принадлежат только им двоим. Никому больше.